Голубой жук

Голубой Жук катил по одинокому безмолвному шоссе, сплетая четыре резиновые лапы со смолисто-черной выглаженной землей, шаря лупоглазыми ленивыми фарами, дотрагиваясь лучиками пыльного света до спящих травинок и затянувших свои посеревшие во мраке зонтики цветов и одергиваясь, словно в страхе потревожить их сон; гудел своими невидимыми крылашками, прорезая ими наполнившийся легкой тонкой прохладой воздух, пока где-то за слоями атмосферы подмигивали любопытные звездочки, рассыпавшиеся в неуловимом порядке каждый раз, стоило темному полотну накрыть эту крошечную планетку; а какие-то неразличимые светлые точки, быть может, другие звездочки, поменьше и похрабрее, тыкались в его мордочку. Жук не знал, куда он катил в этот час, и, поднимая свои уставшие глаза чуть выше, глядя на собственное лобовое стекло, вздыхал и бессловесно снова и снова задавал этот простой вопрос водителю, но не получал никакого ответа и продолжал катить и катить. А за лобовым стеклом еще четыре глаза точно так же шарили по застеленной мраком, таким мягким и нежным, дороге, не в силах оторваться, иногда так же сонно поочередно жмурясь. А справа от них еще один глаз, томно поблескивающий под неведомым светом каких-то потаенных мыслей, уже не обращал внимания на бесконечное шоссе. Пликли сомкнул пальцы своих тонких рук, и их мягкие подушечки прижались друг к другу. Он ощутил, как тепло из хрупкой груди поднялось к его щекам, когда эти пальцы переплелись, и желание переплести их вновь, но уже с кем-то еще, и очень конкретным, близким образом, блеснуло в его глазу. Он осторожно обернулся на задние сидения. Нани, рефлекторно запуская пальцы в длинные волосы младшей сестры, мерно вдыхала тихий воздух, пока Стич грелся на ее коленях, и из его маленького пушистого тельца раздавался подобный довольному мурчанию звук. Все трое спали. Уголки губ Пликли медленно поднялись в неопределенной улыбке. Он положил свои теплые ладони на свободную руку Джамбы, и те, такие крошечные в сравнении с ней, тут же потонули в слегка жестковатом темном мехе, и это прикосновение заставило их обоих взглянуть друг на друга. Джамба, не сводя меньших глаз с дороги, в свою очередь наклонился к нему; в его зрачках отразилось то нежное и неудержимое чувство, которое пробудило в нем тепло любимых тонких рук, и он неслышно вздохнул. Венди потянулся к его губам. Глубокий гул резиновых лап Жука по пыльному шоссе, густая мягкая тьма непроглядной ночи, и тихий боязливый поцелуй. Воздух вокруг них погорячел от трех пылающих сердец, и казалось, будто ночь ослабила свои крепкие объятия, пропустив белейшие проблески лунного света, заигравшие на тонких прикрытых веках. Они прижались друг к другу так сильно, насколько это было возможно, и хотя нельзя было полностью отдаться жгучему влечению, этого было достаточно, чтобы хоть на несколько капель утолить эту жажду. Венди неспешно выпивал всю переполнявшую Джамбу усталость, а тот с охотой отдавал ее, сжимая его жаркие пальцы в своей ладони, мягко лаская его губы, сперва размеренно и осторожно, затем напористо и уверенно. Осознание, что еще одна такая минута не скоро вновь озарит этот монотонный путь, только раззадоривало желание вдоволь насладиться этим моментом. Ни один новый звук не потревожил мирной ночи: только ровное ворчание голубого Жука, все катившего по прямому пути. Они в последний раз коснулись губами и неуверенно отстранились, одарив друг друга беглыми лукавыми улыбками, нехотя расцепили руки. И хотелось бы верить, что эта минута слабости осталась только в их памяти, одно сердце одаривая умиротворением и легким трепетом, а другие два — смущением и детским восторгом, и не раскрывая этот маленький секрет даже самим звездам, но… Нани резко отвернулась под двумя взглядами, испуганным и выжидающим, и неловко потерла уже лишившиеся сна глаза. — Вы же следите за дорогой? И голубой Жук все катил по безмолвному шоссе.