Открывайте, это милиция!

      За окном проносилось поле за полем, овраг за оврагом, потом змеёй проползла тёмно-зелёная кромка леса. Алиса обиженно пялилась в окно, пока вечернее солнце золотило верхушки деревьев и сладко целовало пролетающие мимо выемки полей.       Она бы, между прочим, от поцелуев тоже не отказалась, но Гриша сосредоточенно смотрел на дорогу, весь такой очень серьёзный. Строго поджатые губы, выбритые до гладкой синевы щёки, ходуном ходящие желваки… Гриша обычно злился молча, вот так: сжимал руль до побелевших татуированных костяшек, даже забыв натянуть свои вечные любимые перчатки, сурово молчал, насупленный и недовольный, и, конечно же, никак на неё не реагировал.       Последний факт Алису страшно бесил. Гриша, казалось, мог не разговаривать целыми днями и осуждать исключительно молча, но настолько неистово, что даже его спина выражала исключительное презрение. Теперь эта спина была выпрямлена и натянута, будто тетива. И он уже успешно её игнорировал — целых восемнадцать минут!       — Вообще-то она начала первой, — наконец проворчала Алиса, чувствуя, что из неё буквально хлещет раздражение, — я её даже не трогала!       Её — это в смысле бывшую гришину жену, которую к Малиновскому так-то никто не звал, она сама припёрлась всех побесить и всем настроение испортить, преподнеся своё стервейшество под соусом: «С днём рождения тебя, Роман Дмитриевич!». Что гостей, что Романа Дмитриевича перекосило конкретно, стоило ей выскочить из тачки и всунуть в руки именинника пышный букет роз. С чётным количеством.       Алиса вполне мирно тянула вино, когда Нателла Наумовна умудрилась прицепиться к ней самой, будто доставучий репейник, но когда она перешла на свою любимое бывшее семейство, то пришлось срочно принять меры. «Милочка, я вообще не понимаю, что вы тут забыли». После такого Алиса лениво катала в голове мысль то ли вцепиться ей когтями в лицо, то ли просто плюнуть, то ли хватануть за тонкие париковые патлы, но пришлось просто зевнуть в ответ. «Взаимно. Но меня, как бы удивительно это ни было, всё-таки пригласили». Ну, слово за слово, блондинка за блондинкой… Короче говоря, алисиной вины в этом не было — она просто разобралась со своим настроением, настроением враз погрустневшего Романа Дмитриевича и мгновенно умолкнувшего любовника. И, между прочим, не она это начала! Не стоило называть её милочкой.       Где-то между пятым и шестым бокалом вина, когда язык развязался достаточно, Нателлу Наумовну удалось выставить нахрен. Алиса бы ей вслед ещё и букет запустила, но вместо этого просто посвистела повыразительнее. Счастье длилось недолго — хмурый Гриша оставил своих подопечных под тёплым крылом Романа Дмитриевича, цапнул её за руку и утащил домой. То ли застыдился перфоманса этого, то ли ещё что…       Теперь вот сидел и дулся, как мышь на крупу.       Алиса вздохнула. Гриша сжал руль сильнее. За окном неожиданно пахнуло ясной пчелиной желтизной, и она вновь прилипла носом к стеклу. Они проезжали, хотя скорее пролетали, мимо поля, полного подсолнухов. Огромных, длинных, с приветливо распахнутыми лепестками.       Алиса капризно заныла, пьяный язык ворочался едва-едва.       — Хочу подсолнух! Останови, а?       Гриша, конечно, не остановился. Она мгновенно надулась ещё сильнее. Они доехали до дома, и он кое-как выцепил упирающуюся Алису из машины.       — Не хочу я никуда идти! Да отстань ты от меня!       Воспоминания сливались в один сплошной комок, всё-таки последний бокал оказался лишним: вот она бредёт, спотыкаясь, в его теплых надёжных объятиях, несмотря на то, как Гриша напряжён. Вот она чуть не улетает с лестницы, запнувшись каблуком. Вот они целуются на лестничной площадке — долго, идеально и вкусно, его губы на вкус как вино и табак. Вот Алиса отталкивает его, и Гриша заносит её в квартиру на руках. А вот он расстёгивает ей сапоги — гладкая итальянская кожа скользит под его пальцами, замочек противно жужжит.       — Ну не дуйся, а?..       Вот он вытряхивает её из пальто, платья и белья заодно, помогает очистить лицо от косметики и даже сопровождает в ванну, пока Алиса то ли заплыв делает, то ли утонуть пытается. В итоге несёт её, дрожащую и замёрзшую, на кровать. Кутает то в махровое одеяло, то в тёплую пижаму… На ночь они тоже разок целуются, но совсем не разговаривают.       Всё в голове блестело хмелем.       Утром Алиса нашла на кухне жёлто-чёрный букет. И это, конечно же, были подсолнухи.