Открывайте, это милиция!

      С цыганом было приятно иметь дело. Он был честным (когда надо) и не борзел (почти никогда), а Гриша умел быть щедрым, так что их взаимодействие оказалось простым, удобным, а главное — полезным. Может со стороны они и смотрелись странно — Лошало в своих вечных шёлковых рубахах и многочисленных бусах, и Гриша, застегнутый на все пуговички, затянутый в шерстяную водолазку и слои моральной брони, но обоим было наплевать и растереть, выгодной дружбе чужие мнения совсем не мешали.       Гриша во всю эту муть цыганскую вроде гороскопов и гаданий не верил до последнего, отбрыкивался вяло и неловко огрызался, когда Лало пытался утянуть его в разговор о чаинках или положении планет. Скептично качал головой и закатывал глаза, после чего обычно лишался очков и был вынужден пялиться куда угодно, но только не на разглагольствующего цыгана — тот радостным тоном вещал о смерти, порче, наведённых снах, кладбищенской земле и кошачьей шерсти, набитой в подушку. Значения этим колдовским штучкам Гриша не придавал до последнего, даже до победного. Держал оборону, как мог, но…       Но сам себе не мог объяснить, почему его вечно так тянуло в сторону табора — будто привязанного. Почему с Лошало было приятнее сидеть на любых стрелках — воздух будто чище был, да и спокойнее как-то, это тебе не ор Малины над ухом. Почему все тревоги и печали оставались за цветным пологом шатра, развеивались розовым вишнёвым дымом по ветру, будто их не было. Почему острые волчьи зубы выпускали сердце из раззявленной жадной пасти, липкий страх отступал поглубже в темноту, все чудовища возвращались на дно болота и хоронились в прокисшей трясине, а кошачьи когти прекращали драть душу.       Почему лежать головой на коленях цыгана было куда приятнее, чем… Чем вообще всё.       Сегодня тоже так было — взмыленный потрёпанный Гриша заявился в табор с заходом солнца, прошёлся, не скрываясь и утирая кровь с виска, распугал любопытных детей и ввалился в шатёр, едва не споткнувшись по дороге:       — Здорова, отец.       Цыган приветливо качнул головой, но от бумажек своих не отвлёкся.       — Бахталэс, чяво.       — Чево? — Гриша непонятливо хлопнул глазами. Цыганский язык всё ещё вводил его в ступор, и ни один разговорник не мог помочь с переводом. Спрашивать у Лошало он почему-то стеснялся.       — Ничево. Иди ко мне уже, что замер на пороге?       Лошало наконец поднялся, приветливо распахнул руки, и Гриша, неловко помявшись с минуту, сбросил обувь, стянул пиджак и перчатки. Послушно позволил снять с себя очки и уложил гудящую голову на прохладный алый шёлк. Ласковые смуглые пальцы вплелись в волосы, Лало привычно поцеловал его в лоб, а после обжёг поцелуем заодно и висок. Занежил, короче, как и всегда. Аж в груди потеплело. Давно его так… Как кота, в общем-то, не гладили.       — Что мучает тебя, гожо?       Чиркнула спичка, затянуло приторно-сладким дымом. Гриша дёрнул ртом.       — Это ты мне скажи, цыган.       И сунул ему помятый договор, который сегодня-завтра надо было бы подписать, но как-то… Сомневался он, что ли. Лало ловко выхватил бумажку, поднёс к лицу, вчитался… Потом пошло уже непонятное, но, по обыкновению, знакомое бормотание о планетах, чаинках и колдовстве:       — Сейчас рассчитаем тебе гороскопы...       — Ага, — гулко отозвался Гриша и потёр затылок; рука Лало медленно скользнула кончиками пальцев прямо по его шее, залезла под удушающий воротник водолазки. Гороскопы цыган любил. Больше чаинок и прочего дерьма, так что Гриша расслабился и принялся ждать — цыган считал долго, въедливо и тщательно. Заговорил, когда Гриша уже дремать начал, устал больно за сегодня:       — Сделка с ним невыгодная будет, чяво. Он стрелец. Представляешь?       Гриша слабо представлял, но на всякий случай согласно угукнул. Лало углубился в бумажки дальше, погладил по шее.       — А этот ещё и кинуть может, типичный овен.       Гриша поерзал. Рука цыгана жила независимо от остального тела и уже забралась под водолазку.       — Солнце в козероге… Луна в водолее… Ле-е-е, чяво, плохая сделка будет, плохая. Ещё и фаза луны… Ну, неудачно... Слушаешь меня?       Гриша сонно кивнул. Головная боль прошла, висок перестал болеть, тело наконец расслабилось после тяжёлого трудового дня, так что слова Лошало долетали до него слабенько, едва-едва, будто через толщу воды. Он вслушивался, но ничерта не понимал. Как и всегда. Над ухом зашелестел мягкий смешок, ногти царапнули по животу и прошлись по бокам.       — Спи, так уж и быть. Наведу послаще.       Может, в колдовство Гриша и не верил, а вот в цыганского баро — совсем другое дело. Уснул он, правда, всё-таки не сразу. Руки больно ласковые были.