"Та свадьба, всё изменила!"

Розовая гладь в стеклянном бокале, зеркально искажала, как коррекатурный портрет, в котором мятные глаза девушки, небрежно выкрашенные черной тушью, казались крупнее, забавнее. Но её это нисколько не посмешило, собственно так же, как и меня. Пунцовые румяна дополняли стеклышки, переполненные одинокой тоской, когда Сакура устало опиралась о ладонь, равнодушно разглядывая собственное отражение в шампанском. — Может дело не в нём, а во мне? Может я недостаточно красивая? — мой глаз нервно дёрнулся, а душа с болью завыла, как серый волк на луну. Не описать, как меня ранит когда всегда целеустремленная Харуно, снова начинала замыкаться в себе. Нежно-розовые прядки потускнели, а глаза постепенно переставали излучать тот фейерверк силы, мощи и женственности. Печальные, переполненные стеклянной бесцветностью, каким-то особым безразличием, она не желала говорить или думать о том, что будет завтра. — Не ври себе, если он ведёт себя, как последний отморозок, то это отнюдь не наша проблема. А, ты — в психологов не нанималась, даже если у кого-то детские травмы, или что-то там ещё… Неважно… Это не даёт этим людям карт-бланш на «плюну вам в лицо, ибо меня в детстве травили, а мама держала в подвале.» — сначала боязливо, но затем более увереннее я дотронулась до горячего запястья, успокаивающе поглаживая. Она слабовато улыбнулась, оплетая меня в ответ, подруга быстро осушила остатки розового шампанского. — А, помнишь, как в детстве ты покрасилась в розовый и ещё так смешно губы разукрасила… И чтобы мы были похожи я тоже покрасилась. Нас ещё со спины всегда путали потому что в этих дурацких ободках бегали… — она мечтательно взглянула в ночное небо в широком окне, с нотками ностальгии и грусти дрогнув бровями. — Да… Кушина меня потом четыре часа оттирала, потому что руки и затылок я тогда знатно изгваздала в краске! — настроение резко подскочило, вызвав у меня весёлый смешок. Как в старых фильмах, в голове заиграл отрывок из беззаботных, детских зим. — А когда с кем-то знакомились, всегда говорили, что родные сестры, помнишь? — Да… — захихикала розововолосая. — А это… Когда Наруто весь грязный и потрепанный вернулся домой, а мы как раз играли, он сказал что подрался со взрослыми мужиками и победил? Самое интересное, что Саске в этот же день рассказал что Наруто поспорил с ним, что перепрыгнет лужу, но почему-то с брызгами пошел ко дну… — Ха-ха-ха! Господи! Как вспомню его физиономию, как у беспризорного бомжонка, ей Богу! — окончательно заржала я, схватившись за живот и извиваясь, как потерпевшая. Гости ресторана непонимающе уставились на мое громкое поведение, но сейчас это было самой последней вещью, что могла бы меня забеспокоить. — Как будто вчера было… — тяжко вздохнув заключила девушка. — А прошло уже… Сколько? — её лицо преобразилось в задумчивом выражении, пока она подсчитывала все зимы проведенные вместе. — Четырнадцать лет?! — Трындец… И вправду, этой зимой четырнадцать лет, если мне девятнадцать будет. — А потом и двадцать, какой ужас! Как мы докатились до такого… — под симфонию моих гоготаний, она с ужасом шлепнула себя по щеке, жалобно простонав. — Ахренеть! — Не, то слово! А у тебя день рождения через месяц, а ещё Новый год после завтра, а потом 23 февраля, а потом 8 марта… Застрелиться легче… — Да, ладно тебе! Можешь мне ничего не дарить, я тебе могу помочь деньгами? — молочное лицо сердито исказилось, а девушка недовольно закатила глаза. — Нет, уж! Всё всегда за твой счет, даже сейчас. — Сейчас врежу, будешь чепуху нести. Для меня это пустяк, если есть возможность, то почему я не могу помочь подруге? — со всей серьёзностью проговорила я, ткнув её по лбу и обижено цокнув. — Но! — Цыц! И разговор закрыт навсегда. Если в твою поехавшую крышу пришла мысль, что я отношусь к разряду людей, которые предлагают из вежливости… Так, стоп! О чём мы вообще говорим? Ты за кого меня держишь?! — чем глубже я углублялась, разрывая землю в самый корень проблемы, тем обиднее становилось, что она обо мне такого мнения. Хотя, скорее всего опять скромничает. — С тобой спорить… — неутешительно покачала она головой, криво улыбаясь, так когда люди чем-то не довольны, наоборот. — Верно подметила, но почему только спустя четырнадцать лет? — наигранно почесала я затылок, приложив палец к подбородку. — Пойду поставлю свечку твоему будущему муженьку… — она с сочувствием приложила ладони к груди, жестом делая вид, что держит воображаемую свечу, уставившись в потолок. — За здравие? — За упокой. — Можешь тогда не спешить, на горизонте чисто. — я отстраненно пожала плечами. — Что, вообще никто не нравится? — не на шутку оторопела Сакура, вытянув шею, с вопросом приоткрыв вишнёвые губы. — Ты же меня знаешь… — с азартом поиграла я бровками, пошловато ухмыльнувшись. — Пока за меня в лепёшку не разобьются, я и пальцем не пошевелю, даже если он мне безумно нравится. — В этом плане я даже завидую тебе… Научи… — флегматично прикрыла глаза девушка. — Урок первый: забей на всех, они все приходящие и уходящие, а ты у себя одна и на всю жизнь. — я высокомерно задрала подбородок, подмигнув подруге. — Правда, мне иногда страшно за, то что я слишком часто думаю о том насколько обалденная, нарциссизмом даже попахивает. — Значит, не влюбилась. — пришла к выводам Сакура, все ещё внимательно сканируя, как будто ищет у меня, что-то нелегальное под платьем. — Боюсь представить, что будет если влюбишься… — Ничего, я же сказала, что… — Болтай, я тебя, вижу насквозь. Вот, что никогда не понимала в тебе, так это подавление чувств и шпионскую скрытность, даже от самых родных. — она застала меня врасплох, как волк, загнанный охотником я съежилась, метнув взгляд на соседний столик. — Зачем ты так делаешь? Ты же делаешь больно самой себе? Для чего эта маска пофигистки? — Потому что нельзя говорить о чем-то с уверенностью. Это может быть, чем угодно, а некоторые это ошибочно воспринимает за что-то особенное, любовь, дружба, неважно. — сухо отвечала я. — Как помню, ты всегда так делала, проходила равнодушно рядом, а стоит отвернуться держишься за сердце. Я знаю, что тебе не по-барабану на Саске, на всех. Ты притворяешься гордой стервой, а на деле ты другая, ты всегда жертвуешь собой, уступаешь другим. Упрямая, сил нету, так ещё и говоришь, что любишь только себя, зная что лжешь самой себе. — Я не притворялась никогда, это и есть моя сущность. — я сильнее хмурилась, потому что Сакура не слукавила, когда сказала, что видит меня прозрачно. Даже так, часть меня была готова отстоять обратное. — Раз так, то такие люди не станут зарывать свои чувства под землю, ради остальных и не бегут спасть детей из пожара. — она взглянула на меня так, словно попала точно в яблочко, вытягивая из меня ниточки, разматывая клубок накопившегося осадка на душе. — Я была в состоянии аффекта. — И ринулась в огонь?! Не смеши. Если новости, не врут ребенок был прямо в здании, а ты находилась снаружи, остается секретом как ты услышала плач. — следак чертов, не иначе. — Я и не слышала… — сама сдалась, с проигрышем задрав голову на спинку стула, я тупо пялилась в дрожащие огоньки с множеством подвесных, восковых свечей. — Тогда зачем…? Ты могла погибнуть… — слабо молвила Сакура, с искренностью посмотрев мне в глаза. — Прошло три месяца, я уже и не помню, говорю же, все как в тумане было, это сейчас уже вообще не важно. — пробубнила я себе под нос. В голове вновь и вновь всплывали фрагменты, той ночи. Я сама себя не понимаю, не знаю, почему столь противоречива в собственных действиях, как же могу поделиться с кем-то другим? Словами не передать, словно мое тело всегда решало все за меня, а сердце в разлад трещало где-то внутри. На глазах словно черная повязка, или очки, что искажали мое восприятие мира, я притворяюсь, что просто глупа, не услышала, только под линзами прекрасно все осознаю. Это было моим персональным адом, личным проклятьем. Я люблю и ненавижу одновременно. Оставшееся время я всячески старалась ускользнуть от фокусов Сакуры, хоть что-то выведать. Пусть знает, что в этом омут с головой лучше не прыгать, затянет в болотную трясину. В дальнейшие два часа темой нашего обсуждения стал нагредающий Новый год, вот рукой подать и он нагрянет на наш двор. — Раз 31 числа, точно не выйдет… — с досадой в захмелевшем уже голосе рассуждала Сакура, бессильно облокотив голову о моё плечо, она слабо разбалтывала розовую жидкость в стакане, как будто искала в этом жесте подтаёный смысл, загадку всея Вселенной. -… давай сразу первого? Хинату возьмем… — Боюсь, моя башка взорвется. — нервозно рассмеялась я. — Ты будешь пить? Да, ладно с семьёй можно и просто салатики поесть. — Что верно, то верно… — согласилась я, кратко кивнув. — Сакура всё разглагольствовала, как жаль что этот Новый год мы не вместе. Меня уже начинало клонить в сон, поэтому мы вскоре попрощались. Настроение так и тянуло в одиночку прогуляться под светом фонарей и горящих вывесок. Луна успела вступить в игру, уже после обеда, окутав тьмой улицы. Но количество суетившихся перед праздником людей ни на ед. не сократилось, а вернее даже наоборот. Атмосферу мне не удалось пропитать со всеми частицами и ароматом еловых шишек, потому что в голове была кашица из потока нескончаемых мыслей, доводов, рассуждений. Рядом быстро шныряли машины, а по дороге столпотворения из людей, все спешили куда-то, в столь поздний час. Чувствую, что я притащусь самой последней, если только никто опять не поехал на очередную встречу. Расслабиться в мельтешащей толпе было не на шутку тяжело, на параноедальном уровне мне, то и дело чудилось, что на меня кто-то смотрит, следует по пятам. Возможно, я опять себя накручиваю, да и выпитый алкоголь, может усилить эффект, но я готова зуб отдать, что мой затылок уже час прожигает пара глаз. Если побегу, то точно загремлю в наркологию, будут зрачки проверять, нет уж. Я решила поступить по-другому, скучнее: просто сделать вид, что с кем-то говорю, пускай и по севшему телефону. Прекрасно понимая, что пляшу под дудкой собственной паранойи, я ускорила шаг, решив, что будет хорошо заскочить в круглосуточный магазин. Неоновая вывеска с горящим числом «24», приветливо зазывала меня, когда люди суетились, хлопая стеклянными дверьми. Я сразу успокоилась, облегченно выдохнув, но тут меня крепко схватили за запястье. Кратко взвизгнув от неожиданности и подтвердившегося мною страха, я лихорадочно затряслась сжав кулак для удара. — На моём месте мог оказаться другой, но похоже тебе совершенно по-барабану за собственную безопасность. — сконфуженная от удивления, по моим щекам побежали багровые пятна от злости. В глубине души, готовая разрыдаться от счастья, что это оказался не левый маньяк. Хотя, кто его знает? — Что ты тут забыл? Ты, что следишь за мной? — не на шутку рассвирепела я, истерично заорав на всю улицу, в попытках вырвать запястье с цепких пальцев. — Ага, конечно. У меня же кроме тебя забот нету, только за тобой и бегаю, в час ночи выслеживаю. — он холодно обмораживал меня малиновыми глазами, с укором насупившись. Кончик острого носа покраснел от мороза, а с губ вырывались прозрачные облачка. Белые пряди утопали в пушистом меху, что обрамлял края синеватой куртки. Его рассерженное лицо с брусничным носом от чего-то заставили меня угомониться и сдержано хихикнуть. Сенджу напомнил мне белоснежного щенка породы татаранской овчарки, укутанный в мех поднятого капюшона. — Что смешного? — искренне негодовал Тобирама, слегка покраснев. — Хотя, что я спросил… — Нет, я не… Ладно, ладно! Просто… Просто кое-что вспомнила… — не прекращала заливисто смеяться я, на грани того чтобы не заплакать. — Ты совсем сошла с ума. — рассерженно фыркнул альбинос, дернув меня за руку. — Ладно, дома откачаем. — Стой… Стой! — запротестовала я, потянув его в обратную сторону. Он с видом: «Ну, что ещё?», развернулся ко мне лицом. — Я хотела купить кофе. — В час ночи? — на его вопрос я положительно закивала, невинно улыбаясь. — О, Господи. Через несколько мгновений, я уже придирчиво выхаживала между высокими полками, всматриваясь в цветастые этикетки какой-то не самой полезной дряни. Тобирама стоял рядом, явно не понимая почему я ошиваюсь здесь, если хотела пить кофе. — А, как ты понял, что я здесь? — занятая прочтением мелкого шрифта на этикет от молочного шоколада, пробормотала я, с большим рвением удостоверилась и сверяясь с кодом на обертке и игрушке, которая мне попадется после распаковки. — Мне больше интересно, почему ты взяла карту Наруто, что привязана к номеру Кушины, а не свою? — Мою заблокировали. — чопорно бросила я, развернувшись к нему и забросив покупку в корзину. — Всё? — вопросительно вскинул бровь беловолосый, уставившись в корзину, наполненную всякой ерундой, начиная с упаковки чипсов и заканчивая силиконовыми формочками для запекания. — А кофе? — со всем негодованием, нахмурилась я, как голубь качая головой. — Я уже и забыл цель нашего визита. — с губ сорвался недовольный вздох, когда он подошел ближе и выхватил с моих рук корзинку. — Да, ладно я сама донесу! — упрямо вцепилась я в пластиковую ручку, потянув на себя. Принимать помощь было для меня, как-то нет, не унизительно, скорее это значило, что мне будет стыдно огрызаться ему в ответ, в будущем. — Ты, когда-нибудь бываешь адекватной? — не унимался Тобирама, с раздражением поджимая губы. Я пыталась спихнуть его руки, прожигая его так же гневно. — К тебе, тот же вопрос, пусти! Тобирама! — мимо проходящие посетители магазина, такого выступления, чего не ожидали с интересом оборачиваясь. — Дору, прекрати устраивать здесь концерт. У нас нету на это времени. — куда тише прорычал он, вырвав корзинку с моих ладоней. — Но! Но его лицо поледенело сильнее, поэтому мне ничего не оставалось, как согласиться. Ну, и ладно хочет тащить, пусть тащит. Выкинув это недоразумение из головы я, подошла к автомату, в раздумьях, что и с чем я буду пить. Выбор пал на капучино, так что через минуту ожидания я довольная размешивала горячий напиток пластиковой ложечкой. — Тебе взять? — уже разглаживала я бумажную купюру о железный край терминала. — Нет. — в привычном тоне пробурчал Тобирама, равнодушно выжидая, когда мы уже свалим. — Значит взять! — я поняла это по своему запихнув валюту в отсек, щелкая кнопками по экрану. — Тебе с чем? — Я же сказал, что не буду. — Да, ладно не будь занудой, попей со мной за компанию, ну пожалуйста! — сведенные к переносице серебряные брови, с закатыванием глаз медленно расслаблялись. — Ну, так с чем? Как у меня возьму? — Бери. *** Из отверстия черной крышки вырывались дымящиеся струйки, а пальцы приятно согревало на морозе. Я хлюпнула горячий кофе, с удовлетворяющей улыбкой, осознавая, что мир снова прекрасен. — Давай, я тебе приедем и переведу? — Тобирама невозмутимо шагал рядом, таща пакет одной рукой, а второй стакан. — Не надо. — сухо отрезал альбинос. — Ну, мне так не удобно… — смущенно пролепетала я, шкрябая шершавую обертку на стаканчике ногтем. — Всё, ради того чтобы загнать тебя домой, а не шататься зимой по ночи. — мужской голос не звучал грубым, больше спокойным и подуставшим. — Если, честно, я сильно удивлена, что ты приехал за мной. Я думала я тебя сильно раздражаю. — мой язык в край развязался, в который раз подводя свою хозяйку. Поняв, что я сморозила лишнее, что это звучало слишком прямолинейно, я съежилась, уткнувшись носом в вязанный шарф. — Значит у нас это взаимно, потому что я думал тоже самое о твоем отношении ко мне. — на удивление спокойно сказал мужчина. — А, ты догадливый. — мы подошли к черной машине, дверь которых нам любезно отворил коренастый мужчина, так же любезно захлопнув. ***