Невозможное дитя

На следующие утро Локи и Сигрид отправились на местное кладбище, чтобы почтить память Джеймса Поттера. Они неторопливо шли по мощеной дорожке, которая порой казалась единственным, что было реально, ибо туман скрывал все, даже дома вокруг, и просто наслаждались тихим утром. Клинт, уже не выглядящий столь усталым, шел следом и зорко смотрел по сторонам в поисках опасности. — Вот мы и пришли, — нарушила тишину Локи, когда они притормозили перед кованой калиткой, которая вела на единственное здесь кладбище, где, она уверена, и предали земле Джеймса. Годрикова лощина ведь была местом, где очень долго существовал род Поттеров, и многие из них были захоронены здесь. А так как родовое поместье Поттеров и усыпальницы с ним были разрушены еще в начале войны, то нигде, кроме как здесь, не могли захоронить человека, который некогда был ее мужем. «Интересно… Узнай кем была его жена, как бы он отреагировал? В восторге, наверное, был бы», — про себя думала Локи с легкой усмешкой, ясно помня, что в юности Джеймс был одним из немногих его поклонников. Поклонников Локи. Как Лили, шуточки Джеймса и его банды ее бесили, но теперь она не могла не оценить изобретательность, которую порой проявляли Мародеры. Кстати о них… Профилактическая беседа с Сириусом на тему: какого черта не заботился о крестнице, а гонялся за крысами и с Ремусом, который вместо того, чтобы собраться, расклеился и жалел себя, была явно необходима. Про то, что ее некогда друг Северус посмел издеваться над ее дочерью она даже старалась пока не думать, ибо ничего, кроме кровавых подробностей в голову не приходило. Они вошли на кладбище и побродили по нему минут десять, прежде, чем нашли могилу Джеймса и Лили Поттеров. Было немного странно видеть плиту с этим именем. С тем именем, что двадцать один год было ей родным и она считала его своим. Имя Джеймса тоже было грустно здесь видеть. Как и даты смерти и жизни. Такой короткой и оборвавшейся столь ужасно. А ведь он мог столько еще сделать… Да, Локи может и не чувствовала более той любви, что вызывал в ней, в Лили, этот вихрастый и улыбчивый парень, но она все же еще ощущала те отголоски привязанности к нему и благодарность за то, что он принял Сигрид, как свою. Что был рядом, когда та родилась, растирал ей ноги, когда она была еще беременна и бегал за вкусняшками, и самое главное - отдал жизнь ради того, чтобы спасти ее. Ведь что ни говори, а с частично подавленной природой и ввиду хрупкости, свойственной всем младенцам, даже тем, что родились асами, было чудом, что Сигрид выжила. Будь она и впрямь лишь наполовину асом и наполовину смертной, то быть ей третьей на этом кладбище. Забытой и никому не нужной. Просто младенцем, который ничего в жизни не успел сделать и не знающим насколько он был важен. Невольно Локи повернула голову в сторону подавленной дочери и, импульсивно проведя рукой по ее макушке, прижалась губами к ее виску. «Она здесь. Живая и реальна», — убеждала себя Локи, но все же порой реальность становилась для нее размытой и нечеткой после «нежной» заботы своего «благодетеля». Иногда только память Лили, которую она тщательно прятала в глубине своего разума, едва та вернулась, была четкой и ясной, а остальное все было покрыто дымкой или искажено. Локи понимала, что ее разум был не столь остр, как раньше, и что он был, как разбитое зеркало, но ничего не могла сделать, лишь держаться что есть силы за остатки своего здравомыслия. Сигрид тем временем положила у подножья камня небольшой букет цветов, который принесла с собой и встала вновь рядом с матерью, чей взгляд был печален и далек. Но больше ее волновали эти «неправильные» голубые искры в зеленых глазах Локи, которые были столь похожи на глаза Клинта, и порой становились ярче, а порой едва заметны. Она девочка не глупая и догадывалась, что лучник был здесь не единственным «проклятым», но помалкивала, не желая выглядеть глупо, если ошиблась, или того хуже, убедиться, что она права. — Какой он был? — спросила она запихнув свои мрачные мысли подальше и повернув голову к Локи. — Я похожа на него? Женщина моргнула. — Джеймс? — переспросила она и слегка улыбнулась. — Забавным, импульсивным, храбрым, преданным и тебя очень любил. — Но не ты его, — спокойно и без осуждения вставила Сигрид остро подметив, что мать и слова не сказала о том, похожа ли она на Джеймса или нет. Локи вздохнула. — Это сложно, — медленно проговорила она. — Как Лили. Да, я была весьма привязана к нему, но… Я не знаю, что такое любовь и не могу сказать точно, что я чувствую. Я никогда, как Локи, не была влюблена. Ни в женщину, ни в мужчину. И не думаю, что способна на это. Я слишком много видела, слишком хаотична по своей природе и просто весьма практична, чтобы понимать, что такая любовь весьма мимолетная и… Она повернула голову к дочери и убрала прядку волос, которая выбилась из ее прически ей за ухо, прежде, чем продолжить: — Любовь — это кинжал, это оружие, которым можно орудовать как на расстоянии, так и вблизи, дочь моя. В нем можно увидеть себя. Он прекрасен, пока не заставит тебя страдать. Но в конечном итоге, когда ты находишь ее, а потом теряешь… — Это приносит больше боли, чем радости от воспоминаний, которые остались, — закончила Сигрид. — Оставляет шрамы. Локи гордо улыбнулась. Ее радовало то, что ее дочь была той, кто могла проследить ее мысль, что могла понять ее рассуждения. Но все же… — Но это только касается той любви, что может связать двух совершенно разных людей, — серьезно сказала Локи и, поймав взгляд дочери, продолжила: — А любовь, которая связывает дитя и родителя совсем иная. До твоего рождения я даже не понимала насколько. Она куда крепче. Сильнее. Она бессмертна. Да, она тоже причиняет боль, может даже куда более худшую, чем влюбленность, но если, потеряв любимого, можно жить дальше полноценной жизнью, то потеря дитя — это тот удар, который выдержать почти невозможно. Это как лишиться части тела или души. Разве можно жить только с половиной себя? Половиной, которая вечно кровоточит и ноет от боли? Сигрид опустила голову, а потом робко промолвила: — Так ты себя чувствовала, когда потеряла меня? Ей было и впрямь интересно это узнать. Та сиротка, что все еще жила в ней, вся застыла в ожидании ответа, который мог бы быть мечтой каждого лишенного родителей ребенка, в тайне мечтающего, что мама или папа вернется, скажет, что любит и заберет в страну вечного лета. — Нет, — честно ответила Локи и прежде, чем сердце Сигрид успело оборваться и разбиться на тысячу осколков, добавила: — Мне было хуже. Ибо одно дело знать отчего эти чувства, а другое быть лишенным памяти и все равно чувствовать их. Ты мечешься от боли, как раненый зверь, пытаешься понять отчего внутри разверзлась пустота, но не можешь. Ты злишься и желаешь, чтобы все почувствовали то, что ты чувствуешь. Хочешь, чтобы весь мир страдал вместе с тобой, но даже тогда… Даже кровь и боль миллионов живых существ не может заполнить дыру, которая пробита внутри. Незнание, отчего она сжирает разум и толкает на безумства… Локи замолчала и задумчиво уставилась вдаль. Ее слова были искренние, но в то же время, она и сама поразилась, что подобное может литься с ее уст. Более того, ей не хотелось думать, что это было одной из истинных причин тому, что она натворила.

***

Домой они не стали возвращаться. Вместо этого они отправились в Нью-Йорк, где Сигрид только спустя пару дней поняла, что оставила все свои вещи. Взгляд матери, когда она робко поинтересовалась насчет того, можно ли вернуться за ними, ее напугал, как и слова, что она «соскучилась» по Туни с которой им давно пора побеседовать, но все же вещи, особенно Молнию, метлу, которую подарил Сириус, и фотоальбом ей хотелось вернуть сильнее. Вот только возле гостиницы уже были те самые люди в черном, которых Сигрид видела в парке. Точнее, она их не заметила, а заметил Клинт, вычислив, что фургоны и некоторые из людей возле гостиницы принадлежали какому-то ЩИТу. Вероятно, той самой организации, откуда были солдатики из парка. Она не знала, кто они, но судя по реакции матери и Клинта, явно не друзья. Им пришлось быстро уйти. Сигрид была подавлена тем, что ее вещи уже могли быть черт знает где, но была рада, что хотя бы палочку и мантию-невидимку всегда таскала при себе в многомерных карманах своего любимого плаща. Но последующий поход по магазинам, который спонтанно затеяла мать, окончательно, кажется, потеряв терпение смотря на обноски в которых Сигрид ходила, поправил состояние ее гардероба. Правда внешность при этом Локи и ей, и себе, да и Клинту одним махом руки изменила. Не сильно, но достаточно, чтобы их никто не узнал. Зачем только? Но Сигрид не возмущалась, ибо мать оказалась фешен-тираном и ей было просто не до всяких посторонних мыслей. Они были почти во всех новомодных магазинах Манхэттена в которые Сигрид сначала даже было стыдно заходить в своих вещах, но уже после третьего магазина это чувство прошло. Это даже стало забавно в какой-то момент. Бога не устраивала одежка смертных почти вся. То ткань плоха, то шили ее прачки, а не швеи, потому что такие швы она в жизни не видела, то цвет ужасен, то фантазия у тех, кто это придумал и так далее. Бедные продавцы, которые были уверены до сего дня, что работают в бутиках высшего класса явно растеряли всю уверенность и чувствовали себя униженными после прихода в их магазины божества, которому нужно было только самое лучшее. В конце концов, Клинт был отправлен вместе с пакетами в Годрикову лощину, а она в обновках и Локи остались в Нью-Йорке. Они отправились прогуляться по городу уже в ознакомительных целях, ведь божество, как и Сигрид, была здесь впервые, так что им обоим было любопытно посмотреть, что здесь есть. — Ты не беспокоишься о Дурслях, — в какой-то момент заметила Локи, когда они неторопливо шли по аллее знаменитого Центрального парка. Они обе не осознавали, что их посещали схожие чувства непривычного покоя, когда они шли просто без цели, никуда не торопясь и ни от кого не убегая. — Они обо мне тоже, — фыркнула девочка и пнула камешек, который попался ей на пути. Кулаки Локи незаметно сжались. То немногое, что она почерпнула из рассказов Сигрид и воспоминаний Лили о сестре и ее парне, теперь уже муже, рисовало картину отвратную, как на нее ни смотри. И каждый раз, когда она думала о об этом, то понимала, что несмотря на все то, что было в ее жизни, она жила все же в роскоши. А вот ее дочь, принцесса по крови, дитя двух королевских домов, хотя и незаконнорожденная, прозябала в нищете и угнетении, и от этого ей становилось плохо и гадко. Но больше на эту тему девочка явно не желала говорить, и между ними вновь повисло молчание. Но оно не было тяжким или гнетущим. Они вчера и утром более, чем достаточно слов сказали друг другу, что теперь хотелось тишины. Которая была нарушена топотом многочисленных ног. Локи и Сигрид резко обернулись и увидели, что в их сторону несется какой-то оборванец с женской сумочкой в руках и, судя по далеким воплям, он ее украл. Пистолет в другой руке так же был еще одним доказательством этой догадки. При виде них, преграждающих ему путь, он притормозил и наставил оружие на них. — А ну свалили, мать вашу, с моего пути, — истерично заверещал он. Его руки тряслись, запах алкоголя был невыносим, а зрачки глаз были сильно расширены, отчего его глаза были почти черными. Локи тут же прищурилась, а крылья ее носа сердито раздулись. В ее руке уже образовался кинжал, который она хотела метнуть в глаз этого жалкого смертного посмевшего наставить оружие на нее и ее дочь, но тут из-за спины этого червяка появился мужчина, вероятно, за ним гнавшийся и повалив его на землю, быстро его обезвредил, связав руки тому за спиной каким-то шарфом. Это был высокий блондин в кожанке с шапкой песочных волос зачесанных, как у мужчин в сороковых, и парой светло-голубых глаз. При виде него Сигрид невольно открыла рот, а Локи не впечатлено подняла бровь. — Вы в порядке, мэм? Мисс? — тем временем спросил Стивен Роджерс, так же известный, как Капитан Америка. Он обеспокоенно смотря на женщин, пока полицейские, успевшие наконец их догнать, арестовали воришку, который прямо на его глазах украл сумочку у бедной старушки около входа в парк, где Стив как раз бегал. — Д-да, м-мы в порядке, — растерянно выпалила Сигрид, не веря, что смотрит на того самого капитана, о котором читала только в книжках по истории. Но он же погиб! Был потерян среди вод во время войны! По крайней мере, так было написано в учебниках по истории. А пока она терялась в догадках, Локи внимательно оглядела этого, схожего по типажу с Тором, молодчика. Она не сразу, но узнала одного из тех рекрутов в команду «Мстителей» о которой ей рассказал Сокол. Капитан Америка. Первый супергерой этого мира. Слишком претенциозно, на ее взгляд и высокопарно, но мидгардцы явно любили громкие слова и жесты. Если верить краткому досье, то капитан был не так давно извлечен из-под льдов, где был заключен долгое время. Он любил рисовать, владел щитом из особого сплава, был высоконравственен, смел, справедлив, благороден и честен. Не терпит несправедливости и злоупотребления властью. Типичный герой. Но подчинять его себе не было смысла. Во-первых, та сыворотка, которая его преобразила могла подарить ему еще и иммунитет, а во-вторых, люди его любят именно таким, а если он начнет служить кому-либо, кто не являлся жителем Мидгарда, то его быстро спустят с пьедестала на который возвели и тогда он будет просто грубой силой. Впрочем… — Спасибо вам, добрый сэр, — любезно сказала Локи. Она решила закинуть наживку, которая могла ей и пригодиться в случае, если возникнет необходимость в плане Б, о котором Локи все чаще думала, как о более жизнеспособном, чем порабощение Мидгарда. Она как можно наивнее похлопала ресницами и, будто спохватившись, протянула ему руку, смущенно добавляя: — Я Лили, а это моя дочь Ридли. Спасибо, что нас спасли. Не знаю, чтобы мы делали без вашего вмешательства. Этот парень был так взволнован! Того и гляди и впрямь бы выстрелил в нас. «Ридли» изумленно хлопнула глазами, а потом поморщилась от своего сокращенного имени, и в смутном подозрении уставилась на Локи, подозревая, что ее мать что-то затеяла. Они не настолько долго были знакомы, но Сигрид прекрасно понимала, что ее мать не просто так назвали Богом Озорства, Хитрости, Лжи и Обмана и просто умнейшим среди асов существом, также являющейся могущественным колдуном. Но, как ни странно, ничего страшного мать с ним не сотворила. Просто очаровала, заставила краснеть, и уговорила выпить с ними кофе. Капитан Америка, при всей своей хваленой героичности, явно был сражен эффектной брюнеткой и терялся перед ней. Впрочем, когда Локи завел тему о рисовании, гладко соврав, что она является страстной художницей, беседа пошла на лад, так как Стив, как оказалось и сам художничать любил. Так же они побеседовали о мировых ценностях, о демократии и прочем, а через пару часов они наконец расстались, и Сигрид не выдержала. — И что это было? — изумленно спросила она, провожая взглядом весьма приметную широкую спину капитана. — Зачем весь этот цирк? Локи усмехнулась и приобняла дочь за плечи. — А это, моя милая, был акт превентивных мер и эффект первого впечатления, — туманно сообщила она и вручила ей раритетную на вид карточку с капитаном и его автографом. — А это тебе. Помнится, ты говорила, что Петунья и ее муж приехали сюда, чтобы показать сыночке музей Капитана Америка? Ну вот, если увидишь их снова, хотя я надеюсь, что это не случится, похвастаешься тем, что у тебя есть самый его настоящий автограф. Сигрид похлопала ресницами, но не нашлась, что сказать. Она понимала, что мать что-то задумала, но хитростью она явно пошла не в нее и многоходовые планы и интриги строить, как и расшифровывать, не умела. Посему просто бережно убрала карточку, которая на Ebay может стоить целое состояние, и подала руку Локи, чтобы вернуться наконец домой. Вот так и кончился второй день из совместного отпуска и знакомства.