Ныряй скорей в мой тихий омут

По всей комнате был рассыпан утренний рассвет сотнями приглушённых прозрачной занавесью солнечных бликов, которые характеризовали картинность и живописность тёплого и уютного момента. Такое пробуждение, с приятнейшим событием - ясным утром в Петербурге, всегда предугадывает заряд и насыщение позитивом, хорошим настроем на весь предстоящий будний день. Солнце яркими красками пробудило прозаично почивавшего Николая, который едва-едва вырвался из объятий Морфея, медленно потирая глаза. Несколько минут он почувствовал наслаждение от вида мягкого и ласкающего света, окутавшего своими сетями его обитель, но затем принял такое бесстыдное и бесполезное прожигание времени - прокрастинируя и нежась на мягкой перине - за безалаберщину, поспешил отодвинуть её на второй план и взяться за что-нибудь полезное. Первым делом надо было осмотреть комнату, сопоставив факты, проясняющие смутные представления о вчерашней буре безумия, ведь неудивительно, что Николай не помнил ни единой искры воспоминания, и особенно красок полной картины произошедших событий. Его даже не смутило бы, если вместо своих апартаментов он оказался сейчас около какого-нибудь скотного двора на обочине дороги в крапиве: мало ли какие деяния он мог сотворить. Комната напоминала редкого вида беспорядок, будто бы здесь одновременно побывала орава людей светскоко общества, причём из тех, кто лишь строит из себя пародию, и в гостях ведёт себя непристойно (в каком бы состоянии Ставрогин не пребывал, простолюдинам в его доме не место); было прискорбно думать, что скоро придётся приводить в порядок эти авгиевы конюшни. Воздух был чист, а в хоромах и впрямь несвежо. Рядом с ним лежал завёрнутый со всех сторон в пуховое одеяло, в целом похожий на мягкий ватный валик неопознанный персонаж, и это не мог быть не кто иной, как Пётр, так как в последнее время Ставрогин в квартирку не приглашал решительно никого, кроме этого "замечательнейшего" человека. Николай бережно и заботливо прильнул поближе к укутанному комку, провёл рукой, не надавливая, чтобы тот не пробудился раньше времени и спокойно выспался. В это время он приметил, что сам находится в непрезентабельном неряшливом виде, который характеризовала смятая рубашка, вчерашний новоприобретённый нарядный фрак, уже изодранный и неприемлемый в использовании, присутствие брюк на нём прямо в постели его особенно возмутило, и, вдобавок ко всем прочим неурядицам бесподобного облика, лишь на одной ноге был надет ботинок. Ставрогин недовольно фыркнул, удивляясь вчерашнему столь усиленному забвению, скрывавшему в прошлом столько неразгаданных происшествий, так и оставшихся в тени, и без лишних потягиваний и промедлений поднялся с кровати, по приевшейся привычке с правой ноги, раздел опротивевшие тряпки, оставшись лишь в нижнем белье. Прилив сил от столь характерно крепкого мёртвого сна длительностью примерно два часа, нахлынул и осел на душе в виде легкомысленно-приподнятого настроения, которого даже не могла омрачить тёмная завеса возможного вчерашнего позора, каким бы он не оказался. Но, как известно, всегда может найтись более подходящее, более опасное оружие. Пока предполагаемый Пётр Верховенский мирно покоился в своём мягком убежище, Николай решил принять холодный душ и сварить горький кофеёк на двоих, что казалось ему одной из высших форм человеческой заботы о любимом человеке, и поэтому с чистыми помыслами и улыбкой на губах подхватил чистое полотенце, двигаясь по направлению к ванной, предвкушая провести там охлаждающий, заряжающий энергией ежедневный утренний сеанс на пять минут. По мере приближения к объекту, он начал прислушиваться к некоторому недоразумению, которое отразилось в тихом шуме мерно стекающей воды, как предполагалось, по стенке ванной или раковины, но звук был именно что ни на есть порождением такой картины. Николай нахмурился, надоумив версию происходящего: будто накануне кто-то из них с Петром не повернул кран и этот льющийся ужас наблюдался всю ночь, превращая комнату во всемирный потоп. Ставрогин уже стоял у дверей, стараясь узнать, что там происходит, но понял, что не в его обязательствах в своей квартире чуждаться всякой непонятности, если нечто творится, значит напрокудил он, соответственно и отвечает за это, и никто иной не может хозяйничать здесь, кроме некоторых, кому закон "не у дел", поэтому на посторонних не существовало ни малейшего подозрения, что и оказалось примитивнейшей ошибкой. Когда он заглянул в ванную, его невинному и благонравному взору представилась нюд-миниатюра, поразившая наповал, выбив из колеи оставшуюся мизерную часть здоровой психики: в мыльной пене купался человек со ставрогинской мочалкой, нарушающий благоприличие и оскорбляющий Николая в эстетических чувствах, совершенно без капли стеснения; его лицо остолбеневшему в недоумении хозяину было смутно знакомо. Вскоре Николая настигло лихорадочное состояние, совместимое с приливом беспредельной, самой ненасытимой злобы, породившей прилив крови к лицу, которая вскоре начала стучать в висках. Кулаки сами собой сжались, чуть-чуть отросшие ногти впивались в белую кожу ладоней, оставляя красные полукруги глубоких следов - феномен неосознанного проявления гнева. - Вы кто? - Николай выпалил в припадке агрессии всего два слова, звучавшие, как крик во мраке безызвестности. - Я Игнат, просто Игнат, несмотря на желанное мною великолепное имя Эрнест, - быстро протараторил оккупировавший ванную, спохватившись и закутавшись в пенные барашки, - обычный, ничем не примечательный Игнат... шурин я ваш! То есть ещё нет, но буду. - В каком смысле Игнат? ...Ой, то есть хотел спросить - всмысле шурин?! - Николай в аффектации злобы рассерженно вопил, даже когда оговорился, имея свой взгляд на весь этот эпизод, принимающий оттенок комизма. - Молодой человек, прекратите на меня повышать голос...- Лебядкин скромно покосился взором вниз. - Да в конце концов: что вы делаете в моём доме?! - Ставрогин истошно, чуть ли не с пеной у рта кричал на униженного Игната, оказавшегося в критическом, безвыходном положении, места себе не находившего, в исступлении тряс руками. - Николай Всеволодович, прошу вас, ну дайте свободно выйти отсюда, я бесконечно смущён...Но вы сами разрешили жить здесь как дома...- Игнат уже покраснел конкретно, и единственной его надеждой оставалось эфемерное согласие на уединение, которое он уже и не мечтал дождаться от сурового, по его мнению, тирана. - Выходи и не возвращайся, даю пять минут на сбор! Марш из из моей ванной! - Николай порывисто махнул рукой и хлопнул дверью до сотрясения стен, с сопутствующим падением штукатурки, которая мелким градом посыпалась с потолка и продырявила мыльные горы, оказавшись где-то глубоко в их недрах, плавая в горячей воде. Вылавливать появившийся мусор из ванной было невозможно и бессмысленно - всё равно из помещения Игната жестоко и беспощадно изгнали, поручив ему такое ответственное дело, как самоустранение. Ликвидация не заставила себя ждать - Лебядкин покорно зашевелился в помутневшем растворе, подумывая о выходе. Разъярённый Ставрогин незамедлительно отправился в комнату, чтобы со всей силы нахлобучить Петра (если бы по пути была палка, то схватиться за неё стало бы делом решённым) и добиться незамедлительных объяснений происходящему. Через несколько секунд он примчался к кровати и потянул за пуховое одеяло, раскутывая его, немало надрываясь и переворачивая субъект. В этот момент он вдруг раскутал белобрысую женщину, даже не в простом нигляже, а переодетую в (свадебное?) платье. Ставрогин также узрел испачканное со всех сторон красной помадой одеяло; приобретение нового постельного белья его сильно огорчило. Девушка вдруг издала неестественный, однако не слишком оглушительно громкий крик, оглядела потупленным взглядом обнажённый торс Николая, ахнула, от удивления пробормотав непонятную белиберду, по интонации предполагаемую за восхищение, и более отчётливую фразу: "Так вот вы какой, мой князь". Причина, почему она была наглухо запахнута в одеяло в таком странноватом виде так и осталась в неизвестности. Николай не стал дослушивать далее ничего, а лишь ринулся пулей на кухню, чтобы там, скорее всего в единственном месте, где не было никого лишнего, опомниться от увиденного безобразия, творившегося в его собственной квартире. Ставрогин был уже в полном сокрушении, в стадии невыносимого отчаяния от происходящего, не понимал, откуда эти люди и что они надоумили с него взять. "Пусть бы это оказался хоть страшнейший кошмар или видение, но наяву я такого беспредела не потерплю," - думал он, - "С чего это вдруг всякие незнакомцы лезут ко мне домой? Главный вопрос - где во всей этой свистопляске затесался культовый проныра и злодей - Верховенский? Несомненно это его поганых рук дело." Только он зашёл в кухню, как будто молниеносным сотрясением и новым пунктом в списке очевидного абсурда этой ситуации его поразил Верховенский (помяни заразу - появится сразу), чуть ли не напоровшийся на него, выходивший из-за угла на порог с чашечкой уже сваренного кофе, пахнущего благовонно распространявшимся запахом, веющим "бодрое" начало дня. Пётр озарился улыбкой. Сначала на его лице мелькнул растерянный взгляд, затем губы растянулись в более насмешливое и загадочное выражение, что раздражало ошарашенного Николая пуще прежнего, глаза исподлобья игриво и невинно блуждали по злобной физиономии напротив. Одно маленькое колкое словечко, и терпение Николая не вынесет нагрузки, мгновенно лопнув. Вдруг сильная рука неуклонно и цепко ухватила Верховенского за воротник, избежав столкновения с витающей в воздухе на ладони чашкой. - Доброе утро, Николай Всеволодович! - официальным тоном произнёс узник, взирая на Игната, мечущегося в ночной рубахе, промокшей после того, как она оказалась надетой на некачественно вытертое после душа тело, - Как вы дерзки сегодня! Нашли меня, ничтожного червяка, на которого можно справить свой исполинский гнев? - изощрённо начал извиваться Пётр, отодвигаясь назад в надежде, что он не получит свою мзду и избежит кары быть придушенным на месте. - Что происходит?! Ты определённо в этом замешан! - неизбежный разлив ярости на комбинате эмоций Николая отразился всеобщей катастрофой, обрушившейся на Верховенского, который уже на пару с выплёскивающимся кофе сотрясался в такт движениям схватившей его руки. - Помилуйте, Николай Всеволодович, но вы чуть не были женаты! Как вы могли так дерзко поступить, сбежав из-под венца?! - Пётр понимал что подлил спирта в огонь, но выбраться из этой тёмной гнилой могилы, в которую он закопал себя сам, уже не представляло никакой возможности, - Для вас всего лишь чистая формальность, если что, я в любой момент освободил бы вас от тягостной семейной жизни...- снизошёл он до интимного шёпота, - У нас, во всяком случае, был договор. - Для чего это всё?! Я уже говорил, что ты отрицательно воздействуешь на мою судьбу! - Николай отпустил руку с его воротника и начал активно жестикулировать, подражая своим словам, - Хотя...Зачем я терплю это издевательство над собой? Я лишь зря скачу под твоей уздой на ипподроме смутных планов, что мне неизвестны. Знаешь, я тебя презираю, презираю настолько, что не имею никакого желания объясняться ни в чём, во имя собственной уязвлённой гордости. Терпеть не могу эти вульгарные клетчатые штаны и хитрую рожу, эту самовлюблённую, циничную уверенность в действиях, скучную преданность призрачной идее, что ни на есть рабскую, безнадёжную потребность в этих ничтожных, жалких...политических заговорах. Ненавижу тебя за то, что ты никогда не видел настоящего, истинного света, жизни в конце концов, продвигая свои омерзительные, жуткие планы. Я буду лишь шестёркой в твоём коллективе и больше никем, таким ты хочешь меня видеть?! Только в таком виде ты меня принимаешь?! Ставрогин исступлённо махал руками, громко выкрикивая ругательства на Петра, сострадательно наблюдавшего это внезапное проявление бури внутренних чувств. В коридоре стояли Лебядкины, наблюдая картину разразившегося на всю квартиру дебоша, хитро перешёптывались, обсуждали драму. Кажется, на этом эпизоде Николай сошёл с ума окончательно, утопив здравый рассудок в пострадавшем самомнении. - Успокойтесь, прошу...Вы будете кофе? - робко предложил виновник конфуза, соответствуя манере общения с Николаем, подходившей под рамки ситуации, протягивал немного опустевшую чашку с подрагивающим отражением треснувшей штукатурки на потолке. Ни в коем случае нельзя было вступать с ним в спор или полемику, осуждать за сказанные им слова. Когда-нибудь - в идеале после восторжествования революции - он итак припомнит ему о "жалких политических заговорах". - Разумеется нет! Мне б сейчас бутылку водки и две пачки сигарет. Отчаяние требует более сильное лекарство, - Николай саркастично ответил, нервно оскалив зубы на неуместный вопрос. За кулисами послышался лёгкий приглушённый смешок Игната, - Подожди...Ладно, угости, я не против. Игнат весьма неуместно подкрепил желание Ставрогина сочинить гадость - тем, что просто-напросто напомнил ему о своём присутствии. Ставрогин принял с позитивом протянутую чашку, мигом оказавшуюся в его власти. Повинуясь какому-то непреодолимому велению, ярому желанию совершить низость, Николай громко выдохнул, сняв напряжение, и с равнодушием демонстративно поднёс кофе над русой макушкой своего оппонента, мгновенно и без объяснений вылив содержимое под страдальческий стон Верховенского, по лицу которого потекли тёмные полосы подостывшего кофе, проявляя свои следы на белой рубашке неотстирываемыми пятнами. Губы Петра судорожно дрожали, отчего он их до крови прикусывал, сдерживая болезненные вздохи; капли повисли даже на ресницах, хотя терпение его не подводило, ладони мирно покоились за спиной, создавая впечатление, что оскорблённый не предприримал никаких мер по защите. Для Верховенского такое бездействие казалось позорным, особенно на глазах у притаившихся зрителей, но он сдержанно перенёс такое извращение, сохраняя спокойствие и невесёлую улыбку, или, во всяком случае, старался. Сберегать жизнередостную физиономию, когда внутри всё бушует и рвётся - вот настоящий удел сильного духом человека по мнению Петра. Это как в картах - при любой комбинации, даже самой провальной - главное не снимать с себя мину, не выдающую эмоций. Будь на его месте более импульсивный и раздражительный человек, то лицо Николая было бы уже обезображено фингалом, а словесное согласие на дуэль с требованием сатисфакции обговорено, но Пётр принял решение перетерпеть это унижение ради будущего блага. Николай зверски ухмыльнулся беззащитному революционеру и под осуждающие возгласы своей нынешней жены, для пущей напускной важности бросил чашку, несомненно дорогую, к ногам Петра, отчего та разбилась на крупные хрупкие кусочки фарфора. Завершением операции была хлёсткая пощёчина по лицу Верховенского, после удара которого Николай в буквальном смысле "замарал руки" чёрным кофе. - Какое право вы имеете меня бить? - Пётр снисходительно-вежливо обратился к своему мучителю. - Крепостное! какое же ещё оно может быть? - Николай громко рассмеялся, чувствуя упоение от успеха ещё одной обидной, выпаленной в адрес Верховенского фразы, - Ариведерчи, бедняжка. Ставрогин показательно развернулся и прошёл в коридор, остановившись напротив Марии. - Как же тебе повезло, моей невесте, - было единственной фразой, сказанной весьма учтиво, после чего он поцеловал её руку, вежливо наклонил голову напоследок, и прошёл на выход, накинул самый длинный сюртук прямо на голое тело, быстро напялил туфли. - Как устанете от бесконечного самоанализа - вы знаете к кому обратиться. В крайнем случае, когда понадобятся деньги, - услышал он с кухни издевательский крик Петра, когда выходил на лестницу, который он успешно постарался проигнорировать, но благодаря нему вспомнив, что остался без рубля в кармане. Безрассудный дьявол подхватил и нёс Николая, изображавшего сейчас совокупление всех мучений в мире, ходящее на двух ногах, куда-то все дальше и дальше в позорные глубины, заполненные всягокого рода низостью. Иным беспорядочным желаниям Ставрогина можно было и подивиться, таким как броситься в лестничной пролёт необдуманно, чтобы тотчас же все выбежали из своих квартир и рыдали, волнуясь за сохранность его жизни; такая мысль была уж совсем юморной и ребяческой, промелькнувшей в голове за мгновение, но всё равно не приподнявшей настроение удручённому, растоптанному Николаю, в горе спускавшемуся из собственной квартиры, будто несправедливо захваченной чужими людьми. Он победил в словесной стычке, ушёл красиво, сохранив собственное достоинство, но психологически - попал впросак, будто камень на душу свалился. Во многих ссорах одерживает победу тот, кто вдребезги разбивает противника не на словах, а именно внутренне, доводит формального триумфатора до душевных терзаний, выявленных послевкусием. Он вышел на улицу, где стоял утренний туман, и никто из городских обывателей, кроме двух-трёх прохожих, ещё не вылез по делам, опираясь на раннее время. Опустошённый Ставрогин, все соки из которого были выжаты за последние дни, перемалывал в голове произошедшую сцену, обрывками припоминая проведённые с Петром моменты, много размышлял о том, как он têt-à-têt выговорил ему о своей ненависти, что было низкопробно и непристойно, а главное - это была абсолютная, трусливая ложь. Именно сейчас в нём проснулся "лестничный ум" - столько всего хотелось высказать, но на словах, неудивительно, что ничего путного не вышло - лишь беспорядочное бормотание, опустившее Петра до уравнивания с землёй. Он хотел было возненавидеть Верховенского втуне, но не смог даже разлюбить. Переступить черту, войдя с ним в сношения, значило, что воротиться назад уже невозможно. Вот только Николай освободился из тюрьмы замкнутости, изолированности и одиночества, отдавшись тому человеку, с которым он чувствует завершённость и единение, проявляет высшие духовные чувства и совершеннейшее, спокойное счастье, гармонию - как сразу приходится непрактично отталкивать его от себя, лишаясь безмерно великого во имя свободы. Достойный выбор во веки вечные был самым непостижимым испытанием для человека. Человек - существо мнительное, он боится каждого нового собственного решения, нового шага, нового слова. Так какое же в таком случае внутреннее беспокойство должен чувствовать Николай, выбирая одну из двух бездн? Николай стыдился того, как холодно отнёсся к Петру, возможно ранив его таким унижением, постепенно дойдя до мысли, что в конце концов он уничтожил самого себя. Может стоит вернуться и попросить прощения? Всё же люди обязаны ошибаться, учиться на своих промахах, получая опыт и вечно бороться, не опуская рук? И пусть расчёт был неверен, да, он с позором провалился, но должен идти и двигаться дальше, переборов в себе терзание совести за содеянное - или порвать с Петром любое общение, или искупить свою вину перед ним. Чувство вины Николая отпустило из своих железных объятий, неожиданно сменяя собой наполняющее, приторно-сладкое ощущение гнусного удовлетворения. Поползновение на самодовольство тёплой примесью согрело мысли: Николай, увидев покушение с неблагополучными намерениями на свою категорически неприкосновенную личность, тотчас же это вознаградил такие перспективы, предполагающие абьюзивные отношения, своим вальяжным, горделивым и высокомерным презрением, которое уже вновь было оправдано им. С другой стороны: кто он для него? С чего бы это он снизошёл до чувства влюблённости к Верховенскому, если до этого времени никто не мог пронзить его сердце? Ещё и шутом себя возомнил, чтобы скрыть своё истинное лицо и спокойно творить бесчинства на свободном просторе своих замыслов, то есть на поле, загаженном тленной гнилью и примеченное мухами. Шутовство у него вроде злобной иронии на невыносимый ставрогинский характер. Мелкая, невзрачная букашка, возомнившая себя сверхчеловеком, способным свергнуть правительство. Тем более, что своими речами довести до расшатанных нервов ему как по нотам - ничего не стоит. Николая он уже определённо доканал. Ещё один нюанс: стоит ли верить в правдоподобность его речей? Может любое его слово уже содержит в себе манипуляцию? Более чем вероятно. А что если весь спектр возможностей и амбиций Верховенского сузится до тринадцати ступеней на эшафот, стоит лишь донести на него властям? Образовался неплохой повод для шантажа. Но если копать ещё глубже, то Николай в таком случае тоже попадает под арест за содействие, потом вскроется, что он собственноручно организовал пожар в заведении, который мог оказаться превосходным покушением на какого-либо чиновника (а уполномоченные в этой сфере люди всё более становятся заметны в "клоаках с грязнотцой", да ещё со скрытым намерением собрать букетик взяток), по счастливой случайности справлявшего там свои грязные делишки, и дело принимает значительный оборот в сторону вовлеченности Ставрогина в мероприятие Верховенского, который тотчас же это подтвердит, и наказания станет не миновать. Чиновника-то оправдают или попросту замнут тему, а во Владимирском централе, или ещё того хуже - на Сибирской каторге будут в восторге встретить новых гостей в виде политических экстремистов, вскоре весьма жизнерадостно сбежавших за границу. Действительно, если взвесить все минусы, то Николай сделал правильный выбор, оставив этого негодяя. Хотя, впрочем, придётся побороться за нелегально присвоенные апартаменты, случайным образом оказавшиеся под властью Петра и Лебядкиных. Жертва экспроприации тем временем несвоевольно приближалась к дому на Гороховой, углубившись в думы и не замечая окружающих предметов вокруг себя. Какие бы Ставрогин не строил оскверняющие гипотезы насчёт Верховенского, на выходе получался один и тот же результат - все его отрицательные черты, которых была чёртова пропасть, расплывались, оставляя лишь человека чуть ли не без недостатков (единственное что - надоедливого и коварного). Коэффициент полезного действия в задаче побороть свою симпатию был равен нулю. ̶Я̶ ̶н̶е̶ ̶з̶н̶а̶л̶,̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶л̶ю̶б̶о̶в̶ь̶ ̶-̶ ̶з̶а̶р̶а̶з̶а̶,̶ ̶Я̶ ̶н̶е̶ ̶з̶н̶а̶л̶,̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶л̶ю̶б̶о̶в̶ь̶ ̶-̶ ̶ч̶у̶м̶а̶.̶.̶.̶ Николай приблизился к своему дому в значительной степени убитом состоянии. Он тяжело вздыхая поднялся по ступеням и прошёл по опостылевшему коридору, где жёлтые стрелы лучей солнца из приоткрытых дверей комнат освещали как всегда витающие в воздухе пылинки, оставляя яркие дорожки с колыхавшимися от каждого лёгкого дуновения частичками. Ставрогин прошёл в свою комнату мимо хозяйкиной, что была ещё заперта, медленно закрыл скрипучую дверь. Всё было так, как они с Петром оставили в последнее пребывание в этой квартире; всё в точности повторяло знакомую до боли (и в прямом смысле тоже: в перепалке Ставрогин опробовал все косяки) обстановку. Кое-где даже оставались алые пятна, скрывающие под собой роковую предысторию событий. Николай скинул с себя сюртук и ботинки, незамедлительно прошёл в комнату и плюхнулся на измятую кровать, укутался в тёплое одеяло и сжал в руках подушку. Всё постельное бельё пропахло его приятным, пряным ароматом. Ставрогин зажмурил глаза и глубоко вдохнул этот лелеящий душу запах, инстиктивно прихватил зубами кончик подушки, сам не соображая, что творит несусветную чушь. Рукой он пригладил свои ниспадаюшие прямо в глаза волосы, затем издал измученный вздох, перевалился на спину, сложив руки под головой на затылке, и задумчиво глядел в потолок. "Если я вернусь, то мне неизбежно придётся попасть в самые чертоги ада, окунуться в геенну огненную класса "люкс" и станцевать кадриль с бесами...говоря образно. Неизбежно нужно жертвовать собой ради блага общего дела, что для меня казалось недопустимым - выполнять чужие указы. Сейчас представляется шанс сделать достойный выбор, который нельзя упустить, ведь последствия каждого пути фатальны. Будто на развилке: он, или обыкновенная, целесообразная жизнь. Как и всегда, я увлекаюсь страстями в степени несколько излишней, но единственно сейчас, с романтическим фанатизмом, бросаюсь в эти коварные сети вдребезги, радикальным образом. Без него чувствуется лишь абсолютное отчуждение от действительности, и мой кубок жизни вдруг вновь оказывается пролитым. Скованность цепью, скованность собственного сознания в клетке с искалеченной психикой... Может страсть и есть совершенная свобода? " - Доброе утро... - К-кто здесь? - Ставрогин моментально подскочил на постели и переместился на её край, от чего пружины под матрасом проскрипели затяжную мелодию. - Не беспокойся, это всего лишь я, - из-за угла двери выглянул Верховенский собственной персоной, будто бы затаившийся и ожидавший прихода Ставрогина уже бессчётное количество времени. Он сиял своей ослепительной многозначительной улыбкой, был в одних брюках и расстёгнутой рубахе, растрёпанный, в целом выглядел как в относительно недавно произошедший момент, когда он в этой самой комнате сделал первое и подлинно-серьёзное покушение на жизнь Николая, направив на него револьвер со взведенным курком. - Подойди сюда, мне срочно нужно принести свои извинения. Обниматься, говорят, полезно для обмена энергетикой, тем более для снятия стресса, - Николай во все глаза всматривался в лицо Петра, наивно и доверчиво жестом пригласил его к себе. - Почему ты тратишь свой досуг просто так? - совершенно равнодушный ответ, - В жизни каждая минута на счету, не слишком ли роскошно лежать на кровати в то время как хотя бы те же книги, что я недавно принёс, лежат обделённые твоим вниманием? Знаешь, Ник, мне нужно резонно обсудить с тобой мизерный, но, к сожалению, жизненно важный для моего дельца аспект. - Я ещё не выносил вердикт по поводу соучастия в твоих делишках, - Ставрогин насторожился, предугадывая развязку событий, полное высказывание затаившихся в ожидании подходящего времени мыслей. - Я и хотел уточнить именно это. Зачем убегать от проблем, если всё решено? Ты косвенно уже стал участником, поэтому мне придётся поставить ультиматум, известно какой, не буду уточнять. Уже скоро тебе станет известно, что случается с вольнодумцами в моем революционном кругу, поэтому советую не ходить по лезвию ножа. Напрасно ты сейчас покинул меня...Исходя из темы посвящения в дело, я хотел кое-что тебе показать. Пётр подошёл к нему, протянув несколько потёртых листов, скрученных и перевязанных бечёвкой. Николай с опаской взял бесценный свиток и, осторожно развернув его, прочитал заглавие титульного листа, увидел фигурно прорисованным шрифтом надпись "Катехизис Революционера". Будто струна в сердце дрогнула при виде этого рокового документа. Интуиция подсказывала, что эти строки были напечатаны Петром. Николай обратился к первому разделу, где говорилось о личности истинного революционера. "§1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией." - Если считаешь, что я прогнусь под установленный эталон, который ты принимаешь за идеального революционера, то знай, что экземпляр в виде меня не подходит даже по параметру первого параграфа, - Николай насупился, выражая особенное недовольство, сохраняя в меру спокойное выражение лица, несмотря на то, что весь свод высших начал внутри него обрушился, как рухлядь старого каменного сооружения. - Я полностью согласен, обговорим это? Вот сколько бы я не печатал дубликатов "катехизиса", и сам со времён нашей первой встречи никак не могу смириться с пунктом отчуждения чувств к симпатичной особе в виде тебя. Я социалист, Ставрогин, я неисправимый социалист, я предан своему делу безудержно. Нам придётся натерпеться изрядно всяких пренеприятностей, происшествий, связанных с "нашим делом", поэтому нужно несомненно устранить любые так сказать, недомолвки, недосказанности. Есть причины, чтобы отрицать все в мире в абсолюте, но невозможно отвергнуть красоту. Меня колеблет тот факт, что я веду за собой последователей, не задумываясь о том, что сам же не выполняю мной же установленных запретов на привязанность. Понимаешь? Ты мой идеал, Николай, вот что я хотел сказать. Наконец нашёлся тот desideratum, в поисках которого я метался столько времени. - Так к чему ты затеял этот разговор? - Николай всё больше и больше удивлялся сдержанности и наигренности фраз, будто пред ним стоял вовсе не Верховенский, которого он знал, а воплощение средневекового романтизма, - Apéritif перед новым монологом, представляющим собой аферу, прикрывающую под личиной благородства твой беспредел? - Ни на каплю! Сегодня я хотел признаться в том, что влюблён в тебя! И эта восторженная мысль, пылает у меня внутри и терзает мою и без того переполненную волнением душу. Давай сохраним все чувства втайне? Я без тебя ничто собой не представляю, будто одна отсечённая половина от общего целого, и именно ты способен предоставить недостающий фрагмент. Да, мы не похожи друг на друга, словно разные полюса, но ведь как известно противоположности притягиваются, будто две коренные особенности человеческой природы. Я вот думаю, здесь уместно было бы припомнить теорию о противопоставлении Дон Кихота и Гамлета? Ты несомненно её знаешь: здесь рассматриваются два типа характера, выводящие свои идеалы различными способами. Дон Кихот - человек, всецело преданный своим идеалам, иногда при этом заставляющий страдать других людей; эта личность вероятно комична и смешна, известна безумными идеями. Он видит смысл существование в истине, готовый пожертвовать собой ради её торжества. Сейчас в этом типе угадываются нынешние революционеры-демократы. Второй же - скептик, эгоцентрик, борющийся сам с собой и анализирующий свои поступки, угрюмый, глубокий, многоликий и независимый, старающийся понять, определиться с тем, как жить в несовершенном или даже в испорченном мире. И я чувствую в тебе склонность к этой стихии, недостающей во мне, - Пётр, будто сумасшедший, сбежавший четверть часа назад из психиатрической больницы, надрываясь от захлестнувшей волны желания высказаться во всём, беспорядочно и хаотично выбрасывая фразы, вдохновлённо ретировался назад, опёршись на стенку в дверном проёме. - Вот в том, что ты борешься с ветряными мельницами, как последний безумец, в этом я согласен. И вся ваша рать такая - верное суждение. А мучает вас лишь озабоченность провозгласить разрушение и оставить пепелище на месте и без того расшатанной страны - вот все ваши утопические фантазии. Неужели это и есть цель, которую любыми потерями необходимо достичь? - вот тут Ставрогин заметил важную деталь. Он всё время разговора пытался добраться до истины, ведь в их беседе, как он отметил, присутствовал неведомый и странный дух ненатуральности, приводящий в замешательство. Этой деталью оказался знакомый шрам на щеке Верховенского, который он увидел не сразу. Он был совершенно свежим, что прямо-таки становилось аномальным. Будто дежавю неразборчиво озарило внезапно побледневшего Николая, наведя его на след той ночи; лёгкая дрожь ощутимо прошла по телу. Шрам на щеке Петра был уже не такой открытый и отчётливый, как Ставрогин имел случай наблюдать сейчас. Это не Верховенский, а некая бутафория. Из этого обстоятельства был один единственный вывод - всё, что происходило - существовало лишь играющими видениями в его голове, Пётр не находился там, в дверном проёме, это попросту мираж, не что иное, как порождение собственного сознания Николая. Необьяснимым напряжением будто бы в наэлектризованном воздухе отразилось стесняющее, давящее чувство тревоги. Ставрогин во время иллюзорного диалога сидел на краю кровати, сейчас же под неведомой тяжестью рухнул назад. В комнате стало невыносимо, опьяняюще душно, видимо давно не проветривали. Нет, не в закрытых окнах заключался смысл. Казалось, будто чем больше проходило секунд, тем меньше кислорода становилось, равно как если бы комната представляла собой баллон, из которого постепенно выкачивали содержимое, оставляя на месте лишь один всепроникающий вакуум, пустоту, раздирающую изнутри, медленно поглощающую любую биологическую материю, перекрывая доступ к самому важному жизненному ресурсу, прекратив любые процессы, поддерживающие существование. Николай с некоторое время сидел неподвижно, вглядываясь в одну единственную точку - точку концентрации всех его мыслей. Он постепенно ощутил некое опустошение в сосудах, точно кровь разделилась на фракции и осела, как тяжёлая соль, выпавшая в осадок в ходе исследования; он не замечал ничего вокруг себя, даже если бы перед ним явился Наполеон собственной персоной, или хотя бы в виде суррогата, опять же смонтированного его рассудком. Он чувствовал лишь неестесственно сильное биение сердца, пульсацию, отдающуюся ударами молотка по всему телу от груди до вен периферии. Нарастала непостижимая, неизбежная паника. Создалось впечатление предсметной агонии, оцепенения и отчего-то настиг тревожный, неосознанный страх кончины. Николай последнее время постоянно терпел внезапные мучительные припадки, когда он мнимо начинал сходить с ума, путая мысли в один большой клубок. Ставрогин дышал глубоко, стараясь уловить исчезающий по его мнению воздух. Руки легко покалывало, что испугало его ещё больше. Он вдруг вообразил, что невидимая мистическая сила или действительный человек, которого он не в состоянии увидеть сейчас от помутнения рассудка, трогает его за запястья, стягивая хомутом, и поэтому приложил все силы, чтобы убрать с себя злосчастную удавку. Он резко начал ногтями уродовать своё тело. Предплечья Николая покрылись многочисленными белыми и проступаюшими красными полосами, где-то углубленными до появления крови. Вены на руке набухли и проступали густой сетью каналов. Руки вскоре превратились в сплошное красное полотно с прорисованными контурами царапин. Раздражающая, болезненная парастезия не прекращалась. Он истошно кричал, взывая в беспредельность, рвал на себе волосы, сам того не сознавая проливал горькие, солёные слёзы отчаяния. Прошло немного времени, когда приступ отпустил. Николай, с расцарапанными запястьями и в целом предплечьями до локтей, осунувшимся лицом, выражавшим крайнюю степень страдания, стоял на коленях у стены, прикоснувшись к ней лбом. Он стиснул зубы до судороги и зажмурил глаза, тихо стонав. Во что бы то ни стало хотелось избавиться от таких моментов, ноющей, пронзающей тело боли. Как же хотелось раз и навсегда, вмиг прекратить свои терзания. Ещё давно, с год назад Николая настигла навязчивая, трагическая идея самоубийства. Виной тому была не только бессмысленность существования, он медленно, годами осмысливал свою развратную, бесполезную жизнь, прегадкие, низкие поступки, а иногда докапываясь ещё глубже - до основ человеческого бытия. Вскоре причин оказалось миллионы, они скапливались на задворках его памяти, формируя единую общую массу, которая стала представлять собой целостную мысль о возможном выходе из этой гниющей, надоевшей до одури реальности. Ставрогин постоянно выдумывал в своём воображении различные варианты свершения своего последнего смертного греха, но одна вещь всегда, будто классический вариант, оставалась на одном месте. В день зарождения первой искры желания убить себя, он незамедлительно пристроил затянутую в петлю верёвку-удавку под тем самым безобидным ковром, где они с Петром катались в порыве драки, чтобы когда станет совершенно невмоготу, тотчас же сунуть руку и вытянуть готовое к использованию оборудование. Таким образом он не будет иметь возможности трусливо передумать в процессе подготовки к ритуалу, останется лишь прикрепить удавку к готовому крючку на потолке, который был прикручен якобы для второй люстры, на которую не хватало средств, и Николая уже будет поджидать неотвратимый конец. Верёвка лежала под злосчастным ковром и по сей день. Как это ни странно, возможно именно она спасала несчастного Ставрогина каждый проклятый раз, когда он мечтал придушить себя, когда он мучался в конвульсиях от очередного припадка безумия. Он успокаивался. Успокаивался от сознания того, что протяни он руку под нелепый махровый ковёр и всё сумасшествие прекратится. Наступит конец этого грёбанного, чертовски отвратительного мира. Набросить привешенную к гвоздю петлю ничего не стоило. Каждый раз такая лёгкость и возможность окончить летальным исходом жизнь утешала Николая. Он был уверен, что может убить себя в любой момент времени, когда заблагорассудится, что избавляло его от мимолётных срывов: обоснованием и служила отговорка сделать это позже, так как всё необходимое уже наготове, в его распоряжении, не нужно было метаться в поисках, после которых не повеситься было бы глупо. Совершить самоубийство можно было хотя бы после того, как он попьёт чаю с мелиссой. После предполагаемой последней в жизни Николая чайной церемонии, ему непременно хотелось попросту отдохнуть или закутить. Соответственно, именно благодаря верёвке Ставрогин избавлялся от безумных посягновений на самого себя. Так случилось и в данный момент. Николай отложил своё намерение, но решил всё-таки предпринять серьёзные меры по борьбе с депрессией. Неспешно и размеренно, контролируя каждое движение, Ставрогин приподнялся, опираясь на стену и прошёл к своему шкафу с самыми необходимыми вещами, выдвинул один из ящиков, где располагалась аккуратно сложенная одежда. Протянув руку вглубь, он нащупал маленький бутылёк, тотчас же притянул его к себе. Бутылочка соблазнительно лежала в руке Николая, стоящего в раздумье, созерцавшего своё расстройство и тела, и души. Наклейка на стклянке, гласила четыре весёлых, премногообещаюших слова: "Морфин. Раствор для инъекций". Решиться испробовать это средство в качестве неплохого обезболивающего не представляло никаких трудов, но Ставрогин сомневался в безопасности этого средства, предчувствуя какую-нибудь неурядицу. Доверять лекарству, вызывающему эйфорию, ощущение психологического комфорта и радужных перспектив было опасно, но на самый крайний случай оно всегда окажется под рукой. "Лучше бы Пётр сейчас был рядом. Без него я лишь мучаюсь дурью какой-то. Значит, если я думаю таким образом, так может быть не только я ему надобен, но это взаимно? И пусть он безумец, пусть даже если он самый помешанный человек в мире, пытающийся затянуть меня в свой тихий омут, я всё равно рядом с ним буду чувствовать поистине покойно. Я нашёл своего человека, как бы он меня не использовал. Я потеряю себя, подстроившись под его ритм жизни и указания, но взамен обрету атараксию. Вот что будет моей настоящей гармонией... Нужно найти другое успокоительное..." Николай сравнил два метода лечения своего болезненного состояния (если считать верёвку - три), которые были один другого хуже, опомнился, что лучше не прибегать к исцелению проблем поднимающим настроение искусственным способом. Он внутри себя уже категорично признал утреннюю капитуляцию излишним идиотизмом, проявившим легкомысленные стороны своего ума. Когда ставший невостребованным раствор был вновь спрятан подальше, внимание привлёк один предмет, несвойственный обстановке, затерявшийся среди общей картины интерьера. Это был маленький чемоданчик, принесённый когда-то Петром. Николай подошёл к приворожившему взгляд неопознанному объекту и внимательно изучил, прежде, чем взять в руки. Чемоданчик лежал на полу, потрёпанный и староватый, обтянутый кожей. Судя по всему привезён он был из-за границы, в России не производят настолько качественные и долговечные вещи. Несмело и неуверенно (хотя почему? он в своём доме, вокруг никого; будто от предмета веяло таинственной энергетикой) он взял вещь Верховенского и переложил на кресло, дабы удобнее было рассматривать, что же в нём находится. Ставрогин бережно раскрыл его, посмотрев, что внутри несколько безделушек, вроде карманных часов, пары перчаток багрового цвета, кошелёк для чрезвычайных ситуаций, в котором звенели "нерусские" деньги, что-то похожее на запонки, возможно вовсе не являвшееся ими, заграничный парфюм, молотый кофе, обрывки исписанных листов бумаги с чернильными разводами, зачёркнутым во всех местах текстом, папиросы в портсигаре, письменные принадлежности и, неудивительно, сменные капсюли и патроны для револьвера; остальное место было заполнено педантично сложенной одеждой. Николай усмехнулся такому скромному и аскетичному набору предметов, не задумываясь о причине такого малого количества вещей. Он приподнял из отсека с предметами гардероба одну чистую белую рубашку и вдруг увидел самое парадоксальное, что только было можно: под ней был спрятан оригинал-чистовик книжечки в мягкой обложке, с названием на титульного листе, что недавно пригрезилось ему в жутком вымышленном образе. Николай, чтобы никуда не отлучаться и ни на что не отвлекаться, мигом накинул рубашку на себя, и лёг прямо на ковёр с сюрпризом, загипнотизированно глядя на завораживающий запретный плод. Пальцы медленно прошлись по желтоватой, потёртой обложке "Катехизиса", манящей заглянуть внутрь, затем были слегка смочены слюной для более удобного перелистывания, и первая страница текста, который он недавно только представлял, открылась для него, будто врата в неизведанное, призывающая прочесть себя запоем. Необоснованное, искреннее любопытство овладело Ставрогиным. "§2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить." "Верховенский только и думает, как бы что разрушить и место расчистить. Вот ещё: "§13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения." А что будет дальше? Место расчистили, разрушили, не созидая. Кто будет выстраивать новую систему на месте прежней? Не нам, революционерам, решать. Ты, значит, хочешь, чтобы я разорвал связь с образованным миром? Без проблем. Уходить от людей - самоубийство. Но что если я уже мёртв внутри, так почему бы методом устранения от всего "общественного" не начать, наконец, разлагаться? Как же это всё муторно - терпеть долгие испытания, процессы самоотчуждения, воспитания в себе покорности и уничтожения собственного эго. И всё для того чтобы стать рабом революции, заменить нравственность её торжеством." "§6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела." "Так вот для чего нужен...Гамлет. Очистить все его чувства, выжать все соки, оставляя лишь суровость и холодную страсть. Да ещё и к слову "страсть" с этого момента неотъемлемо прилепилось умощаключающее, вездесущее словосочетание. Как же напыщенно и фразисто." Николай погрузился в настоящее, осмысленное чтение, прокручивая несколько раз в голове каждую строчку, ведь этот документ, после окончательного решения примкнуть к обществу Верховенского - кодекс всего его существования. Он напрягся, стараясь оценить степень паскудности будущего времяпрепровождения, представлял в голове мрачные, угрюмые картины, главным сюжетом которых был Пётр, удовлетворённо смотревший на каждое расстрелянное тело вольнодумца. "§15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела." - фраза уже наталкивала на мысли о насилии и жестокости. Разве можно сразу непреклонно и конкретно определять человека, как недостойного жить? Надо отметить, что это несправедливость. Несправедливость? Мягко сказано." (И притом Николаю "просто так" вспомнилась безобидная мина Шатова, будто пророчеством всплывшая в мыслях). Так Николай продолжал вдумчиво читать "Катехизис Революционера", размышляя над каждым пунктом. Близится обеденное время. Лежать в полуобнажённом виде на полу становится некомфортно, пусть неровный холмик в центре ковра и согревал душу. Но скованное от холода тело будто бы и служило действительной причиной, почему он отвлёкся от своего увлекательного занятия. Решением Ставрогина было немедленно переодеться. После такого содержательного проведения утра, когда он успел пройти все стадии принятия неизбежного, Николай определённо был не в себе. Срочно требовалось компенсировать ущерб опротивевшего дня, хотя бы безобидной валерьянкой, хотя бы снятием стресса другим образом. Спектр возможностей итак был довольно узок, но был ещё более ограничен, когда он, выглянув в коридор, заметил в каморке напротив Матрёшу, сидящую на скамеечке и по-видимому занимавшуюся шитьём. Девочка представляла собой идеальный вариант, оптимально подходящий под насущные нужды, тем более что это соитие было давно спланировано. *** С тех пор, как совершился этот греховный эпизод, прошло чуть больше недели. Всё это время Николай преимущественно, до ненависти, думал о маленькой растлённой девочке, до невозможности омерзительной ему, как самое гнусное существо. Эти дни он сблизился с Кирилловым и Лебядкиным, встречался с ними по вечерам за картами и чаем. Иногда он выпивал и даже в значительной степени, но не до полного забытия. Слухов о Петре Верховенском за последнее время ещё, на удивление, не "прошло по всей Руси Великой", в газетах - абсолютный нуль, вопреки тому, что иногда, в положительной манере о нём и упоминали, к примеру, как о яркой личности "общества света" Петербурга, ведь такой человек как он, может проникнуть "и в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в третье отделение и даже в зимний дворец". Но в один день стагнация прекратилась. Когда-то Ставрогин, опять же опираясь на все свои беспорядочные связи, добытые во время разгулов, весьма близко познакомился с хозяином одного маленького ресторана, так, что тот имел к нему весьма доверительное отношение. И до того они стали закадычными друзьями, что когда этот персонаж устроился на вторую работу, чтобы более пополнять свой бюджет, тем более, что предоставилась такая возможность, Николай помогал ему выполнять некоторые обязанности, сначала в силу доброй воли, а затем за скромную уплату жалования. И поэтому он получил в этом заведении некоторые прерогативы, тем более, что сам был чуть ли не соуправляющим. В тот роковой день, перевернувший всё вверх дном, он как ни в чём не бывало, решился ночью посетить закрытый ресторан. Было время после полуночи, Николай шёл из дома, где он благополучно сжился с Лебядкиными, преспокойно отпёр дверь в маленькое заведение. Там было совершенно темно, но шторы распахнуты, и из окон лишь падал сумрачный белёсый лунный свет, отражавшийся белыми квадратами на немногочисленном количестве столиков. Всё напоминало ужасающую, пугающую до дрожи атмосферу, будто в заброшенном призрачном доме. Но для Ставрогина это казалось обыденным и обыкновенным, столько дней он уже ошивался здесь, что обстановка стала даже чересчур скучной. Он горделиво, будто самодержец всероссийский(кого он вынужден был теперь унижать и ругать беспрестанно), вышедший на моцион по анфиладам коридоров зимнего дворца, прогулялся меж деревянных, начисто вытертых столиков, в отличие от того самого, за которым они с Петром сидели в кабаке. Через считанные мгновения он очутился за барной стойкой, где он просто хотел спокойно сесть и подумать, что получилось наоборот, ведь прошло несколько секунд, и сердце в груди уже отозвалось бурной реакцией. Его холодных, замёрзших рук, протянутых на столешнице, коснулись мягкие, тёплые ладони, и только тогда он уловил чужое дыхание. Ставрогину не нужно было тотчас же разглядывать лицо, находившееся за стойкой - ответ был попросту очевиден, поэтому он даже не стал отрывать взгляд с обнажённых рук, чертовски притягательных и утончённых, особенно белоснежных в свете луны, оказавшихся без кожаного облачения. Верховенский накрыл ладони Ставрогина своими, согревая их и вырождая осеннее дыхание. - Ты, кажется, хотел бутылку водки и две пачки сигарет? - Пётр, стоящий на позиции бармена, воспользовался своим положением. - Мне бы сначала хоть немножко тебя, - романтично прошептал Николай в ответ, блеснув обворожительным взглядом в сумраке. Пётр приподнялся на цыпочках и разместил локти на столешницей, тем самым придвинувшись ближе к Николаю. Ставрогин, хоть он и раскачивался на качели, созданной из собственных нервов и балансировал на шатких подмостках висячего моста над пропастью своей тревоги, подумал, что только поцелуй Петра может стать средством раскрепощения и всецелого устранения волнения. Но как это было ни мучительно, Ставрогин отстранился и в напряжении прикусил поочерёдно обе губы, затем сжав их, посмотрел на Верховенского, искав в его взгляде нотки понимания. Тот же внимательно глядел на него в ответ, с солидарностью и надеждой. Он сжал ладони Николая и притянул их к своим губам и мягко прикоснулся, опаляя горячим дыханием. - Я поступил, как идиот. Но, согласись, что ты отнёсся ко мне, будто последний подлец, безнравственно, - неуверенный от пристального взгляда голос Николая дрожал, будто он, серьёзно провинившись, предстал перед самим Иваном Грозным, - И всё это было совершено во имя возложения лавров на триумф и успех социализма, нет, отнюдь не осуждаю тебя, ведь я прочёл "Катехизис Революционера". Что только не может случиться, начиная с одного единственного человека, изменившего свои убеждения? От копеечной свечи, знаешь, Москва сгорела. Сегодня я разжёг в сердце пламя революции, и считаю, что выбрал правильный указатель на перекрёстке своего жизненного пути - уж гореть, так гореть дотла. Николай еле сдерживал своё так и рвавшееся сердце усилием воли. В голове бесконечный, непросветный сплошной бардак, страсть: сильная и тяжёлая, сродни металлическим оковам, опутавшим всё тело. - Ты ведь не сделал мне одолжение, а выполнил мой приказ, ведь так? - Пётр ехидно улыбнулся, лицо Николая исказилось судорогой, - Ну не горячись, не горячись, это шутка. Значит уже по собственному желанию хочешь преданно служить нашему делу? Пуститься со мной во все тяжкие? - Д-да...Неминуемого не избежать, и я принял судьбу достойно, - Николай поёжился, хотя его руки дёргались в ладонях Петра, - Так давай же будем скованными одной цепью, связанными одной целью... - Тогда знай, что я люблю тебя, безумно, безрассудно, и только сейчас, когда ты разделил со мной взгляды, я вправе это сказать, извини за маленькую формальность... Милым человеком для революционера может быть только заявивший себя таким же революционером, как и он сам - теперь ты официально мой, - улыбнулся Пётр, - И у меня для тебя новости: через неделю мы едем за границу, за это время можешь съездить в губернию по личным делам. - Вот это резкий поворот событий...Но я согласен даже на самые удивительные идеи, - заявил Николай, - На днях я женюсь на Марии. - Вот это чудно, Ставрогин, ты просто отлично усваиваешь ситуацию! Я обескуражен! В хорошем смысле этого слова, - Пётр воскликнул радостным тоном, выразив своё поощрение. Николай осторожно и трепетно вынул ладони из рук Петра, обхватил его за голову, зарывшись пальцами в волосы, притянул её к себе и ласково поцеловал свою пассию в лоб. - Ты бы знал, как я сражался за тебя с самим собой, - шёпотом промолвил Николай и нежно потрепал скромно и доверчиво улыбавшегося Верховенского по голове. *** На своей кровати, что была в доме на Гороховой, где недавно произошла трагичная, ужасающая история, Ставрогину впредь не было одиноко и не сребло на душе за пассивное соучастие в судьбе Матрёши, ведь рядом с ним лежал его любимый человек. Верховенский уткнулся носом в его плечо, приобняв за талию, что доставляло Николаю беспредельное удовольствие, высочайшее наслаждение. Он легко гладил Петра по спине, целовал его макушку, испытывая только самые тёплые, романтичные и возвышенные чувства. Казалось, будто это лишь начало чего-то большего, безмерно великого. Открылась новая дверь дверь в его жизни, категорически перевернулось на новый лад всё старое. Настигало сладкое предвкушение дальнейших планов. Почему-то именно сейчас Николай чувствовал абсолютную свободу, когда так боялся её потерять. Будто в этом самом моменте, происходящем сейчас, и был сосредоточен весь смысл его жизни. - Скажи, Пьер, мы теперь будем счастливы навсегда? - робко задал вопрос Ставрогин. - Мы будем счастливы, пока мы вместе, - Верховенский приподнял голову и искренне-влюблённым взором посмотрел на Николая, обняв его ещё крепче, никуда от себя не отпуская.