***
Шото добирается туда в рекордно короткие сроки и почти врезается в двойные двери, которые не успевают открыться, чтобы впустить его. Они разъезжаются непозволительно медленно, и какая-то часть его хочет разорвать их и покончить с этим, но он набирается терпения и спешит внутрь так быстро, как только может. Инко уже в вестибюле, разговаривает с секретаршей, и она поворачивает голову, как только слышит его громкие, торопливые шаги. – О, Шото! – она бросается вперёд, чтобы встретить его на полпути, её глаза блестят от слёз. – Доктор сказал, что ты можешь его увидеть, он в порядке, Шото, он— Она вынуждена остановиться на этом, переполненная различными чувствами. Разум Шото вращается, как DVD-диск в проигрывателе, только в десять раз быстрее, а ещё он горит. Секретарша выдаёт ему бейдж посетителя, и он спешит за Инко, которая ведёт их по коридору к комнате Мидории. Инко говорит что-то о том, что надо связаться с другими, чтобы они тоже могли прийти навестить его, и Шото слышит это, но не полностью осознаёт. Она открывает дверь палаты 402, и Шото так близок к тому, чтобы забежать внутрь, только— Только он не может. Он добирается всего лишь до порога, прежде чем замирает на месте. Его бурлящие мысли оказываются в тупике, и он тоже. Неподвижно. Бездумно. Не мигая. Смотрит. Рука Мидории взлетает в воздух и машет ему, сопровождаемая яркой, несколько хрупкой улыбкой. Он не сидит, он не дышит самостоятельно. Его рука и предплечье забинтованы, как и половина лица, голова, шея. Под больничным халатом определенно есть ещё бинты. Раны Шото не видит, но может себе представить. Дверь со щелчком закрывается за ним, оставляя Инко с другой стороны. Мидория опускает руку, но не улыбается. – …Так, – его голос хриплый, но за ним скрывается радость. Своего рода облегчение. Его глаза блестят. – П-похоже, я выжил. Как неловко. Он заканчивает фразу дрожащим, весёлым смехом, и потихоньку напряжение в груди Шото немного ослабевает. Он снова может дышать. И двигаться. Была какая-то часть его, которая не могла установить связь. Не могла связать Искру с Мидорией, а Мидорию с больницей, и, соответственно, Искру с больницей, но теперь всё встаёт на свои места с улыбкой и смехом Мидории, и всё внезапно, абсолютно точно в порядке. Не идеально, ни в коем случае. Но. В порядке.***
– Ты попал в рейтинг героев. – Т-ты серьёзно?! – выпаливает Мидория, его усталые глаза немного расширяются. – К-как ты думаешь, кто это сделал? Почему? Я не герой— – Послушай, – Шото встречается с ним глазами и наклоняется вперёд, сидя на табурете у кровати и сложив руки на коленях. – Люди впервые увидели человека, сделавшего что-то подобное. Герои всё время рискуют своими жизнями, но… ты… Мидория моргает, глядя на него. Искра моргает. Зелёные глаза. Не золотые. Шото всегда задавался вопросом, каков их настоящий цвет. – …Ты первый, кто осмелился на такое. Проник на их базу прямо у них под носом, придумал план и осуществил его — и всё это сделал Беспричудный подросток. Люди будто взбесились, и это распространилось повсюду. – Без шуток?.. – взгляд Мидории смягчается, и он поднимает глаза к потолку. Он вздыхает. – …Хм… Шото хмурится. – Что-то не так? – Н-ничего, – отвечает Мидория, и судорожно сглатывает, не смотря на него. – Я просто… э-э… – он замолкает, глядя на что-то за плечом Шото. Быстро повернувшись, Шото понимает, что на календарь. – Какое сегодня число?.. Шото снова смотрит на него, но Мидория всё ещё не смотрит ему в глаза. – Шестнадцатое июля, – отвечает он. Мидория никак не реагирует, и по какой-то причине это даже более нелогично, чем если бы он закричал. – Почему?.. – Просто так, – говорит Мидория таким тоном, который очень плохо скрывает, что «да, на самом деле причина есть». – Я не особо долго пробыл в отключке, не так ли… – К счастью, нет, – говорит Шото, внутренне содрогаясь при этой мысли. – Ты действительно напугал нас. Я знал, что у тебя есть план, но я не знал, что настолько безрассудный. Мидория вздрагивает, и… – Окей. Хорошо, Мидория, давай. Расскажи мне, что не так? Мидория закусывает губу. – Всё… всё в порядке. Не совсем. – Это очевидно. Чем скорее мы с этим разберёмся, тем меньше тебе придётся об этом думать. – Я-я… – Мидория выглядит так, как будто он вот-вот собирается рассказать, но в последнюю секунду качает головой. – Э-это может показаться немного пугающим и странным, на самом деле. Я не думаю, что ты действительно хочешь это слышать. – Давай проверим. Его единственный видимый глаз блестит от надвигающихся слёз, и на простынях по обе стороны от него его пальцы сжимаются в кулаки. – Я, эм… – его голос тихий, едва слышный. – Я был… Я-я был уверен, что умру там, тогда. Я-я вроде как… с-смирился с этим. Голова Шото пустеет. Мидория судорожно вздыхает. – К-когда доктор сказал мне, что им пришлось ампутировать мне ногу, я… – он замолкает, сглатывает, прерывисто выдыхает. – Я будто… я слышал это? И я понял это? Но я-я ничего не почувствовал, никаких эмоций. И до сих пор не чувствую. Это просто— Он снова делает паузу, переводит дыхание и продолжает. – С-сейчас это всё так нереально, – говорит он, качая головой и проводя рукой по волосам. Он оставляет её там; провода и трубки касаются его щёк. – Я смирился с тем фактом, что умру, и теперь… Я-я думаю, моему мозгу просто трудно смириться с тем, что я жив, понимаешь? Разум Шото снова начинает работать, и он дышит. Это совсем другая история. И это гораздо труднее вынести, чем кажется. – …Мидория— – Я уверен, что это дойдёт до меня, – перебивает он, снова опуская руку вниз. – Когда-нибудь. Но… прямо сейчас, даже разговор с тобой ощущается просто… подделкой. Как последнее «ура», прежде чем моя душа растворится. Некоторое время Шото сидит, размышляя, пытаясь ухватиться за что-то, подыскивая, что сказать. Что угодно. – …Я не знаю, поможет ли это, – наконец тихо говорит он, – но… когда раздался взрыв, и всё окутало дымом… мне тоже ничего не казалось реальным. Как будто весь остальной мир исчез, и всё, что имело значение, был… ну. Ты. Он чувствует на себе взгляд Мидории, но на этот раз уже отказывается встречаться с ним глазами. – Но то, что происходит сейчас — и то, что уже произошло, — это реально. Это реально, и, хотя это отстой, что ты так пострадал — ты жив. Реально. Я обещаю. Мы живы, все мы. Теперь он поднимает глаза на Мидорию, и то, что он видит, — это слезы и яркая, искренняя улыбка. Только сейчас, в этот момент, он понимает, насколько на самом деле был фальшивым Искра и насколько уязвим «Изуку». Он никогда не понимал, насколько фальшивыми были ухмылки Искры, постоянные представления, которые он разыгрывал. Он сыграл свою роль, и сыграл её хорошо, достаточно хорошо, чтобы дурачить Шото до этого момента. До этого момента, пока он не увидел Искру как Мидорию, пока он не увидел, как выглядит настоящая, искренняя улыбка на его лице. Искра всегда был только персонажем. Но Мидория реален, как и эта улыбка. – Спасибо, Шото, – тихо говорит Мидория, не утруждая себя вытиранием слёз. Мгновение спустя он хрипло смеётся, качая головой. – И-или, я думаю, мне, наверное, стоит просто начать звать тебя Тодороки, а? Т-теперь, когда… теперь, когда ты знаешь, кто я, и всё такое. Теперь он вытирает слезы, и Шото сжимает кулаки, прежде чем набраться смелости сказать: – Вообще-то, нет. Ты можешь продолжать называть меня Шото. Мидория с широко раскрытыми глазами убирает руку с лица. – …Правда?.. Шото кивает, теперь более уверенно. – Я имею в виду… для меня, Мидория, ты мой лучший друг. И ты не раз спасал мне жизнь. Я думаю, что этого достаточно, чтобы звать друг друга по именам, нет? Мидория моргает, и на секунду Шото думает, что, возможно, сделал что-то не так, но затем он снова смеётся, чистым смехом, от всего сердца, и кажется, как будто от этого звука дыхание Шото улетучивается прямо из его лёгких. – Тогда хорошо, Шото, – говорит Мидория, сияя. – В таком случае, ты тоже можешь звать меня Изуку.***
– В-вы, ребята… серьёзно сделали всё это для меня одного?.. – Ну, не только мы! – говорит Киришима, сияя достаточно ярко, чтобы посоперничать с фейерверком. Его голос, вероятно, тоже мог бы заставить кого-то попотеть. – Весь класс собрался, чтобы сделать тебе эти открытки, все мы! Даже Шинсо! – Не говори так, будто меня здесь нет, – категорично говорит Шинсо, но в его тоне нет злости. Он стоит дальше всех от кровати, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Шото, Иида, Урарака и Киришима — все гораздо ближе; Урарака и Иида сидят, в то время как Киришима и Шото стоят на ногах. Мидория — или, скорее, Изуку — сегодня сидит, опираясь на несколько подушек и небольшой наклон своей кровати. Это первый день, когда одновременно было допущено более двух посетителей. И, конечно, весь класс не смог его посетить несмотря на всё их желание, даже чтобы просто выразить свою благодарность; в итоге остались только Урарака, Иида, Шото, Киришима и Шинсо. Каминари и Ашидо тоже пришли, но ненадолго вышли, чтобы совершить набег на торговые автоматы в коридоре. Они пробыли здесь недолго, но прошло достаточно времени, чтобы бабочки неловкости улетели, и они смогли общаться как друзья. Мидория наконец отрывает взгляд от одной из многочисленных открыток, которые он читал. Левая сторона его лица всё ещё скрыта бинтами, а его пальцы обмотаны, но он более бодр, чем был, когда Шото увидел его в первый раз. У него больше энергии. – Р-ребят, вы не должны были делать это для меня, – говорит он, осторожно откладывая карточку в сторону, как будто она сделана из стекла и драгоценна, как бриллианты. – Я-я имею в виду, я действительно ценю это и всё такое, н-но— – Но мы сами захотели, – вмешивается Шинсо, хмуро глядя на него. – Поэтому сделали. Тут не о чем спорить. – Ты действительно много для нас сделал, – тихо говорит Урарака, глядя вниз. – Б-большую часть этого мы даже не осознавали до недавнего времени. Я— У неё нет возможности сказать что-нибудь ещё, поскольку дверь распахивается и вбегают Каминари и Ашидо. – ВЫ! Они бросаются вперёд без предупреждения, как будто находятся на детской площадке, а не в больнице. Иида немедленно вскакивает на ноги, ругаясь на них, чтобы они не бегали. Они делают вид, что не слышат. – МидорияМидорияМидорияМидория! Каминари плюхается рядом с ним на край кровати (он достаточно осторожен, но Иида всё равно вопит и кричит ему вслед), и достаёт свой телефон, снимая блокировку. – Смотри! – он драматично указывает пальцем. – Глянь сюда! Ты только что попал в топ рейтинга популярности героев! Мидория моргает, его единственный видимый глаз совершенно лишён реакции. – Ага, что?.. – Ты самый популярный герой в Японии, Мидори! – Ашидо взвизгивает так восторженно, как будто это её собственное достижение. – Разве это не здорово?! – Я-я не… – Мидория снова моргает. Киришима трясётся от смеха, Урарака горячо поздравляет его, а постоянные напоминания Ииды о том, что надо вести себя тихо, остаются без внимания. – Я-я не понимаю, как я… как я вообще попал в рейтинг популярности? Как это вообще возможно? Как это случилось? Почему? – Да кого это волнует? – вздыхает Ашидо легкомысленно. – Просто порадуйся этому, Мидори! Не парься по пустякам! Мидория улыбается. Шото почти уверен, что улыбка выглядит фальшиво. Он никогда в жизни не видел, чтобы улыбка выглядела такой ненатуральной. – Хорошо, да, но я почти уверен, что быть в топе рейтинга популярности героев — это немного большее, чем «пустяки». Киришима смеётся ещё громче. Шинсо улыбается, но намеренно смотрит в другую сторону. Шото ничего не говорит, но у него есть свои подозрения. Признаться, это немного странно. Шото обнаруживает, что с каждой секундой всё больше и больше понимает слова Мидории. Это кажется нереальным. Всё движется слишком быстро, всё кажется слишком дезориентирующим. Он уверен, что Мидории воспринимать всё это ещё хуже, и это логично, но Шото понимает его, по крайней мере, в какой-то степени. …Что ж. Когда бы это не дошло до них, они разберутся с этим. А сейчас… да. «Сейчас» — это всё, что действительно имеет значение.***
Если бы Инко пришлось одним словом описать поведение Изуку с момента его пробуждения, она бы сказала «отстранённое». Он говорит мало, и слова, которыми они обмениваются, всегда почему-то кажутся пустыми. Как будто он не полностью здесь или даже не осознает, что они вообще разговаривают. Она не винит его, она не может, и доктор сказал, что для него вполне нормально быть дезориентированным после всего, что произошло, но всё же. Ей это не нравится. – Со мной всё будет в порядке, мам, – говорит Изуку, когда её нервная аура всё-таки достигает его без её согласия. Он улыбается ей, но, похоже, это причиняет боль, а со шрамами и повязками на лице это не так успокаивает, как он хотел. – Тебе не нужно беспокоиться обо мне, честное слово. Инко глубоко вдыхает, а затем резко выдыхает. – Это не избавит меня от беспокойства, Изуку, – говорит она, садясь на кровать рядом с ним. Её рука находит его руку и нежно сжимает её. Он сжимает её руку в ответ. – …Мам, я… о-о том, что случилось, я— – Не надо, – вмешивается Инко резче, чем хотелось. – Не извиняйся, пожалуйста. Если ты хочешь поговорить об этом позже, мы можем поговорить позже; сейчас всё, о чём тебе нужно беспокоиться, — это отдых и восстановление, хорошо? Изуку ошеломлённо смотрит ей в глаза, прежде чем слабо улыбнуться и кивнуть. Дверь со скрипом открывается, и доктор заходит внутрь. – Ах, извините, что прерываю, – говорит он, – но, если ты чувствуешь себя нормально, Мидория, у тебя ещё один посетитель. – О, – Изуку моргает. – Э-э… конечно? Доктор улыбается и выходит из комнаты, а на его место приходит высокое худое чучело мужчины с кучей спутанных жёлтых волос, которые выглядят так, как будто он только что вылез из постели, а его глаза запали в глазницы, как будто пытаясь спрятаться в глубине черепа. Одна рука покоится на перевязи, а вокруг головы обвиваются бинты, совсем как у Изуку. Доктор улыбается ему и кивает, прежде чем уйти и захлопнуть за ними дверь. Их оставляют в покое. – …Э-э… – Изуку хмурится, снова моргая. – Я… Я Вас знаю? Мужчина мгновение смотрит на него, затем на Инко, прежде чем натянуто кивнуть. – Знаешь, – говорит он, – просто не в этой личности. Меня зовут Яги Тошинори, но публике я больше известен как Всемогущий.***
– Теперь я убеждён, – говорит Изуку, всё ещё глядя в пустоту. – Я и правда умер, да? Вот чёрт. Тошинори коротко, хрипло смеётся, но это не звучит натянуто. – Не совсем, – говорит он, качая головой, – но ты, конечно, пытался. То, что ты сделал… – он смотрит на свои ноги, сложив руки на коленях. – …У меня нет подходящих слов, но ты спас многих людей в тот день, Мидория. Мне жаль, что ты оказался в таком положении. Нам следовало действовать быстрее. Инко тяжело заставить себя злиться на него. Довольно большая часть её хочет этого, и ещё большая часть знает, что у неё есть на это право, но она всё ещё не может найти в себе силы ругать его сейчас, после всего, что произошло. И она не хочет портить настроение Изуку своим собственным негативом, поэтому пока оставляет всё как есть. – О-о, нет, это не Ваша вина! – пронзительно говорит Изуку, качая головой. – Я сам поставил себя в такое положение, не волнуйтесь. Я… – тут он замолкает, переводит взгляд с лица Тошинори на свои руки на простынях; костяшки побелели. – Мне… Наверное, мне следовало немного больше думать о своей собственной жизни, верно? Это моя вина, что я был так глуп. На это никто из них ничего не может сказать. – …Ну, несмотря на то, – говорит Тошинори, выпрямляясь, – что я не выношу склонности к саморазрушению, я могу похвалить тебя за твою храбрость и за жизни, что ты спас. И вот почему… Есть кое-что, что я хотел бы обсудить с вами обоими, если вы меня выслушаете. Инко и Изуку обмениваются взглядами, и Инко видит всё, что так ясно написано на каждом дюйме его лица. Смесь беспокойства, озабоченности и любопытства. Что-то, чему она не сможет отказать в такой ситуации, как эта. – Мы Вас выслушаем, – говорит она, поворачиваясь к Тошинори. – В чём дело? Тошинори делает вдох, сплетает пальцы вместе и крепко их сжимает. – …Мидория… моя Причуда. Это накопительная Причуда, называемая «Один За Всех», которая даёт владельцу силу, передаваемую из поколения в поколение. Природа этой Причуды уникальна, она уникальна в своём роде. И… Инко слышит лёгкий хрип, когда он делает один вдох, а затем снова хрип, когда он выдыхает. – …Если ты согласишься… Моя причуда твоя, можешь взять её. Изуку моргает, смотря на него долго и пристально, широко раскрыв глаза. Но затем выражение его лица смягчается, и губы приподнимаются в слабой, грустной улыбке. Возможно, это из-за света — закат проникает оранжевыми и жёлтыми полосами сквозь дешёвые больничные жалюзи, — но в любом случае его глаза блестят. – Знаете, Всемогущий, – Изуку теребит края бинтов на предплечье, прежде чем резко выдохнуть через нос и покачать головой. – Если бы Вы спросили меня об этом пару лет назад, я бы ухватился за это. Всю мою жизнь мне всегда говорили, что я ничего не смогу сделать. И эта причина, по которой я не смогу ничего сделать, это… потому, что у меня нет Причуды. Но потом… Его улыбка становится сильнее, увереннее. Какой бы ответ у него сейчас не был в голове, он прочно там укрепился. Навсегда. – Потом, кое-кто поверил в меня. Сказал мне, что я могу быть героем, с Причудой или без, и… это засело во мне. Я-я польщён тем, что Вы думаете, что я достоин Вашей Причуды, правда, это так, но… дело в том, Всемогущий, что… Я горжусь тем, кто я есть сейчас. Не только как личность, но и-и как герой тоже. Мне никогда не нужна была сила, чтобы быть героем. Конечно, мне потребовалось достаточно времени, чтобы понять это, но… Теперь я знаю. И кроме этого… Наконец он поднимает голову и встречается взглядом с Тошинори. – Мне ещё многое надо сделать. Я не собираюсь от этого отказываться. Тошинори требуется мгновение, чтобы оторопеть, мгновение, чтобы осознать всё это, а затем шок проходит с тёплой улыбкой, и он взъерошивает волосы Изуку с мягким кивком. – Я уважаю это, малыш, – говорит он. – Когда-нибудь ты станешь потрясающим героем. – Почти уверен, что он уже им стал. Все головы поворачиваются в одном направлении, когда Цукаучи Наомаса появляется в дверном проёме, тепло улыбаясь, прижимая шляпу к груди и зажав планшет под мышкой. Глаза Изуку загораются, сверкая. – Наомаса-сан. – Привет, мелкий, – приветствует Наомаса, улыбаясь. – Доктор дал мне добро на особых условиях, но я не мог не подслушать ваш разговор. Тот трюк, что ты выкинул, был сумасшествием. Не делай так больше. Изуку коротко смеётся, качая головой. – Я не буду, – говорит он, всё так же улыбаясь. – Или, по крайней мере, я надеюсь, что не буду… по крайней мере, я больше не буду делать ничего подобного. Я всё ещё не могу поверить, что я жив. И тогда до Инко доходит. До неё доходит как раз тогда, когда не должно было. И осознание влияет на неё так, как она хотела меньше всего. Атмосфера по-прежнему яркая и весёлая. Наомаса говорит что-то о награждении Изуку медалью за храбрость за его заслуги, на что Изуку краснеет и машет рукой взад и вперёд. Покрытая шрамами рука, покрытое шрамами лицо, страдальческая улыбка, растягивающая ожоги на его щеках. Шрамы и царапины на его коже. Бинты. Его отсутствующая нога. Всё встаёт на свои места слишком поздно. Намного позднее, чем следовало, но всё ещё слишком рано. Теперь для неё неудивительно, почему в последнее время он был таким отстранённым. И хоть убей, она не может придумать, что с этим поделать.