***
Ей с трудом удаётся разбудить Изуку чуть позже, когда она приносит в гостиную дымящуюся миску кацудона вместе с прописанным доктором набором таблеток. Биткоин был расстроен тем, что она его разбудила, пока он не понял её намерений; после этого он отступил, и Инко принялась будить сына. Это занимает некоторое время, но в конце концов Изуку просыпается, моргая мутными глазами, глядя на Инко, как будто она почти предала его. Она улыбается и подкладывает ему под спину подушки, чтобы было удобнее сидеть. – Вот, возьми сначала это, – говорит она, протягивая стакан холодной воды в одной руке и набор таблеток в другой. – А потом тебе следует поесть. Изуку кивает и глотает таблетки, запивая их водой. Поставив стакан на стол, он берет свою миску, и Инко берет свою, садясь на диван, желая поесть вместе. Изуку то тем, то тем делится с Биткоином, но птице не удаётся задобрить Инко, чтобы она сделала так же. – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Инко, сосредоточившись на своей миске, чтобы не встречаться с ним взглядом. Позже она наверняка будет чувствовать себя виноватой из-за этого, но сейчас у неё нет на это сил. – О, я чувствую себя хорошо, – отвечает Изуку, но говорит это так, будто пытается убедить в первую очередь самого себя, и последовавший за этим кивок не добавляет никакой уверенности. – Немного болит, но, знаешь ли. В принципе, всё хорошо. Я мог бы даже принять душ чуть позже… – он делает паузу, чтобы подумать об этом, затем пожимает плечами. – Или ванну. В зависимости от того, где меньше шанс, что я упаду. – Тогда, наверное, ванну, – Инко ковыряется в своём рисе. – Но тебе всё же следует сегодня сосредоточиться на отдыхе и побеспокоиться об этом завтра. Кроме того, ты только что выпил лекарства. – Да, верно, – он кивает. – Да, это может подождать. Хороший план… – он замолкает, а затем снова принимается за свой рис, давая Биткоину одно зёрнышко (которое ворон хватает, прежде чем слегка клюнуть его в плечо, злясь, что ему не дали больше). Инко тихо смеётся над этим, и они проводят остальное время за отдыхом. За исключением того, что ни у Изуку, ни у Инко уже давно не было «отдыха», и ни один из них не знает, чем заняться. В основном всё проходит неловкими отрывками; Изуку дремлет в некоторые из них, пока Инко убирает. Они играют несколько раундов в Марио Карт. Изуку снова дремлет, пока Инко, уже без нужды, снова убирает. Биткоин собирает кучу всяких монет, которые он находит валяющимися по всему дому, и уютно устраивается на них на журнальном столике. Ничего особенного, ничего необычного, но во всем этом есть что-то неестественное. Что-то затхлое. Неловкое. Как будто они незнакомцы, ведущие светскую беседу. У них ещё не было возможности поговорить об этом. И они этого так и не делают. В конце концов Изуку желает ей спокойной ночи, отклоняет её предложение помочь ему добраться до комнаты и ковыляет туда с Биткоином. Он хромает не так сильно, как она думала, но это не исключает того, что он мог скрывать от неё своё состояние. За ним закрывается дверь, и она так и не узнаёт, как ему на самом деле больно. Не то чтобы он когда-нибудь говорил ей, но всё же.***
Он солгал ей. Изуку падает лицом на свою кровать и остаётся так, даже когда одеяло начинает мешать дышать. Биткоин (он не помнит, чтобы тот летел за ним, но не возражает против Биткоина) подлетает к нему сзади и садится ему на затылок, что не облегчает дыхание (спасибо Биткоину), но он всё так же не двигается. Он солгал ей. Она ещё ничего не сказала по этому поводу, она, вероятно, ждёт, что он заговорит первым, либо ожидает подходящего момента (если такой когда-нибудь будет), но он видит это в её глазах. Он знает её достаточно долго. На её лице появились морщины, которых у неё раньше не было. Её улыбки такие широкие, но такие грустные. Он никогда не видел, чтобы кто-то так широко улыбался и всё равно выглядел так, будто мир вокруг него рухнул. Он обещал ей. В первый же день он пообещал ей. Он солгал ей. Биткоин клюёт его, но не так, как обычно, и Изуку наконец поднимает голову. Биткоин подскакивает и приземляется перед ним, и его глаза-бусинки, кажется, смотрят прямо в душу Изуку. Он садится, медленно подтягивая ноги — боже, нет, ногу — под себя. Морщится. – Я знаю, что не хотел, – его голос не похож на его собственный. Он не звучит как его собственный уже долгое время. Это первый раз, когда пропасть между Изуку и Искрой исчезла, и он изо всех сил пытается справиться с этим так же, как и все остальные. Возможно, даже больше. – Но… Я не знаю. Обычно всё всегда идёт не так, как я хочу, так почему же, когда это наконец произошло, я просто… Я чувствую, что… Ему приходится остановиться, потому что его мысли внезапно становятся несвязными. – Я… Он трёт лицо, пластыри на щеках, бинты вокруг головы. – Я не знаю, что я чувствую. И это… беспокоит меня. Биткоин кусает его за один палец. Изуку убирает руку и встряхивает её, как будто обжёгся, но теперь его улыбка тоже печальна, и он рискует и притягивает Биткоина в свои объятия, прижимая его к груди так сильно, как только может, но не причиняя ему боли. И Биткоин позволяет ему это. Даже когда Изуку мочит его перья слезами, Биткоин позволяет ему это.***
В первую ночь Изуку засыпает, зная, что единственная причина, по которой его не беспокоят, заключается в том, что его тело физически не может справиться ни с чем другим. На этой неделе у него должна быть встреча с врачом и физиотерапевтом, но уже в полдень, всё ещё лёжа в постели, он не знает, сможет ли это сделать. Мама говорит, что всё в порядке, всё в порядке, и он тоже должен быть в порядке, но это не так. И он не знает, почему. Биткоин всё ещё с ним, собирает все блестяшки, которые ему удаётся найти в комнате (монеты в иенах, ручки, булавки, скрепки для бумаг, телефон Изуку, пару очков, достаточно прозрачных, чтобы Биткоин мог видеть своё отражение) и складывает их на краю кровати Изуку. Изуку роняет их не один раз, переворачиваясь. Биткоин делает вид, что сердито взъерошивает свои перья, прежде чем снова собрать всё. И мама… Он нарушил множество обещаний. Разрушил все и каждое из них одновременно нажатием одной кнопки. Он не знает, сколько кнопок потребуется, прежде чем он сможет наконец всё исправить. Возможно, в мире не хватит кнопок, чтобы он смог исправить хотя бы половину. Он не знает, как найти слова, которые стоили бы её времени. Её боли. Он принимает свои обезболивающие во время обеда. Спит весь ужин. Просыпается около шести часов, когда у него жужжит телефон. Биткоин вытаскивает его из своей кучи, и Изуку просматривает сообщения, остекленевшими глазами. Он скучал по многим из них. [Шото] Эй Как дела? Подожди, нет, это звучит глупо. Ты в порядке? Это тоже звучит бесчувственно. Я не знаю, что сказать, мне очень жаль. Это вызывает у него что-то вроде улыбки, но она быстро пропадает, и он чувствует себя плохо из-за этого.[Мидория Изуку] Нет, дружище, всё в порядке, не парься. Честно говоря, у меня всё не так плохо, как могло бы быть
Технически это правда, но и ложь тоже, потому что он в это не верит. Он просто говорит так, чтобы Шото верил.[Мидория Изуку] Тебе действительно не нужно так сильно беспокоиться обо мне
[Шото] Каждый раз, когда ты говоришь что-то подобное, я внезапно чувствую необходимость беспокоиться ещё больше[Мидория Изуку] Я буквально сказал тебе не делать этого
[Шото] Я знаю. Ты всегда так делаешь. Вот почему я беспокоюсь И я хочу, чтобы с тобой всё было в порядке Не, это вряд ли получится.[Мидория Изуку] Что ж, хорошие новости, я в порядке!
Ложь.[Мидория Изуку] Тебе вообще не нужно беспокоиться обо мне, серьёзно.
Враньё.[Мидория Изуку] Я уверен, что скоро вернусь к вам, ребята, и буду помогать Ашидо и Каминари с английским языком. Всё будет так, как будто ничего не изменилось.
Ложьложьложь—[Мидория Изуку] Ничего не изменится.
Это не столько ложь, сколько мольба. Шото очень долго не отвечает. [Шото] Слушай Я не прошу тебя говорить мне правду Потому что я не был на твоём месте и сейчас не время Но ты можешь Когда бы ты ни захотел, ты можешь Тебе не обязательно это делать, но Боже, я плохо в этом разбираюсь, просто Не думай, что ты не можешь. Ладно? Он ловит себя на том, что тупо пялится на сообщение, и единственная причина, по которой он вообще отвечает, заключается в том, что он знает, что в противном случае Шото будет волноваться ещё больше.[Мидория Изуку] Спасибо
Он выключает телефон и возвращает его Биткоину. Биткоин снова кладёт его в свою кучку. Изуку зарывается лицом в подушку и сильно сжимает простыни побелевшими пальцами. Он просыпается посреди ночи, пылая. Это… другой вид горения, не как в огне. Взрыв был искрой и пламенем, и это была такая мучительная жара, что трудно было сказать, в какую сторону двигалась температура. Его нервы сдали от этого ощущения. Одной мысли об этом было достаточно, чтобы вызвать мигрень. Одних воспоминаний было достаточно, чтобы он не мог двинуть и пальцем. Это жжение не такое мучительное, как раньше. Но оно так же переполняет всё тело. Этого достаточно, чтобы разбудить его, перекрыть доступ воздуха в лёгкие, заставить его почувствовать, что он снова там. Но по-другому. Его тело покалывает пламя, но он в своей постели, темно, его руки пусты. Но он чувствует хитроумное устройство, детонатор. Последний рывок. Он чувствует его холод в своей руке, трещину в боку, когда он приземлился на него, прекрасное, хотя и грязное искусство наполовину разрушенного плана. Клюв Биткоина сильно ударяет его по плечу через рукав футболки, и этого укола оказывается достаточно, чтобы вернуть его в реальность, но это происходит слишком быстро. И это происходит слишком поздно. Он делает глубокий вдох, который скорее похож на хриплый кашель, и Биткоин снова клюёт его, на этот раз громко каркая. – Я в-в порядке, – говорит он, но будто спрашивая. – Не волнуйся, я-я буду в порядке. Я— Он хочет сказать: «Я переживал и худшее», но он больше не знает, правда ли это. Мгновение спустя Биткоин исчезает, и он не понимает почему, пока полоса света не освещает комнату, и внезапно не появляется мама. – Изуку? – кровать прогибается под её весом, её рука касается его головы. Он цепляется за это чувство. – Ты в порядке? Что случилось? – теперь он замечает, как дрожит её голос. Он надеется, что она не плачет, но не может сказать наверняка. Боже, может это он плачет? Этого он тоже не может сказать. – Изуку, поговори со мной. Изуку. – Я в порядке, – снова говорит он, и в его голосе проскальзывает язвительность, но он скорее предпочтёт это, чем заикание. – Я в порядке. – Ты же сам знаешь, что это неправда. Поговори со мной. У него сдавливает горло. Её пальцы впиваются в его плечо, и он чувствует, как Инко дрожит. Это слабое, отчаянное стремление сохранить хоть какое-то самообладание. Она слишком долго это делала. Притворялась. Он знает, каково это, а она никогда, никогда этого не заслуживала. – Изуку— – Я не хочу, чтобы ты… – он не может сказать, больно ему или нет, реально это или воспоминание. – П-пожалуйста, не надо— – Изук— – М-мне очень жаль, – сейчас он наконец-то говорит это, потому что больше ничего не остаётся. – Прости, что я солгал тебе, я— В глубине души он всегда знал, что что-то подобное произойдёт. Что это будет не так просто. Что всё будет не так просто. Это было осознание, которое медленно оседало на нём в течение многих дней, а затем эти дни растянулись на месяцы, а месяцы растянулись на годы вплоть до того рокового дня, когда Камино загорелся, как фейерверк, и клубящийся дым прибил к земле дождь. Оглядываясь назад, он не понимал. Но это отчаянное «я смогу найти другой выход» было не столько обещанием, сколько отрицанием. Это превратилось в отрицание задолго, задолго до того, как серьёзность того, что он сделал, раскрылась во всей красе. Возможно, уже тогда, в первый день. – Мне жаль, что я не смог вернуться в целости и сохранности, мама, – сдавленно произносит он. – Мне так жаль, что я заставил тебя пройти через это— —всё. Единственное, что он может сейчас сделать хорошего, — это извиниться. Это единственное, что он помнит, как сказать. Но потом как будто накатывает прилив, и почему-то мамины руки ошеломляют сильнее, чем ощущение жжения, но зато это потрясает так, что заглушает пламя. В нём больше нет борьбы, всё, что осталось, — это его пальцы, цепляющиеся за её рубашку, и повторяющаяся мантра «Прости», срывающаяся с неуклюжих губ под натиском слёз. Он чувствует её слёзы в своих волосах, её заверения, обещания и извинения на своей коже, и ему хочется сказать больше, потому что просто сказать, что он сожалеет, недостаточно. Этого совсем недостаточно. Но даже если он этого не ожидал, он жив. Этот факт ещё не прижился, он не кажется реальным, но в глубине души он знает, что это правда. Даже если он ещё не осознал этого. И то, что он жив, означает, что у него есть время загладить свою вину перед ней.***
Он забыл принять вторую дозу лекарств перед сном. Вот что стало причиной того пожара. Мама приносит ему лекарство, и он принимает его, запивая водой и заедая крекерами. Полчаса спустя он действительно чувствует себя немного лучше. Всё ещё не самим собой, но лучше. (Хотя ему интересно, знает ли он теперь, что такое «чувствовать себя самим собой») Хотя отчасти это был просто дурной сон. Стресс. И обезболивающие и антибиотики этого не отнимут. – Прости, что разбудил тебя. – Это был не ты, – мамин голос мягкий, и её рука на его щеке такая же нежная. – Биткоин был обеспокоен. Никогда не думала, что доживу до этого дня, – он выдыхает через нос, немного резче, чем хотел. Биткоин клюёт его за это. Лёжа в темноте на боку, лицом друг к другу, он наблюдает, как мамина улыбка становится грустной. – И, если бы ты сам пришёл ко мне и разбудил меня, это всё равно было бы хорошо. Я всегда рядом, когда ты во мне нуждаешься. Он тоже улыбается, но отводит взгляд. Его телефон лежит на боковом столике, и он не смотрел на него с тех пор, как лёг спать; солнце может взойти в течение следующей минуты, и это его совсем не удивит. Они уже давно здесь. Однако сейчас он более спокоен. У него была возможность собраться с мыслями. Рука на его щеке тёплая и нежная, но нерешительная. Осторожно перемещается по безупречной коже между шрамами, повязками и ожогами. – Мама, я… – его голос хриплый, и он сглатывает, чтобы прочистить горло. – Я не хотел лгать тебе, – рука на его щеке застывает. Он не может заставить себя посмотреть на неё. – Я никогда не хотел, чтобы всё… закончилось вот так. Но я знаю, что ничего не изменится—это ничего не исправит. Я просто— Он не знает почему, но ему вроде как хочется смеяться. Это желание лишь немного сильнее того, что подбивает его кричать до тех пор, пока у него не пропадёт голос. – Мне жаль, – снова. Он никогда не сможет сказать это достаточно раз. – Я знаю, что это ничего не значит, и это не исправит того, что я сделал, но… это так. Я действительно… Я действительно сожалею. Некоторое время после этого он прислушивается к её вдохам. На седьмом у неё странно перехватывает дыхание. Она опускает руку и кладёт её ему на плечо. – Наверное, сейчас не время, – тихо говорит она, – говорить об этом. Но я знаю, что это будет продолжать грызть тебя. И это будет продолжать грызть меня. Он смотрит на неё. Её глаза темнеют так же, как и в тот день, когда он дал первое обещание — когда она взяла его за руки, заставила посмотреть ей в глаза и сказать, что он будет осторожен. Та же самая тяжесть там есть и сейчас. – Я недовольна, – её тон не сильно изменился, но теперь он определенно стал резче. И её хватка на его плече определенно крепче. – Я рада, что с Лигой покончено, я рада, что тебе больше никогда не придётся об этом думать, я рада, что ты остановил их, но я недовольна тем, как ты это сделал. Я горжусь тобой за то, что ты положил этому конец, но я не собираюсь хвалить твои методы. – Я запаниковал, – признается он не в качестве оправдания, а в знак согласия. – Ты права, это… под конец всё стало хуже. Их планы больше не были похожи на шоу, они… они не просто нацеливались на Всемогущего, они охотились за всеми, за кем могли, и я-я не продумал всё до конца. Не так далеко, как мне следовало бы. Она кивает и прикусывает губу, и на этот раз она та, кто отводит взгляд. – Я всегда поддерживала тебя как героя, – она колеблется. – Ты знаешь это, – он кивает и чувствует головокружение, хоть он и лежит. – Но… Изуку, ты не можешь… делать это. Ты не можешь делать это вечно, Изуку— – Я знаю, – говорит он искажённым и хриплым голосом. – Я знаю. И-и если ты хочешь, чтобы я в… выбрал другую карьеру. Я-я так и сделаю. Я смогу. Он больше никем не хочет быть, больше никуда не хочет идти, больше ничего не хочет делать, но он в долгу перед ней. Она никогда не пыталась контролировать его, никогда не запрещала ему проявлять героизм и никогда не говорила ему сдаваться. Даже сейчас она всё равно этого не сделает. Она бы не стала. Вот почему он такой. Молчание между ними роет пропасть, которая всё не кончается. Он хочет, чтобы что-то изменилось. Он хочет, чтобы она что-нибудь сказала, хочет, чтобы взошло солнце, хочет, чтобы он смог дышать, всё, что угодно. Просто что-то, что сказало бы ему, что время не остановилось, потому что, чёрт возьми, ему кажется, что оно не двигается. – Тебе придётся доказать мне это. Он резко вдыхает и чуть не задыхается. – Что? – Докажи мне это, – она встречается с ним взглядом с той же силой, с которой кто-то хватался бы за спасательный круг. Он не помнит, когда она схватила его руку, но её пальцы сжимают его. – Докажи мне, что ты позаботишься о себе. Что ты будешь относиться к своей жизни так, будто она что-то значит. Комок в горле вернулся с удвоенной силой. – М-мам— – Даже если твоя жизнь ничего не значит для тебя, она чертовски много значит для меня, – шипит она, и он без ошибки улавливает слёзы в её голосе, в её глазах. – И это чертовски много значит для тех детей из UA, которых ты так любишь. Мы так беспокоились о тебе. Мы испытали такое облегчение, когда доктор сказал нам… – она судорожно выдыхает сквозь зубы. Её руки, обнимающие его, дрожат и сжимаются. – Не. Делай. Так. Больше. Он сжимает её руки и подавляет рыдание. – Я не буду. – И тебе придётся доказать мне это. Докажи мне, что ты этого не сделаешь. Докажи, что ты больше не поставишь себя в такое положение и-и не позволь этому случиться. Ему следовало погибнуть в том взрыве. И он знает, что должен был погибнуть в том взрыве. И он планировал это. Не то чтобы он хотел этого, но это был просто… профессиональный фактор риска в его плане. Он ожидал этой части и принял её так, как будто это и должно было произойти. А потом это не произошло. – Я не позволю этому случиться снова, – хрипит он, желая, чтобы это прозвучало более твёрдо. Больше похоже на клятву. Но это всё, что он может выдавить прямо сейчас. – Я не позволю этому случиться снова. – Хорошо, – она притягивает его к себе, и он тянется в ответ, обнимая её так же крепко, как она обнимает его. Он в безопасности, и у него перехватывает дыхание, становится труднее дышать. – Хорошо. Хорошо. Хорошо. Она проводит пальцами по его волосам, утыкается носом ему в волосы и прижимает к себе, и он закрывает глаза как раз в тот момент, когда солнечный свет начинает проникать в комнату.