Мотыльки

Может быть, все загорелось еще до того, как разбилось стекло. Лампа упала на пол, и пламя добавилось к пламени. Многократное отражение рисовало огни, похожие на золотые узоры на шелке, как орнамент на слишком дорогом кимоно. Даже для нее. [Гейши подобны чудесным мотылькам] Звук бьющегося стекла смешивался с криками других женщин, треском горящего дерева и скрежетом падающих навесов, пожираемых огнем, оставляющим после себя лишь пепел. Но Хацумомо ничего не слышала. Ее черные глаза смотрели на пламя и видели нечто иное, ее уши слышали другие звуки. [Когда мотыльки машут крылышками, они очаровывают и соблазняют] Когда она поняла, что огонь вот-вот вторгнется в ее комнату, она бросилась за светлыми полосками, которые пламя оставляло на полу, и распахнула сёдзи, решив в этот момент стать свидетелем сего зрелища. Если пламя сожжет всю ее жизнь, она будет в первом ряду. [Но они более хрупки, чем кажутся] Первым, что загорелось, стала одежда, которую она оставила возле рёкана*; потом мягкий футон, который давным-давно высох, впитал и спрятал все ее злые слезы. Затем настала очередь единственного кокэси*, который она успела схватить, когда ее увозили из дома. Прислонившись спиной к стене, прямая и гордая, как царица мира, готовая исчезнуть, как блуждающий огонек, в юкате, нежно прикрывающей, словно защищая от боли, ее худое тело, она стояла молча и тихо. Хацумомо ничего не слышала. Пламя охватило дозатор. Пудра для лица, тени для век, помада, духи. Все те краски, которыми гейши маскируют свои лица [и свои души], делая их живыми произведениями искусства, готовыми прийти в беспорядок от руки, зашедшей слишком далеко. Ее алые губы слегка скривились, пока она смотрела, как все превращается в пепел. Включая рубашку Койичи, которую она так ревностно хранила. Сожги все, что осталось от моей жизни. Аромат ночи смёл слабый запах жженого шелка и обугленного дерева. Крики других женщин океи Нитта, кажется, стали далекими воспоминаниями, словно их никогда и не было. Она обернулась лишь для того, чтобы посмотреть, какая часть старого здания еще стоит, и бросить нечитаемый взгляд. Ненависть, печаль, боль… исчезли. Медленно, собравшись с силами и подняв голову, в лакированных дзори* скользя по мостовой, она тихо исчезла в ночи. [Гейши подобны прекрасным мотылькам, лишь ночью они могут быть собой. Солнечный свет их убивает.]