имя

аяка впервые чувствует подобное за всю свою жизнь. имя путешественницы на языке прокатывается само по себе, придавая сладости губам, ласкает слух и впечатывается в сознании грубым клеймом, обрамленным кровоподтеками. у путешественницы тонкие пальцы и белоснежная кожа, но мозоли ощутимы и видны, а немалое количество шрамов изрезанными нитями обвивает запястья. путешественница хмурит брови, закусывает губу и сжимает крепче рукоять меча, заглядывая в самый жар битвы, уводит волосы назад и смеется в лицо сильнейшим врагам. у путешественницы горячие губы и прохладная шея, а глаза нежно изучают изящное тело аяки, восхищенно рассматривают каждое движение в танце и следят за очередным взмахом аккуратного веера вновь-вновь, словно он есть произведение искусства. путешественница улыбается слишком ярко, а ее пальцы слишком мягко прикасаются к рукам аяки, которая слишком пристально смотрит на розоватые губы. путешественница пахнет сладко, будто пропахла сакурой насквозь. ее поцелуи на вкус напоминают зеленый чай, а грубоватые рукоплескания воинственного победителя смягчаются: прикосновения к волосам слишком аккуратные, и аяка готова расплыться в этих теплых руках. паймон понимающая и хихикает рядом с камисато, улыбается чисто-чисто и улетает уплетать оставшиеся сладости, чтобы не мешать двум девушкам проводить время друг с другом. лес тиндзю пахнет свежестью и опасностью, а где-то неподалеку слышны шаги мага цицинов; аяка лучезарно улыбается путешественнице и не замечает чужих губ на своих, ведь это сразу кажется таким родным и естественным. на волосах лепестки сакуры, а дерево за спиной прохладное и влажное. аяка проводит ладонями по мягким щекам и старается притянуть ближе, хотя пальцы ледяные и дрожащие от волнения. пальцы ледяные и дрожащие до тех пор, пока на них не ложатся горячие пальчики путешественницы, что снова и снова целует в чуть сомкнутые губы камисато. аяка хочет плакать от счастья, аяка хихикает, когда путешественница прерывается, и целует уже сама, хотя прохладные губы выдают ее. но путешественница слишком горячая, слишком закаленная в схватках и передрягах: она греет прикосновениями, греет поцелуями и греет обжигающим дыханием. аяка грустно улыбается, а на ее глазах выступают слезы: все столь нереальное, но тепло путешественницы слишком ощутимо, что хочется в нем утонуть и остаться на всегда. аяка впервые чувствует подобное за всю свою жизнь. руки снова дрожат, а перед глазами мельтешат темные головы зевак. она не хотела выходить сейчас, ведь это поставит всех в сопротивлении, ведь под тонким лезвием катаны мокрая от пота шея томы. аяка смотрит на баал. аяка смотрит на паймон. аяка смотрит на путешественницу и на ее сжатые, бледноватые губы. у нее порвано одеяние, а под телом теплеет окровавленный камень. в глазах виднеется пустота и отчужденность, а шрамов и ранений в разы больше, чем тогда в лесу тиндзю, когда камисато ласково проходилась пальцами по грубым изрезам. на мече нет той стальной хватки, а светлые волосы приобрели розоватый оттенок. путешественница не дышит, а паймон отчаянно пытается ее возродить. аяка не дышит тоже. аяка проклинает себя за то, что подвергла ее опасности. аяка впервые чувствует подобное за всю свою жизнь. имя путешественницы горькое на вкус и отдает железом.