Злость

Иногда люди очень глупо подставляются, размягчаются и, в конце концов, становятся пешками в чьей-то игре. Чаще всего даже не знают, в каких ужасных вещах начинают участвовать. Я только начал понимать, во что ввязался сегодня ночью. Укус не болит, даже если слегка надавить на него. Как хорошо, что это не больно, и как плохо, что это не больно. Боль не физическая, а скорее на высшем уровне, когда уже осознал свою просечку. Можно сколько угодно винить слабость своего тела и разума, но есть ли смысл сейчас об этом думать? Утром я на пружинистых ногах соскакиваю и бегу к уличным раковинам, чтобы умыться ледяной водой. В ручном зеркале размером с пару ладоней, я вижу не себя, а что-то чужое, что так легко поддалось на мимолетный соблазн. В голове картинка, на которой зеркало вдребезги разбивается о край железной раковины. Комок боли в моей груди растворился до остатка, и пришло новое ощущение. Никогда в моей душе не было столько злобы и негодования не к вампирам, не к Лёве, а исключительно к самому себе. Утренний воздух наполняют звуки голосов десятков пионеров, которые быстро высыпались на улицу, чтобы умыться и прийти на общую зарядку. Приходится освободить место у раковины другому человеку и заставить идти себя обратно в палату, чтобы убрать спальное место. Пока я иду по коридору, сталкиваюсь с Лёвой. Если раньше мы играли в гляделки с полными глазами ненависти, то теперь он даже не смотрит на меня. Его взгляд устремлен вперед, спина прямая, а форма как всегда идеально чистая. Пионерский галстук повязан ровно, где-то в животе вскипает желание сорвать его и выбросить в окно на острые ветки кустов. В целом ему нет резона смотреть на меня, потому что поверженную жертву уже нет смысла загонять в угол, травить и показывать превосходство в силе. Здесь уже даже уговаривать не нужно, стоит поманить пальцем и ждать пока ползут к его ногам. В палате уже никого нет. Домик для комаров, который снесло ветром ночью, мятым комком лежал на полу. Накануне вечером в воздухе стояла духота, и было решено оставить окна на ночь открытыми. А что если бы я закрыл окно и не послушал остальных? Опять бы выделился в очередной раз. Возможно, мне стоит затаиться лишний раз, если всё-таки хочу разгадать тайну лагеря. На улице ровными рядами стоят десятки человек. Приходится быстро найти свой отряд и занять место. Физрук встает на возвышение и начинает сначала показывать упражнения, а потом и вести счет. Раз, два, три, четыре… Ровные ряды пионеров нехотя и вяло наклонялись и приседали. В начале смены все были полны энтузиазма, но уже к середине начинали всячески отлынивать, прогуливать и пытаться где-то отсидеться. Младших было легче выловить и отправить на утреннюю гимнастику в отличие от старших, которые знали куда больше мест, где можно отсидеться до самого начала завтрака. Хотя вожатые как можно бодрее всех заманивали на необходимую растущему организму процедуру, но сами они были вымотаны планерками и мероприятиями план-сетки, которые повторялись из года в год. Уже на последних упражнениях, я почувствовал, как мой затылок будто нагрелся от чужого взгляда. Странное ощущение, от которого становилось не по себе. И вот, окончание всеми нелюбимого утреннего мероприятия. Я оборачиваю голову лишь наполовину, чтобы не выдать себя и краем глаза вижу всё тот же темный взгляд. Очень странно, ведь буквально пятнадцать минут назад, меня будто не существовало в том самом коридоре. Глупо злиться и на это тоже. Даже если ситуация повторится, то на меня, как будто всё ещё действует его ночная команда, я не боюсь ни его, ни вампиров, никого. Дежурный отряд уже накрыл столы, часть пионеров вылезла из своих укрытий, я не выдерживаю, и прямо перед входом в столовую хватаю Лёву за руку и веду за собой. Кучка таких же «пионеров» столбенеют, дожидаются кивка Хлопова означающего не волноваться и отправляются в столовую. Я продолжаю подмечать про себя, что я веду действительно не человека. Он двигается как-то странно, словно стал деревянным и с этим стеклянным взглядом. Мы встаем спинами к шероховатой стене корпуса, и смотрим в небо. - Знаешь, - слова с трудом выпадают изо рта, - я тебя ненавижу. - Это не новость, - Лёва пожимает плечами со всей непринужденностью. - Почему именно я? Чем я так тебя привлек? - Ты мой товарищ, - он, наконец, переключается взглядом на меня, - и я чувствую твою злость. Ты сейчас будто сочишься ею. Не злись на себя, не вини себя. - А кого тогда? Тебя что ли? Мы молчим пару минут. На кого злиться? На лагерь, на того кто нападает на детей и превращает в собирателей крови или на что-то ещё? Все тринадцать человек это тоже жертвы обстоятельств. Списки виноватых можно составлять хоть до посинения. - Просто живи, Валер, и знай, что ты в безопасности. Хотя бы в эту минуту ты в безопасности. Небо сегодня безоблачное, ярко голубого цвета. Солнце режет глаза и греет кожу длинными лучами. Злость внутри меня утихает и приходит то самое недолгое спокойствие. Моя горячая рука сжимает его холодную ладонь. Это странно, но больше не злит.