Далеко бежит дорога

Пронизывая шторы, гипнотический лунный свет серебристыми потеками впускает в комнату светлую ночь — спокойную, наполненную нежным шепотом и шелковыми прикосновениями. Вдыхая родной — ее — запах, Леон зацеловывает звездочки на ее теле, за годы заученные наизусть хитросплетения боевых шрамов.       Ада мягко гладит его по волосам. Чувствуя тепло, щурится от наслаждения. Преследуя звездный свет, уносится далеко от тревог и печалей. Есть только этот момент, и он их. Но еще больше она любит объятый умиротворением момент после.       Они лежат нагие, сплетя ноги. Леон, очень теплый, приятно прижимается сзади, рукой с загрубевшими костяшками обвивая Аду за талию. Ада проскальзывает пальцами по белесому следу у него на предплечье. Каждая отметина имеет историю, но не все из них еще рассказаны.       — Портленд, я выпал из окна второго этажа и напоролся на битое стекло, — объясняет Леон, чувствуя прикосновение. — Так глупо.       — Очень в твоем стиле.       Леон тихо смеется, зарываясь носом в растрепанные черные волосы Ады.       — Буэнос-Айрес, полгода назад. Тупым ножом, — помедлив, произносит Ада, когда Леон касается кривого рубца у нее на бедре. — У меня кое с кем возникли деловые разногласия.       — Стоит волноваться?       — Нет. Сейчас уже нет.       Ада поворачивается на спину, чтобы видеть его обточенное годами улыбающееся лицо. Меченное мелкими шрамами и морщинками, оно только дороже сердцу — доказательство, что жизнь, наложив свой тягостный отпечаток, не смогла стереть заложенную в сердце доброту. А прочерченная в мирской пыли линия их связи, неясная у начала, сейчас стала только четче.       Привстав на локте, Леон смотрит с любовью, да так, что сердце у Ады сжимается. Когда они говорят про боевые отметины, она каждый раз теряется — не знает, чьи они: ее или Ады. Долгое время играя роль срастаешься с ней, отдирать маску становится больно.       Леон видел обеих и принимает обеих.        — Я могу задать вопрос?       — Тебе не нужно спрашивать, можешь ли ты задать вопрос, — тихо усмехается Леон.       — Я запомню, — хитро мурлычет Ада, касаясь его шеи. Затем ее тон становится серьезнее: — Ты помнишь всех, кого убил? Людей.       Леон неопределенно качает головой. Ада знает: он всегда убивает быстро, потому что не из тех, кому вид чужой смерти доставляет удовольствие. Но о чувствах его не спрашивают, как и ее.       — Большинство, — говорит он. — В основном тех, кто умер действительно по моей воле. Но есть и исключения.       — Нет ощущения, что ты обязан запомнить всех? Но чем больше их становится, тем слабее возможность вообще кого-то выделить, — произносит Ада.       — Запомнить — чтобы искупить вину?       — Вряд ли нам стоит надеяться на искупление, — горько улыбается Ада. — Но можешь назвать это и так.       Леон вздыхает. На руках обоих кровь и за каждым тянется вереница смертей. Не важно на чьей ты стороне — убийство есть убийство.       — Моей первой жертвой был молодой наемник в Рино, мой ровесник. Я не хотел стрелять, но времени с ним церемониться не было, — рассказывает Леон. — Потом я много думал, что при других обстоятельствах мы могли бы встретиться где-нибудь в баре или делить одну комнату в общежитии университета. У меня не было намерения его убивать, но я держал пистолет и выстрелил. Потому что у меня эта жизнь. И у тебя.       Кивнув, Ада просит продолжить.       — Она не сделает тебя монстром, пока ты сама этого не позволишь.       — Иногда грань очень расплывчата, — откровенно признается она.       — Позволь мне судить. Ты черту еще не перешагнула.       — Это необъективная оценка, мистер Кеннеди, — журчит Ада, вернув себе прежнее лукавство. Ласково треплет Леона по щеке, улыбаясь его усмешке.       — Возможно.       — Возможно?       — В целом, мне все равно. Я тебя знаю, — шепчет Леон, наклоняясь к ней.       Ада обвивает Леона руками за шею. Они едва-едва соприкасаются губами. Аде кажется, что все хорошее в нем на миг передается ей.       Его ясное спокойствие — ее укромное убежище в бурю, ее игривый нрав — его глоток свежего воздуха в непроглядной удушающей тьме.       «Я тебя знаю» — подтверждает Леон, с поцелуем проговаривая ее настоящее имя.