Глава XXI
Превосходство
Длинные тонкие пальцы бегали по струнам, тихо тренькала и поскрипывала рассохшейся декой гитара. Товарищ Баян, низко наклонив курчавую голову, пел «Интернационал». Голос звучал чисто, иногда с хрипотцой, с необычными музыкальными ударениями — парень как будто раскручивал мелодию, помогая себе ритмичным мотанием головы достичь наивысшей степени ярости. — Встава-а-ай, проклятьем заклеймё-о-о-нный, весь мир голодных и рабо-о-ов! «Как же, — подумал проходящий поблизости Фрегат, — никогда тварям не быть наверху!» Товарищ Баян сидел на пыльных ступеньках лестницы, ведущей на чердак основного корпуса, и не мог видеть скользящего ниже Фрегата, но будто почувствовал что-то — голос его осёкся, длинные чёрные руки беспомощно опустились, гитара, жалобно тренькнув, умолкла.***
В последний месяц лета в Колледж Виртуозов Магии стали возвращаться ребята, так как учебный год по давней традиции начинался здесь 23 августа. Ветхие коридоры и дворики наполнились юными голосами и запахом мальчишек, на стенах появились свежие похабные надписи. Уже случилась пара драк и было разбито несколько стёкол, и, кроме того, пропали без вести три ученика, а один был найден разбившимся насмерть у подножия колокольни. Сгинувших объявили погибшими на посту и занесли их имена в вельветовую книгу. Директор Шпиле написал родственникам об их трагической судьбе и, как и следовало ожидать, получил в ответ формальные сожаления. Дежурному препу вменили в обязанность следить, чтобы никто не лазал на старую колокольню, двери которой заколотили досками крест-накрест. После смерти товарища Володьи старшеклассники из группы Поедателя Гороха и не думали соваться в подвал с тайной железнодорожной станцией. Они старательно делали вид, что не замечают Фрегата, и его устраивал этот заговор молчания. Многогранники, чаши и оставшийся дракон цвета киновари уверенно наступали вперёд, чёрный нефритовый тигр теснил белого гуся к краю игрового поля. Так продолжалось до начала сентября.***
Ясным утром ранней осени, в выходной день, когда ученики и дежурный преп ещё мирно сопели в своих постелях, намереваясь встать за пять минут до завтрака, — и никакой китайской гимнастики на большом дворе, и никакого душа и чистки зубов! — Марк Аврелий Фрегат Мельчор по прозвищу Падальщик, ёжась от прохлады, спустился в подвал и склонился над бильярдным столом. Что-то изменилось. Мельчор оглянулся на Райхгольда, который на этот раз остался в углу, в полутьме, откуда злобно сверкали его глаза. Белый гусь шёл в наступление и без сомнения наметил своей целью последнего дракона цвета киновари. Чёрный нефритовый тигр вильнул в сторону и оттуда щерился исподлобья, не решаясь предпринять что-либо в защиту своих фигур. — Что случилось, учитель? — взволнованным голосом спросил Фрегат. Он хорошо помнил предыдущие сильные ходы Альенде и ответы, которые следовали сразу за гибелью одного из учеников: как крупные землевладельцы забивали стельных коров, а оставшийся скот перегоняли в Аргентину; как забастовали транспортники, вызвав коллапс автомобильных и железных дорог; как чуть не прошла попытка государственного переворота, как парламент объявил незаконными действия президента Альенде. — Случилось! — язвительно проговорил старый маг. — В сентябре всегда что-то случается. Президент Альенде по тайным каналам сделал запрос: он требует у Советского Союза крупную партию оружия и помощь военными советниками. — И что же будет? — Советы готовы помочь ему. А также Куба и все страны Варшавского договора. Поздравляю, мой мальчик, тебе удалось сделать то, что не получалось у более опытных игроков, — вот-вот начнётся Третья Мировая война. — Это плохо? Почему? — Фрегат осмелел, его глаза заблистали. — Если война начнётся, игра поглотит тебя и ты не выстоишь, силёнок не хватит. Ситуацию нужно срочно переломить, вернуть всё в рамки одной страны, и только так. — Стой! — резко крикнул Райхгольд, простирая посох в сторону собравшегося бежать Фрегата. У того уже была намечена новая жертва и то, как её заманить и что потом делать. На седьмой раз всё казалось таким простым и рутинным. Но маг со зловеще-ироничной улыбкой, появившейся на его лице впервые и потому особенно страшной, проговорил, разбрызгивая слюну на старый пергамент: — Обычная тварь тут не подойдёт. Ты должен порвать последнюю нить, которая делает тебя слабым. Или сгинуть в бесславии вместе с остальными неудачниками. Помни, путь вверх — это всегда путь по трупам. Предательство и убийство — единственный способ обрести могущество. — Нет, — Фрегат бессильно опустился на пол и вцепился пальцами в волосы. — Нет, я не могу. Я не такой. Старый маг приблизился отрывистыми шагами, схватил мальчика за вихор и запрокинул его голову, вперившись в него своими страшными, полными ненависти глазами. — Не такой? Нет, ты такой. Признайся себе в этом, трус! Порви эту нить, пока она не потянула тебя на дно! — Но как? Она далеко отсюда. Что я могу сделать? — в сердце затеплилась слабая надежда: здесь, в колледже, он мог приманить кого угодно, но Кира была слишком далеко. И тут же некий голос, голос молодого бесстрастного одинокого воина, который давно жил в нём и взывал к нему, зазвучал в глубине сердца, бившегося странно ровно: порви, порви эту нить, она делает тебя слабым, эта девочка ничто для тебя, ты не шемроший фальшых, истинный воин всегда одинок. Необходимо принести эту жертву. — Просто назови имя, — сказал Райхгольд. –На этот раз достаточно только имени. — Кира, — произнёс Фрегат, и тут же сердце заполнила ледяная пустота.***
Марк Аврелий Фрегат Мельчор расправил плечи и уверенно подошёл к бильярдному столу. Он простёр руку над ветхим пергаментом, как делал это старый маг со своим посохом, и чётко и бесстрастно произнёс: — В Сантьяго идёт дождь. Чёрный нефритовый тигр одним прыжком приблизился к белому гусю и толкнул того в гордо выпяченную грудь. Послышался рёв взлетающих военных самолётов. Стройными рядами пошли в атаку многогранники цвета киновари. По старым колониальным улицам Сантьяго загрохотали танки, устремляясь к президентскому дворцу Ла Монеда. Из-за кроваво-красных многогранников выглянули чаши, изгибаясь в сторону отступавших фигур цвета слоновой кости, заслонивших собой упавшего на бок белого гуся. Самолёты прошли на бреющем полёте над Ла Монедой и сбросили первые бомбы. Сальвадор Альенде выступил с последним обращением, в середине которого связь оборвалась. Из президентского кабинета раздался одинокий выстрел. Затем туда вошли оставшиеся защитники дворца и накрыли Альенде чилийским флагом. Белый гусь вспыхнул и мгновенно исчез, а на его месте образовалась густая чёрная капля, которая стремительно росла, поглощая фигуры цвета слоновой кости. Запахло гарью и кровью.***
На следующий день прошёл слух, что на ужин ожидается что-то необычное. Ученикам велели надеть парадную форму, чего не случалось даже при торжественном чтении вельветовой книги памяти. Сидя на своём месте в середине обеденного зала и чувствуя себя неловко в белой рубашке и галстуке, Марк Аврелий Фрегат Мельчор по прозвищу Падальщик со сдержанным любопытством, рассматривал возвышение, на котором за длинным столом, накрытом парадной скатертью, заседали над блюдами, таившимися под серебряными колпаками, директор Шпиле, два его заместителя и прочие препы. Также среди них Фрегат обнаружил того самого китайского офицера, который спас его от нападения местной шпаны, и незнакомого мужчину с бородкой клинышком, в изящных очках и строгом костюме. Директор Шпиле постучал ножом о серебряный колпак, призывая всех к тишине: — Внимание, ученики и уважаемые преподаватели Колледжа Виртуозов Магии! С нами сегодня особые гости — досточтимые члены попечительского совета, — директор указал на гостей за преповским столом. — Предоставляю им слово. Мужчина с бородкой клинышком поднялся, поклонился и заговорил громким низким голосом: — Дорогие ученики, коллеги! Со времён нашего основателя Гримелина Гримальдуса Белого мы следим за особенными учениками. За теми, кто беззаветно предан нашему колледжу, и отдаёт ему всего себя, презрев блага этого мира, отвергнув лень и самоугождение. За теми, кто движим любовью к чистому знанию и имеет смелость отвергнуть так называемые моральные устои, навязанные нам сомнительными авторитетами, а на самом деле сковывающие наши порывы. Такие ученики появляются редко. Мы называем их истинными воинами, — китайский офицер одобрительно закивал головой, — истинными магами. И сегодня среди нас есть такой человек. Избранник, которого мы приглашаем за наш стол. Марк Аврелий Фрегат Мельчор. Займи своё место среди коллег. Без тени смущения Фрегат поднялся и, сопровождаемый удивлёнными, завистливыми, любопытными, злобными взглядами товарищей, пошёл по проходу к возвышению. Он уже не чувствовал стеснения от непривычно чистой и новой одежды. Шагал свободно и бесстрастно, наслаждаясь одиночеством, как фрегат, что надменно парит в восходящих струях воздуха, взирая свысока на мелкую возню обычных птиц-рыболовов, зная, что вся их добыча в конечном счёте принадлежит ему. Когда Фрегат поднимался по ступенькам, ведущим к возвышению, все сидящие за преповским столом поднялись, приветствуя его, и стояли, пока он не занял своё место среди них.Вместо послесловия
Был последний вечер зимоля, плавно переходящий в ночь. Целую неделю шестой, седьмой, восьмой и девятый классы соревновались в разных умениях: решали олимпиадные задачи по всем предметам, строили деревянные колесницы и машинки с электронным управлением, играли в «Что? Где? Когда?», крокодила и шляпу, выполняли кучу упражнений под названием «Списки», выживали в зимнем лесу в течение двух часов, ставили пьесу собственного сочинения на математическую тему, участвовали в разных викторинах, играли в футбол на льду и в перестрелку в снегу — в общем, забывая о еде, душе и сне, делали всё то, что входило, по ешкинским представлениям, в зимнюю межпредметную олимпиаду. Препам тоже приходилось несладко: ведь все эти сделанные в лихорадочном угаре упражнения приходилось срочно проверять и объективно оценивать. А ведь ещё была конференция — венец зимоля, игра, в ходе которой классы получали обрывки информации о неизвестной планете и должны были полностью описать её мир, начиная от физики и географии и заканчивая языком туземцев. В жаркой борьбе победил девятый класс — класс Игоря Маркелова. Ребята шли к этой победе несколько лет, каждый раз упорно планируя всю зимольную неделю и выкладываясь по полной. Они чуть не взяли первое место в шестом и в восьмом классе, и вот наконец — долгожданный триумф! Его праздновали бурно, позволив себе расслабиться и съесть торт, а потом пошли играть под звёздами в перестрелку. Другие классы тоже веселились, и территория подмосковного лагеря, где проводился зимоль, оглашалась громким смехом, радостными воплями тех, кто, вращаясь боком, скатывался с заснеженного холма, песнями под гитару, суматохой, поднятой футболистами и перестрельщиками. Учитель Павел съел у девятого класса кусок торта, обжёг горло не успевшим остыть чаем и побежал играть в перестрелку. Затем, вдоволь извалявшись в снегу и наоравшись, он был приглашён кататься на самодельных колесницах: сначала катали его, потом впрягся в оглобли он, и вся эта возня продолжалась, пока самая хлипкая колесница не сломалась, а вымокшие ещё на перестрелке перчатки не превратились в мёрзлый ком. Тогда Павел направился в корпус к восьмому классу, где Ваня Чайка собрал вокруг себя любителей петь под гитару. Иногда его сменяла Вера со своей укулеле, и так они исполнили весь традиционный ешкинский репертуар: «Шторм», «Голубую стрелу», «Белую гвардию», «Я не достаю до пола ногами», «Разбежавшись, прыгну со скалы», «Ведьмаку заплатите чеканной монетой», а под конец — неизменного «Шелкопряда». Потом Ваня с желающими ринулся играть в футбол, чтобы размяться и побегать под звёздами, Павел же и Вера остались в холле вместе с теми, кто заснул прямо здесь или, тихо переговариваясь, пил чай. Вера на этом зимоле зажигала так, что о ней часто с одобрением говорили на ночных педсоветах и занесли в списки тех, кому завтра утром должны были вручить памятные круглые значки. «Фрегат» к тому времени был дописан и опубликован в «Ерундени» — проект завершился. Но сейчас мысли обоих снова вернулись к нему, потому что, подумал Павел, завершить роман — это в какой-то мере то же, что пережить зимоль. — Иногда думаю о «Фрегате» — не часто — и говорю себе: хорошо, что всё кончилось, — заговорила Вера, улыбаясь и рассеянно перебирая струны укулеле. — На последнем этапе я уже начала ненавидеть этого гадёныша, своего главного героя. — Ты молодец, что прошла этот путь до конца, — поддержал Павел. — Тем более такой, когда роман зажил собственной жизнью, а протагонист превратился в страшное существо. В таком случае есть искушение как-то оправдать его, обелить, заставить читателя ему сочувствовать. Или повернуть так, что он всё-таки не такой плохой, просто обстоятельства так сложились, а сам герой не виноват. — Ну да, как Снегг, — подхватила Вера. — Это слишком просто. — Только твой Фрегат — не Снегг. Он, скорее, Гриффин из «Берсерка» или Лайт из «Тетради смерти». А такого героя вести до самого финала трудно. — Точно. — Но ты молодец, справилась. Поэтому самое время раскрыть тебе третий секрет искусства писать романы. Вера удивлённо подняла брови. — Есть писатели, которые не могут не творить. Для них это такой же естественный процесс, как дышать или, прости за сравнение, ходить в туалет. Об этом говорит английский писатель Фаулз в своём произведении «Башня из слоновой кости». Там, правда, про художника, но смысл тот же. Если не писать, тебя просто разорвёт, ты задохнёшься или погибнешь, отравленный собственными ядами. — То есть ты пишешь, чтобы из тебя вышли яды? — спросила Вера. — В такой интерпретации — да. — Тогда, в такой интерпретации, написать роман — это как выдавить прыщ? — Получается, да, — ответил учитель Павел. Вера расхохоталась, откинувшись назад и чуть не стукнувшись затылком о бетонную стенку. — Так вот почему не хочется возвращаться к роману после его окончания! Смех Веры был заразителен, и они ещё долго веселились, обыгрывая терапевтические функции словоблудия и сочиняя мемы на эту тему. Потом прибежали семиклассники вместе с Ваней Чайкой, и Вера, ещё не уставшая, умчалась с ними веселиться в соседнем корпусе, а Павел, слегка утомлённый, отправился туда, где обычно проводились ночные педсоветы, а днём заседал преповский штаб зимоля. Здесь царил Гриц, немилосердно дёргавший струны гитары, а вокруг него расположились ребята из геокомпании и препы, не желавшие упускать возможность послушать песни в исполнении руководителя Е-профиля, что случалось в последнее время нечасто. Гриц пел своим немузыкальным тенором, яростно напрягая шею и раздувая щёки, гитара стонала и кряхтела. Иногда он забывал слова и тогда производил языком бурлящие звуки, пока строчка не находилась или пока из зала не прилетала подсказка. Этой ночью Гриц обещал исполнить все желания слушателей. Он спел для Аси «Лисапет на свободном ходе», для Тани — «Пардон, сеньоры и сеньориты» (на строчке «да, кстати, дети — их лучше за борт» восторженно взревела вся аудитория), для Саши Данилюка из седьмого класса — «Хрясь», для его одноклассника Серёги Суконкина — «Сдал зачёт, слава Тебе, Господи!», для Лёхи ОК — «Я старомоден, как ботфорт», для АЖ — «Мы с тобой давно уже не те», для Миши Дмитриева, выпускника, помогавшего на зимоле, — грустную песню Галича про Тоньку-билетёршу, для Иришки — визборовский «Волейбол на Сретенке», для Васи из шестого — «Балладу о борьбе». — А тебе, Паш, что спеть? — спросил Гриц, когда шквал заявок временно стих. — А мне «Малыша». Гриц кивнул, лукаво улыбнулся, и в старом холле зазвучал его усталый голос:— Нам быть с тобой ещё полчаса,
Потом — века суетной возни.
Малыш, возьми мои паруса,
Весь мой такелаж возьми.
И все сидящие на стульях и на полу, обнимающие друг друга за плечи и просто покачивающиеся в такт, подхватили:— Мы о шторма расшибали лбы,
Наш пот всю палубу пропитал.
Малыш, ты юнгой хорошим был,
Теперь ты сам капитан.
8 октября 2021, Москва, 179-я школа