***
Пока он летел наверх, в голове зрел план. Точнее не зрел, а вспоминался, как будто перед ним прокручивали кадры кинохроники. План стал вырисовываться, как только Фрегат первый раз решился открыть дверь с табличкой-молнией и увидел, что прячется за ней. Дверь была оцинкована, и, кроме жёлтой таблички, на ней хорошо просматривался граффити — несколько иероглифов, выцарапанных на металле и протравленных чем-то вроде ртути. Фрегат поднимался вверх и чувствовал, что из лопаток прорастают крылья — огромные перепончатые лопасти, увенчанные смертоносными остриями. Даже дыхание не сбилось, а ведь его путь лежал под самую крышу Голубиной башни, где располагалась заброшенная голубятня, когда-то давшая имя каменному сооружению, похожему на предплечье с изогнувшейся перпендикулярно кистью — она как бы держала круглое помещение с высокими стрельчатыми окнами с выбитыми стёклами. Некогда здесь разводили почтовых птиц элитной южно-сычуаньской породы, с крупными снежно-белыми грудками, глазами навыкате и небольшим кудрявым хохолком. Теперь же под высокой крышей поселились летучие мыши. Стены были увешаны паутиной, такой прочной, что впору делать из неё струны на лютне. На полу, до сих пор покрытом слоем окаменевшего голубиного помёта, летом заседали товарищи. Они пытались сделать порох на основе этого векового гуано, а в перерывах курили едкую махорку, время от времени сплёвывая вниз, на загаженный задний двор, через щерящиеся осколками стекла подслеповатые глаза окон. Марк Аврелий Фрегат Мельчор подошёл к двери, ведущей в круглую голубятню, потрогал родимое пятно на лице, насупился, расправил плечи и, взявшись за ржавую, но всё ещё прочную ручку толкнул дверь внутрь. Раздался ужасающе противный визг металлических петель, а затем спокойный голос Поедателя Гороха: — А давайте-ка пошлём товарища Володью на кухню экспроприировать немного масла и смажем наконец эти старые буржуазные петли. Чтоб можно было спокойно проводить собрания ячейки. Товарищ Володья молча ринулся к двери и столкнулся с Фрегатом. — Глядите-ка, тут у нас несчастный, отравленный капиталистическим опиумом для народа, — товарищ Володья схватил вошедшего за грудки и поволок на середину голубятни, туда, где сходились солнечные стрелы и были хорошо видны пляшущие в них пылинки. Фрегат, впрочем, не сопротивлялся, и вскоре его отпустили. Товарищи продолжали сидеть на полу в вольных позах, глубоко затягиваясь самокрутками и пуская колечки дыма, терявшиеся под высоким потолком, где среди густых теней висели вниз головой гроздья летучих мышей. — Что надо? — спросил Поедатель Гороха, гася бычок о бугорок голубиного помёта. — Я нашёл железнодорожную станцию. В подземелье. Ту самую, которую рыли китайские заключённые. — Где? — Прямо под библиотекой. В самой глубине. — Допустим, — неспешно продолжал допрос Поедатель Гороха. — И зачем ты нам об этом рассказываешь? — Думал, вам интересно. Мне Хорёк говорил про вас и ваши беседы. — До того, как ты его убил? — уточнил товарищ Тру-Мао, придвигаясь ближе к Фрегату. — Я его не убивал, — спокойно ответил Падальщик. — Допустим, не убивал, — снова заговорил Поедатель Гороха. — А от нас-то ты чего хочешь? Побазарить не с кем? Фрегат пожал плечами. — Я станцию под землёй нашёл, а дальше одному идти страшновато. Там рельсы и тоннель — и всё во мраке. — А тебе, значится, интересно? — Ну да, — просто ответил Фрегат. Поедатель Гороха быстро поднялся и тут же принялся деловито отдавать распоряжения: — Что ж, идём. Товарищ Володья, отложим пока экспроприацию. Товарищ Яра, неси фонарики, все, что есть. Проверь только, чтоб горели. — Мы прямо сейчас пойдём? — с неподдельным изумлением воскликнул Фрегат. — А чего ждать-то? Сентября? Сейчас — идеальное время: Шутихин дрыхнет на крыше. Врель уехал на базар за провизией. Повариха с ним. А больше в школе никого — только китайцы да всякий мелкий персонал, который нам не указ. — А, ну тогда пошли, — робко сказал Фрегат, в то время как сердце его ликовало и в голове звучал парадный марш.***
Фрегат вёл их спусками и гулкими переходами. Залы с покинутым оборудованием при свете тусклых китайских фонариков казались более обыденными, чем в синеватых отблесках посоха Райхгольда. Некоторые из товарищей хотели рассмотреть подробнее химическую посуду на предмет экспроприации для нужд мировой революции в целом и изготовления пороха из гуано в частности. Но, ведомая железной волей Поедателя Гороха, группа шла не останавливаясь, и на то была определённая причина: все хорошо знали, что китайские электрические фонарики не только недолговечны, но имеют свойство гаснуть с только что сменённой батарейкой. Поедатель Гороха сразу же выяснил у Фрегата, что идти около получаса и, прикинув, что на всю операцию уйдёт часа два с половиной, запретил остановки. Когда они уже приближались к подземной железнодорожной станции, Фрегат остановился и проникновенным голосом произнёс: — Я вас хочу попросить. И предупредить. Там есть одна дверь. Её ни в коем случае открывать нельзя. Это очень опасно. Смертельно. На ней даже специальная табличка висит. — Посмотрим, — коротко бросил Поедатель Гороха, и они зашагали дальше.***
— Твою ж ты мать! — присвистнул товарищ Яра, когда в тусклых электрических лучах они увидели маленькую бетонную платформу и уходящие во мрак рельсы. — Интересно, а паровоз здесь имеется? — спросил Беспалый Петерс. — Я не видел, — ответил Фрегат, но на него никто не обратил внимание. — Надо осмотреться, — сказал товарищ Яра, и все стали разбредаться по помещению, водя лучами света по неровным каменным стенам и бетонным блокам. — Не уходите далеко, — предупредил Поедатель Гороха, и тут же справа послышался голос товарища Володьи: — Глядите-ка, товарищи, что я нашёл! — Он нашёл ту дверь, про которую я говорил. Её ни за что нельзя открывать, — взмолился Фрегат, цепляясь за рукав Поедателя Гороха. Но тот грубо оттолкнул проводника и решительно зашагал к товарищу Володье. Тогда Фрегат опередил его и первым побежал к оцинкованной двери с жёлтой табличкой с криком: — Стой! Стой! Не открывай! — Ты серьёзно, малыш? — спросил товарищ Володья, водя пальцем по вытравленным на серой поверхности иероглифам. — Не открывать дверь, на которой написано: «Здесь секрет Бо По из Пао»? Товарищ Володья, лучший знаток китайского устного и письменного во всём Колледже Виртуозов Магии. — Я не малыш! — яростно возразил Фрегат. — Именно поэтому нельзя открывать. Он попытался удержать руки товарища Володьи и был во второй раз без всяких церемоний отшвырнут в сторону. Товарищ Володья упрямо и слишком сильно толкнул от себя оцинкованную дверь и на глазах подоспевшего Поедателя Гороха ухнул в темноту. Раздался нечеловеческий вопль, а затем — звуки ударяющегося о камень тела и страшный треск разбивающихся костей. — Ша! — страшным голосом взревел Поедатель Гороха, и товарищи, ринувшиеся к месту происшествия застыли поблизости. — Никому не подходить. — Я же предупреждал! — воскликнул лежащий на бетонном полу Фрегат. — Я же просил! По его щекам пролегли дорожки слёз, но никто даже и не заподозрил, что плакал Фрегат от счастья. Поедатель Гороха осторожно приблизился к дверному проёму и посветил вниз. — Там пропасть метров десять. Каменный колодец. Ты знал? — обратился он к Фрегату. Тот энергично помотал головой: — Нет, я к этой двери близко подходить боялся. Там же знак радиационной опасности. — Знак радиационной опасности по-другому выглядит, — веско возразил Тру-Мао, зловеще поблёскивая в темноте белками глаз. -Это китайский знак. Молния. Китайцыне признают международные обозначения, — сказал Фрегат. — Да, верно, нам АЖ на химии об этом говорил, — подтвердил товарищ Яра. — Это несчастный случай, — мрачно произнёс Поедатель Гороха. — Товарищ Володья погиб за правое дело пролетариата, раскрывая тайны, важные для нашей общей борьбы с мировым империализмом. Мы все должны молчать об этом. — А ты, — обратился он к Падальщику, — если разболтаешь кому — мы тебе язык отрежем. Именем революции. — Именем революции, — эхом откликнулись остальные товарищи. — Я ничего. Я могила! — горячо заверил Фрегат. Поедатель Гороха коротко кивнул. — После такого надо затянуться, — сказал после паузы Беспалый Петерс. — Есть у кого махорка, товарищи? Самокрутка нашлась у товарища Яры, и, пока все молча и печально затягивались по кругу, Фрегат потихоньку подполз ко всё ещё открытой двери и глянул в проём. Своего фонарика у него не было, но вдруг глубоко внизу вспыхнул свет чудом не разбившегося налобного фонарика, послышался стон и тихий голос товарища Володьи воспарил над его изломанным телом. «Кровь. Сколько крови», — донеслось до Фрегата, и тут же тусклый луч на дне пропасти погас навсегда. «Крови сколько надо», — подумал Фрегат и тут же услышал: — Ты бы отошёл, парень, — товарищ Баян помог ему подняться, поддерживая сильными чёрными руками. — Будешь? Он протянул Фрегату дымящуюся самокрутку. Тот сначала хотел отказаться, но всё же взял папиросу и неуклюжими движениями начинающего курильщика втянул в себя едкий дым. Гортань и лёгкие обожгло, Фрегат закашлялся, согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку на каменную стену. Кто-то стучал его по спине, кто-то хлопал по плечам. Краешком глаза Фрегат заметил, что оцинкованную дверь с жёлтой табличкой плотно прикрыли. — Пора двигать обратно, товарищи, — сказал Поедатель Гороха. — Ты как, пацан, сможешь идти? Фрегат кивнул, и они двинулись назад, на поверхность. По мере их шествия один за другим гасли фонарики и под конец остался только один, но и тот был на последнем издыхании. Вот и он мигнул несколько раз и потух, и уже ничто не могло заставить его работать. Но до выхода было уже недалеко — Фрегат знал это и мог свободно вывести группу наощупь. Держа друг руга за подолы рубах, они шли вперёд и вверх в полной темноте, которая обязывала также и молчать. Тьма и тишина рождала чувство покоя и мысль, что всё правильно, всё идёт своим путём и ничего не имеет значения.Новый год
Тьма и тишина рождала чувство покоя и мысль, что всё правильно, всё идёт своим путём и ничего не имеет значения. Павел лежал в могиле, сооружённой шестиклассниками из нескольких парт, досок и чёрной материи, взятой из театрального реквизита, и наслаждался отдыхом и неподвижностью, как может наслаждаться только учитель в преддверии новогодних каникул. Нет, сперва он, конечно, воздал должное стараниям ребят, превративших в последний учебный день свои кабинеты в разные тематические площадки. Поучаствовал в викторине на первом этаже, попел песни с Грицом, сыграл в средневековую мафию, посмеялся советским мотивирующим плакатам, призывающим требовать всюду сосиски, не плевать на пол в чуме, осторожно проходить между буферами и не стоять под зюзгой. А напоследок пришёл к шестакам, устроившим в своём классе Хогвартс. Здесь снова была викторина, а также полёт на метле, битва с дементорами, сделанными из воздушных шариков, непременные конфеты «Берти Боттс», а под конец явился Ваня Генералов с вопросом: «Хочешь полежать в могиле?» Павел согласился не раздумывая, и это вызвало у шестиклашек бурю восторга. Его с превеликой заботой разместили в мрачноватом прямоугольном сооружении и обещали разбудить, если он вдруг заснёт. Сперва Павла действительно клонило в сон, но затем пришли мысли, и он просто отдался их течению, не обращая внимания на праздничную суматоху. Он думал о людях, собранных Грицом в его команду, вращающихся вокруг него, как планеты вокруг своего солнца. Люди приходили из числа выпускников и из HeadHanterа, через знакомых и через грицовскую геокомпанию. Яркие люди с запоминающимися именами, родившимися здесь же, в Е-профиле. Редко кого звали по имени-отчеству. Учитель Павел перебирал имена и представлял себе лица. Екатерина Ивановна Сосновикова, которую с лёгкой руки какого-то шестиклассника звали Катя со слониками. Настя Фаронова-Фараонова. Ваня Масленников, прозванный Чайкой за любовь к Ричарду Баху. Лёха ОК, потому что Околотков, ученик Грица, ещё по прежней школе. Юрник, или ЮН, самый старший из препов, физик, которому ученики постоянно писали на доске: «ЮН, вы не правы!» АЖ — Александр Жигулёв (создатель ажешек — специальных патронов для игры «Солдатики»), не путать с Алексеем Жедём, потому что он Алекс. Царь, закончивший 179-ю и теперь преподававший историю, судивший перестрелку на зимоле, заказывавший лучшую пиццу на педсовет и неизменно игравший визиря в «Караване». Король, буквально Слава Король, фамилия такая. Говорун, он же Саша Разумов, тоже из ешек. Алексей Лунёв, выпускник 179-й, ещё в школьные годы получивший прозвище Лунь; дети настолько привыкли к этому, что даже в презентациях писали: «Руководитель проекта Лунь». Лена, владыка кучи, так её стали называть после поездки по бывшей Югославии, на одном из тамошних языков это значит «хозяйка дома». Ася, Коля, Гена, Таня, Маша, Соня, Паша. Азамата так и называли, но он сам любил играть словами: «А за мат ответишь». Или: «Вот послушай, Паш, мы в классе решили поменять всем имена и фамилии. Если начинается с гласной — просто прибавляем М в начале. А согласную меняем на М. Я теперь Мазамат Мряев. Есть у нас Маша Мотик, Миша Мистик, Мастя Морошина. А Вера стала Мера». Павел подумал о Вере Александровой. Она сильно изменилась за последние полгода. Стала взрослее, свободнее. Больше не носила толстовки с «Последним испытанием» — остался только Дэвид Линч. Всё чаще Павел ловил себя на мысли о том, что их встречи превратились из консультаций в беседы коллег. — Помнишь, Вера, ты хотела прояснить насчёт фрегата? — спросил он недавно. — Помню, но пока не знаю, куда это вставить, да и стоит ли это делать вообще. — А в чём суть? — А в том, что фрегат — сильная, ловкая и подлая птица, которая живёт тем, что отбирает рыбу у других птиц, простачков, которые трудятся, чтобы её поймать. А фрегат, такой красавчик, просто парит в вышине и высматривает, кого можно ограбить. Воплощённое чувство превосходства над всеми. — Ого, сильно. — Поэтому трудно сообразить, где уместно об этом рассказать, чтобы не было слишком прямолинейно. — Может, как притчу вставить? — Была такая мысль, — подхватила Вера.***
Вера-Мера. Она быстро взрослела, как будто заранее врывалась в тот мир, где в Е-профиле жили старшеклассники: прошедшие все игры, пакеты, зимоли, лагеря шестого, седьмого и восьмого классов, они становились помощниками препов, мастерами, коллегами. Павел задумался о том, подтверждала ли история Веры, мятежной Веры и в то же время Веры-Меры, лестницу странников или теорию каменщиков, о которой говорил вчера Гриц на заседании педклуба. Вчера Павел многому удивлялся: Гриц открылся ему не как шумный, резкий, неугомонный холерик, бушующий на разборах и педсоветах, и не как хитроумный стратег, планирующий каждый этап успешной игры, а как провидец, заглядывающий в будущее и пытающийся волевым усилием изменить его. — Мы ставим перед собой задачу, которая доныне была не по силам ни одному из выдающихся педагогов, — сказал Гриц. — Все альтернативные педагогические системы не пережили своих создателей. К сожалению, и Тубельский, и Эльконин не смогли ничего изменить в этом. С их смертью всё прекратилось. Я уже не говорю о Макаренко и Сухомлинском. О ШКИДе. О коммунарах. Как же это преодолеть? Только созданием команды. Ну, и архива, конечно. Все игры, пакеты, вводные, разборы — всё нужно превратить в оптимальные для понимания и использования тексты, благо, в наше время это сделать более-менее просто. — Давайте о команде, — продолжил Гриц. — Архиважно, чтобы в школе работали разные люди — разного возраста и увлечений, мужчины, женщины, толстые и тонкие, спортивные и не очень, физики и лирики. Дети должны видеть, что мир состоит из разных людей. Далее, учитель не должен превращаться в училку. Очень важен постоянный личностный рост: нужно быть успешным в какой-то иной области, помимо школы. Это снимает главное учительское противоречие: детей должны учить успешные люди, но успешные люди не идут в школу. Отсюда вывод: типичный учитель — типичный неудачник. Дети отлично всё это считывают. Поэтому мы в Е-профиле поощряем дополнительные преповские занятия, не связанные с педагогикой. Успешность в другой сфере даёт уверенность в себе и педагогический рост. При условии соблюдения теории каменщиков. — Теория каменщиков, — Гриц достал маркеры и подошёл к доске, чтобы сопроводить рассказ схемами. — Каменщик обрабатывает камень и тем живёт. Первый год он работает в ведро: делает очень много, постоянно трудится, шлифует мастерство. Но продаёт мало, и большая часть его трудов идёт на выброс. Здесь главное не опускать руки и продолжать методично вкладываться в дело, понимая, что желанный результат придёт далеко не сразу. На второй год каменщик становится мастером. У него появляется клиентура, которая знает и выбирает именно его, так как у него уже есть имя и репутация. Можно работать меньше, а брать больше. Но всё ещё надо серьёзно вкалывать, чтобы прокормить себя и отложить что-то на будущее. На третий год мастер превращается в творца. У него есть постоянный стабильный доход и имя, он уверен в себе и трудится ради своего удовольствия, сам выбирая, что он будет делать. Каменщик творит, когда приходит вдохновение. Он возглавляет свой бизнес, и у него есть работающая на него команда. Теория каменщиков применима в разных сферах, и в педагогике тоже. Именно поэтому мы в нашей системе даём новому препу три года на адаптацию. Через три года он должен создать свою программу в рамках системы или уйти. — А что такое лестница странников и как она связана с теорией каменщиков? — спросил Павел. — Сейчас объясню, — Гриц снова ринулся к доске, энергично стирая приспособленной для этого дела шапкой прежние заметки. — Возвращаясь к личностному росту. Новый преп на стадии «в ведро» просто очень много пашет, чтобы вникнуть в систему. Затем он переходит на стадию мастера, и у него появляется свободное время для размышлений и дополнительной деятельности. На исходе третьего года, когда преп превращается в творца, его активность по вхождению в систему идёт на убыль, многие процессы происходят на автомате. И вот тут-то должно пойти в рост нечто новое, не связанное со школой. Алекс поступил в аспирантуру. Азамат вложился в танцы. Ты, Паша, по моим наблюдениям, должен начать писать книгу. Суть лестницы странников вот в чём: чтобы был постоянный личностный рост, чтобы лестница шла только вверх, спад активности в одной сфере должен сопровождаться подъёмом в другой — и так всю жизнь, — Гриц указал на пересекающиеся синусоиды и на хитроумную ступенчатую схему, которую препы старательно зарисовывали в свои блокноты или просто фотографировали.***
Итак, Вера. Шла ли она лестницей странников, прощаясь с трёхлетней системой средней школы в Е-профиле и одновременно раскручивая новую сферу деятельности как молодой автор и композитор? Слишком быстро? Но ведь и Гриц заметил вчера на педклубе, что современные дети взрослеют намного раньше прежних поколений, а потому сложившиеся возрастные схемы надо пересматривать. А как же теория каменщиков? Один роман за полгода — это явно мало для стадии «в ведро». Но тот же Гриц сказал, что будет рассматривать разные педагогические и психологические теории. Потому что нельзя всех уложить в одну схему: там, где не срабатывает одна теория, сработает другая. Ведь главное — не загнать всех в единые рамки, а помочь взрослеть, исходя из особенностей каждого отдельно взятого человека, ведь недаром мы всех наших учеников знаем по имени и в лицо. Павел уже понимал, принимал, что лестница странников работает всегда, а теория каменщиков — в большинстве случаев. Но есть и другие теории. Лукьяненко, например. То есть теория Грица на основе философии произведений Лукьяненко. Гриц выделил разные типы личностей. И среди них маги: те, которые творят собственный мир по своим законам. Может, Вера — маг?***
— Ничёси! Пашка, ты здесь? — Таня, учитель биологии, откинула чёрный полог и, смеясь, вглядывалась в помятую физиономию учителя Павла. — Заснул что ли? Ваня-охранник уже десять раз поднимался, изнылся весь: девять вечера, дети должны пробиться домой. Так что мы ребят отпустили, решили сами здесь доубираться. Павел вскочил на ноги, отряхнулся и ринулся на помощь остальным препам: разбирать могилу, подбирать с пола сдувшиеся трупы дементоров, вытирать липкие пятна пепси-колы. В мучительской Маша и Соня, весело переговариваясь, мыли и складывали на стол посуду. С лестницы доносилось какое-то треньканье: Игорь Маркелов, примостившись у самой решётки, загораживающей подъём на чердак, пел что-то самому себе удивительно нежным голосом. Длинные тонкие пальцы бегали по струнам, тихо тренькала и поскрипывала рассохшейся декой гитара.