Ступая в темноте...

      Поездка к Шуваловым состоялась. Хотя для этого Лене, как она и предсказывала, пришлось несколько дней позаниматься уговорами. Макс ни в какую не хотел ехать. Не хотел создавать лишних трудностей Жене с Эдиком своим положением, да и показываться в таком состоянии не очень хотел. Но женщина сумела найти правильные слова, а позвонивший лично Эдуард поддержал её и слушать ничего не захотел про «неудобно».       На деле всё оказалось не так страшно. Экскурсия по дому и участку просто заняла чуть больше времени, чтобы Макс мог немного освоиться на незнакомой территории. Ну и, конечно, с ним кто-то находился всегда поблизости.       Глеб был в восторге. И от перспективы пару дней кряду бегать на свежем воздухе, и от перспективы поплескаться в бассейне, и от кучи детских развлекалочек, которые ему показали по прибытии. Маленькую относительно себя Аришу он тут же взял под свое покровительство, и хоть девочка ещё не столь умело разговаривала, но понимали они друг друга отлично и явно подружились. — Да, Эдик, сына я не увезу, — констатировала с улыбкой Лена, наблюдая, как ребёнок прибывает в восторге от небольшой детской площадки на участке, — подсуропил ты мне, — она в шутку пихнула мужчину локтем. — Для чего ещё нужно детство, Лен.       После экскурсии коллектив разделился: мужчины устроились за разговорами на веранде, дамы сначала гуляли по участку — Женя рассказала подруге про редкие виды цветов, которые она выращивает — а после устроились на садовых качелях, с которых был хороший обзор на ту самую детскую площадку, которую оккупировали Глеб с Аришей. Мухтар им помогал, но больше тем, что приносил мячик или находил потерянные игрушки. — Макс, прости, что мы с Женей тоже так пропали… — Эдик гонял в бокале какой-то прохладительный напиток, — нехорошо получилось. — Не бери в голову, — Жаров постарался повернуться в ту сторону, откуда слышал голос мужчины, — на самом деле не думаю, что я бы вас не послал, позвони вы. Я ребят не переваривал рядом, сколько раз на Лену срывался — лучше не вспоминать. — Друзья для того и нужны, чтобы проявлять понимание и настойчивость и в определенных ситуациях. А Лена такого тем более не боится. — Опыт, понимаю. — Не только в опыте дело. Не сравнивай свою ситуацию с тем, что было у Артёма. Вы сами по себе с ним разные. А Лена кинулась бы помогать в любом случае, даже если бы этого опыта с Артёмом не было бы. Характер. — Оно и видно. Знаешь, я ведь только к ней смог прислушаться, к её словам про то, что в гибели Васи нет моей вины. А у неё терпения хватало раз за разом это объяснять. — Потому что она твердо знала, что права. Как и я это знаю, и Женя, и друзья твои. — Что-то не особо я Лёху с Жанной слушал… — Они были включены в ситуацию. Тут как раз и должны были мы как-то помочь с Женей. — Перестань, Эдик. Слишком много всего совпало в тот момент. Сейчас уже вообще я за Лену волноваться начал. Она…как сама не своя. — Вот и хорошо, что вы к нам выбрались, обоим смена обстановки нужна. Глеб тоже счастлив, я гляжу. А Лена…минутку, — и тут Эдуард резко замолчал. Как будто что-то вспомнив, схватился за телефон. — Ну, конечно… — Эд? — Вот, Макс, и ответ на твой вопрос. Через неделю была бы годовщина свадьбы. У меня напоминалка в телефоне, все не упомнишь. — Какой же я идиот…всё из головы напрочь повылетало. — Говорю, хорошо, что вы приехали.       На этой ноте к Эдуарду со звонким «Папочка!» подбежала Аришка и начала взахлеб тараторить про последнюю игру, в которую они сейчас играли с Глебом. Правда, мальчик иногда помогал, поскольку не везде девочке хватало слов. В процессе всего этого девочка оказалась у отца на коленях, мальчик же сначала просто сел рядом с Жаровым, чуть прислонившись к его плечу, а вскоре Макс с улыбкой устроил парня у себя на коленях, потрепав по макушке. Глеб не возражал: если мама этому дяде верит, то и он будет. Расслабившись после активной игры на свежем воздухе, оба ребёнка вскоре уснули у мужчин на руках. Сие явление вызвало улыбки у обоих. — Спит, да? — с улыбкой спросил Макс, бережно держа парня, прислонившегося к его груди. — Ага, беспробудным сном. Моя тоже. Надо, наверно, пойти в детской их уложить и дам наших окликнуть. — Может, пусть пока на воздухе поспят? Тепло на улице, солнышко, мне не тяжело, а им полезно. Просто будем чуть тише разговаривать.       Эдик с этим согласился, диалог мужчины продолжили вполголоса, периодами слегка укачивая детей.       Одновременно в голове Макса пульсировала простая мысль: на его руках, доверчиво прижавшись, спал ребёнок Лены и Артёма. Спал, во сне чуть сжимая его рубашку и посапывая. Мальчик тянулся к нему и доверял. Сам Максим ловил себя на мыслях, что за прошедшие два месяца он сильно привязался к мальчонке. Он уже не воспринимал его, как чужого ребёнка. И относился как-то иначе. Глеб стал ему важен.       Эту милую идиллию и застали идущие в сторону дома Лена с Женей. Обе переглянулись и тихо поднялись на веранду. — У вас тут давно тихий час? — Лена подошла к Максу с Глебом, поправила на сыне футболку, погладила. — Тебе не тяжело, он все-таки не карапуз? — Да пустяки, Лен. А тихий час уже минут сорок. — Давайте уложим детей в детской, у Аришки двухъярусная кровать с бортиками. Уже можно ужином заниматься по-тихоньку, шестой час, пока все приготовим ещё.       Максим с Эдиком согласились. Лена аккуратно забрала сына, Женя дочь, вместе женщины пошли в детскую, а мужчины направились в сторону кухни. — Я в шоке, — прошептала Лена, когда они с Женей уложили детей и направились к выходу из комнаты, — Глеб раньше категорически не засыпал ни у кого на руках кроме меня или Тёмы. Тут у Макса вырубился. — Набегался на воздухе, — улыбнулась Женя, — и Максу, видимо, доверяет. У них как отношения? — Хорошие. Я боялась за ревность на самом деле, но этого вообще нет. — Ревность? С чего бы? — Я же с Максимом много времени провожу, а он ему поначалу был чужим дядей, с которым пойди пойми, почему мама так возится.       За разговорами Лена и Женя пришли к мужчинам, которые занимались мясом к шашлыку. С маринованным мясом Максим и Эдик переместились к мангалу, Женя с Леной остались в доме, занимаясь нарезкой салата, закуски и варкой картошки на гарнир. Царила непринужденная дружеская атмосфера. Стол накрыли в уютной беседке на свежем воздухе. Глеб с Аришей проснулись незадолго до того, как мамы сами пошли бы их будить к ужину.       За ужином легкая беседа, детский смех, шутки. Естественно, долго сидеть на одном месте детвора — тем более, до этого поспавшая — не смогла, поэтому, наевшись, убежала на площадку. А через какое-то время Эдуард с хитрой улыбкой вынес Лене гитару. — Вот опять ты меня на таёжно-комариную романтику разводишь?! — Ленка, ну грех не сыграть, теплый вечер, душевная компания, только гитары не хватает. — Шувалов, вот сам и играй! — Ты же знаешь, мне медведь на ухо наступил!       Эдик все-таки настоял, женщина взяла в руки гитару, ловким движением пальцев перебрала струны, перебирая в голове, что сыграть. Наконец, из-под пальцев полилась мелодия, за столом наступило молчание в ожидании песни. Лена запела негромко, чуть прикрыв глаза. Весь город утонул в дожде, Нас от него спасает зонт. Ты пригласишь меня в кафе И поцелуешь нежно. Сухое красное вино И поцелуи вместо слов. Пусть это больно и смешно, Но остальное все равно…       Она пела, а в голове Максима всплыл тот их диалог, когда она сказала, что все её песни написаны на эмоциях и моментах. Все песни посвящены определенному этапу в жизни или событию. Слушая этот куплет, Макс догадывался, о каком событии рассказывает он. Однако следующий куплет заставил ощутить совсем другие эмоции. Ночь эта выпита до дна, Туман качает фонари. Я в этом городе одна, Не позвонишь ты завтра. А за окном темным темно… Одно молчанье вместо слов, И черно-белое кино о том, Что все уже прошло…       И снова догадки в голове, причем, скорее всего верные. Растолковать иначе не получается. В груди щемящее чувство: эти строки откликнулись и в нём. Воспоминания — черно-белое кино. Они всегда будут у каждого из них. Воспоминания о тех годах, когда рядом были любимые люди. О годах, которые уже прошли, о людях, которых уже не вернуть. Которые не позвонят и которым не позвонить. Молчание вместо слов. Лена действительно ничего не говорила о своих переживаниях и о том, что скоро значимый для неё день, который теперь приносит не самые лучшие эмоции.       Дальше были более жизнеутверждающие песни, в том числе одну из них Лена спела дуэтом с Глебом, потому как на данную песню её вдохновило его рождение. Солнце яркое вокруг! Ты мой самый лучший друг! Люди милые, будьте мирными! Так от солнечных лучей и от солнечных людей Мир становится светлей, но мы — добрей!       Впрочем, дуэт был очень условным: мальчик, никогда не певший для кого-то кроме мамы, смущался и то и дело прятался за маму, хотя присутствующие его очень поддерживали.       Именно за тем дружеским столом, хорошей музыкой и какой-то особенной, очень доброй атмосферой что-то давно забытое, затертое количеством прошедших лет и пережитых событий откликнулось в обоих. Откликнулось и стало вновь оживать.       Она смотрела на него и не могла понять своих чувств. Лишь ловила себя на странном желании: ощущать, как его руки обнимают её. Хотелось сесть с ним рядом, положить голову ему на плечо и так продолжать общение с друзьями. Но Лена не была уверена, что Макс это правильно воспримет. Она вообще не была уверена в уместности такого проявления своих ощущений.       Ему же захотелось встать позади неё, обнять за плечи, дать ощущение защиты и спокойствия. Это было неожиданно. После смерти Василисы Макс был уверен, что больше у него такого желания не возникнет в отношении какой-либо женщины. Он понимал, что просто будет искать в других погибшую любимую, но также понимал абсурдность этих попыток. Ведь все они — не Василиса. Они в любом случае не смогут дать ему того, что давала она. Зачем тогда? Но Лена не была другой в обычном понимании этого слова. В ней не хотелось никого искать. Она была ему дорога такой, какая есть. И такой давала ему то многое, чего не хватало.       Сон к Лене не шел. Даже несмотря на свежий воздух и расслабленное состояние. Она вышла из комнаты, заглянула в детскую, убедившись, что дети сладко спят. Глеб ни в какую не захотел ложиться с мамой в одной комнате: днём ему очень понравилось на верхнем ярусе кровати. Аришку же на него пока не пускали: для таких вертикальных лестниц она все-таки ещё была маловата. Возвращаясь обратно к себе, женщина увидела полоску света из комнаты Макса. Пару минут поколебавшись, решила заглянуть. Постучалась. — Да, — донеслось из комнаты. — Тоже не спишь? — Лена открыла дверь, зашла. Макс сидел на постели, прислонившись к бортику. — Да. У меня бывает такое. Ты чего полуночничаешь? — У меня тоже бывает, — усмехнулась женщина, аккуратно присев рядом.       Какое-то время они провели в тишине, но она не тяготила. Их руки соприкоснулись друг с другом. Это для них уже было чем-то естественным: если они были вдвоем, они держались за руки. По началу Лена это делала для удобства Макса, но со временем поняла, что ей самой важно держать его за руку. И чувствовать, что он держит её.       Она не поняла, как это произошло, не отследила за собой. Но в какой-то момент поняла: её голова лежала у Макса на груди, а он одной рукой прижимал её к себе за талию. — Лен. С тобой что-то происходит и даже не отпирайся. Два месяца назад ты требовала, чтобы я разговаривал с тобой. Почему сейчас ты сама не можешь этому же последовать?       Его тихий, но твердый голос нарушил тишину. Все-таки надо поговорить. — Я привыкла за этот год с лишним быть сильной и справляться сама.       Она отвечает шепотом. Не пробует отпираться. Он не поверит отговоркам. Да и, что скрывать, ей сейчас тоже нужно его плечо. — И всё-таки постарайся рассказать.       Несколько вдохов и выдохов. Она рассказывает. Выговаривается. Обо всём. Что ей не хватает мужа. Что Глеб скучает по папе, на которого становится всё больше похожим. Что почему-то именно сейчас стала остро ощущать эту потерю. И многое другое говорит ему. А он лишь крепче прижимает её к себе, гладит по плечу.       Они разговаривают долго. Оба чувствуют, как что-то колючее и больное перестает быть таковым. Чувствуют, как друг с другом им хорошо. Словно после этого разговора они стали ещё ближе.       В какой-то момент Лена совсем себя отпускает и содрогается в беззвучных всхлипах. Жаров вздрагивает, на автомате крепче обнимает её. Она выплакивает свою боль ему в грудь, а Макс понимает: он не хочет, чтобы она продолжала справляться со всем сама. Понимает, что её слезы сейчас обжигают его. Её боль — ему. Он целует её в макушку, гладит по спине и плечам. — Глупая ты. Мне о чем говорила, а сама на эти же грабли под названием «всё в себе».       В середине разговора Макс прикрыл глаза, для него все было одно и то же: открыты они, закрыты. Так и так темнота. Но когда он машинально открыл глаза в этот раз, по ним резанул свет, заставив его вздрогнуть. — Ай, черт! — он поднес одну руку к лицу, зажмурился. — Макс? — Лена подняла на него взгляд. — Макс, тебе плохо?! Голова болит? — Свет…яркий…черт, — его глаза начали слезиться, а Лена не верила в происходящее. Слишком оно было желанным. — Подожди, я сейчас, — она выключила свет, приоткрыла шторы на окнах — за окном уже светало, короткие летние ночи — взяла с тумбочки салфетку, вернулась обратно к мужчине, вложила ему в ладонь салфетку, — попробуй убрать ладонь от лица, я выключила свет.       Максим медленно убрал ладонь, промокнул глаза от скопившейся влаги. Открывать было страшно. Страшно было, что он снов ничего не увидит. Страшно поверить в то, что зрение возвращается. — Открой глаза, не бойся, я здесь. Открой. Скажи мне, что ты видишь.       Он медленно открыл глаза. Уже было не так ярко. Напротив — окно и утренний свет. Около окна очертания шкафа, стены. Без деталей, но уже лучше, чем кромешная темнота. Чем темнее, тем хуже видно. Он рассказывает Лене. Она улыбается и, встав на колени, обнимает его за шею, прижимая к себе. — Макс…ты снова стал чувствителен к свету. Ты побеждаешь, слышишь?! У тебя получается! — Ленка… — мужчина обхватил её руками за талию, — черт, Ленка… — слов не хватает. Хватает только сил обнимать её. — Это всё ты. Я бы без тебя не смог.       Лена молчит и продолжает обнимать его. У них получается. Если вернулась светочувствительность, значит, они идут в правильном направлении. Врачи были правы. Нужна обычная жизнь, нужны эмоции и впечатления. — Я так рада, что ты возвращаешься… — наконец, произносит она. Хотелось добавить «ты был мне так нужен», но она сдерживается, не уверенная, что сейчас стоит это говорить. — Встань к окну. Я хочу хоть так тебя увидеть.       Она отпускает его, встает, отходит к окну, становясь под его утреннее освещение. — Смотри.       Он поднимает взгляд от кровати. Видит её фигуру, различает очертания. — Ты как будто в дымке, но я вижу силуэт.       Макс аккуратно поднимается с постели, делает первые шаги, видя, куда идет. Это так здорово все-таки, когда идешь не как слепой котенок в темноте. Он подходит к ней. Снова обнимает. После она помогает ему дойти обратно до кровати и желает спокойной ночи со смехом: на дворе-то уже раннее утро. Ну и пусть. Зато эта ночь стала для них новой точкой отсчета. Она возвращается к себе, ныряет под одеяло. В эту ночь ни ему, ни ей не снятся кошмары.