Nevermore

Мори улыбается, слыша очередную гневную тираду от Накахары. Видимо, этот мальчишка и впрямь никак не смирится с тем, что ему не обязательно убивать всех, то ли просто не пониме осознает этого. Всё летит к чертям. Осаму держал его в ежовых рукавицах, а сейчас обозлившийся на мир ребёнок пытается отыграться за причинённую боль. Бедный ребёнок. Чуя просит курс успокоительного, говоря о том, что пытался быть с ним относительно ласковым, но это создание понимает лишь язык боли. Мысленно Огай лишь усмехается, удивляясь тому, насколько основательно его протеже разрушил чужую психику. В обезумевших глазах сверкает отнюдь не ярость, лишь обида. — Сегодня я разберусь с ним сам, Чуя-кун. Ты ещё слишком молод для успокоительных, ты можешь успокоить нервы, но посадить свои почки. Отдохни и позови его ко мне. Быть может, его слова возымеют хоть какой-то эффект на него. Чуя кланяется и выходит. Огаю остаётся лишь ждать. Недавно в его руки попало несколько плёнок с камер видео наблюдений, установленных в офисе. Так что, можно сказать, что он удивлён тому, что Рюноске вообще сейчас в состоянии разговаривать и при этом ещё и язвить. В этот раз не получится. Он же прекрасно знает последствия своей вольности. Когда Рюноске приходит, Огай его зовёт сразу к себе. Без слов, только жестом. Акутагава всё прекрасно понимает, а потому выполняет немой приказ, подходя вплотную к креслу босса. Ему до безумия страшно. Он наслышан о медицинских навыках Мори-сана и подопытным мясом ему быть совсем не хочется. — Сделай то, что умеешь лучше других. Встань передо мной на колени. — а потом довольно улыбается разворачивая кресло в бок и мысленно прося Элис запереть дверь и раствориться, ей тоже не место на этом зрелище. — Всё же, Осаму и правда перегнул палку в твоём воспитании, так ещё и оставил нам не верного пса, а бешенную псину. Таких обычно отстреливают, если ты знаешь... — а потом берёт того за подбородок, как только Рюноске окажется на коленях. Нет, увы, сила уже бесполезна. Он же знает что на мальчишеском теле нет живого места. А потому мягко проводит по чужим волосам, расстёгивая ширинку своих брюк. — Но он учил тебя быть ласковым... Разве нет? — оттягивает резинку белья, хитро прищуривая глаза. — Я думаю, что этого будет достаточно для того, чтобы донести тебе о том, что не стоит высыпать свою агрессию на окружающих. А потом волосы на затылке прихватывают, притягивая ближе к себе. Рюноске распахивает глаза, а потом сам льнёт к чужому члену. Это просто наказание, чем послушнее будешь, тем быстрее всё это закончится. Он невесомо целует головку, расположив руки на коленях босса. Так стыдно... Хорошо, что дверь заперта. Хватка слабеет, но руку никто не убирает, заставляя Акутагаву уткнуться губами в возбуждённую плоть. И ему ничего не остаётся кроме того, как осторожно, словно боясь за свои действия, облизать ту, медленно вбирая в рот и обильно смачивая чужой член слюной. Он боится, что начальник захочет продолжения. А потому просто делает всё так как должен, тщательно проводит языком по выступившим венкам, а потом начинает отстраняться. Чтобы потом взять глубже. Волосы отпускают, но давление на затылок никуда не исчезает. По сути, его просто трахают в рот, как и обычно. Чужая головка больно бьёт по нёбу, заставляя зажмуриться и просто подчиняться движениям Огая. Потом он резко откроет глаза, когда орган начнёт бить по гландам и проникать глубже. Он задыхается, и Мори это видит. И он бы не останавливался, если бы не чувствовал напряжения в низу живота. — Хороший мальчик. Горло обжигает горькая и вязкая жидкость. Рюноске отстраняется, смотря на начальника, что застегнув брюки, смотрел на него, словно ничего не было. Сглатывает чужую сперму, ожидая хоть какой-то реакции. — В следующий раз я сдам тебя на неделю в бордель. Свободен. Хотя... Нет, это будет твоей мерой наказания для третьего раза. Не забудь сдать мне отчёт по последнему заданию.