~~~~~
. В месте, где всякая жизнь так или иначе угасает, одна все-таки продержалась. Вопреки обстоятельствам и страху. От самовнушения ли, от радости или же взаправду стало теплеть в его руках тело Аяки, Тома решить не мог. Зато мог с уверенностью сказать: счастью его предела не было, когда дорогая сердцу подруга подала признаки жизни. — Архонты… — на грани слез тихо сказал Тома, крепче обнимая Аяку. — Тома?.. — едва слышно произнесла она, заставив парня моментально напрячься: он вспомнил. Вспомнил, что несколько мгновений назад озвучил «итог» своих многолетних терзаний. И заодно мысленно признался сам себе: сейчас его захватил азарт. Теперь, когда Аяка жива, предыдущего желания «лишь бы очнулась, а дальше пусть будет, как будет» уже было недостаточно для него. Хотелось, чтобы она услышала его признание и не отвергла чувства, прошедшие сквозь года мирной дымки и месяца пожара гражданской войны. — Я… не кх-кх, — закашлялась Аяка, чем вызвала скромное разочарование бывшего управляющего. Он не был разочарован Камисато — скорее собой. «Она не слышала.» — Не мучай себя. Я вытащу нас, и ты расскажешь все, что захочешь, когда тебя подлечат, — с нежностью пообещал Тома и взял ее руки в свои, отогревая. Она лишь слабо кивнула и вздохнула. Физическая боль никуда не исчезала. Тома ощущал воздействие Электро глубоко внутри себя, и ему лишь оставалось гадать, насколько плохо приходилось в этот момент Аяке, которая героически терпела враждебный элемент и не издавала ни единого болезненного стона. Благодаря сказочно удачному стечению обстоятельств помощь подоспела очень скоро: через несколько минут после того, как Аяка пришла в себя, около небольшого клочка суши остановилась лодка Люмин, возвращавшейся с очередного задания генерала. А спустя еще минуту не без ссадин до этого же места добралась Ёимия. Как именно ей это удалось, мастерица фейерверков не уточнила — лишь задумчиво почесала затылок и ринулась помогать.***
До больничного крыла лагеря он нёс ее на руках: и как только сил ему хватало, подумалось ей. Однако больше никакие размышления не умещались в голове: Аяка слишком устала. Оказавшись в палатке на мягкой постели (именно такой показалась ей кровать после всего пережитого), Камисато с нескрываемой радостью прикрыла глаза и вдохнула воздух, пропитанный морской солью, лекарствами и той самой уютной пылью, что обычно присутствовала в спальных мешках. — Я… больше не отойду от тебя, как сильно бы ты ни злилась, — твердо сказал Тома и сел на корточки рядом с постелью Аяки. Вошедшая в палату Кокоми была явно не согласна: — Отойти все-таки придется. Я буду лечить ее и укладывать лечиться тебя. Кокоми, прошедшая сквозь события гражданской войны во множестве ролей — врач, командующая, боец — тоже приобрела твердость в голосе. Твердость, что закрывала собой любое оставшееся желание быть с ранеными помягче. Или, может, Томе лишь показалось. Даже оказавшись почти насильно уложенным в свою койку, владелец Пиро Глаза Бога не переставал смотреть на госпожу Камисато; казалось, старался не моргать лишний раз: вдруг она исчезнет? Вдруг наступившее спустя столько страданий спокойствие ускользнёт прямо из-под пальцев? Эти размышления были грубо перебиты зрелищем, что довелось ему увидеть. Кокоми аккуратно расстегнула рукав потрепанной рубашки Аяки… Множество кровоподтёков и темнеющих синяков уродовали фарфоровую кожу девушки. Тома, рассматривая «результаты» разлуки с Камисато, не испытывал ничего, кроме злости — на себя и на тех, кто это сделал — и ужасного сожаления о том, что не смог предотвратить издевательства. Затем он тактично отвернулся, чтобы Аяка сняла рубашку полностью и позволила Кокоми обработать весь этот кошмар. Тома присел на край своей кушетки и закрыл лицо руками. В голову въелась мысль: «Надо это заканчивать». — Аяка, мне надо спросить кое-что… Ну, наверное, ты понимаешь, — замямлила Кокоми в несвойственной ей манере. Камисато вздохнула. — Представляю, о чем, — устало и с деланным безразличием ответила обладательница Крио. — Мы можем это обсудить при Томе или ему выйти? — спросила Кокоми, скрестив руки и присев рядом с Аякой. — Я… в целом не готова это обсуждать. Но если тебе нужна информация с врачебной точки зрения, то я в «безопасности», — нехотя выдавила из себя Сирасаги Химэгими. Кокоми кивнула, обработала раны Аяки, оставила что-то на прикроватном столике, дала лекарство Томе и вышла из палаты, обещая вернуться вечером для проверки состояния обоих. На сердце скребли кошки. Тома боялся начинать разговор: в глубине души он догадывался, о чем спрашивала Кокоми, но все-таки не хотел это признавать. Теперь ему хотелось только одного — схватить Аяку за руку и сбежать из этого ада. Забыть войну, долг, кланы, даже Инадзуму… «Вдохнуть бы воздух, коснувшийся ветряных астр… И пустить семена одуванчика по ветру». Неловкое молчание сопровождал разве что размеренный гул солдат в лагере. Удивительно было лишь то, что при таком большом количестве раненых Аяка и Тома были здесь одни. Хотя если задуматься, то эта «палата» была намного меньше тех, в которых им обоим довелось побывать за время нахождения в сопротивлении. А сколько они были здесь?.. Едва ли хоть кто-то вспомнит. — Я скучал, — неожиданно для самого себя выдал Тома, разрушив тишину без шанса на отступление. Аяка улыбнулась левым уголком губ и коротко вздохнула. — Слава Архонтам, что мы смогли вновь увидеться… Тома не смог усидеть на своей кровати и почти рывком очутился около Камисато, присел рядом с ней и взял ее ладонь в свои. — Я думал, что ты мертва, — едва сдерживая слезы, сказал он дрожащим голосом. — Горо знал, что тебя похитили, но сумма, которую за тебя требовали… Я только недавно понял, что он заранее сдался и не попробовал придумать хотя бы «обманку», чтобы спасти тебя. — Ожидаемо. Люди умирают каждый день. Я могла тоже, кх, — Аяка кашлянула, и Тома протянул ей стакан, оставленный Кокоми. В стакане был раствор, который нейтрализовал элемент Электро в организме. — Я никогда не заикнусь про это больше, если попросишь. И не буду давить на тебя, если не скажешь сейчас. Но все-таки не могу не спросить: что с тобой произошло в лагере бандитов? Очевидный вопрос, но слух порезал все равно. Аяка зажмурилась и сглотнула ком в горле, силясь не заплакать. Попытка была провалена: она схватилась за плечи друга и зарыдала. — Это… хуже смерти. Я не… Меня хотели… Обесчестить. Холодный пот пробежал по спине Томы. Он аккуратно приобнял Аяку, пока она всхлипывала у него на плече. Признался себе: не знал, что сказать. — Если ты меня отведешь в их лагерь… — Нет! Я туда больше ни ногой! Там… Крови больше, чем на поле боя! Там… по пояс кровоцветы растут… Слезы полились новым ручьем — Тома чувствовал это. Молчание успокаивало: он решил ничего больше не говорить.***
Спустя пару часов в палату зашла Ёимия. К тому моменту Камисато уже спала, а Тома заботливо поглаживал ее волосы. К удивлению парня, Наганохара не стала кричать с первого же шага в палатку — вместо этого тихо поинтересовалась, может ли она войти. — Да. Только постарайся не разбудить, — шепотом разрешил ей Тома и отошел от постели Аяки. — Пошли на улицу, может? Там точно нас не слышно будет, — предложила мастерица фейерверков. — Нет! — категорически ответил он. — Я не могу отойти от нее. Никогда больше… — Так ты признался? — сгорая от любопытства, спросила Ёимия. Тома помотал головой. — Да как так? У вас столько времени было! — Если б ты знала, что произошло с Аякой в плену, ты бы поняла, что мое признание ей сейчас ни к чему. — Прости за бестактность… Как здоровье? У тебя и у нее… — Мне не так сильно досталось, как ей. Я, считай, не покалеченный ничем по сравнению с Аякой… Звук, который издала Камисато при попытке перевернуться на бок, испугал обладателей Пиро элемента: они думали, что Сирасаги Химэгими проснулась. Однако вскоре убедившись, что она по-прежнему спит, они продолжили разговор. — Слышал о последних новостях? Особенно о том, откуда у простых солдат суперсилы? — Меня это очень интересовало, причем давно. Только некогда было это выяснять, сама понимаешь, — Тома посмотрел на Камисато с сожалением, инстинктивно понятным даже Ёимии. — А я кое-что выяснила. Не без помощи Горо, конечно… — Не упоминай его при мне, — с раздражением прервал ее Тома. Наганохара скрестила руки. — Я его не стараюсь оправдать, но все-таки скажу: он был занят всеобщим ухудшением здоровья солдат и тем, откуда они взяли способности. Я думаю, что не было ни дня, когда он не помнил об Аяке, все-таки бойцов с Глазом Бога у него не так много. Только основную часть его армии составляем все равно не мы. — Это не повод не пытаться сделать ничего, — нахмурился Тома. — Знаю. Но мы всю жизнь прожили вдали от Ватацуми. С Наруками не видно было, что пережили люди здесь. Его земляки — это приоритет, и они страдают. — Ладно… допустим, — обладатель Пиро вздохнул в частичном согласии с Ёимией: все-таки рассудительности у нее значительно прибавилось. — Было ожидаемо, что за большую силу наступает плата, соразмерная ей. И чем больше солдаты обращались к ней, тем хуже им становилось. Многие уже состарились и умерли от слабости. Тома мог бы сказать, что удивлен. Однако не сказал: он и вправду в стариках, расхаживающих в солдатской форме, узнавал своих боевых товарищей. И лишь из-за настигнувшей его апатии не собирался выяснять, что с ними стало. Энергии у бывшего управляющего Камисато не хватило тогда даже на то, чтобы сложить дважды два для простого вывода: постарели они из-за тех самых «суперсил». — Вы выяснили, как именно они обретают способности? — наконец поддержал диалог Тома. Ёимия кивнула. — С помощью Глаз Порчи. Именно так называются артефакты, похожие на Глаза Бога. И за использование их мощи обычные люди расплачиваются годами своей жизни. — «Обычные люди»? То есть, такие, как мы с тобой, можем использовать их без особого вреда? — он задумался. Вопрос противно прилип к мыслям: «Кому действительно предназначены Глаза Порчи?» — Паймон сомневается, — раздался внезапный голос феи, бесцеремонно подлетевшей к обладателям Пиро. Вскоре в палатку вошла и путешественница. — Потише, — строго сказал Тома, оглядываясь на мирно спящую Аяку. Паймон театрально закрыла себе рот ладошками и округлила глаза. Люмин же вовсе молчала. — Вы уже выполнили задание? — поинтересовалась Ёимия. Путешественница кивнула. — Мы выяснили, кто стоит за производством этих плохих штук! — вполголоса воскликнула Паймон. Тома подумал: «Все-таки умеет тихо разговаривать.» — Не томи тогда! — Ёимия сжала кулачки и наклонилась к фее, словно та собиралась рассказать ей мировую тайну. — Это фатуи! Паймон очень зла! Под всеобщие вздохи в духе «ожидаемо» спутница Люмин затопала ногой в воздухе. — На самом деле я хотела попросить вас присоединиться к моему отряду. Мы собираемся совершить вылазку в цех, где производят Глаза Порчи, — сказала вдруг Люмин. Ёимия сразу согласилась — Тома нахмурился. — Мне нужно ждать Кокоми. Она обещала осмотреть меня и Аяку. Так что свою кандидатуру не обещаю, — ответил парень и слегка отвернулся от всех собеседников. — Обычно тебя не нужно уговаривать. Вот так ты себя никогда не вёл, — резко озвучила Люмин, застигнув Тому врасплох. «И вправду все на лице написано,» — подумал он про себя. Паймон подлетела к путешественнице и шепнула ей на ухо нечто, что заставило Люмин округлить глаза. Ёимия приняла задумчивую позу, услышав, очевидно, о чем сказала фея. — Не хочу обнадёживать, но эта вылазка будет решающей, — продолжила говорить Люмин после недолгой паузы. — Мы все хотим это закончить, не так ли? Глупо было с этим спорить. Тома и не собирался. Он лишь хотел, чтобы все события, наконец, прошли без его прямого участия; хотелось, чтобы все решилось само, а какая-нибудь Кокоми, благодаря которой сейчас удалось потянуть время, пришла потом в палату и невзначай сказала, что сёгунат одумался, фатуи побеждены, никто больше не болеет, не воюет, и во всей Инадзуме настал нерушимый мир. Но это желание, словно мечта, было покрыто розовой дымкой детских сказок. Так не бывает. Каждого настигает реальность: либо ты действуешь, либо все катится в бездну. Тома потер переносицу, нахмурив брови. Перспектива оставить Аяку без его присмотра уже не удручала — пугала до разливающегося по венам ужаса, до ломки костей, до душевного крика. «Но не возьму же я ее с собой в тыл врага!» — боролся он с мыслями. Впрочем, Тома предпочел молчать и игнорировать любые вопросы от друзей — эта тактика его больше не смущала. В конце концов, Люмин и Паймон всегда выходят сухими из воды, а Ёимия отделывается ранами, далекими от понятия «смертельно». Не долго думая, Тома отошел от «отряда», все также не реагируя на любые слова, и присел на корточки около койки Аяки. Камисато все еще спала, однако на безмятежном лице стала проступать боль — душевная и физическая. «Все-таки разбудили ее…» — Прости, мы слишком шумели… — тихо извинился Тома, взяв Аяку за руку. Взял он ее аккуратно, едва ощутимо — рассказ Камисато о ее пребывании в плену все еще слишком живо рисовался в памяти. «Я своим излишним вниманием наверняка сделаю хуже… Лучше в действительности закопать свои чувства куда подальше,» — не без внутреннего сожаления подумал он. — Все в порядке, я почти выспалась, — обнадеживающе сказала обладательница Крио. Затем она окинула присутствующих взглядом, близким к радостному: ей казалось, что она не видела друзей вечность. — Извини нас, Аяка! Паймон больше не будет говорить сегодня! — затараторила фея, подлетая к Камисато. Аяка усмехнулась, ностальгически отведя взгляд. «Паймон ничуть не изменилась.» — Я так рада, что ты с нами! — воодушевленно подхватила Ёимия. — Когда вернемся в Ханамидзаку, организую огромный фейерверк и позову тебя! — Рановато пока про такое рассуждать, — резко высказалась Кокоми, незаметно для всех вошедшая в палатку. Тома сел на свою койку в предвкушении, ведь только слова верховной жрицы Ватацуми могли убедить путешественницу отправиться в путь без него. — Согласна. Для одной из последних миссий мне нужны люди, — сразу вмешалась Люмин, не думая об отступлении. Кокоми нахмурилась. — На Аяку точно не рассчитывай, — строго ответила Сангономия. — Ее состояние будет нестабильным как минимум несколько дней. — Понимаю. И поэтому прошу только Тому пойти со мной. Казалось, что в этот момент молния ударит прямо в палатке — настолько воздух был напряжен. Тома мечтал уже сбежать так далеко, чтобы никто его не нашел. «О какой чести речь? Какая смелость? Эта война забрала моего отца, и жизнь Аяки почти тоже… Если я соглашусь, если Кокоми меня отпустит… Я могу не вернуться, и кто тогда позаботится о ней? Уж точно не Горо!» — мысли его были близки к беспорядочным; конфликт совести и трусости (а именно так называл Тома свое эгоистичное желание спастись) уже можно было заметить на лице парня невооруженным взглядом. — Не толпитесь тут, подождите снаружи, — решила разрушить неловкое молчание Кокоми. Немного нехотя, Люмин, Паймон и Ёимия все-таки вышли. В миг жрица сделалась более серьезной, чем была до этого; хотя можно было подумать, что серьезней уже некуда. — Все болит, ничего не помогает, — Тома не стал ждать слов Кокоми и выдал первую же пришедшую на ум фразу. — Силы сопротивления на исходе, — вдруг озвучила жрица. Серьезность, в которую она хотела окрасить весь разговор, стала улетучиваться. — Менее умелых обладателей Глаз Бога уже перебили, Тома. В отчаянии рядовые солдаты в обход руководству согласились на использование Глаз Порчи. Вся мора, что у них оставалась… Они все отдали посредникам или напрямую фатуи. И последствия уже видел каждый. Как думаешь, как долго при таком положении дел мы продержимся? Вздох. — Я все понимаю. И все равно не хочу быть крайним. У меня нет ни Глаза Порчи, как у солдат, ни исключительных талантов, как у Люмин, ни даже воодушевления, как у Ёимии. Быть может, мне надо постыдиться, но я не хочу. Устал. Не хочу похоронить кого-то, кроме отца, — Тома сглотнул. Что ему стоило признаться в собственной слабости, знал лишь он один. Утешал он себя лишь тем, что про главную слабость умолчал в присутствии этой самой слабости. — Если вылазка в цех провалится… Боюсь, что похоронить придется и тебя в том числе. У нас теперь два врага, которые, вполне вероятно, либо вступили в сговор, либо собираются, — продолжала настаивать Кокоми. — Аято все еще на Наруками, он не допустит, — вмешалась Аяка, испуганно поглядывая на друга. — Наверняка есть дела, которые совершаются без ведома комиссии Ясиро. Ведь за ключевые государственные дела отвечает далеко не клан Камисато, — констатировала факт Кокоми. Жрица вздохнула и скрестила руки на груди, прожигая взглядом Тому. Тот лишь смотрел на Аяку, борясь с почти нестерпимым желанием провалиться сквозь землю. Сангономия, так и не дождавшись согласия от обладателя Пиро Глаза Бога, окутала Тому магией Гидро и подлечила ему плечи — именно в них он ощущал боль до сих пор. Как символично. — Все, что я могу — это отсрочить вылазку до завтрашнего вечера, — сказала Кокоми, заканчивая осмотр и лечение Аяки. — Если я дам время вам двоим, ты же согласишься? Риторический вопрос, вслед за которым жрица исчезла из палаты. К горлу подступала паника: мало того, что уйти придется «добровольно-принудительно», так еще и слишком очевидный намек со стороны Кокоми невозможно было пропустить мимо ушей. Тома проводил Сангономию взглядом, и именно из-за этого всплыла еще одна проблема: он боялся посмотреть Аяке в глаза. — О чем она, Тома?.. — тихо-тихо спросила Камисато, аккуратно прикоснувшись к руке Томы. А он все также стоял неподвижно, словно в оцепенении, и только Архонты и он сам ведали о силе урагана эмоций внутри него. — А… это, наверное… Она хотела дать нам время попрощаться, — почти без раздумий слепил он отговорку. — Посмотри на меня, пожалуйста. Неужели ты заранее оцениваешь свои шансы нулём? — Аяка требовательно взяла его за руку, едва ли отдавая отчет своему действию. Это вынуждало Тому повернуться к ней. — Столько всего произошло, Аяка. Я не хочу отходить от тебя, понимаешь? — с бездонным взглядом проговорил парень. — Мысль о том, что, вернувшись, я могу не обнаружить тебя, ест меня изнутри. Я знаю, ты сторонилась меня, но я не могу предать доверие Аято, он наверняка ожидает, что я буду защищать тебя. Не спорю, получалось плохо… Да и не только в доверии Аято уже дело, — стена видимого спокойствия трескалась, а терпение, как песок в песочных часах, иссякало быстро до безобразия. Вот-вот слетит с его губ то, что давно стоило произнести. Очередное «сейчас или никогда» сковало все мысли. После недолгой паузы, Тома добавил: «Я же говорил, что пойду за тобой и без всяких приказов.» Аяка моргнула пару раз и улыбнулась, затем ностальгическим голосом произнесла: — Ты… вернул меня в подвал «Коморэ»… Сердце Томы пропустило удар. Укрытие в подполе чайного дома… Как давно Тома не вспоминал об этом? И как мог забыть? Хотя, впрочем, объяснение до боли простое: те события ощущались как «прошлая жизнь». К щекам парня прилила кровь. — Прости. Я повел себя безрассудно тогда, — начал оправдываться Тома. — И твои попытки отстраниться только подтверждают нелепость моего поступка. Это была слишком грубая ошибка, одна из моих грубейших. — Но я сторонилась тебя не из-за того случая, — Аяка сжала руку Томы, словно тот собирался уйти сию минуту. — Наоборот… Тот день не выходит у меня из головы. — Меня и Аято предупреждал, что последствия будут… — Ты не слышишь меня! — перебила его Камисато. Тома с непониманием посмотрел на свою госпожу, а та одним лишь жестом заставила его сесть рядом. — Я ведь не прошу тебя уйти. И признаю, что одиночные миссии — провальная затея. — Значит… ты сторонилась меня из-за того, что… поцелуй в Коморэ был не единственным? — прерывисто и тихо спросил Тома, заставив Камисато нырнуть в воспоминания как в пруд с ледяной водой. Это однозначно отрезвляло мысли. Но лицо госпожи все равно выдавало ее смятение: розовый цвет на щеках стал почти будничным. — Это… отдельный разговор… — замялась Сирасаги Химэгими. — Но если вернуться к повестке дня, то со дня твоего побега я еще кое-что помню. Тогда, в подвале, ты сказал «пусть это будет единственный раз, когда я тебя оставлю». Помнишь? — Аяка ловко перевела тему, чем не могла не гордиться. — Помню. Но ты же видишь — выхода нет. Я снова вынужден уйти. Так даже будет лучше: своей помощью Люмин я приближу победу сопротивления и не скажу лишнего тебе, — Тома в который раз с ужасом осознал, что язык за зубами держаться уже не может. Его подсознание, будто отдельный человек, говорит и действует прежде, чем Тома успевает спохватиться. — «Лишнего».? — недоумение окутало обладательницу Крио. Она старательно берегла разговор от той бездны эмоций, в которую он неизменно погружался стараниями Томы. И прежде чем Аяка успела придумать, как выкрутить беседу в другом направлении, обладатель Пиро резко вскочил с постели Сирасаги Химэгими и сделал пару шагов в сторону выхода. — Так будет лучше, — пробубнил он. — Умоляю, постой! — вскрикнула Аяка, приподнимаясь. Тома обернулся. — Я не смогла остановить тебя тогда, в чайном доме, но сейчас мне хватит сил! Совсем не раздумывая, Камисато попыталась встать, чем вызвала у друга волну негодования: из слов Кокоми вполне было ясно, что Аяке лучше не вставать с постели какое-то время, так почему же она ослушалась? Тома ринулся «укладывать» госпожу обратно. Запоздало осознал: наверное, это и есть ее план по «сдерживанию». — До завтрашнего вечера есть время! Может, все уже решится без твоего участия? — не унималась Аяка, умудряясь даже сопротивляться попыткам Томы уложить себя. — Черта с два, — не сдержался владелец Пиро Глаза Бога. — Все ключевые события обязательно с моим участием. Очень хотел бы я, чтобы это было лишь хвастовством, но нет. — Я уже чувствую себя лучше, и… — Нет. — …К завтрашнему вечеру я уже точно смогу вернуться в строй. — Нет! Аяка, нет! — заладил Тома. Взгляд его заметался по палате, а теплый свет от огонька в лампе противно щипал глаза. Хотя, быть может, это лишь оправдание? Секунду помолчав, Тома добавил уже строже: — Об этом и речи идти не может. Я не хочу оставлять тебя, но и взять с собой тоже не могу. Это неоправданный риск. Обладатель Пиро стихии обхватил голову руками, а ноги его начали выстукивать лишь ему известный ритм. Аяка же сделалась печальней любого дождливого пейзажа. Если бы ее попросили описать ее взаимоотношения с Томой в двух словах, то она бы ответила: «Вынужденное расставание.» И если уж за судьбы тех, на кого пал взор богов, отвечала Селестия, то там наверняка решили таким способом позабавиться над выходцем из Мондштадта и принцессой клана Камисато — сомнений в этом оставалось все меньше. Когда говор солдат за пределами палатки окончательно стих, владельцы Глаз Бога поняли, что время близилось к всеобщему отбою. Но раз уж они пациенты в больничной палате, то, пожалуй, этим обстоятельством можно было пренебречь и не тушить пока лампу. Гнетущее чувство недосказанности поселилось в душе обоих. — Мы столько времени в сопротивлении, — вздохнув, сказала Аяка. Размеренная тишина, обитавшая здесь до ее слов, немного сдавливала. — Но так и не предоставлялось случая поговорить честно, один на один, — произнося это, Камисато ощущала, как сердце ее билось о ребра. «Если то самое «лишнее», о котором он хочет умолчать… если это то, о чем я думаю, то я не смогу его отпустить,» — мысли ее путались, а дыхание прерывалось. — Вообще бывало, что разговаривали, — попытался устранить подступающее волнение Тома. Тщетно. — Ты же прекрасно понимаешь, о чем я. Все тайны, что тяжким грузом ты в себе несешь… Ты все можешь доверить мне. А я доверю свои. Ведь именно на этом строится честность — на взаимности. Отступать было некуда: разговор, что откладывался ими обоими уже не месяцами, а годами, должен был состояться здесь и сейчас. Оба ощущали себя так, как, возможно, ощущали бы себя перед казнью. Ведь доверить все свои тайны и чувства другому человеку — значит дать ему в руки нож. И ножом этим он может тебя защитить — или же убить. «В тот день Аято отпустил меня в сопротивление, по его словам, лишь потому, что Аяка любит. Он же имел в виду меня? Как глупо в этом сомневаться. Но знать бы наверняка, что он не ошибся… И знать бы, что те два поцелуя — в Коморэ и в пещере на задании — это не помутнение рассудка, а ответ…» — внутренний монолог Томы строился вокруг да около, словно специально не спеша сложить дважды два. Аяка выжидающе смотрела на друга, хотя вела сама с собой схожую мысленную беседу. По телу пробежали мурашки. Тома выдохнул. — Не так давно ты сказала, что между нами ничего не может быть. Я долго над этим думал и… принял твою позицию, — с дрожащим голосом произнес он. Аяка проклинала себя: о таком абсурде она успела позабыть, хотя не могла не признать: она и вправду такое сказала в собственных попытках убежать от реальности. Не стоило теперь и на Тому злиться за то, что он «принял эстафету». Но госпожа все же злилась. — Стойко держишься… — едва слышно сказала Аяка. — Что? — Это ведь не то, чем бы ты хотел поделиться, я права? — спросила Камисато, с каждой секундой все больше сомневаясь в своих же словах. «Как будто я блефую,» — подумалось ей не без досады. — Верно. Но, быть может, некоторым словам лучше и вправду оставаться несказанными, — Тома резко посмотрел в потолок. Едва ли там было что-то интереснее Аяки, но только так он мог скрыться от ее взгляда и избежать надобности контролировать мимику лица. Камисато молча отпустила руку Томы и слегка отвернулась от него. Блефовать дальше? Не могла и не хотела. Она ощущала лишь, как внутри бьется стекло вручную выстроенных надежд. В конце концов, кого винить, кроме себя и обстоятельств? Так уж вышло — влюбляться было запрещено, любить — смертельно. Аяка погасила лампу, отчего в палате сделалось слишком темно для того, чтобы хоть что-то разглядеть. Ориентируясь лишь на звук, она поняла, что Тома отошел от нее и лег на свою койку. Теперь воцарилась тишина, и привыкание к темноте не заставило себя ждать. Стало комфортно (если не вспоминать несостоявшийся разговор). Тома, подобно своей госпоже, прокручивал сейчас в голове события за последние несколько месяцев. В своих мыслях он искал решимость, бывшую до недавнего времени его постоянной спутницей. Разум и сердце устроили настоящую битву, отправив на поединок своих лучших бойцов: здравый смысл и чувства. «Победитель», пожалуй, определит исход не только этого дня, но и всех последующих. Обладатели Глаз Бога смотрели в потолок; где-то вдалеке, за пределами палатки и лагеря, закричала чайка, почти не нарушая устоявшейся тишины. «Завтра я уйду… И вернусь ли?» — Тому прошибло осознание. Он и до этого знал, что миссия состоится так или иначе с его участием, но вот принять это — задача не из легких. Впрочем, раз уж виднелся конец противостоянию с сёгунатом, то смириться с очередной разлукой становилось проще. Битва чувств и логики в голове парня тоже завершалась. «В конце концов… о реакции на мои слова заботиться придется недолго. И такое я уже говорил,» — подытожил Тома. Под прерывистый вздох Аяки бывший управляющий клана Камисато сказал: — Я люблю тебя, Аяка. Ком в горле не позволил добавить что-то еще. Не таким он себе представлял свое признание. В его планах было дождаться какого-то подходящего момента и романтичной обстановки, например, заката на цветочной поляне с видом на морские дали, или хотя бы фейерверка на городской площади. Но реальность слишком часто не совпадала с его ожиданиями, и если бы он умолчал еще хотя бы день, не простил бы себя. И слишком высок был риск погибнуть, как назло, под самый конец войны. В ответ уже более десяти секунд — молчание. Камисато не проронила ни слова и не издала ни звука, что заставило Тому беспредельно переживать — и уже не столько за свое признание, сколько за здоровье любимой. О, как непривычно ему называть Аяку таким словом у себя в мыслях! Но отказать он в этом себе уже не мог, ведь заветные слова наконец слетели с языка. Не в силах более ждать и волноваться, Тома зажег в руке огонёк, чтобы слегка осветить палату. Выражение лица его госпожи было настолько неузнаваемым, что обладатель элемента Пиро моргнул несколько раз, прежде чем озадачиться. Аяка прикрыла рот ладонью, а ее глаза бегло осматривали ее «соседа по палате». — Похоже, зря я это сказал, — озвучил Тома, вздохнув. — Но раз уж начал, то добавлю: это не влюбленность — ее я пережил, наверное, в первый год нашего знакомства. С тех пор я не нашел никого, кто был стал моему сердцу дороже, чем ты, Аяка. И молчал я слишком долго, чтобы все тщательно взвесить. Да, твой брат меня предупреждал, говорил, что чувства к тебе погубят меня и все такое, но против себя я пойти не могу, — он закрыл лицо руками и почти сразу же их убрал, посмотрев на Камисато. — Если я этим разрушил дружбу… Прости. Я могу сейчас же уйти в другую палатку, а после окончания войны уеду в Мондштадт, и тебе не придется терпеть эту неловкость. Тома старательно маскировал дрожь в руках. Он ожидал какой угодно реакции, но к молчанию не подготовился морально. Оживиться после проскочивших в голове страшных мыслей помогла лишь слеза, скатившаяся по щеке Сирасаги Химэгими. — Я… так долго боролась с собой, и все зря, — голос ее дрогнул. — Ты годами чувствовал то же, что и я… Тома развеял Пиро в руке и быстро подскочил к постели Камисато. Он обнял Аяку в полнейшей темноте — и она забыла, как дышать. Слезы счастья стекали по ее лицу, пока не достигали рубашки парня, в которую благополучно впитывались. Тома не обращал на это внимание: ему лишь хотелось взять Аяку на руки и закружить. Однако он ни на секунду не забывал о ее ранах и синяках, а потому сопротивлялся своему желанию. — Как же я теперь тебя отпущу? — с ноткой грусти прошептала обладательница элемента Крио. Этот вопрос, пожалуй, спустил с небес на землю и самого Тому. Он прекратил объятия и сел на край койки Аяки. — И я не хочу уходить. Проблема даже не в том, что эта миссия опасна, а в том, что я не доверяю Горо. Как только тебя подлечат, он отправит тебя куда-нибудь, и ты опять пропадешь или пострадаешь… — Какого же ты обо мне мнения? — деланно возмутилась Камисато и скрестила руки на груди. — Самого высокого, какое только может быть, — подыграл Тома. — А если серьезно, то я обещал себе не отходить от тебя больше. Не прощу себя, если потеряю тебя. — Вероятно, меня уже будет некуда посылать, — вдруг оптимистично протараторила она. — Кокоми же сказала, что скоро конец? Я тоже не очень доверяю Горо, но вот аналитическим способностям Сангономии — вполне. Эти слова расслабили Тому; Аяка потянула его за руку, заставив лечь рядом. Когда она подвинулась, места для двоих на постели стало хватать, хоть и впритык. Бывший управляющий клана Камисато приобнял Сирасаги Химэгими, а через пару минут стал гладить ее по голове. От такого жеста Аяка чуть было не замурчала, но ограничилась лишь довольной улыбкой, и прикрыла глаза. В голове стали мелькать слишком откровенные мысли: Тома хотел расцеловать Аяку везде, куда дотянутся губы; изучить каждый ее сантиметр и… даже больше. Но внешне он сохранял спокойствие и невозмутимость, и лишь нарастающее давление где-то ниже пояса могло выдать его состояние. Парень шумно выдохнул, пытаясь очистить мысли и сосредоточиться на чем-то другом. Не с первого раза, но ему это удалось: сначала он вспомнил об ужасе, что пережила Аяка в плену (и примерно по этой же причине желание заняться чем-то непристойным пропало), а потом задумался о завтрашней разлуке — это заставило его поникнуть. — Аяка, — обратился он к ней вполголоса, чтобы выяснить, не спит ли она. Получив вопросительное «М?», Тома продолжил: — Я хочу пообещать тебе кое-что… Во-первых, что бы завтра ни случилось — я вернусь к тебе. А во-вторых… Не знаю, одобришь ли ты такое обещание, — парень усмехнулся и смолк, заинтриговав Камисато. — Ты хочешь, чтобы я одобрила твое «во-вторых» до того, как ты его озвучишь? — не без смешка спросила Аяка. Почувствовав кивок «друга», поспешила ответить: — Не обещай ничего, что не сможешь выполнить. Это, конечно, банально, но я не могла не сказать. Тома задумался; безусловно, хотелось наобещать многого. Но Аяка была права: от несдержанных обещаний может стать больнее, чем от боевого ранения. Пришлось ему импровизированно переформулировать то, что планировал сказать. — Во-вторых, я сделаю все, чтобы наступил мир. Мы вернемся из сопротивления с победой, нас больше не будут преследовать за наши способности, и я поговорю с Аято, чтобы он… Ладно, пора бы остановиться, — получилось не совсем то, что он собирался пообещать, но Тома понадеялся на фантазию Аяки — она наверняка додумает. — Ловлю на слове, — Камисато мечтательно улыбнулась и устроилась поудобнее на плече Томы.~~~~~
Сумерки уже опустились на остров Ясиори, когда Люмин, Паймон, Ёимия и Тома отправились на важнейшую миссию. Последний шел позади всех, неся незримую тяжесть в душе — тяжесть от расставания с любимой. Ему казалось, что целого дня хватит, чтобы морально подготовиться к отправлению на задание, но он ошибся. Утешало лишь, что в лагере помимо Горо осталась еще и Кокоми. Тома был благодарен ей так, как не был благодарен давно: кроме того, что она организовала отсрочку миссии, жрица еще и не осудила его за умоляющий тон просьбы «не оставлять Аяку без присмотра». «Да и в целом… В том числе и ее стараниями я наконец признался Аяке,» — подумалось ему. Когда огни лагеря оказались совсем далеко, владелица «фейерверков Наганохары» наконец решила разговорить весь отряд, пока было безопасно: эта территория еще не захвачена врагами. — Я так рада! — воскликнула она, привлекая внимание впереди идущих Люмин и Паймон. — Чему же? — любопытство феи сработало моментально, поэтому она начала летать возле мастерицы фейерверков, сгорая от нетерпения. — Тома, расскажи сам? — Ёимия обернулась на него. Обладатель Пиро с недоумением вынырнул из собственных мыслей и остановился. — Рассказать… о чем? — Про себя и Аяку, конечно! — Наганохара широко улыбнулась. Люмин не выдержала напор надвигающейся «сенсации» и остановила весь отряд, подходя к Томе. Теперь на него смотрело 6 любопытных глаз. — Вы про то, что Кокоми перенесла эту вылазку из-за нас? Она просто дала нам время попрощаться, — пожал плечами он. — Эх… А я думала, ты расскажешь, почему с утра вы спали в обнимку, — умилилась Ёимия. Она почти светилась от восторга, однако Тома этот восторг не разделял; более того, он не собирался обсуждать свою личную жизнь. По крайней мере, не при таких обстоятельствах. Когда Люмин и ее спутница заметили выражение лица бывшего управляющего клана Камисато, Ёимия уже вприпрыжку пошла вперед. — Даже Паймон думает, что это было слишком, — сказала фея, посмотрев на мастерицу фейерверков и полетев за ней. Люмин вздохнула и кивком позвала Тому идти дальше. Отряд двигался в неловком молчании еще приблизительно полчаса. За это время Наганохара уже полностью осмыслила неприятный факт: она была неправа, заговорив на такую тему на смертельно опасном задании. Еще большую вину она чувствовала за то, что вошла с утра в больничную палату без спроса — собственно, поэтому она и стала свидетелем милейшей картины. Тома же успел усомниться в том, что Ёимия окончательно повзрослела на войне, ведь в возникшей ситуации прослеживалась детская наивность. Но злиться на это качество подруги ему не хотелось. Оказавшись около входа, Люмин проинструктировала отряд: нужно найти важные документы и все, что могло свидетельствовать о связи комиссии Тэнрё с фатуи, а также устранить как можно больше бойцов и повредить оборудование для производства Глаз Порчи. Когда путешественница закончила говорить, Ёимия робко потрогала Тому по плечу и сказала: — Пока мы туда не вошли… Извини, Тома. Я не хотела заставлять тебя сознаваться и давить на тебя. Мне нет оправдания, но я просто не могла удержать в себе радость за вас двоих. Хотела поделиться... — Все в норме, я не зол на тебя, — спокойно объяснил он. Паймон резво похлопала в ладоши в честь «примирения» товарищей, и вскоре все четверо вошли в цех.***
— Сколько же их тут! — воскликнула фея, поджимая ноги. Стараниями Люмин на землю упало очередное тело бойца фатуи. Путешественница убрала меч в ножны и осмотрела помещение, в котором они оказались спустя десятки побежденных солдат Снежной. Тома остановился рядом с ней и обхватил копье руками, опираясь на него — это расслабляло, особенно после беспрерывного боя. В этой части цеха было темно, но при этом можно было заметить отсутствие бардака; к беспорядку можно было отнести разве что разбросанные шаблоны Глаз Порчи и расставленные кое-как стулья и столы. — Это похоже на зал собраний или что-то такое, — подытожила Ёимия. — В ящиках столов возле стены можно поискать документы! — Паймон с тобой поищет! — воодушевленно отозвалась спутница Люмин и полетела за Наганохарой, которая уже начала перебирать бумаги. Тома и путешественница не торопились присоединяться к поискам: чуткий слух помогал им распознать топот приближающегося вражеского подкрепления. — Мы вас прикроем, — сурово сказал обладатель Пиро и занял боевую стойку. Люмин достала меч и встала рядом с Томой, а лицо ее отображало полностью серьезный настрой. Через минуту зал заполонили элитные бойцы фатуи: пару магов цицинов, зеркальная дева и несколько молотобойцев. Такой расклад не радовал; люди Снежной превосходили отряд сопротивления числом даже если бы Ёимия сейчас тоже дралась. — Приготовьтесь умереть, — проговорил высокий боец. Драку Люмин начала с козырей: укрытая щитом Томы, она раздула Пиро ураганом Анемо и вдогонку ему пустила несколько снарядов Электро прямиком со своего меча. Тома сбивал бойцов с ног — насколько это было возможно — и парировал атаки молотобойцев. Всполохи Пиро эффективно устраняли Крио и Электро цицинов. Скрежет мондштадской стали вынудил Тому подоспеть на помощь Люмин — она попала в ловушку зеркальной девы. — Может, ты тоже подерёшься? — обеспокоенно спросила Паймон, силясь быть услышанной в шуме битвы. Ёимия выстрелила взрывной стрелой в толпу фатуи — так был устранен молотобоец, собиравшийся напасть на Люмин сзади. — Помогла им, а теперь давай ускоримся! — громко сказала она для Паймон. Количество бойцов значительно убавилось. Тома уже не стеснялся методов — стены плавились от его Пиро, а путешественница, наконец, топнула ногой — и по полу пробежалась волна элемента Гео. Оставшиеся фатуи были оглушены и сожжены. — Вы всё? — едва отдышавшись, спросила Люмин. — Да! Тут договор о финансовой помощи и сотрудничестве, — Ёимия протянула документ подошедшей путешественнице, пока Паймон продолжала раскидывать бумаги в поисках чего-нибудь еще. — Отлично, это подойдет. Отдай его на хранение Паймон. — А Паймон еще нашла! — радостно закружилась фея. — Это письмо Кудзё Такаюки! — Это бесценно, — сказал Тома, стирая кровь со лба. Рана его была небольшой, однако все равно досаждала: случайно пропущенный осколок атаки зеркальной девы теперь отзывался болью в голове. — Получается, наша миссия выполнена? — Мы еще до оборудования не добрались, — напомнила Люмин. — Хотя учитывая, какой шум мы подняли, думаю, пора делать отсюда ноги. В груди Томы затеплилась надежда: стоит лишь покинуть цех, как он сможет беспрепятственно находиться с Аякой. Он и вправду вернется к ней! Сдержит обещание; и мир наступит, когда до сведения Сёгуна Райдэн дойдут все проделки комиссии Тэнрё. Охота прекратится, гражданская война тоже… — Уходим! — воодушевилась Ёимия, поведя за собой остальных — она была ближе всех к выходу. — Далеко собрались? — со злорадством спросил некто, появившийся прямо из-за угла. Отряд Люмин застыл в ступоре. Незнакомец, значительно отличавшийся от всех предыдущих фатуи, шагнул в зал — и факелы на стенах помещения загорелись. — Как насчет дипломатических, или не очень, переговоров? — вошедший самоуверенно ухмыльнулся, наслаждаясь смятением своих «собеседников». — Номер Шесть из Предвестников Фатуи к вашим услугам!