Long way to love

— Холера! Геральт идет по городу с таким убийственным видом, попутно бубня себе под нос проклятья, что даже бредущие домой краснолюды с топорами в руках почтенно уступали ему дорогу. Он доходит до стойла, где эльфы держали приведенных с собой из Флотзама лошадей, и почему-то одна из них, маленькая пегая кобылка, кажется ему будто бы знакомой. Ему хочется похлопать животное по крепкой шее, запрыгнуть в седло и просто рвануть в ночь, где не будет никого, кроме него самого, скакуна и большака, но вместо этого мужчина просто садится рядом с лошадью на небольшой пенек, служивший чем-то вроде табурета, достает яблоко и угощает им кобылку. Ночь обещала быть короткой, ведь большую ее часть он провел на ногах, а увиденное в доме у Эйльхарт отбивало всякое желание ложиться в кровать одному: там она и ее помощница вытворяли такое, о чем девочкам в лучших борделях Вызимы могло только сниться. Чертова магичка, вероятно, начитавшись древних преданий про отважного полурослика, который отправился в отважное путешествие ради всеобщего блага, решила, что с ведьмаком можно поиграть в похожую игру и провернуть нечто подобное, самого участника событий спрашивая мало. Он едва не лишился глаза, когда отбирал у гарпий волшебное яйцо, оказавшееся чьим-то сном, потерял уйму времени в эльфийском квартале, выслушивая негодование какого-то юнца, призывающего разделаться с оборотнями как можно скорее, и уже думал наконец заняться поисками Трисс, ради которой, в принципе, он и явился в Верген, но не тут-то было. Яйцо оказалось недостаточно магическим, а искать похожие стоило в каменоломне, большая часть которой была закрыта местным старостой, и открывать ее краснолюд не собирался ни под каким предлогом; мечник Иорвета отрицал вообще какую-либо причастность к трупам или суккубам, а обследование тел убитых не дало ровным счетом ничего, поскольку подобные следы на теле мог оставить не только оборотень, но и сама суккуб или Элеас своим кинжалом. Геральт страстно желал просто закрыть дело и не создавать себе больше проблем, чем уже имелось, но суть заключалась в том, что истерия против оборотней грозила перейти в общее помешательство, а теперь к ней, кроме людей, присоединялись и некоторые из aen seidhe, с интересом внимающие историям Элеаса про кровожадное существо, с которым он столкнулся ночью… -… в логове, сука, суккуба! Которое кто-то потом столь удачно спалил. Ты можешь в такое поверить? Лошадь фыркает в ответ, вновь ткнувшись мордой в ладонь Геральта, но яблок там больше не было, зато в разговоре с животным сам ведьмак вдруг нашел что-то задушевное и безумно знакомое, будто он уже делал так раньше. Выходящие из корчмы пьяные в усмерть мужики опасливо косились на того, кто вот уже какое-то время жаловался лошади на свою крайне хреновую жизнь, но ничего не говорили: два меча за спиной у чудака опасно поблескивали в лунном свете. — Может плюнуть на это все, как считаешь? Бросить и уехать куда-нибудь в Ковир или Повис. Что думаешь? Лошади было откровенно все равно, хотя слушать она умела. Вовремя мотая головой, она быстро завоевала расположение ведьмака, который в свою очередь уже думал о том, как ему разобраться в своих чувствах к одному очень смелому, гордому и порой крайне заносчивому эльфу. — Милсдарь, вы ведьмак? Геральт устало поднимает глаза на подошедшего к нему мужика, который пах хвоей и березовыми листьями. — На сегодня уже точно нет. — Но мне очень нужен беловолосый ведьмак по имени Гервант из Рилии. А вы один здесь ведьмак и с белыми волосами. — Да. Но я не Гервант. И абсолютно уверен, что не из Рилии. А сейчас прошу меня извинить, но я хотел бы отдохнуть. Мужик не унимался. Он твердо вознамерился перетерпеть все издевательства над собой и даже стерпеть фирменную паскудную ухмылочку, которой Геральт обычно изгонял дух даже из бандитов в темном переулке, но возвращаться ни с чем обратно просто не мог. Как оказалось, некий черноволосый эльф с васильковыми глазами обещал отрезать мужику уши, а может еще что-нибудь, если тот не приведет в краснолюдские бани знаменитого Белого Волка. Сам Белый Волк в ответ усмехнулся еще паскуднее. — Чего же ты раньше не сказал? Веди.       Краснолюдские купальни, конечно же, совершенно не напоминали тех, что в эльфийских руинах, однако не были лишены своеобразного очарования. На каменных плитах были изображены пышногрудые женщины с широкими бедрами, что весьма походило на статуи богинь плодородия, кое-где имелись скульптуры, где-то даже подобие мозайки на стенах. Свет от лампад и факелов не освещал всего помещения, однако создавал атмосферу интимности и помогал расслабиться, что было весьма кстати, ибо чем дальше в баню заходил Геральт, тем больше нервничал. К его великому удивлению, работали в банях не столько краснолюды, сколько люди, причем исключительно мужского пола, что, пожалуй было весьма объяснимо. За дальним столиком в предбаннике сидели распивающие самогон бородачи, напаренные и весьма разгоряченные, с любопытством рассматривающие пышные формы у одной из статуй; на одной из скамеек сидел еще один местный, только что отметеленный веником, а вот вдалеке, откуда шли ароматы не столько хвои да простого мыла, а чабреца с лавандой, явно находился тот, к кому вел Геральта бледный не к месту мужик. — Заставил меня бегать по городу мыло искать! Берут нас на самую паскудную работу да еще и издеваются! Ведьмак слушал краем уха, но сути дела не упускал. Люди сами не шли работать в каменоломни и шахты, но возмущались, что их берут парильщиками, когда хотелось бы в трактир да поближе к пивным бочкам. — Дальше я не пойду. — Категорически отказался вести Геральта мужик, вручив ему полотенце и кусок мыла. — Сами давайте. Я свое дело сделал. Краснолюдские бани были одни сплошные отсеки. Тут парятся, тут моются, тут можно искупаться. Перед тем как заявиться к Яевинну, Геральт решил все-таки привести себя в чувство, потому как от него самого пахло отнюдь не сиренью или чабрецом, а щетина уже совершенно нестерпимо чесалась, превращаясь в очаровательный седой куст. Призвав на помощь еще одного работника бани, — к слову, краснолюда, — мужчина довольно быстро дошел до необходимой кондиции чистоты, смело направляясь помокнуть в бадье, желательно не в гордом одиночестве. Яевинн сидел в большой лохани, облокотившись одной рукой о край, и со скучающим видом провожал плывущие по воде травы, которые благоухали почти на все помещение. Завидев абсолютно голого ведьмака, приотворяющего полог в эту часть бани, скоя`таэль пробежался по сильному, жилистому телу взглядом и тотчас опустил глаза, слегка улыбнувшись. Геральт это заметил и усмехнулся в ответ. — Не думал я, что ты будешь оценивать мое предложение присоединиться к водным процедурам столь долго. Или глупый dh`оine не сразу застал тебя в трактире? — Не знаю, как долго он меня искал, но могу сказать точно — предложение я оценил очень быстро. — Геральт подходит к бадье Яевинна, игнорируя соседнюю и менее остывшую и опирается ладонями о край. — Могу ли я составить компанию? Яевинн криво усмехается, и, тихо хмыкнув, согласно кивает. Вода тотчас переливается через край, но мужчин это заботит мало. Поначалу повисает странное молчание, а зрительный контакт становится почти выжидающим — кто сделает первый шаг. Геральт не хотел, чтобы объект его симпатии решил, будто похотливый dh`oine думает только об одном увлечении, игнорируя приятную компанию, а гордый seidhe не горел желанием становится более доступным, чем позволяли честь и достоинство. То, что они оба были серьезными, прожившими не один десяток лет мужчинами, профессионально владели оружием и не единожды подвергали свою жизнь опасности ситуацию не спасало: была еще и дружба, которую боялись испортить, а факт согласия на удовлетворение физического влечения еще надо было как-то озвучить. — Сегодня был на удивление паршивый вечер. Элеас утверждает, что оставил кинжал в логове суккуба после пожара, когда пошел на дым от огня, а доказать обратное я не могу: он оставил его на ступенях, ведущих вниз. Их огонь почти не тронул. — Значит кто-то споро потушил пожар. Однако я сомневаюсь, что это был Элеас. — Яевинн как-то нервно дернул плечом, вспомнив о той перепалке, что была между юнцом Иорвета и Торувьель. — Скорее я поверю в его причастность к убийству тех, кто навещал суккуба. — Иорвет запретил Элеасу покидать квартал до окончания дела. Хотя мне не верится, что он сможет отдать своего бойца на людской суд. — Не сможет. Он хороший полководец, Геральт, хотя порой бывает чрезвычайно иррационален, тем не менее, считая таковым меня. Терять собрата по оружию не легче, чем кровного родича, а связь порой становится крепче, чем внутри семьи. Он провел бессонную ночь в поисках Камней Силы, чтобы излечить Киарана. Это о многом говорит. — Неужто я слышу как ты восхваляешь Иорвета? — Удивленно вскидывает брови ведьмак, усмехнувшись. — Считаешь меня необъективным? Геральт отрицательно качает головой, примостив ее на край бадьи. — Завтра мне придется спускаться в каменоломни, а для начала придется убедить старосту их открыть. Так что, боюсь, целый день придется провести среди гарпий. — Боюсь завтра я также буду занят, а потому не смогу оказать тебе содействие. Хотя, признаться честно, мне пришлось по нраву столь необычное времяпровождение. — Значит, у нас свободна только эта ночь? Взгляд Яевинна, долгий, с поволокой, из-под полуопущенных ресниц, смотрит в самую душу, и Геральт готов поклясться, что сам не в силах отвести своего взора от этих безумно красивых васильковых глаз. Эльфийская магия, сказал бы кто-то, а ведьмаку было все равно. Он наконец делает первый шаг навстречу, приблизившись к командиру повстанцев на расстояние вытянутой руки, и ждет встречного жеста. — А если я попрошу еще одну ночь? И день. Возможно, не один. — Попросишь ли? — Яевинн слегка облизывает мокрые от воды губы, сверкнув в полумраке острыми, белоснежными зубами. — Я слышал, знаменитый Белый Волк не славится постоянством. — Не стоит слушать всякие сплетни вызимских горожанок и баллады Лютика. И в том, и другом правды не очень-то много. — Геральт уже нависает над другим мужчиной, осмелев, когда чужая рука под водой провела по его бедру. Он упирается руками в край бадьи, наклонив свое лицо к Яевинну, но не целует, лишь мажет губами, дразня. — Тем более, мне ничего не известно о твоем постоянстве. В интимном плане, разумеется. — За долгие годы жизни я научился ценить моногамность превыше мимолетных нужд. — Скоя`таэль касается шрамов на груди ведьмака, старых и новых, ведя ладонью по широкой груди с искренним удовольствием. — Но кто из нас способен твердо отказать искушению? — Разве я тебя искушаю? Геральт сам опускает руку под воду, коснувшись пальцами чужого паха и спустившись ниже только тогда, когда Яевинн откидывает голову назад со сдавленным вздохом, явив обзору длинную гибкую шею, на которой безумно хотелось запечатлить свой поцелуй. — Bloede arse, Bleidd… [Черт возьми, Волк…] Геральт ведет носом по дергающемуся кадыку на шее эльфа, по чистой, никогда не знавшей бритвы коже щек и подбородку. Яевинн запускает пальцы в волосы ведьмака, притягивая его для поцелуя, и тот наконец отпускает себя, решив нырнуть в этот водоворот ощущений с головой. Одной рукой он движется по чужому возбуждению, лаская, играясь и дразня, сам уже вовсю закипая изнутри от жара в крови. — Ты предлагаешь заняться этим в бадье? — Нет, но надеть штаны в таком состоянии я точно не смогу. Яевинн мажет языком по чужим губам, отстраняясь, когда ведьмак попытался вновь увлечь его в поцелуй, и наконец указывает головой на небольшой анклав в стороне. — Там есть лежак и масло для массажа. — Как предусмотрительно. Только, Яевинн, я… — Не волнуйся, Геральт. Мы не совершим в эту ночь ничего, о чем можно будет жалеть завтра. Но ты запомнишь ее, Волк, в том можешь не сомневаться.

***

      Иорвету редко снились сны. Когда он был ребенком, то часто воображал в своем сознании, наслушавшись историй, рассказанных матерью перед сном, великих королей и королев прошлого, видел, почти как наяву, зеленые нивы и благоухающие сады, но потом, став партизаном, чьими верными спутниками были меч да лук, жалел, что ему вообще дано видеть хотя бы какие-то ночные видения, смешивающиеся с кошмарами наяву, а потому стал глушить бесконечные ужасы крепкими напитками, а порой и фисштехом. С годами он научился справляться со всем самостоятельно и более не прикасался ни к той отраве, что продавали люди кому попало в любом темном переулке любого города, на широких трактах и даже у древних храмов, ни к алкоголю, держа разум чистым и готовым к неожиданностям в любой момент. Иорвет привык к кошмарам наяву, а потом перестал видеть сны, однако после того, как оказался в Кругу Камней с человеческой ведьмой, кое-что пошло не так. Вначале все было как в тумане. Какая-то девочка собирала травы на поле, попутно играя в догонялки с большим косматым псом, потом она же насвистывала незамысловатые мелодии в лесу, несла какие-то подношения к капищу в сопровождении седовласой пожилой женщины, чьи серебристе пряди украшал пышный венок из засушенных луговых цветов. Картинки сменялись быстро, большую половину Иорвет просто не понимал. Он видел мужчин в компании волков, совершающих ритуал в полную луну, во время которого они все превращались в зверей, острыми когтями почти разрывая собственные грудные клетки и полосуя кожу; он слышал дикую, для него так просто варварскую музыку, под которую исполнялись такие же необузданные, развратные танцы; наконец, он был в центре небольшого поселения, охваченного огнем, где под копытами коней гибли люди и домашняя живность. — Сжечь ведьм! Иорвет слышит крик, — душераздирающий, полный боли, — и видит, как горит чья-то изба, а снаружи погибают под копьями и стрелами неуспевшие до конца обратиться оборотни. Рядом раздается чей-то дикий рев, и один из зверей рвется к избе, внутри которой кричали женщины, но на него накидывают серебрянную сеть, после чего разбивают голову тяжелой булавой. — Бери Вальгу и уходи! — Нет, отец, я не брошу тебя! Мужчина с черными как уголь волосами грозно рычит на стоящего перед ним паренька, жестом руки указывая на дорогу в лес. — Ты не слышал, что я сказал? Уходи! Юноша колеблется, но исполняет приказ, неся на закорках ту самую девочку, что только что в видении Иорвета собирала травы и насвистывала птицам песни в лесу. Слышится звук лошадиных копыт, чьи-то мольбы о помощи, визги и плач. — Мы не они! Пощадите, мы не звери! — Это ведьмы во всем виноваты! Прошу, мы не… Пощады не было, а поселение обратилось в пепел. Стоны и крики смолкают, а перед Иорветом оказывается Вальга, стоящая у сожженной избы, держащая в руках два медальона: один в форме полной луны, второй — в виде убывающей. Девушка падает на колени, а из ее груди вырывается полный душевной боли плач… … И Иорвет просыпается. Он с трудом размыкает глаз, привстает с тонкого коврика на полу, опираясь на локти, и тотчас обхватывает голову ладонями — мир вокруг знатно кружился. Спину ломило от неудобной позы, в которой приходилось засыпать, а в носу будто бы даже щипало от гари и дыма, что заполняли все вокруг в сожженном поселении. Мысли неустанно крутились вокруг этой человеческой девчонки, хотя Старый Лис всеми силами старался отвлечься на что угодно, но не возвращаться к увиденному во сне, а потому, понимая, что уже больше не заснет, Иорвет выходит из дома, дабы проветрить голову. Он забыл повязку, и прохладный ночной ветер приятно холодит лицо, изуродованное шрамом, взлохмачивая коротко отстриженные волосы, почти не скрывающие пустую глазницу, тогда как некогда то были густые роскошные локоны, такие же красивые, как у его матери. Он идет по узкой тропе, что вела мимо зеленых лугов близ Вергена к небольшому гроту, укрытому от посторонних глаз зарослями бузины и шиповника, где тихо журчал ручей, протекающий от небольшого озерца внутри пещеры. Иорвету понравилось это место с первого взгляда, причем весьма случайного, ведь тогда он судорожно искал Камни Силы, а обнаружил нечто вроде взгляда в прошлое: точно такой же грот, укрытый зелеными зарослями, был в сказке, которую ему читала мать в детстве. Заходя внутрь, партизан усмехается — как удивительна в его случае подобная сентиментальность, совершенно не нужная тому, в жизни которого надежда теплится на остывающих угольках. И тут он слышит плеск воды. Издалека кажется, будто то маленькая ундина плещется в озерце, укрытая от острого взора лишь собственными волосами, чей силуэт освещал только свет тонкого серпа луны, что пробивался через расщелину в скале, однако стоило подойти ближе, как морок развеивается. Вальга не слышала чужих бесшумных шагов, продолжая плескаться в источнике, что должно было бы злить, ведь то было его, Иорвета, место, но скоя`таэль не чувствует раздражения и продолжает наблюдать, вслушиваясь в тот тихий свист, что издавала девушка. Это был тот же свист, как и в его сне. Он разглядывает ее без стеснения, прислонившись плечом к скале, внимательно изучает, подмечая каждую деталь, что мог разглядеть в фактическом мраке, царящем в гроте. Ожоги на спине были старыми, и теперь он кажется знал, откуда они у ведьмы. Медальон в виде растущей луны ярко блестел каждый раз, как девушка оборачивалась лицом к ночному светилу, даже не подозревая, что любое ее движение замечается невольным свидетелем, и он продолжал сиять даже тогда, когда Вальга, надев тонкую рубаху на мокрое тело, встала у озерца на колени, воздев руки к луне. Тогда и лишь тогда Иорвет уходит, чувствуя, как по телу пробегает странная, волнительная дрожь. Молодая dh`oine. О чем он думает? И ради чего? Разовая потеха, интерес, как некогда в период бурной молодости. Скоро, по меркам течения времени для него самого, от ее стройного, гибкого тела не останется и следа, а свежее, чистое лицо покроется теми следами увядания и старости, что никогда не были знакомы представителям его народа. Иорвет видит вновь горящие дома, ожоги на теле Вальги, ее саму, колдующую над Киараном еще на барке, и раздраженно закатывает глаз. Теперь ему точно не уснуть этой ночью.