Long way to love

      Если бы кто-то спросил Геральта еще в совсем недалеком прошлом, обзаведется ли он когда-либо своим поместьем да еще и с виноградником, тот бы, вероятно, послал вопрошающего протрезвляться. Какой еще виноградник у охотника на чудовищ? Повесить мечи на стену? Стать фермером? Однако жизнь повернулась таким боком, что вышло совершенно не предполагаемое, и знаменитый Белый Волк, сонно разглядывая следы вчерашней попойки с Эскелем и Ламбертом, в очередной раз убедился, что никогда нельзя говорить никогда. Особенно, если дело касается его лично. Заходящее солнце окрасило в приятный розовый цвет чистое безоблачное небо, погружая живописные виды в предзакатную негу, на фоне которой суетящийся мужчина с молочно-белыми волосами выглядел как-то слишком неуместно, со своими нервными, измеряющими двор возле дома туда-обратно шагами и взволнованным выражением лица. А вдруг что случилось? Вдруг солдаты… Геральт гонит грустные мысли прочь, закусив внутреннюю сторону щеки, старается успокоиться, но не может ровно до тех пор, пока на горизонте не появляется всадник на пегой лошади. Его лицо скрывает капюшон, — плащ будто вторая кожа облепил силуэт всадника, лишая возможности распознать его личность, — однако ведьмаку не нужно какое-то особенное знание, чтобы понять, кто именно едет к нему навстречу. Капюшон отбрасывается назад, явив обзору смоляные волосы и лукавый взгляд васильковых глаз, в которых тотчас же отразилась улыбка встречающего ездока мужчины, прогнав прочь всю печаль и тоску. — Я думал, ты не приедешь. — Я когда-нибудь обманывал тебя, Gwynbleidd? Лучи солнца нежно мазнули по заостренным скулам и гордо вскинутому подбородку, засверкав на белоснежных зубах яркой, ответной улыбки. — Возможно, — тянет в ответ ведьмак, запуская пальцы в шелк чужих волос, — но я так и быть готов проявить снисхождение и… Его прерывают поцелуем, пылким и жадным, безумно тягучим и незабываемо долгим, который мог бы блиться вечно, если бы не одно но: Геральт так и не распустил слуг в доме. — Я прошу прощения, но вы просили сообщить, когда будет готов ужин и… Дворецкий словил на себе слегка смущенный взгляд хозяина поместья, недовольное зырканье его гостя, но с молчаливым достоинством снес и то, и то другое, не выразив никак собственного желания уже наконец уйти, оставив парочку наедине. — Все в порядке, — Геральт кивает мужчине, не выпуская из кольца рук чужой крепкой фигуры, — спасибо и можете все быть свободны. Мы дальше сами. Варнава-Базиль знал это «сами», но перечить не стал, тем более, зная, что когда этот гость приезжает в поместье, вся остальная реальность для хозяина просто перестает существовать. — Ты в порядке? По пути проблем не было? — Не тревожься обо мне. — На влажных от поцелуев губах появляется нежная улыбка, которую ведьмак вновь отзеркаливает. — Я могу за себя постоять. — Да, я помню про кисейную барышню. Как и про то, что сейчас в твоем отряде слишком много горячих голов, чьи задницы ты ринешься защищать, абсолютно не думая при этом о себе. — Разве ты не поступаешь также? Чужое тело оказывается еще ближе, льнет, так и норовит лишить всех здравых мыслей, будто их отношения зародились только вчера. Запах лесных ягод и хвои плотным облаком укутывал с ног до головы, увлекая за собой и напрочь лишая силы воли. Хотя ведьмак и не противился, более того, он сам ведет за собой внутрь дома, сам наваливается на эльфа, прижимая спиной к двери, и сам же крепко стискивает в объятиях, будто боится, что это всего лишь мираж, всего лишь приятный сон. — Я скучал. — Я тоже. — Сколько у нас времени? — До заката следующего дня. — На красивых губах появляется кривая усмешка, а изящные пальцы при этом ловко и без заминок оказываются под рубахой хозяина имения. — Элеас сказал, что из твоего дома за милю пахнет едой. — Я велел приготовить для твоего отряда небольшой презент. Ты голоден? Когда юркий язычок скользит между ровных зубов, лишь слегка коснувшись мягкости губ, Геральт стойко терпит, дабы не сорваться и не разложить Яевинна прямиком на столе, наплевав на приличия. — Еще спрашиваешь.

***

      Последние лучи заходящего солнца едва ли освещали небольшой домик на окраине поселения достаточно хорошо, чтобы ворожащая там целительница могла спокойно продолжать работать, а потому она встает из-за стола, за котором мотала пучки трав, и ступает к старому, покосившемуся столику, дабы достать последнюю свечу из запаса. Быть ведьмой в городе опасно, а в деревне, тем более находящейся по сосоедству с таким спокойным местом как Темноводье, было вполне сносно, особенно учитывая тот факт, что за все это время ее еще ни разу ни в чем не обвинили, не пакостили и не грозились вести на костер. Слегка спрятанный среди зеленых зарослей домик был, конечно же, обветшалым, но безумно уютным и сердчено теплым; его отчего-то хотелось назвать своим домом до такой степени, что аж щемило в груди, но ведьма не решалась — слишком много боли было позади, чтобы так легко открывать сердце надеждам. — Владемер, а где Босник? — Как где? — Черноволосый мужчина криво усмехается, вновь занеся топор над дровами, и одним ударом рассекает полено пополам. — К наядам плескаться ходит, когда никто не видит. Мне даже кажется, что одна из них ему очень по нраву. Девушка улыбается, глядя на живого, абсолютно невредимого брата, и ей кажется, что все дурное в прошлом всего лишь спутанный сон, и это не ей пришлось пройти через все это, дабы сейчас, хотя бы на какое-то время, насладиться долгожданным покоем. Она помнит, как Владемер, — восставший из мертвых покойник, — бродил за ней без каких-либо эмоций на лице, ни на что не реагируя, пугая даже собственную сестру болезненной серостью кожи и ядовитой краснотой стеклянных глаз, пока она не увидела во сне то место, где ей смогут помочь, где вся земля, каждая ее частица была пропитана благой силой Владычицы Озера. Здесь они жили вот уже какое-то время, и здесь же планировали остаться как можно дольше. — Ну, я пошел. — Владемер подходит к сестре, заключает ее в крепкие объятия и ласково целует в макушку. — Меня не будет несколько дней, ты только не переживай. Если что-то пойдет не так… — Все будет нормально, успокойся. — Шутливо отталкивает брата Вальга, кинув быстрый взгляд в лесную чащу. — Ей точно не нужна помощь? — Ты когда-нибудь слышала про тяжелые роды у нашего племени? — То, что она такая же как ты, еще не отменяет того факта, что она женщина. — Не тревожься, моя душа. Все обойдется. — Владемер широко улыбается, его глаза светятся счастьем и он подмигивает ведьме так озорно, так легко будто вовсе никогда не знал беды и тревог. — И скоро кое-кто станет счастливой тетушкой! Вальга смеется, тоже подхватив настрой брата; на ее душе и вправду стало легче, когда они попали в то место, а сейчас и вовсе кажется, будто жизнь может дать им шанс на лучший исход событий. — Кстати, — говорит мужчина с улыбкой в голосе на последок, почти уже скрывшись из поля зрения, — к тебе сегодня зайдет один гость. Ты уж прими его, не гони. Он долго был в пути, и все из-за тебя! — Гость? — Удивленно спрашивает Вальга. — Какой гость? Но Владемер уже не отвечает ей, буквально растворившись среди деревьев. Девушка оглядывается по сторонам, но никого не видит, даже не подозревая, что пока она провожала брата, со входа под полатями кто-то уже проник в ее избу и сейчас наблюдал за ней, схоронившись в углу, поджидая момент. Она подходит к столу, решив все же закончить с травами, и вдруг замечает на нем… платок. Ее старый, вышитый собственной рукой платок, который она отдала одному лучнику в вечер перед расставанием, как залог, что они встретятся снова. Глупый поступок, по-детски наивный, тем не менее, это был именно ее дар, а значит… — Не может быть. На ее плечи ложатся ладони в кожаных перчатках, с какой-то звериной нежностью сжав и опустившись ниже, к узким запястьям; Вальга узнает эти прикосновения, но не оборачивается, будто боясь спугнуть наваждение. Она чувствует знакомый запах костра и крови, мягкие поцелуи на своей шее и ниже, где в вырезе платья белели ее хрупкие плечи, а потом, наконец, она слышит его голос, бархатный и нежный, который сказал: — Как же я долго искал тебя… Девушка чувствует, что тает в чужих объятиях, а ее сердце почти разрывает та буря чувств, что поднялась от одних только касаний того, кого так и не смогла забыть спустя время. — Неужели это не сон? Ведь ты должен быть в другом месте, не со мной… — Позволь мне решить, где я должен быть и с кем. И уж если я пришел, — чувственные губы изгибаются в кривой улыбке, которую последний раз Вальга видела слишком давно, чтобы быть правдой, и из ее глаз тонкими ручейками текут соленые слезы, но на этот раз отнюдь не печали, — то даже не надейся, что я скоро уйду. Не для того я провел столько месяцев в дороге, чтобы вновь отпустить тебя. Девушка разворачивается в его объятиях, обхватив чужое лицо ладонями, и с нежностью смотрит в единственный глаз на красивом, мужественном лице, в котором виднелось ее собственное отражение, окруженное светом последней свечи в доме. — У меня и в мыслях не было, никогда не было, гнать тебя.