Long way to love

      Йеннефер. Такая забытая и такая далекая. Геральт помнил ее, каждое очертание и жест, извечный аромат сирени и крыжовника, исходящий от гибкой шеи и изящных запястий, но в тоже время она казалась ему далекой, погребенной под толщей тех вод, что бурным потоком вылились на его плечи и разум за то время, что он потерял память, и вот сейчас, сидя на каком-то покрытом мхом валуне, прославленный в балладах Белый Волк пытался понять, какое место в его сердце занимала эта женщина, и также продолжал ли он любить ее, как когда-то, во времена их пылкой страсти, которой, казалось, никогда не будет конца. Он освободил Саскию, снял проклятие, теперь считая свой общественный и моральный долг выполненным; остались только личные счеты и именно они грызли ведьмака столь ожесточенно, что он даже не слышал, как кто-то подошел к нему, мягкими шагами ступая по траве столь аккуратно, будто боялся нарушить чужое уединение. Яевинн не задает вопросов, потому что знает, что ему не смогут дать ответ. Его личная история уже давно была повязана лишь с войной и разбоем на трактах, борьбой за выживание и справедливость для Старшего Народа, в то время как у беловолосого мужчины, чей взгляд сейчас был устремлен в чужие васильковые глаза, хватало достаточно причин для того, чтобы быть занятым чем-то еще, кроме как установления порядков и стремления к героическим подвигам. Геральт прикрывает глаза, когда на его щеку ложится мозолистая ладонь партизана, и устало выдыхает, не найдя в себе сил даже улыбнуться. — Тебе предстоит еще одно важное дело, Волк. Им осталось пройти еще не так много на этом пути, прежде чем впереди появиться бездонная неопределенность, скорее всего завершившаяся расставанием. Геральт понимал, что у них разные дороги, а ему лично еще предстояло разобраться со своим прошлым, понять, куда двигаться дальше, прежде чем предлагать что-то тому, чья жизнь скреплена кровью с боевыми клятвами и собственными устремлениями. Яевинн не бросит свой народ, а ведьмак был не рожден партизаном, но та тяга, что когда-то свела их, теперь грела сердце, мучительно тянула, мешая спокойно разойтись по сторонам, будто не было тех ночей, проведенных вместе, взаимопомощи и дружбы, которая прошла проверку огнем и мечом. Все-таки с женщинами проще, думает про себя Геральт, поднимаясь с валуна. Чаще всего они, — разумеется, не все, — знают точно, чего хотят от своего спутника, ставят какие-то условия, предлагают альтернативы, соглашаются уступить, дабы не потерять любимого, а вот Яевинн просто молчал, улыбаясь одними губами, в то время как его глаза, обычно такие по-детски наивные, соверешнно не как у матерого воина, были полны печали. — Лето ушел? — Нет. Он ждет тебя и даже не предпринял попытки улизнуть. — Вот как? Ну, значит, пора. Они идут вместе, плечо к плечу, и Геральт аккуратно касается чужих пальцев своими — нежно, будто боясь спугнуть, наконец улыбнувшись, когда Яевинн не убирает руки.

***

      В лесу было холодно, ветер пробирался под старую рубаху, посылая сотни мурашек по телу, но лежащий на большом плоском камне мужчина дрожал не по этой причине. Связанный по рукам и ногам, он не мог даже позвать на помощь, едва ли в силах просто не разреветься от страха из-за нависающего над ним чудовища, чьи острые клыки опасно клацали возле его лица. — Полегче, Босник. Он нам еще нужен живым. Из ночной тьмы выходит ведьма, — бледная, точно сама Смерть, с красными глазами и почти синюшными губами, — склоняется над мужиком, ласково потрепав зверя по холке, улыбаясь при этом точно как умалишенная. Где-то вдалеке слышится волчий вой, и девица безумно хохочет, достав из-за пояса кинжал, которым вспорола рубаху оголив волосатую мужскую грудь. Она шепчет какие-то странные слова себе под нос, вознеся руки к небу, после чего падает на колени перед ночным светилом, склонив голову в поклоне. Произнеся молитву, девушка встает и медленно шествует обратно к лежащему на камне мужчине, криво усмехаясь бледными губами. — Ты моего брата убить хотел, — шепчет она плененному на ухо, — на вилы насадил, а после моего проклятья избежать сумел. Но я все равно тебя нашла. И знаешь зачем? Она поворачивает голову мужчины вбок, и тут он видит лежащего на соседнем камне зверолюда, на теле которого кровью были выведены многочисленные символы и древние знаки. Из леса выбегает еще один зверь, — со светлой шкурой и кроваво-красными глазами, — чьи острые когти одним ударом снесли молодое деревцо на окраине поляны, сверкнув в свете луны. Ведьма кивает ему, а тот присаживается подле лежащего на камне оборотня, внимательно наблюдая за происходящим. — Кровь волка взяла свое. Кровь волка сильнее. — Девушка наклоняется совсем низко над уже почти скулящим мужиком, мазнув острием кинжала по его щеке. — А ты в ночь эту будешь требой в уплату смерти! Поляну заглушает удушающий крик, наполненный болью и страхом, после чего с белоснежного камня густыми потоками потекла свежая кровь, алыми ручьями стекаясь к ногам ведьмы, что творила свой ритуал вдали от посторонних глаз. Звери воют в тот момент, когда она достает сердце из груди мужчины, вознеся его высоко над головой, чувствуют клубящуюся магию в воздухе, а когда мертвое тело делает первый вздох, то оглушают лес дикой какафонией звуков, соединяясь с утробным рычанием вышедшим из чащи волков, чьи блестящие глаза точно небольшие фонарики сверкали между высокими деревами. Никто не ведал, что творилось в ту ночь возле камней, и никто не нашел пропавшего из города мужчину; лишь земля хранила память, пропитанная человеческой кровью, которая была пролита во имя чужой жизни.

***

— Ну и что дальше? Лето стоит, скрестив свои огромные ручищи на груди, с выражением напускной безразличности, мол, делай что хочешь, уж я-то отпор тебе дам, а на деле внимательные глаза бегали из стороны в сторону, следили за каждым движением, выискивали подвох, засаду; Геральт отпивает из бутылки еще глоток обжигающей глотку водки и меланхолично ведет плечом. — Ничего. И самым идеальным завершением этой истории будет варинат, в котором наши пути более не сойдутся никогда. Громила хмыкает, криво усмехнувшись, и согласно кивает в ответ. — Никогда не говори никогда, Геральт. — Он проходит мимо беловолосого ведьмака, уже почти собирается пройти мимо, как вдруг опускает ладонь на чужое плечо и, в последний раз заглянув в глаза, басит. — Береги себя. Тишина. Удушающая, разъедающая и слишком мертвая. Внутри пусто, словно наизнанку вывернули и, как это часто бывает после завершения важного дела, кажется, словно чего-то не хватает, что-то потерялось, причем зачастую это что-то ты сам. Геральт знает — его ждут, стоит поторопиться, но именно сейчас ему больше всего на свете хочется побыть одному. — И что дальше? — Спрашивает он сам у себя и, когда очевидно никто ему не отвечает, кривит губы в кислой усмешке, удрученно покачав головой. Что-то кончается, что-то начинается, так было всегда и так будет, а мир всегда будет нуждаться в защитнике, способном рассеять тьму и вернуть надежду в справедливость; этот защитник не носит сияющих доспехов и у него нет благородного скакуна, однако именно он уже не единожды сумел изменить судьбы столь многих и войти в жизнь тех, кто никак не ожидал встречи с ним. Его имя — Геральт из Ривии, он ведьмак, простой убийца чудовищ, и его история совершенно точно еще не подошла к концу.