***
♪ Kai Engel — Highway to the stars
Утренняя прохлада холодит ноздри. Юнги кутается в плед, смотрит на горы впереди и наблюдает за Бруно у пруда. Взгляд дёргается в сторону ближайшего дерева — всего лишь птица ринулась в серое небо. Юнги оглядывается. Двухэтажный особняк дышит роскошью: окна большие, стены покрыты камнем и даже мебель в спальне, что выделили Юнги, сделана исключительно из натуральных материалов. Так живут самые богатые и никогда такие, как Юнги. Он знает — бывал в таких местах на приёмах с Гисоном, из раза в раз подсказывая ему на ухо, как и кого из гостей зовут и какие должности те занимают. Юнги постукивает кончиком указательного ногтя по своим зубам, одёргивает руку, промаргивается, поворачивает голову обратно к Бруно — тот нюхает пушистый куст. Местоположение неизвестно. Скорее всего они за городом: других домов не видно, только плотный лес. Если догадка верна, то подобный оазис стоит целое состояние: государство не любит отдавать участки за чертой монополисов, прикрываясь стремлением защитить природу. На самом деле — вопрос цены. Полупрозрачная лазерная сетка идёт по периметру участка. Юнги сглатывает, зацепившись вниманием за далеко стоящего охранного андроида. Металлическое подобие человека приросло к земле, и ему нет смысла шевелиться, пока обзор в 360 не засёк нарушений. Юнги не хочет знать, что будет, если он попытается сбежать: ни как отреагирует андроид, ни как охрана, заметив подозрительное движение на камерах, ни тонкая лазерная сетка, если её пересечь. Вдруг она разрубит его пополам? Юнги не знает и ногтями пытается подцепить сухую кожицу на нижней губе. Слишком много неизвестности гуляет в мыслях: зачем он здесь, что Хосоку нужно, где искать спасения? Вопросы передёргивают нервы, а ответы, как бы Юнги ни пытался их найти, не появляются. Юнги шикает от неприятной боли, когда отдирает кожицу и чувствует на её месте ранку. Он прячет руки в пледе, поджимает губы и тычет языком в место, которое теперь саднит. Бруно вновь у пруда, наклоняет голову к утреннему туману над водой и плавающим в ней бело-красным карпам. Яркая чешуя наверняка ослепляет при солнце, но сейчас, когда серое полотно заволокло небо и слой тумана прилёг над водой, карпы кажутся тусклыми. Рыбы в прошлом были азиатским символом счастья и защиты от бед. Юнги раздражается. Уповать на рыб, верить в их силу — пережиток прошлого, неуместный в его жизни. Бруно тянет лапу к воде, Юнги вздрагивает и резко командует: — Нельзя! Собака смотрит на хозяина, вновь на воду, вновь на хозяина. — Ко мне, — строго произносит Юнги, чтобы переключить внимание Бруно на себя. Страшно, что сделает Хосок с собакой, если карпы пострадают. Всего несколько часов назад Юнги оказался заложником, и дом с ухоженным двором можно назвать уютными, не будь ярко-красного «но»: «Вам нельзя покидать спальню, прогулки с собакой разрешены дважды в день по часу с 10 утра и с 19 вечера. Ваша собака прибудет в течение часа». Голос охранника был полон сухости и равнодушия. Юнги нервничал и ждал, когда привезут Бруно, а когда охранник занёс собаку на руках, испугался вновь. Они, люди Хосока, и правда использовали снотворное. Весь последующий час Юнги от собаки не отходил. Ждал, наблюдая за мерным дыханием Бруно, когда тот придёт в себя. Бруно проснулся живой и невредимый, а напряжение внутри Юнги на время ослабло. Он благодарил про себя Хосока за то, что собака жива. Юнги треплет подошедшего Бруно за ухом. Весь для собаки, как та всегда была для него. Тихое счастье в череде событий. По крайней мере, они вместе, и осталось лишь выбраться, а для этого — разобраться, для чего всё происходящее, ведь в Юнги нет ничего, что Хосоку может понадобиться. Туман скользит вуалью над прудом. Лениво и медленно, как и взгляд Юнги по участку после бессонной ночи. Он дико измотан духотой мыслей, и тело ноет от стресса. Слышно, как позади открываются двери дома. Волнение подскакивает. Юнги оборачивается и видит девочку-подростка, что торопится к нему. Она подтягивает лямку синего комбинезона, перекидывает волосы в длинном хвосте за спину, останавливается рядом и совсем не обращает внимания на женщину в безликом костюме позади себя. У Хосока ведь нет детей. Юнги всматривается и не понимает. — Это собака, да? — вопрос напитан детским любопытством. Юнги судорожно подмечает большие детские глаза, а следом спотыкается внутри себя, когда мелькает «прямо как у…». Не успевает продолжить и не успевает ответить на чужой вопрос, прерываемый: — Я видела фильм, там показывали собак. Это мальчик? Как зовут? — Мальчик, Бруно, — сердце стучит. Юнги бросает взгляд на женщину, что осталась стоять ближе к дому. Видимо, она отвечает за девочку. — Он кусается? Можно погладить? — Бруно, сидеть, — голос подводит, и слова звучат тихо. — Протяни руку, — на долгие фразы не хватает. — Дай понюхать. — А вы Мин Юнги, да? Резкий вдох. Откуда знает его имя? Сколько ей? На вид около двенадцати. И правда Солли? Овал лица хоть и детский, но вроде похож на тот, что был у Чжиён. — Папа рассказывал, что у Юнги голубые волосы. У вас тоже. О! Нос такой мокрый, — она вновь сбилась вниманием на Бруно, который начал обнюхивать протянутую ладонь. — Да, Юнги. А ты? — замирает всем телом, то ли страшась, то ли ожидая услышать имя-сокровище. Слышит: — Чон Солли.♪ Trigg & Gusset — Oliver’s Pact
Пять букв, и осознание сшибает мысли. Он не ошибся, по глазам узнал верно, они даже у Чонгука, дяди девочки, похожи. Вот оно — продолжение Гисона, прямо перед Юнги. Солли — будущее репликантов. Солли — не сложившаяся их свобода. Бесценный ребёнок, оказавшийся во власти человека, которому владеть Солли априори нельзя. Хосок ясно дал понять, что в новом укладе мира не заинтересован. Его счастье — это деньги, а не равноправие. Юнги пытается улыбнуться, чтобы скрыть от ребёнка несправедливую реальность. Солли явно не знает о своей важности: смеётся просторно, падает на колени перед Бруно, гладит его и выглядит счастливой. Светлая, любопытная. Странно, что не плачет по маме с папой, дети по ним обычно скучают. Наверное, Хосок ей соврал, сказал, что те уехали на время, лишь бы ребёнок не скатывался в истерику, рассуждает Юнги и оглядывается, услышав, как кто-то шагами приминает траву. — Хосок! Как громко. Юнги испуганно смотрит на Солли, но без слов наблюдает, как та поднимается на ноги и идёт навстречу мужчине, чтобы оказаться в его объятиях. Хосок приобнимает, прижимает к своему боку, похлопывает ласково по плечу и переводит взор на Бруно. — Уже завела нового друга? — спрашивает Хосок у Солли. — Ага! Теперь тоже хочу собаку. Как думаешь, папа согласится? — Без понятия, — уходит от ответа Хосок и протягивает ребёнку мяч, ловко переключая детское внимание. — Бруно ведь понравится? — уточняет у Юнги. — Да. Солли кидает мяч, Бруно резво включается в игру, а Хосок сметает со своего лица улыбку и подходит ближе к Юнги, который кривится телом. Хочется уйти, спрятаться от Хосока, чтобы не находиться с ним рядом. Хосок просовывает руки в карманы брюк и равнодушно произносит: — У неё амнезия. Югём застрелил мать прямо у неё на глазах, но она не помнит. Знать, что происходит с дочерью Гисона, Юнги бы хотел, но услышав, вздрагивает. Так тело инстинктивно противится новой информации. Всё внутри замораживается. Теперь Юнги известно, что сцена перед ним — когда Солли смеётся от бегущего за мячом Бруно — подарок её защищающейся психики. И страшно представить будущее, когда дар беспамятства её покинет. — А Гисон? — Юнги медленно поворачивает голову к Хосоку, но не сразу перестаёт коситься на Солли. Он лишь спустя пару секунд решается оторвать от неё глаза и посмотреть на истинного виновника всего. Так очевидно — Хосок защищал данные Источника и именно у него есть все ресурсы, чтобы быть тем, кто реинкарнировал Югёма. — Мне неизвестно, — пожимает Хосок плечами. — Мать могла о нём и не рассказать. Не просто о нём. А о его смерти. Смерти отца, с которого всё и началось, и к которой причастен Хосок. Юнги делает шаг в сторону, подальше, и сжимает плед в руках. Попытка отгородиться пустым расстоянием. Хосок хмыкает, явно заметив чужое телодвижение. — И вы решили сыграть роль доброго дяди, — говорит Юнги. Ведь девочка так доверчиво льнула к Хосоку, когда увидела идущим из дома навстречу. Хосок даже позволяет ей называть себя по имени, будто они не в Корее, где целую вечность принято к старшим на «вы». — Она слишком ценный ребёнок, чтобы её не сыграть. — Она вам доверяет, — бросает Юнги, даже не задумавшись над ответом. Всё, на что он способен рядом с Хосоком, — это иногда говорить быстрее собственных мыслей. — А от Югёма порой инстинктивно отшатывалась, — Хосок зачёсывает пальцами волосы назад и смотрит на Юнги. Наверное, вновь считывает ворох чужих неприятных эмоций и боли. — Что лучше, помощник Мин: доверие или страх передо мной? Хосок улыбается Солли, видя, что мяч останавливается недалеко от его туфель. Он пинает мяч, и, не будь Юнги известна правда, это было бы милой сценой, где Хосок просто играет с дочерью покойного бизнес-партнёра, с которым годами бок о бок строил корпорацию. Юнги сглатывает, прежде чем произнести: — Деньги стоят этого? Хосок разворачивается к нему, на этот раз не снимая улыбки: — Они доказывают твоё превосходство и приносят власть, вот что важно. — Убийства… — Юнги запинается и на выдохе произносит, — это слишком. Он не ждёт, что его поймут. Хосок от него слишком отличается, и зашёл столь далеко в своих действиях, что менять их траекторию не станет. — Я не убиваю, — произносит Чон, а Юнги удивлённо смотрит на него. — Вид крови будоражит, смерть — нет. Она лишь инструмент, чтобы добиться цели. — Гисона убил Югём? — выпаливает Юнги, нуждаясь в ответе. Снисходительный взгляд Хосока, с которым Юнги приходится столкнуться, вынуждает поёжиться. Хосок ничего не скажет, спрашивать бесполезно, сразу понимает Юнги, а в голове плодятся новые вопросы. Неясно, что значит «не убиваю», когда позади Хосока два мёртвых человека; Юнги не понять, как можно себя оправдывать, даже если убийства совершены не твоими руками, а по твоему приказу. Умение избегать чувства вины — особенность человека, которая приводит к катастрофе, если захватывает таких, как Хосок: людей, одурманенных стремлением к власти. Теперь Юнги знает это наверняка. Вопрос, который крутился всю ночь: — Зачем я вам? — Юнги сам не знает, откуда в нём столько смелости, но это ведь самое важное — причина, по которой он здесь. Все тайны Гисона, что ему были известны, вышли наружу, большего Юнги не знает и для Хосока бесполезен. — Страховка, — Хосок смотрит на свой браслет. — Время вышло, хорошего дня. Вот так просто и резко обрывает их странную беседу, зовёт Солли и уходит вместе с ней в дом. А Юнги по-прежнему не понимает, страховкой от чего он может быть, ведь от всего Хосока защищает ребёнок. Девочка — ценность, не он.***
♪ sym fera — 11/8
Разница репликантов и обычных людей очевидна, но Чимин от своей позиции отказывается, когда включает запись интервью. Он привык к этому процессу — отключению части себя, что отвечает за личный взгляд на мир. В комнате для переговоров в полицейском участке, куда Анису доставили полицейские для интервью, неуютно. К беседе голые стены совсем не располагают, но Чимину и так повезло, что полиция согласилась на подобное, а уж вести диалог с источником информации ему приходилось и в более тесных условиях. Чимин смотрит на Анису. Длинные волосы не уложены, кофта мешком прячет силуэт, но у девушки чистая кожа, тонкие запястья и пальцы, она держит спину ровной — элегантность, которую не скрыть. Это признаки элиты: в плавных движениях, сдержанности и выученной слабой улыбке. — Давайте начнём, — произносит Чимин. — Назовите своё полное имя, чтобы я верно его написал. — Аниса Касл. — Имя вам дали при рождении, верно? — Да, Ки лично выбирал его. Чимин обращает внимание на женскую интонацию, как Аниса не сжалась и голос её не дрогнул, называя фамилию Ки. Всё это мелочи, которые для Чимина критически важны — одна неверная формулировка или даже слово, и есть шанс, что интервью сломается. Любой человек, как бы ни выглядел со стороны, имеет свой предел, довести до которого журналисту нельзя, чтобы не спугнуть. — Ваш фактический возраст? — Три года. Подскажите, вы же согласуете интервью до выхода со мной? — Конечно, весь текст кроме заголовка и каких-либо сносок. Аниса мягко кивает. Чимин отмечает её уверенность и жизненный опыт — слабые люди боятся спрашивать о визировке, а после интервью трясутся о том, что о них напишут. — Вы сейчас находитесь под защитой государства. Вы чувствуете себя в безопасности в настоящий момент? — Чимин старается звучать как можно мягче и поместить Анису в плед комфорта. Первые вопросы любого интервью для Чимина сродни предварительным ласкам; они нужны, чтобы партнёр открылся, и когда речь идёт о жертвах насилия, это становится важнее, чем обычно. — Вполне, — отвечает Аниса. Односложные ответы, в которых считывается главное — к журналисту присматриваются, коммуникация пока не налажена. — Государство выделило вам комфортное жильё? В нём есть всё необходимое для жизни? — и вежливость, и детали, чтобы дать контекст будущим читателям материала. — Да, мне комфортно. Без роскоши, но это последнее, что меня сейчас волнует, — она говорит спокойно, хотя и дыхание явно учащённое. Аниса держится, скрывая волнение. Чимин хватается за её слова: — Тогда что вас волнует сейчас? Губы Анисы приоткрываются, она выдыхает через них, звук выходит между удивлением и досадой — обычная реакция, когда вопрос кажется неуместным. Она всё же отвечает, давая интервью дальнейший ход: — Справедливость, господин Пак. Вас когда-нибудь насиловали? Вот она, очередная причина его любви к работе, — никогда не знаешь, какой будет реакция героя. Чимин лишь может предугадать путь, но никогда знать его до конца, и Аниса, поменяв своим вопросом их роли, сбивает. Он должен одной репликой вернуть всё на место. — Я могу лишь догадываться, каково это, — Чимин шустро облизывает губы, не успев подавить напряжение. — Но государство выделило вам защиту не из-за акта насилия в ваш адрес, верно? — наверное, больно знать, что полиция не встанет на твою сторону, если ты чужая собственность. — Да, — она переводит взгляд вниз, вернувшись на место интервьюированного, сжимает коленями ладони. — Я знаю, люди спросят, почему я не ушла от него. Я репликант в собственности Ки, у меня нет прав, как и у многих из нас. Он обещал убить, если попытаюсь сбежать. Множество историй, что подобны её, и общество ими пресытилось. Чимину будет не просто вывести читателя из равновесия очередным насилием над репликантом, он это держит фоном в голове с самого начала, и потому ведёт дальше: — Вы были созданы Jini Corp специально, чтобы работать помощницей у мистера Ки, верно? Утвердительный кивок и вдогонку: — Да. Чимин не может разобрать: её короткое «да» спонтанное или нет. Но если второе, то он благодарен, — это означает, что его героиня заботится о том, что их интервью будет в виде букв и её молчаливого кивка никто не увидит. Ему нужно, чтобы она говорила. — Ки. Какой он человек, на ваш взгляд? Она молчит. Чимин не торопит, но подаётся вперёд, выказывая заинтересованность. Рассматривает, понимает, что девушке тяжело, хотя она и стремится — он отчего-то в этом уверен — выглядеть сильной. Будь Чимин слабее к чужому прошлому, он бы предложил пропустить вопрос. В реальности же себе напоминает: «Она знает, что может попросить задать следующий». Аниса смотрит на него, а потом прячет страх, прикрывая веки и поджимая губы. Она мотает головой и следом чётко проговаривает: — Любые мои слова будут лишь словами. Ки для обычных людей всего лишь очередной человек, что насиловал своего репликанта. Всего лишь, понимаете? Чимин кивает, ведь это и его мысли тоже. Аниса продолжает: — Я изучила статистику. Каждый третий репликант в собственности терпит насилие от своего владельца. Люди сами создали нас. Вначале, чтобы мы помогали жителям колоний. Когда люди восстановили Землю, они стали позволять нам жить и здесь. Общество говорит, что рабство в наше время умерло, обычных людей никто не покупает, — её интонация становится жёстче, и во взгляде Чимин впервые видит намёк на злость. — Это лицемерие. Люди развили нас до себе подобных. Мы тоже начали чувствовать. Теперь мы такие же, как люди, рождённые природой, а не технологиями. Мы тоже чувствуем, испытываем боль, боимся, мечтаем, смеёмся, плачем. Мы влюбляемся, привязываемся, мы жаждем быть кому-то нужными. Нам знакомо одиночество, понимаете? И нас покупают, нами владеют. И когда я говорю, что любые мои слова — лишь слова, это значит, что навряд ли это интервью что-то изменит. И я, наверное, глупа, раз надеюсь, что будет наоборот. Чимин торопится сказать: — Вы не можете знать наверняка. Аниса натужно смеётся, но за этим смехом угадывается боль: — Я знаю это наверняка, но держусь за мысль, что всегда есть мизерный шанс, что будет иначе, — она отворачивается к окну, глядит расфокусировано, складывает руки на столе и возвращается внимание к Чимину. — Можете напомнить вопрос?♪ Mos Elian — Human
Хочется вздохнуть, но для любого журналиста шумный вздох — недопустимая роскошь, слишком явное проявление себя. Сдерживается и повторяет вопрос: — Как бы вы описали Ки? — В отношении меня или других? — Это разное? — Да. — Тогда давайте начнём с вас. — Неоправданно жестокий, пошлый, грязный, не знающий меру. Чудовище. Вы не видите последствий его жестокости на моём лице, и я вначале хотела всё сохранить, чтобы помнить о том, что он сделал, но полиция уговорила позаботиться о себе. Вы журналист, которого мне рекомендовали, вы сможете достать свидетельства побоев, в полиции они должны быть. Две вещи: она смелая до безрассудства, бросая резкие слова в адрес Ки, и она не сомневается в навыках Чимина. Первое поражает, второе льстит. — Возможно, вы сможете рассказать о каком-либо случае проявления его жестокости? — если повезёт, она опишет в красках и в материале прибавится живости. Людям нужна история, плавная, логичная, и Чимин постарается сделать так, чтобы читатели сочли её достойной вечерних дум наедине с собой, а не обмусоливания с друзьями в баре. Аниса запрокидывает голову, смотрит в серый потолок, покусывает губы долгие секунды и вдруг ёжится, вжимая голову в плечи, и поясняет: — Простите, когда я открываю шею, мне порой становится… Это рефлекс. У неё, видимо, есть опыт удушения. Плечи Анисы передёргивает, она будто сбрасывает с них уродливое воспоминание, а после возвращается к вопросу: — У Ки было правило. Когда он возвращается домой, я должна встречать его на пороге в поклоне. Месяца четыре назад я была в душе, когда он вернулся, — сглатывает и закрывает глаза, всё же падает в эпизод своей жизни. Тянет какое-то время. Прячет лицо в своих ладонях и, избегая взгляд Чимина, рассказывает дальше. Ки вошёл к ней в душ. Она — обнажённая, под струями воды, — не заметила этого, пока её головой не приложили о светлую плитку. Ей кричали, что она обязана ему за безбедную жизнь, что она не ценит его доброту. Ей внушали слабость — Ки доказывал это, вытащив за волосы к раковине с зеркалом, заставляя смотреть на её беспомощность и втрахивая в мраморную столешницу. Бил, если старалась отвернуться от отражения, в котором он — Бог, она — его рабыня. Чимин не уводит взгляда, когда Аниса, разомкнув веки, смотрит прямо в его глаза, смотрит так проникновенно, что напоминает ему о причинах нелюбви к журналистской работе. Порою истории чьей-то жизни больше, чем неприятны. Разница репликантов и обычных людей очевидна, но Чимин привык от своей позиции отказываться, когда оказывается на интервью. И всё же разница пусть и есть, но репликантам он реальной боли никогда не желал. — Вам нужен перерыв? — интересуется, боясь передавить. — Нет, продолжайте, господин Пак. Я выдержу. Их беседа — не самое страшное из того, что она пережила. — А каким Ки был с другими? Вы сказали, что отношение к вам и к другим было разным. — Для других он воплощение порядочности и религиозности, на которую ему на самом деле всё равно. Он ведёт себя мягко с другими: с сотрудниками, с бизнес-партнёрами, со всеми, — а в одиночестве говорит, как они его раздражают. В бизнесе ведь нельзя говорить правду, в нём принято врать и держаться за репутацию. Ки это знает, поэтому аккуратен. Часть первая — сущность Ки. Часть вторая — его причастность к расследованию. Чимин ведёт дальше. — Вы рассказали следствию по KSillo, что Ки передал неизвестному лицу руку, которая была замечена у Ким Югёма. Вы не боялись рассказывать об этом? — Боялась, конечно, — смешок. Она находит вопрос глупым, но это обязанность Чимина — проверить детали, услышав их от неё. — Но всё-таки рассказали и даже до того, как сбежали от Ки. — Я лишь дала детективам наводку, а о том, что не видела лица покупателя, рассказала уже на допросе в полиции. — Учитывая достаток Ки, навряд ли его банковскому счёту нужна была продажа руки. Как думаете, зачем он решил участвовать в этом? Тяжёлый женский вздох долетает до Чимина, но в этот раз он не видит за этим разочарования в вопросе. — Я не знаю. Он говорил, что жизнь Jini вскоре изменится благодаря этому и всё. — В его поведении после этого ничего не поменялось? Обычно люди так или иначе выдают свои планы в мелочах. — Ничего не было, журналист Пак. Я думала об этом все последние дни, — качает головой Аниса. — Хм, — Чимин трёт указательным пальцем свой подбородок. — И в Jini тоже ничего не изменилось? Быть может, разговоры о крупном заказе? — Нет, ничего такого. — Хорошо, а документы, что проходили через вас? Письма? Аниса отворачивается. Задумчивая и меланхоличная, даже красивая. Утончённая, созданная, чтобы радовать других своим видом. Порой она выпадает из беседы, ускользает, оставляя ждать ответ, пока не отыщет его или не будет готова озвучить. — Месяц назад он заказал оценку компании, — наконец-то говорит она. Чимин сдерживает удивление, но сводит брови к переносице: — Он собирался выводить компанию на IPO, продавать её или привлекать инвестиции? — Он упоминал, что вскоре всё сильно изменится. — Какая фирма проводила оценку? Она была закончена? — Нет, это ведь долгий процесс, верно? Чимин кивает и повторяет первый вопрос — обычное дело: если задал несколько вопросов, то тебе обычно отвечают лишь на последний. Аниса вспоминает название консалтинговой фирмы. Она лучшая, международная, услуги стоят дорого, так что навряд ли Ки просто так обратился к ней. Но вначале интервью, а уже потом — покопаться в этом. Вопросы накладываются друг на друга. Порой повествование скачет, но это нормально, создаёт иллюзию дружеской беседы, Чимин поправит логику, когда будет работать над материалом. Аниса держится до конца и, пора Чимину признать, восхищает честностью своих мыслей и истории. В её словах, он чувствует, нет фальши. Чимин останавливает запись и наконец-то позволяет себе личный комментарий: — По опыту, люди вроде вас часто добиваются справедливости. Аниса смотрит в ответ искоса, кивает, облизывает уголки губ и с грустью отвечает: — Справедливость никогда с угнетением не уживётся.***
♪ Flume, Eprom — Spring
В голове Чимина две параллельные задачи: выпустить интервью Анисы и проверить информацию об оценке Jini Corp. Первое дело быстрое, второе — требует найти источник. Люди говорят с журналистами, когда им это выгодно или когда их слова хотя бы не приведут к потери статуса, денег, работы и семьи. Если же ты сотрудник, подписавший договор о неразглашении, то молчание — первое, чему ты следуешь. Иначе штраф на миллионы — нельзя выносить секреты из офиса. Сидя в душном ресторане в квартале от полицейского участка, Чимин просматривает список главных лиц консалтинговой фирмы. У всех подобных компаний найдётся сайт с указанием топ-менеджмента: имена, регалии, законченные университеты. Чимин находит менеджеров в соцсетях, ищет среди них знакомые имена — вдруг есть человек, с которым он общался. Алгоритм прост. Чтобы выйти на источник, который разговорится вопреки правилу о молчании, нужно найти знакомого. Если никого не знаешь, то найти человека, которому помог ранее. Люди на добро часто отвечают добром, говорит опыт Чимина, и если ты оказал услугу, высок шанс, что тебе ответят тем же позже. Например, устроив знакомство с нужным тебе менеджером консалтинга. И лишь последний вариант — найти того, кто недоволен компанией, кого-то, кто уволен и затаил на работодателя обиду. Но этот путь ненадёжен — за раненым эго кроется злоба, а она искажает правду и толкает соврать, чтобы очернить обидчика-работодателя. Задержание Ки повышает шансы Чимина на успех — говорить секреты о KSillo станут охотнее даже те, кто оказывал ей услуги. Чимин внимательно просматривает список общих друзей с топ-менеджерами и находит семь знакомых. Лично пересекался по публикациям лишь с тремя, и нужно понять, в каких они отношениях с теми, кто ему на самом деле нужен. Чимину пора обратиться к сервису с нейросетью, которая парсит и анализирует данные из соцсетей. Один раз фото или видео опубликовано, и контент уже в нейросетке, она запомнила информацию и по имени и фамилии найдёт, где в публичных источниках человек засветился. Ограничить такие сервисы правительства стран хотят давно, но дебаты длятся годами. Ведь с одной стороны, речь о данных граждан, а с другой — нейросеть анализирует открытые источники, и какая разница, будет их просматривать человек вручную или ускорит процесс вычислительной мощностью. Чимин подписан на сервис несколько месяцев. Он выбирает нужные настройки на перекрёстный поиск: левый столбик — имена топ-менеджмента, правый — имена общих с ними «друзей». Таймер начинает отсчёт, на анализ уйдёт около четверти часа, и после нейросеть выкатит подборку фотографий и видео, где в одном месте присутствует человек из первой и человек из второй категории. Времени хватит, чтобы добраться до дома и продолжить работу там. В такси Чимин через расшифровщик в браслете превращает разговор с Анисой в текст на двадцать пять страниц. Нужно структурировать интервью, чтобы читателю было удобнее, убрать скачки мыслей, поменяв отдельные блоки местами, дополнить слова сносками на полях. А ещё — решить, в какое медиа отнести материал. Текст о Югёме и сгенерированной измене Чонгука прошлым вечером ушёл и был опубликован уже наутро в Deep. И можно историю Анисы опубликовать там же, но Чимину не понравился гонорар — низковат. В соцсетях Чимина наберётся два десятка тысяч подписчиков. Быть может, стоит начать свой журналистский блог. Или пойти в иностранные медиа — у него есть контакты в паре американских СМИ и, возможно, он сможет выбить себе ведение личной колонки, если подберёт для портфолио самые значимые из своих публикаций. Ладно, потом, надо вначале дописать интервью. История Анисы. Желательно кристаллизовать главную мысль, определиться, что выдать на первый план — историю рабства или отношение Ки к делу KSillo. Первое кажется более личным и важным, но соберёт меньше просмотров, нежели упоминание KSillo — название корпорации в заголовке или подзаголовке сейчас привлечёт больше читателей. Выходит, надо материал строить от KSillo, а уже под ней вводить историю рабства, оседлав сразу две темы. — Вы предпочитаете наземную или высотную парковку? — отвлекает Чимина голос беспилотного такси. — Очередь ожидания парковки обеих в настоящий момент составляет один балл. — Высотную, — потому что ближе к своему этажу. «Рабство». Чимин раньше не использовал это слово, чтобы описать ситуацию с репликантами. «Справедливость никогда с угнетением не уживётся», — сказала Аниса в конце разговора. Четыре слова образовали сильную фразу, за которую Чимин цепляется. Он ведь тоже приверженец справедливости. Он всегда голосует за правду, которую выпускает на волю, чтобы сделать мир лучше. Именно поэтому Сокджин называет Чимина принципиальным и дружит с ним. Чимин верит: если писать об угнетении, то материал станет сторонником справедливости. Это не понравится тем, кто на несправедливости зарабатывает, но будет этически правильным. Сейчас у Чимина есть лишь мнение Анисы, но если дополнить это статистическими фактами о насилии над репликантами, оформив их в сноски, то у мнения появится обоснование. Придётся погрузиться в тему, чтобы не было предвзятости подтверждения — когнитивного искажения. Не помня об этом, понимает Чимин, легко скатиться в пропаганду. Всё-таки он ошибся, когда решил, что интервью получится закончить быстро. Информации, которую придётся искать и фильтровать, гораздо больше, чем он подумал вначале. И его желание поднять сразу две больших темы в одном материале добавляет трудностей. Чимин чувствует азарт — адреналиновую пилюлю, на которой строит свою карьеру. Это схоже с жаждой победы — желание докопаться до сути, разобрать на части сложное и преподнести читателям так, чтобы те быстро схватили суть, открыли глаза, приняли правду и уже не смогли жить, как раньше. Проглотив подобную пилюлю однажды и добившись своего, энергетики становятся совсем не нужны — ты подсаживаешься на поиск ответов. Такси снижается к парковке. Люди постоянно задаются ненужными вопросами и крутят из них пружину. Каждый виток — всё то же самое, но чуть в иной формулировке. Пружина растёт всю жизнь, ответы не находятся, но что с людей взять… сами вопросы, увы, дурацкие, они волнуют только отдельного индивида. В журналистике иначе, ещё в университете узнал Чимин. Задание профессора было крайне показательным: он попросил студентов прочесть десять нашумевших расследований и сформулировать к каждому вопрос, который поднял автор. «Выдающиеся журналисты ставят вопросы сложные, общественно значимые, находят предельно чёткую формулировку для них и предоставляют возможные варианты ответа на суд читателю», — подвёл черту преподаватель. Чимин покидает прохладный салон флайкара и жмурится от яркости солнечных бликов. Небо к обеду очистилось, пейзаж высоток заблистал. Ширма. Под балахоном яркости запряталась чернушная правда мира, его властителей, шестёрок-посланцев из ада. Вот вопросы, которые Чимину нравится озвучивать между строк, рассказывая истории: «Кому выгодно несчастье других?», «Почему трагедии случаются?» и «Кто в них виноват?». Дело KSillo, история Анисы — последние события вписываются без шлифовки граней в цепляющий Чимина перечень тем. Смотреть на пейзаж роскошной жизни монополиса не хочется, и Чимин заходит в лифт, нажимает кнопку своего этажа и прислоняется к металлической стенке плечом. На браслете загорается сигнал уведомления — нейросеть завершила анализ. Связи не найдены. Чимин, обнажив зубы, досадно ухмыляется, изо рта вылетает шипастый фырк. Он всё равно найдёт источник в консалтинговой фирме, дело времени, но как же хочется, чтобы материалы шли быстрей.***
♪ Hante. — Quiet Violence
Блёклость — слово, которым Тэхён нарекает новый день. Монотонные задачи от нового начальника. Тэхёна будто лишили возможности думать хоть о чём-то значимом, отобрали вопросы, которыми можно существовать. Тэхён вновь вернулся в состояние первых недель жизни, когда действия совершал на автомате. В нём засела душевная изнурённость событиями, решениями, последствиями, людьми. Ему кажется, что внутри должна быть досада за секс с Чонгуком, обида на себя и на него, но нет, ничего из этого нет. Представление ни о себе, ни о Чонгуке, ни о ком-то и ни о чём-то за одну ночь не поменялось. Тэхёну наоборот всё кажется до безумия простым: так просто случается и это был выбор обоих. — Ким, пойдёшь наблюдателем на допрос, — звучит рядом голос Джихона. Новый начальник обратился по фамилии, чтобы подчеркнуть дистанцию между ними. — Хёндже контрабандиста оружием задержал. Через пятнадцать минут в третьей переговорке. Досье сейчас вышлют. — Хорошо, — кивает Тэхён и провожает Джихона взглядом. Отдохнуть бы, посидеть в тишине, чтобы без лиц вокруг. Никто Тэхёну не объяснил, что усталость может появиться от подавляемых эмоций. С ними бороться энергозатратнее, нежели проживать, и даже у самого спокойного их бывает в избытке. Просто они скрываются под толщей уравновешенного разума. На браслете появляется уведомление с досье. Тэхён отвлекается на него и вытягивается в напряжении, узнавая на фотографии контрабандиста тощего старичка, который продал убийце Гисона японское оружие. В досье указано, что на старика вышли благодаря информатору в преступных кругах — подстроили сделку и поймали у склада, в котором и нашли контрабанду. Старик говорил, что за «японцем» приезжал на дорогой машине блондин, и наверняка им был Югём. Югём. Больная любовь из прошлого Чонгука. Потом о чужом прошлом, десять минут до допроса, Тэхёну нужно выловить Хёндже. Внутри волнение от мысли, что паззл дела может хоть в чём-то сложиться, и потому Тэхён быстро выключает компьютер, поднимается из-за стола и спешит к переговорной. Внутри неё пока никого, Тэхён смотрит на непрозрачное стекло, что отделяет помещение от комнаты наблюдения. Хёндже оказывается там вместе с незнакомым щупликом в полицейской форме. Это не будет просто, ведь когда задержали Чонгука, именно Хёндже первое время вёл дело KSillo, пока суперинтендант не заменил его Тэхёном. Хёндже затаил обиду — его подвинул сопляк-репликант. — А ты тут что забыл? — Хёндже предсказуемо не блещет дружелюбием. — Хёндже-хён, — вежливо начинает Тэхён, — задержанный продал оружие, которым был убит Чон Гисон. Не могли бы вы показать задержанному фотографию Югёма, чтобы подтвердить, что покупателем был именно он? Хёндже кивает щуплику рядом, чтобы тот вышел из смотровой. — А эта информация есть в деле KSillo? — Не помню, — врёт, ощущая неприкрытое пренебрежение к своей просьбе. Хёндже слишком цепляется за своё самолюбие и если узнает, что информации в деле нет, то точно откажет. — И я не помню, а два «не помню» — скорее нет, чем да. Ты снят с этого дела, а я не хочу иметь к нему отношения. — Это важно, это может помочь расследованию. Мы обязаны предоставлять информацию, которая поможет коллегам, — пытается надавить Тэхён. — Меня не ебёт, мне осталось раскрыть ещё два дела, чтобы получить прибавку. «Ублюдок», — думает Тэхён, но вслух произносит: — Я к начальству, — и резко разворачивается. — Валяй, — хмыкает Хёндже напоследок. Чонгук нарушал правила, но ради дела, а Хёндже… предатель полиции, пекущийся за свой зад. Идёт второй день, когда у расследования нет детектива. По-прежнему нет нового назначения и история простаивает, хотя сегодня общественность вновь обсуждает KSillo — Хосок объявил, что компания обладает заметками Гисона и приступает к исследованию репродуктивных функций. О деле Гисона заговорят и завтра — Чимин выпустит интервью с Анисой. Тэхён начинает вновь загоняться. Его первое серьёзное расследование с полным провалом — не самая приятная вещь, а упёртость Хёндже служит очередным крючком для понимания Чонгука, который держался от сослуживцев подальше. Все друг друга желают подсидеть, хотят выслужиться и таят друг на друга обиду, не отказываясь от неё даже ради правосудия. У Чонгука не было амбиций — он ратовал за поимку убийцы и спасение Солли. Первое, на что обращает внимание Тэхён, постучав к Джихону и переступив порог кабинета, — это исчезнувший из кабинета уют. Когда он принадлежал Намджуну, в нём были мелочи: пепельница, более мягкий свет, награды, анимационные фото. Ощущение тепла ушло вместе с Намджуном, и теперь комната выглядит пустовато. Джихон в чужом кресле видится инородным. Всё изменилось, и уверенность в этом прошибает Тэхёна вместе со словами Джихона, который после его рассказа о старике напоминает об отстранении. Тэхён не рискует вступать в острый спор — видел, к чему приводит игнорирование приказов, ему хватило, но и смириться с тем, что его просто не хотят услышать, сложно. Тэхёна выставляют за дверь, не желая слушать. Работа с Чонгуком и Намджуном была исключением, а сейчас перед Тэхёном оказывается реальность. Всё строго, по указке, любопытным в полиции не место, и справедливость никому здесь не нужна. Система, построенная на правилах, даёт трещину, когда в ней появляются мелочные люди. В тех самых правилах, на которых полиция якобы зиждется и которыми она кичится, указано, что если полицейский узнаёт важную информацию для расследования, то он обязан поделиться ей с коллегами. И неважно, если он сам к делу отношения не имеет. В этом, оказывается, ничего общего с реальным положением дел нет. Хорошее, как кажется Тэхёну, правило внезапно истоптано людьми. Тэхён возвращается к переговорке, выдыхает, успокаивая себя тем, что нужно просто дождаться нового детектива на расследовании. Тогда будет новое лицо и шанс объяснить ситуацию. Тэхён открывает двери, входя под возмущённый взгляд Хёндже. Тэхён опоздал, а без свидетеля начинать допрос по протоколу нельзя. Старик сидит в наручниках, бледный и иссохший старостью. Удивительно, как в таком возрасте можно заправлять контрабандой, но у него это получалось весьма неплохо, если верить досье. Дед наблюдает за тем, как Тэхён садится на свободное место напротив. Хёндже начинает зачитывать правила допроса, а старик в удивлении приподнимает брови, признав в Тэхёне знакомое лицо. Их встреча была недавней, но между тем временем и текущим для Тэхёна разошлась пропасть. Тогда они с Чонгуком не знали, что блондин, которого дед упоминал, наверняка реинкарнированный Югём. Тогда они не знали о Солли и что за убийством Гисона последует убийство Чжиён. Тогда они не знали, что Чонгук будет уволен, Тэхён снят с дела, Намджун понижен. Тогда они не знали, что дело и их жизни полетят вниз. Хёндже начинает допрос, но слушать его у Тэхёна нет никакого желания. Против старика улик собрано достаточно, и текущая беседа — формальность. Тэхён позволяет себе не вникать. Его присутствие здесь необходимо исключительно ради протокола. Он утыкается взглядом в окно позади старика. В стеклянной глазури отражение, в котором заметна усталость Тэхёна. И всё же внутри болит. На периферии сердца. Боль скулящая и оттого тихая, сам Тэхён её слышит слабо, ведь её перебивает своими ответами старик. Так болит, когда жизнь делится на «до» и «после». Тэхён вспоминает самое начало. Чонгук показался ему крутым и едва ли не всесильным. Странным, конечно, тоже, слишком безумным и дерзким, но ничего, это было любопытно. Затем Чонгук вызывал недоумение тем, что нарушал устав. Зря он так делал, но только и Тэхён пошёл наперекор правилам. Они оба болели за расследование слишком сильно, слишком сделали его личным — вначале Чонгук, а следом и Тэхён. Со временем Чонгук начал проявлять первые слабости. На его щите время от времени появлялись трещины. Тэхён всё подмечал, но уследить за тем, как вместе с чужими слабостями появляются дыры в деле, не смог. Фокус начал плыть, смещаться с расследования на Чонгука. Это происходило медленно, и корить себя за это не сто́ит — опыта в жизни у Тэхёна пока слишком мало. Но во рту всё равно ощущается горечь, и в голове носится «стоило быть внимательнее». Так чего поднимать вой, раз сам впустил в себя слишком много эмпатии там, где этому было не место? И ведь выкрутил её до предела, на максимум, позволил Чонгуку стать слабым при нём, рассказать свою историю от и до. Тэхён пошёл на телесную близость, как казалось, осознанно, но это не сделало лучше. Даже разговор с Чонгуком до был куда весомее того, что случилось после. Душевный контакт между ними был глубинным, в нём можно было отыскать красивый смысл, но он перебит безлюбовным сексом и теперь остаётся лишь вынимать осколочные откровения Чонгука из-под вороха телесного желания, что тоже… осталось позади. Тэхён ведёт ладонями по бёдрам. Ткань брюк гладкая, о неё не поранишься, как о людей или реальность. Расслабиться не выходит, давит извне и давит изнутри. Мыслями, болью, обидой на себя за то, что допустил провалы на работе и в отношениях с Чонгуком. Как назвать их общение? По нёбу Тэхёна катается «дружба», но разум останавливает, напоминая, что Чонгук для него другом не был. Это Тэхён всегда выслушивал, поддерживал и поддавался, но не Чонгук. Дружба должна быть постоянным обменом, но из всех валют, что может придумать Тэхён, обменивались они только приязнью друг к другу. Маловато, чтобы обозначить их друзьями. И за день от Чонгука ни сообщения, и первым Тэхён писать не готов. Для чего? Он сам не знает, что не так. Волнуется? Пожалуй, но о чём? О состоянии Чонгука? Ему выделено время на одного себя, Чонгук справится, первая помощь оказана, и пора прекращать тревожиться о нём. Хёндже говорит, что допрос закончен и выключает запись. Тэхён промаргивается — пора вернуться из ментальной клетки в безликую комнату. Он проверяет браслет. Прав, Чонгук не писал, но есть сообщение от Сокджина с предложением вечером выпить. А, Намджун попросил узнать, как у Тэхёна дела, понятно. У самого Сокджина нет причин волноваться о репликанте.***
♪ Sleep Dealer — Bleeding heart
Сокджин подаётся вперёд, смотрит, щурится и сразу хмурится. Стучит подушечками пальцев по стекольной поверхности стола. Наверняка заметил злое изнурение, сидящее в глазах Тэхёна к концу дня. К утренней усталости и разочарованию в коллегах подселилось новое и ядовитое — та самая обида на себя. Она успела за несколько часов дорасти до тяжёлой злости, из-за которой Тэхён делает сразу несколько шумных глотков пива, что поставила перед ним старая модель официанта. Андроидам проще — у них мыслей и чувств нет, лишь программа из сотен тысяч строк. — Выглядишь уставшим, — выбирает мягкую формулировку Сокджин. Он умён, Тэхён это заметил давно. Они оба провожают взглядами прошедшего мимо мужчину с сидящим на плече вороном, и либо владелец птицы безумно богат, либо заказал себе её робокопию. — На KSillo до сих пор нет нового детектива, — отвечает Тэхён, не называя истинной причины своего состояния. — Согласен, странно, — кивает Сокджин, но в неуверенном кивке читается, что он понимает — правда осталась за пределами ответа. — Чонгук связывался с тобой? — Сегодня нет. Думаю, хочет побыть один. Тэхён не рассказывает, что видел Чонгука вчера, о его поездке к Гисону, об одиноком пьянстве в баре, их диалоге и сексе между ними — всё это не для других. Было бы легче, имей Тэхён право сказать хотя бы о чём-то, но это не только его история, и для неё нет подходящего слушателя. Сокджин коллега, его знакомый, но не друг. Как-то резко возникло разделение людей по категориям: друг и знакомый. Раньше все, кто попадал в поле Тэхёна, были исключительно знакомыми, а теперь появилась потребность в человеке ближе. — Наверное. Им с Намджуном сейчас непросто, — говорит Сокджин. — Чонгук справится. Заинтересованность во взгляде Сокджина опасна. — Даже я не уверен в этом, а ты знаешь его недавно. Виделись вчера? Красиво подловил, Тэхён это признаёт. Два слова сказали о близости с Чонгуком слишком много. — Да, говорили немного. Андроид приносит панчаны и большую порцию курицы в кляре. Робот не говорит, лишь выполняет свои функции официанта, а сто́ит ему отойти от стола, Сокджин произносит: — Даже не улыбается. Раритет. Такие модели давно заменили, — тянется к курице Сокджин. Открытая правда — на любую модель со временем найдётся версия поновее. — Меня тоже заменят, — уверен Тэхён. Сокджин хрустит панировкой куриного кусочка, что-то решает в своей голове и, дожевав, озвучивает: — Новшества в репликантах закончились. Вы стали людьми, а репродуктивной функции когда-то и так не было у каждого шестого рождённого природным путём. Тебя незачем менять, Тэхён. Рационально и без утешений, чтобы въелось. Тогда как Чонгук мог воспользоваться живой ценностью, результатом человеческой божественности? Сколько ни думай, но очередная оголённая правда в том, что ситуация давила. Тэхён сделал выбор под давлением желания облегчить чужую боль. Ведь так правильно в его системе координат, он создан, чтобы помогать другим и неважно, что вчера помощью стало его тело. Им проманипулировали, а манипуляции далеки от доверия — они порождают сделку. Они с Чонгуком заключили её. С неравным обменом. — Да, не клеится у нас разговор, — констатирует Сокджин. Тэхёну и самому неловко от натяжности их встречи. В груди душно. — Прости, задумался. — Тебя не заменят. Даже не уволили. Подкинут новое дело, проявишь себя и всё наладится. — Сокджин подкладывает ему в тарелку кусочек курицы и тянется к бокалу пива. — Ешь давай. Но Тэхён откладывает палочки, не прикоснувшись к еде, и складывает руки на столе в замок. Сокджин умён, поэтому надо этим воспользоваться, оставив имена и конкретику за скобками. — Ты веришь в секс по дружбе? Сокджин не сводит с Тэхёна взгляда, делая несколько глотков. Возможно, прикрывает удивление. Возможно, обо всём догадывается. Возможно, обдумывает ответ, который оказывается неожиданным: — Раньше верил, теперь в сомнениях. «Теперь». О Сокджине ничего личного Тэхёну не известно. Кто знает, может, они оба в одинаковой ситуации — сложно увидеть другую причину, по которой человек засомневался в своей установке. Но в душу за подробностями не полезешь: недостаточно близки. — Всегда кто-то в кого-то влюблён, — выносит приговор Сокджин. — Иногда не сразу, но если секс постоянный, то к этому, кажется, приходит всегда. Это же гормоны. При сексе происходит гормональная встряска, порождающая чувства. — Не думаю, что здесь влюблённость. — Тогда почему возник вопрос? Почему человек задумался об этом? Будто речь не о мыслях Тэхёна. Сокджин явно подыгрывает, говоря об абстрактной ситуации и об абстрактном человеке. Даже уловкой чужой манёвр Тэхён не назовёт: слишком прозрачно поведение всё понимающего Сокджина. Вопрос получился хорошим, как и большинство, начинающихся с «почему». Ответы вылезают самые правдивые, но зачастую делают больно. Вот и Тэхёну неприятно признавать: — Чего-то не хватило? — прячет неуверенность за бокалом. Кивок и уточняющее от Сокджина: — Чего? Привязанности. Желания отдавать в ответ. Светлого. Эмоций по Тэхёну. Тепла после. Идеи о «после». Шанса обсудить. Возможности разобраться в произошедшем вместе. Сокджин просит повторить им пиво. Тэхён допивает свою порцию, определяясь, что из списка важнее, и с выдохом произносит: — Его бросили после. — А ему хотелось, чтобы остались? Совместный побег закончился для Тэхёна одиночеством. Но он ведь сам был первым, кто ушёл: спрятался в душе, дав возможность Чонгуку покинуть квартиру. Тэхён не остановил, не предложил остаться, поговорить — нет, он взял ответственность за своё решение переспать и сказал «иди». Выпроводил. — Так было бы правильнее, — решает Тэхён. Диссонанс между произошедшим и тем, как принято внутри — одинаково обидный для человека и репликанта. — Люди не любят говорить о том, что их гложет. Они становятся уязвимыми. — Сокджин встречает пеннистое пиво и издаёт внезапный смешок. — Занятно, произношу то, что пора было сказать самому себе, — он мотает головой, сбрасывая личное. — Неважно. Я к тому, что все недопонимания от недостатка открытости и честности перед собой и другими. Человек не сказал, что хочет, чтобы второй остался, а второй мысли читать не умеет, и ушёл. — Он бы не остался. — Уверен? Взгляд Сокджина для Тэхёна слишком пытлив, приходится схватиться за бокал и отпить, а потом использовать пару секунд на облизывание с губ пены, чтобы придумать пусть и дерьмовый, но ответ. — Вероятность этого была высока. Сокджин смотрит недовольно, выпрямляет спину, закидывает в рот кимчи, усиленно жуёт, успокаивает эмоции и как можно мягче наставляет: — Во всём, что касается психологии людей, включая репликантов, никогда нельзя быть уверенным на все сто. И прикидывать вероятность их реакций важно, но всегда остаётся шанс, что человек поведёт себя иначе. Не надо решать за других. Решай только за себя. — Спасибо, — мямлит Тэхён. — Ничего, всё это опыт, не ошибки. Хочется верить. Сокджин ведь умный, и у него столько лет жизни, его словам можно верить. И усвоить: то был опыт, а не ошибка.***
♪ alva noto, Max Richter, Grace Davidson — Sleep: tranquility base — Alva Noto Remodel Edit
— Голоден? Взял порцию лапши с курицей, — Джин передаёт пакет с едой Намджуну и разувается. — Спасибо, дай мне пять минут, — разворачивается Намджун и движется в гостиную, зная, что за ним последуют. Ему нужно допройти миссию. Отстранение в качестве наказания — первый отдых за долгие месяцы, и Намджун впервые за долгое время выпадает из привычного порядка. Он поздно проснулся, потому что отключил будильник. Днём часто проверял браслет, ожидая срочных звонков и сообщений с работы. Успел плотно позавтракать и сам приготовил себе обед — роскошь, когда за тобой важный отдел полиции, и скука, когда у тебя принудительный отпуск. В голове не осталось мыслей. Всё, что может Намджун, — смириться с новым, и он не нашёл идеи лучше, чем занять себя компьютерной игрой. Намджун оставляет еду на кухонной стойке и доходит до широкого кресла. Намджун садится, натягивает на себя шлем виртуальной реальности, смотрит на стоп-кадр игры, где в него летит молния из руки пришельца. Как только Намджун снимет паузу, надо сразу отскакивать в сторону, чтобы по нему не попали. Намджун дважды быстро моргает, музыка начинает играть и он успевает уйти от удара. Мозг обманывается — импульсы шлема посылают в него сигнал о тяжёлом автомате в руках. Намджун держит пришельца на мушке и стреляет несколько раз. Патроны заканчиваются, для перезарядки Намджун прячется в командном пункте космического корабля. Пришелец идёт за ним. Ловкое движение рук — всё это тоже импульсы, но уже от мозга в шлем, что декодирует намерения игрока и превращает их в движения персонажа, которым он управляет. Намджун выглядывает из укрытия, выпускает автоматную очередь, перекатывается за другое укрытие и вновь стреляет. Броня врага наконец-то пробита. Пара выстрелов в приоткрытую часть чешуйчатой шеи, и игра включает заставку, где персонаж Намджуна побеждает босса. Иконка в правом верхнем углу говорит об автоматическом сохранении, и Намджун выходит из игры. Он снимает шлем, со стоном выдыхая. — С каких пор ты вновь играешь? — спрашивает Джин. Намджун поворачивает голову к кухонному столу и произносит: — С сегодняшнего дня. Работы нет, что ещё остаётся? — он игнорирует закрытую позу друга, что скрестил руки на груди и стоит, оперевшись бедром о стол. — От реальности бегаешь? — А это в моём характере? — Намджун поднимается с кресла вместе со шлемом в руках. Нет, не бегает, просто дел никаких. У него пока не появилось желание говорить даже с Чонгуком. — Нет, но даже не знаю, как ещё трактовать увиденное. — Я просто пытаюсь себя чем-нибудь занять, — Намджун подходит к полке, чтобы поставить шлем на зарядку. — Опять донатишь? — неодобрение так и льётся из Джина, но это ожидаемо, ведь годами ранее Намджун вложил в одну онлайн-игру три миллиона вон. Потому с играми и завязал. — Оскорбляешь, — хмыкает Намджун. — Скачал игру без доната. Как встреча? Намджун идёт до пакета с едой, достаёт коробку лапши и отправляет её в микроволновку. — Встретились, выпили. Тэхён не знает, где Чонгук, но уверен, что тот со всем справится. — Он так в этом уверен? — Ага, я сам удивился. Кажется, они хорошо подружились. — А ведь Чонгук упирался. Ругался мне в трубку, называл напарника куклой, которая будет ему мешать, — Намджун издаёт смешок и поворачивается к Джину, который так и не сел за стол. — Ты и правда быстро пришёл в себя, — приподнимает уголки губ Джин. — Я рад. — Не недооценивай меня, — улыбается в ответ. Психика Намджуна крепкая, как и положено полицейскому его уровня, и даже понижение в должности не выбило его из себя надолго. Одного дня достаточно, чтобы сделать выводы: он был слишком мягок и позволил Чонгуку слишком много вольностей. Впредь лучше никого яростно не выгораживать. Даже друзей. — Твоё предложение съехаться в силе? А вот это внезапно. Выходит, Джин зажат в своей позе, потому что решил поговорить о них. Намджун оглядывает друга с ног до головы, старается не выдать возникшее волнение и сдержанно говорит: — Может, сядешь? Немного напрягает, — Намджун примет любой выбор, но приятнее, если он будет в его пользу. Намджун вытаскивает лапшу из микроволновки и ставит на кухонную столешницу, отодвигая от себя. Пускай он и голоден, еда кажется сейчас неуместной. Он садится за обеденный стол. Джин занимает место напротив, складывает руки в замок, водружая на него подбородок — всем видом продолжает намекать, что диалог предстоит непростой. С Джином не всегда просто. Они общаются и спят легко, дружат легко, но Намджуну часто мерещится, что под этим всем скрыто второе дно. Например, его собственное желание большего — серьёзное, тяжёлое, недавно озвученное и всё усложнившее между ними. Они знакомы достаточно, чтобы Намджун понимал — Джин взвешивает варианты. — Давай поговорим прямолинейно, — просит о честности Джин. — Конечно. — Мне иногда кажется, что я твоя опора, — неторопливо начинает Джин, — без которой ты не можешь. А я не хочу быть спасателем. С разгона и сразу в кювет. Намджун запрокидывает голову назад. Неприятно. Спасать любит не Джин, а он. Тому в пример работа и Чонгук. И вчера, потеряв должность, Намджун не звал Сокджина — тот сам приехал поддержать, что было ценно и приятно, но не было обязательным. С другой стороны, Намджун и правда всегда и всем делится с Джином, тот ни раз становился для него опорой, но отношения будут сущим дерьмом, если их желание быть вместе не двустороннее. — Я не хочу, чтобы это испортило нашу дружбу, — озвучивает новое опасение Джин, когда Намджун вновь смотрит на него. — Дружба и серьёзные отношения — вещи разные. Мы хорошо знаем друг друга, но не то, какие мы в отношениях. Джин прав. Они знают друг друга как друзей, любовников и коллег, но не как серьёзных романтических партнёров. Но всё можно свести до простого: — Я уверен в себе и уверен в тебе, — Намджун трёт большой палец левой руки, не сводя глаз с Джина. Тот на мгновение устало прикрывает веки. — Мы с тобой умеем разговаривать и договариваться. Да, порой я могу вспылить, но это было только один раз. — Целый, — делает акцент на слове Джин, давая понять, что ему не понравилась услышанная формулировка, — один раз. — Извини меня, это было ужасно с моей стороны, я знаю, — спешит исправиться Намджун. Джин опускает руки на стол и разглядывает их: — Это не игра. — Не игра, согласен. Почему ты так волнуешься? — Не волнуюсь, — мотает головой Джин и проводит ладонями по своему лицу. Ему нужна пауза, Намджун её предоставляет, наблюдая за усталостью в чужом взгляде, за тем, как друг выпрямляет спину, крутит плечами, смотрит в сторону холодильника и губами наконец-то выдаёт опасения, — Ты склонен к ревности. Я не изменщик, но ты же понимаешь, что выяснений отношений — не то, чего мне хочется. — Я уже сказал, что на привязи держать не стану, — хмурится Намджун. — Если будет проблема, ты её озвучишь, ты всегда так делаешь. Ты не станешь изменять человеку, если ты с ним в отношениях. Я уверен в тебе. И я тоже никогда не стану изменять человеку, с которым строю отношения. Но у нас точно будут разногласия и выяснения отношений, потому что и ты, и я привыкли жить в одного.♪ Tommee Profitt, Ruelle — Iris
Джин откидывается на спинку стула: — Кажется сложным. — Ты правда думаешь, что ты нужен мне лишь как опора? — Не знаю. Я привык полагаться только на себя. И вести быт один тоже. У меня всё по полочкам и дома, и на работе, а у тебя подъёмы посреди ночи, чтобы рвануть в офис, не заправленная кровать, закончившийся гель для душа и протухшая еда в холодильнике. Джин помнит всё. Каждую деталь, которая попадалась ему, когда он оказывался в гостях. Намджун и правда не видит смысла убирать кровать. Они решили заняться сексом у него дома, но Намджун забыл даже к приходу Джина заказать гель. И Намджун порой не заглядывает в холодильник неделю, потому что ест на работе. Быт Намджуна — спонтанность, срочные дела, неопределённость в завтрашнем дне. — Я могу узнать, сколько стоит андроид-уборщик от управляющей компании дома. Раз в пару дней будет убираться. Можно купить премиум-подписку «умного» дома, чтобы она сама вовремя заказывала расходники. Тот же гель или шампунь, — отбивает мячи Намджун. — Ты прав. Я не самый аккуратный человек в доме, но это всё решается. — У меня чуткий сон. Каждый твой подрыв в ночи на работу будет будить меня, Намджун, — не сбавляет хватку Джин. — Моя квартира ближе к работе. Если ты переедешь сюда, я могу спать в гостевой спальне, когда будут горящие расследования. Напряжение просачивается через серьёзность Джина. Он сильно поджимает губы, они, кажется Намджуну, даже побелели. — Зачем тебе эти хлопоты? Зачем менять свою жизнь? — звучит искреннее непонимание Джина. Намджун шумно выдыхает, облизывает губы, тянет время, чтобы больше не ошибиться с ответом, сводит руки в замок и уверенно смотрит в глаза напротив: — Потому что одиночество комфортно, но по-прежнему тяжело. Забота о близком делает жизнь полноценнее. Ты говоришь, что я подрываюсь порой посреди ночи, но у тебя тоже так бывает. Просто реже. И я могу сделать тебе кофе с собой, могу обнять, когда ты устал, могу чаще смотреть с тобой фильмы, разделяя эмоции. Это тоже может стать комфортным. Это про заботу, это про… — запал спал, надо подбирать слова вновь, — про… близость, доверие, взаимоподдержку. Если тебе нужна рациональность, пожалуйста, вторую квартиру можно сдать в аренду, получать на двоих дополнительный доход. — Я свою не сдам левому человеку, — отрезает Джин. — Ладно, тогда просто подумай о том, что покупаешь новую плиту или кровать сразу на двоих. Экономия. — Твой матрас, кстати, слишком мягкий. — Я порой сплю в кабинете, мне нормально, если матрас твёрже. У тебя я тогда отлично поспал. В любых отношениях бывают конфликты, они оба это понимают. Всегда найдётся внезапная мелочь, о которой двое начнут спорить. Но Намджун умеет идти на компромисс, и Джин, он убеждён, тоже. Где-то уступит один, где-то второй, если оба хотят быть вместе. — Что ещё тебя тревожит? — мягко спрашивает Намджун. Если уж они начали обсуждать нюансы, то пусть озвучено будет как можно больше. — Я не самый тёплый человек для других. В мыслях Намджуна никогда не было такого опасения. Джин всегда был самым комфортным из всех знакомых. Он надёжный, внимательный, поддерживающий. Он вовремя вправляет мозги другим. Он умеет отдавать тепло тела — в сексе они совместимы идеально. Даже его запах порой успокаивает Намджуна, действуя подобно седативному. — Для меня самый. Иначе я бы не предложил начать серьёзные отношения. Джин улыбается. Слабо, но улыбается. Ему приятно, догадывается Намджун, слышать подобное, знать, что для кого-то он прекрасен такой, какой есть. — И чертовски умён, — искренне добавляет Намджун. — Не подлизывайся, — смеётся Джин. — Я твои уловки выкупаю на раз. — А я о чём? Умный. Теперь смех делят на двоих, а когда он стихает, Намджун вспоминает одни из первых чужих слов — про опору. — Я могу справляться со своей жизнью сам, Джин. Могу, но мне хорошо, когда ты рядом, хочешь ты того или нет. Мне так спокойнее. И я хочу, чтобы для тебя было также. Один опора для другого и наоборот. — У тебя вообще нет страхов? Об отношениях, — уточняет Джин, поправляя ворот своей одежды. — Потерять тебя. Удивления во зрачках напротив целое море, Намджун видит. Такова правда. Он тоже боится. Но не отношений, а потери. Намджун тянется рукой до пальцев Джина, чтобы переплести их со своими: — Ким Сокджин, ты мой лучший друг, я дорожу этим, не хочу это терять, но для меня отношения с тем, кому я так доверяю и кто мне так дорог, самое лучшее, что может быть. — Нет шелухи, верно? Не надо кого-то узнавать с нуля, — проговаривает свои мысли Джин. — Верно. Я чувствую к тебе столько всего, и это явно уже не дружеское. — Я дорожу тобой не меньше. Джин крепче сжимает пальцы Намджуна. Наверное, это рефлекс на то, что они оказались холодными. А говорит, что не самый тёплый. Не прав. В этом так точно. — Представь, что я и правда буду варить кофе по утрам, — позволяет выйти своей фантазии Намджун. — Его варит кофемашина, — следует скепсис. — В неё же нужно подливать воды и подсыпать зерно? Джин смеётся, а Намджуну становится легче и уже совсем не страшно добавить: — В любой трудный момент я буду для тебя опорой. Я бы хотел этого. Я надёжный, ты это знаешь. Давай попробуем, найдём общий язык. Я буду стараться. — Не прогибайся, — отстраняется Джин. Два шага вперёд, один назад. Опять. Намджун вдыхает глубоко, чтобы не разнервничаться вновь. — Не прогибаюсь, а говорю как есть. — Ладно, хорошо, — взмахивает руками Джин. — Давай попробуем. — Ты же не делаешь мне сейчас одолжение? — Нет, мне интересно узнать, каково будет жить с тобой, — поясняет Джин. — Твоя квартира и правда ближе к работе. — Переезжай. Я помогу с вещами. Джин кивает вместо ответа и внезапно вспоминает об остывшей лапше. Намджун поднимается со стула, чтобы взять её с кухонной столешницы. Его план поесть вновь рушится, когда его обнимают со спины. Намджун разворачивается, упирается лбом в чужое плечо. — Мы решили съехаться, когда вокруг пожар, — выдаёт на выдохе Джин. — Догорит и вырастет новое, — тихо говорит Намджун, обнимая в ответ.