Железная маска Трианглета

— Горено, друг, помоги его вытащить из воды, пожалуйста! Я не представлял, что делать со страшной находкой. Этим должны заниматься специально обученные люди, но их тут нет. А из меня следователь так себе и анатом тоже не очень. Разумеется, мы изучали строение человеческого тела, только для того, чтобы его рисовать, а не определять причину смерти. Горено легко соскочил прямо в воду. Аккуратно подхватил мертвеца со стороны шеи и поясницы (я представил, что иначе это пришлось бы делать мне, и решил, что зря сегодня завтракал), поднял и перенес на траву. Девушка отошла на несколько шагов назад. Она побледнела так же, как и утопленник, но не дрожала, не плакала, и вообще держалась молодцом. Я перевел взгляд на покойника. Теперь было совершенно очевидно, что он погиб не от акул — тело выглядело так, будто его аккуратно перерезали пополам, и одежду тоже. Даже с учётом того, что он пробыл в воде несколько дней и его ели рыбы (при этой мысли я снова вспомнил о зря съеденном завтраке). Одежду они не повредили, край у нее был ровным-преровным. — Горено, как ты думаешь, чем можно нанести такую рану? — спросил я вполголоса, чтобы она нас не слышала. Робот с готовностью начал: — Либо очень длинным, широким и острым лезвием, либо плоской режущей поверхностью, которыми пользуются на некоторых промышленных машинах. — Машин тут нет. Что же, мечом его зарубили? — Возможно. Отмечу также, что он не ожидал нападения. У этого человека спокойное лицо, без признаков страха, а они были бы, если бы он видел, что против него готовы применить оружие. Честно, я вовсе не был так уж уверен насчёт выражения лица покойника, разве что глаза и рот у него были закрыты, тот глаз, который вылез, видно, размыло водой. — Может, он стоял на берегу и смотрел на море, а кто-то подкрался к нему сзади, ударил мечом и столкнул в воду, как думаешь, Горено? — Этот человек потерял очень мало крови, — неожиданно заявил Горено. — Он был либо в состоянии так называемого летаргического сна, когда сердце бьётся очень медленно, либо мертв. Дело в том, что труп почти не обескровлен, полностью обескровленные трупы после пребывания в воде выглядят… — Все-все, Горено, большое спасибо, не продолжай! Хорошо, что Горено не был человеком и не стремился поделиться со мной знаниями паталогоанатома. Я и так ему поверил. Вопросов, правда, меньше не стало — кому понадобилось разрубать и без того мертвого бедолагу, куда эти оригиналы подевали вторую половину тела… Но сначала труп надо было похоронить. Вряд ли я быстро доберусь до специалистов, которые могли бы осмотреть покойника, а по такой жаре от него мало что останется за это время. Девушка так и стояла поодаль. Она не ушла в свое убежище, но и к нам близко не подходила, словно зверёк, попавший в ловушку между двумя охотниками. Наверное, она одновременно и остерегалась нас, и боялась возвращаться домой. — Послушай! — от звука моего голоса она вздрогнула, но хоть не шарахнулась. — Что с ним случилось, с этим человеком? Ты знаешь? Она быстро замотала головой. На лице у нее явственно читалась смесь ужаса и отчаяния, мне даже неловко стало мучить ее расспросами. И так ясно, что для нее это такое же потрясение, как и для меня. — Понимаешь, если ты в курсе, кто это мог сделать… Они ведь для тебя опасны прежде всего! Она ничего не ответила. Ужас в ее глазах сменился безнадежностью. Она медленно отступала от нас и от мертвеца, не решаясь развернуться и уйти. — Ну ладно, не знаешь, что поделать… Только вот что. Не лежать же ему тут на жаре, его надо похоронить. Как у вас принято? Мы ему просто выроем обычную могилу, ты согласна? Как у вас хоронят? Какие обычаи? Она слегка пожала плечами, глядя в сторону, и произнесла безжизненно: — Делайте, как знаете… Всех инструментов у нас была только небольшая туристическая лопатка. Я отдал ее Горено — все равно девушка уже знала, что он робот. Яму выкопал он куда быстрее, чем это сделал бы я. Я вообще только начал вспоминать все, что знал о трианглетских обычаях (почти ничего, положа руку на сердце), а у Горено уже готова была короткая могила глубиной по пояс. Земля внизу была сухая, несмотря на близость моря — неуютно будет бедняге в его последнем прибежище! — Послушай! — окликнул я девушку. — Ты хочешь с ним проститься? Она опять посмотрела непонимающе, будто это не ее знакомый лежал тут, а я приволок откуда-то неизвестного человека. Потом опустила голову, прошептала что-то почти беззвучно и добавила громче: — Можете закапывать! — Покойся с миром, бедняга, — пробормотал я и кивнул Горено. Он быстро переместил тело в могилу и забросал землёй. Потом выпрямился, безмятежно-спокойный и ни капли не уставший, и начал: — Оставаться на острове дальше я считаю небезопасным… — Ой, Горено, да помолчи ты хоть немного, это приказ! Хотя бы пока эта девушка рядом с нами… Она не стала дожидаться окончания неприлично короткого похоронного процесса и вернулась к бухте, шла на несколько десятков шагов впереди нас. Я пока не стал ее нагонять, пусть побудет наедине с собой и успокоится. Брел, не торопясь, оглядывался по сторонам и пытался построить мало-мальски рабочую гипотезу, что же тут за ерунда творится. Конечно, проще было спросить ее. Но она вроде как говорить не была расположена. Трианглетцы вообще молчаливы, замкнуты, любят традиции… Стоп, так может, в этом и дело? У нас тоже есть заброшенные глухие места, где в крошечных деревеньках живут люди, почти ничего не знающие о цивилизации. И не сказать, чтобы это был их личный выбор, но и взаперти никто их не держит. Обычно они не любят пришельцев, на туристов или учёных смотрят косо, а больше никто их не посещает, даже бывшее правительство таких людей не трогало — живут и живут. Они словно застряли даже не в прошлых веках, а в прошлых тысячелетиях, ведут натуральное хозяйство и не желают знать ничего о технических новинках. Мы их звали стародумами или стародурами, это после того, как один раз в походе наткнулись на такое селение, а там никто даже воды вынести не захотел. Дикие грязноватые люди недружелюбно смотрели на нас от своих домов и ворчали, чтоб мы шли мимо, потому что чужих они не любят. А то бы мы сами не догадались. Почему бы таким ортодоксам не торчать и на этом острове? Они и запугали девушку, дочь кого-то из них, а что их совсем мало, неудивительно, наши селения стародуров тоже вымирающие… Их спасение — уйти в цивилизацию, но они сами не хотят. С каждым шагом моя теория нравилась мне все больше. Тем более, я вспомнил ещё одно обстоятельство — в Трианглете раньше существовали древние виды боевых искусств, куда более разнообразные, чем у нас, и широкие клинки у них тоже были. Кажется, я составил картину, что же тут происходило… После исчезновения военной базы (давно или недавно — это значения не имеет) здесь появилось селение вот таких противников цивилизации. Как перебрались? Скорее всего, на небольших лодках, практически незаметных со спутника, может быть, это случилось в год переворота, когда людям было не до островов. Хотели пережить тут грозное время, но потом убедились, что… Так, а одета она по-городскому и у нее консервы. Не вяжется это никак с ортодоксами, думай, Миро, думай! Ну, возможно, не все эти ортодоксы были так уж ортодоксальны. Допустим, убитый считал, что они могут плавать на материк, ездить в города, покупать что-то нужное… А деньги у него откуда? Что он мог продать? Клад нашел? Драгоценности сохранились со старых времён? Внутренний голос подсказал, что деньги у здешних обитателей могли быть. Может, они тут жемчуг добывают, рядом море. И вообще, это у меня все время денег нет, а окружающие их откуда-то берут. Короче, этот человек мог выступать за возвращение в цивилизацию, а остальные с ним были не согласны. Они поссорились и зарубили его мечом в древних традициях. И опять стоп. Горено же сказал, что у него не текла кровь. Значит, он был мертв. Тогда ещё проще — умер сам, все же мужчина в возрасте. А его товарищи, обозленные на него, разрубили его мечом и сбросили в море. Девушка этого не видела, но знала, что прочие жители острова недовольны погибшим, вот и испугалась. Хотя и так ей было, чего пугаться. Сначала моя теория показалась мне логичной, я чуть было не крикнул вслед девушке: «А я все знаю!» Но уже через мгновение все мои суждения посыпались. Почему тут обязательно любители старины? А может, наоборот, изобретатели? Сумасшедшие учёные? Испытывают тут машины, которые людей пополам режут. Но разве бы дочка кого-то из таких учёных воспитывалась бы на берегу моря? Я окончательно перестал что-то понимать, кроме одного — здесь действительно торчать небезопасно. Надо уплывать. А ее, естественно, тоже забрать, она была против, но это до страшной находки. — Послушай! — мне уже ох как надоело произносить это слово. — Да, как тебя зовут, кстати? Я Миромекано, можно просто Миро. Она встрепенулась было, даже губы у нее приоткрылись для ответа, но тут же опустила плечи и отвернулась. — Неважно. — Картину я дорисую потом. Поплывём отсюда, а? — Куда? — она обернулась. — Куда мне плыть? Ты же видишь, что я не ваша? — Какая разница, наша или нет. У нас людей пополам не режут. — Я не могу отсюда уехать. Похоже, моя догадка про стародуров была верной! Они тоже не желают покидать обжитые места, как бы скверно там ни было. — Можешь. Ты только окажешься на материке, так сразу поймёшь, что бояться было нечего. У нас люди душевные, к нам приезжают ваши, никто их не трогает и не обижает! — Не говори глупые вещи. Те, кто к вам приезжает, имеют дела и документы. Они могут объяснить, зачем приехали. Я не смогу. Тут она была права, потом бы непременно возникли проблемы. Взрослая девушка явно с Треугольного континента, без удостоверения личности, без цели визита. — Вдруг неприятности будут у тебя, — добавила она. Я вздохнул — да, правда. Периодически приходилось выслушивать: «А батюшка же ваш из бывших, так? А сами вы… нет-нет, ничего…». Привезу в университет неизвестную гражданку с невнятной легендой, ещё и не то будет. — Будут и будут. Лучше там объяснять, почему у тебя нет паспорта, чем тут сидеть и гадать, разрежут тебя пополам или нет. Если тебе опасно идти и собирать вещи, садись в лодку прямо так, на материке разберемся. — Уплывай один. Другого ответа я, в принципе, и не ждал, стародумы всегда очень упрямы и ее так же воспитали. — Но я ведь вижу, что ты тоже их боишься! Дурацкая фраза получилась, особенно словечко «тоже», на девушку такое убеждение не подействовало, она сдвинула брови и сказала, как отрезала: — Я не могу покинуть этот остров. На этом аргументе мы и застряли. Я объяснял, уверял, рассказывал — она слушала, вроде бы все понимала (Горено больше не переводил — ведь я запретил ему говорить!), но всякий раз упорно повторяла: — Я не могу уплыть с этого острова. У меня пересохло в горле. Я замолчал и сел на песок. Она устроилась чуть поодаль, неотрывно глядя на море. Был жаркий полдень, тихий, безветренный, с отблесками, качающимися на воде, еле уловимым запахом соли, криками чаек, — каждое мгновение похоже на предыдущее, но каждое достойно, чтобы именно его увековечили на холсте. Только о рисовании я уже и думать забыл. Прекрасный уголок превратился в ловушку. Девушка сидела все на том же месте, и это уже было странным — боится своих? Почему тогда не соглашается уехать? Они ведь будут недовольны тем, что она общается с кем-то ещё, непременно. И потом, что, выходит, мы так и будем ходить по острову втроём, даже туда, куда люди ходят поодиночке? Я отвернулся буквально на миг — смотрел на море. А потом обнаружил, что девушки нет. Горено немедленно активизировался. Ее исчезновение он воспринял, как разрешение зудеть на тему опасности здешних мест. — Напоминаю вам, хозяин Миромекано, что дальнейшее пребывание на острове нецелесообразно, потому что… — Да, дружище, я все понимаю. Но уплыву я только вместе с этой девушкой. Ты же сам понимаешь, бросать человека в беде нехорошо. Горено так не считал. Он начал доказывать, что «эта молодая особа» жила тут какое-то время, что она сама не хочет уезжать с острова и что непосредственная опасность ей не угрожает — судя по ее поведению. — Горено, девушки часто ведут себя нелогично, да и юноши тоже. Она, может быть, запугана, боится чего-то. Жила вдали от цивилизации. Вон как она была потрясена, когда увидела, что человека убили, да ещё таким жутким способом. Нет, дружище, ты как хочешь, а я не уеду, пока не выясню, что ей ничего не угрожает. Не знаю, кто ее родные, но они либо не могут обеспечить ее безопасность, либо не хотят. — Она уверена, что сюда прибудут некие люди, — напомнил Горено. — Она уверена, а вдруг ее обманули? — эта мысль родилась у меня внезапно и показалась очень даже дельной. — Обманули и бросили тут на голодную смерть! — У нее есть продукты, — заявил Горено. — Так мы не знаем точно, сколько. И вообще, здесь база была… Горено не убеждался. Да и мог ли я от него требовать переменить мнение, если он все же был машиной, я — хозяин, а девушка чужая… — Горено, а разве для тебя не ценна любая человеческая жизнь? — При прочих равных условиях приоритет отдается известным мне людям, — его мягкий тон снова начал меня раздражать. Тут непонятно что творится, а я спорю с роботом. — А ещё обращаю ваше внимание на тот факт, что данная молодая особа довольно давно исчезла из поля зрения. Возможно, она отправилась в безопасное место. Точно! Я стал оглядываться, но ее не было. Может, она вовсе не боялась, а кого-то ждала, эх… Я не успел огорчиться по-настоящему. Она вышла из-за пальмы с видом, будто все это время тут и была. Я решил пока ничего ей не говорить. Мы как раз сидели на пляже у круглой бухты. Горено сгрудил все наши вещи на песок, их целость можно было не проверять, у него точно ничего не пропало. Я принялся упаковывать рюкзак, попутно кивнув Горено, чтобы он готовил лодку. Девушка молча смотрела, как я собирался. Я не поднимал голову, чтобы проверить, ушла она или нет, просто чувствовал — стоит. Она не покидала своего места, и, когда я наконец на нее поглядел, глаза у нее стали темными, что и выражения не различить, губы она сжала, и они наоборот побледнели. Боится заплакать? — Видишь, я уплываю, — сказал я как можно более беззаботно. Она кивнула: — Это правильное решение. Голос у нее определенно слегка дрожал. — Уплыву и… Но ты же тут одна останешься! — Да. У нее не сдвинулись брови, не заблестели глаза, но все равно я почувствовал себя так, будто топил беззащитного котенка. От меня два года назад тоже улетали, я тоже оставался один и делал вид, что нисколько не огорчён. Горено тем временем разобрал лодку и спустил ее на воду. — Все готово к отплытию, — сообщил он, пропустив «хозяина». Мог бы и сказать. Все равно она в курсе. — Лодка же выдержит трёх человек? — Она рассчитана на двух. — Ну, она такая худенькая… Горено открыл рот, чтобы возразить, но я его не слушал. Повернулся к девушке и указал на лодку: — Давай, поехали с нами, ну? — быстро шагнул, взял ее за руку. Вот теперь у нее действительно изменилось выражение лица, и радость на нем мелькнула (о нет, я себя не обманывал, я же умею различать эмоции), и, сразу же, — паника. — Я не могу ехать, уезжай один! — она дернула свою ладонь из моих пальцев. — Ну здесь же ничего хорошего нет, дикий, пустой край! Я попытался ее удержать, но она рванулась с такой силой, будто спасала свою жизнь — только что у меня в руке были ее тонкие пальчики, — и все, нет их… Она отбежала на несколько шагов и остановилась, дрожа. Если бы она удрала совсем, я бы, наверное, разозлился. Психанул бы, проклял это странное невидимое поселение, остров и вообще все, да и уплыл бы прочь вместе с Горено. Но она замерла в десятке шагов от меня. И в лес не уходила. Не уходила потому, что ей там грозила опасность, и она это знала, а я тут обижаюсь. — Горено, мы никуда не плывём! Если бы он был человеком, у него наверняка лицо бы побагровело от возмущения. Но он лишь сказал тоном, который можно было мазать на хлеб, до того он был мягким: — Вы делаете ошибку, хозяин Миромекано. Я вытащил рюкзак из лодки и плюхнул его на песок. Волна накатилась, плеснула белой пеной, чуть не замочила грубую ткань. Ещё и суши его во второй раз! Ещё и опять кисти и прочее раскладывай! — Спасибо… Я вздрогнул, потому что этого никак не ожидал. Она отошла в тень, и смотрела так, будто собиралась пуститься наутёк. Но не убежала, да ещё прошептала слова благодарности. — За что спасибо? — Ты же остался для меня. Для того, чтобы я не была одна. — Скажешь тоже, — пробормотал я. — Просто я не все свои задачи тут выполнил. Она улыбнулась несмело и чуть лукаво, понимая, что я говорю неправду — улыбнулась так, как улыбались девушки с нашего курса другим парням. Не мне. Впрочем, наверняка это я себе вообразил… Дальше мы торчали на одном месте и чувствовали себя полными идиотами — кроме Горено. Он застыл статуей. Если за ним кто-то наблюдал, он бы наверняка понял, что с нами робот. Может, конечно, и наблюдал, и именно поэтому не высовывался. Она ничего не собиралась рассказывать, даром, что улыбнулась и поблагодарила. А я ее не расспрашивал. Во-первых, у меня тоже гордость есть, во-вторых, посидим все втроём тут до вечера, она поймет, как это глупо — молчать, сама все расскажет… или скроется в зарослях, а там… А вдруг там эти, с широкими лезвиями? Время не шло, а ползло, и вместе с ним ползли тени от пальм на белом песке, ползли облака на небе — медленно, но верно. Солнце скрылось, море стало сизым, волны хлопали по пляжу и убегали серыми тенями. — Давление упало незначительно, но риск ухудшения погоды существует, — подал голос Горено. — Я рекомендую поискать убежище прежде, чем начнется гроза. Я молча встал и побрел прочь от берега. Не все ли равно, где сидеть, а мокнуть и впрямь не хочется. Она шла чуть поодаль, как и после того, как мы закопали труп того бедняги. И опять не решалась удрать совсем. Неужели ей домой страшно идти? Мне самому уже страшно хотелось попасть хоть в относительно цивилизованное место. Пусть там будут враги, Горено любого скрутит в бараний рог. Эти стародуры ещё пожалеют, что человека пополам разрубили и что запугивали девушку. А тучи раздумали проливаться дождем, понемногу из лиловой косматой массы превратились в лёгкую перламутровую дымку, и в ее разрывах опять сверкало солнце. Но возвращаться на побережье уже было лень. На меня свалилось осознание полного идиотизма происходящего — вчера я ходил по острову и искал непонятно чего, сегодня мы дружно боимся непонятно чего, и она тоже хороша — могла бы все разъяснить, но молчит! — Ты голодная? Она встрепенулась, даже глаза у нее блеснули, как у зверька — конечно, ей хотелось есть, как и мне. После нашего веселого завтрака с жареной рыбой прошло уже очень много времени. И если она все же решит пойти к своим, ей придется взять с собой нас. — Ты же где-то ела все это время? Она посмотрела на меня с упрёком — разгадала мой план. Да и чему удивляться, план был дурацкий. Стратег из меня никакой. И напрасно я ждал хоть какого-то ответа — девушка промолчала, чуть отодвинулась и глядела прямо перед собой. Да что же тут за люди живут, раз она предпочитает умереть с голоду, но не идти к ним? — Ладно, все в порядке. У меня ещё твоя банка консервов осталась, вчерашняя. Тонкие черные брови взлетели вверх, на губы вернулась лёгкая улыбка: — Ты ее не съел? Почему? — Ну, э-э… — от неожиданности я ничего не выдумал и сказал правду. — Понимаешь, Горено думал, что там может быть яд. Она возмущённо фыркнула: — Яд! Это глупо! — Он раньше был охранником. У него до сих пор остались соответствующие логические цепи. — Что? — Да неважно, это же хорошо, что она осталась, мы ее можем съесть сейчас, только банку не выбрасывать, а закопать в землю. Первое правило выживальщика — не мусорить. — Это действительно первое правило, — торжественно подтвердил Горено. От еды меня разморило. Здесь, среди пальм, на жёсткой траве, было не очень удобно лежать, и я задремал сидя. Рядом ведь был Горено, об этом я помнил даже в полусне. А ещё рядом каким-то образом оказался Паук, преподаватель Аранеуто. Он сидел за учебным столом с чуть искривлённой поверхностью (кто-то когда-то пролил кипяток, да так и осталось), и придирчиво разглядывал мой рисунок, тот самый, незаконченный, потому что модель убежала во время работы. — Ну что я могу сказать по поводу вашей работы, Миромекано. Пейзаж неплох, пейзажи не самая слабая ваша сторона. Но зачем вы снова внесли в рисунок нездоровый… — Пожалуйста, молчите, я не хочу ничего слушать, и отдайте рисунок, я его рисовал для себя. — Для себя! — возмутился Паук. — Значит, вы зря тратили командировочное время. Нет уж, в таком случае я просто обязан разобрать все недостатки вашего творения, так сказать… Я выхватил у него лист. Он вскочил, протянул ко мне руку, придал своей физиономии угрожающее выражение и сказал: — Проснитесь! Я ещё удивился, что он говорит не: «Отдайте», но почти сразу пришел в себя и сообразил — конечно, это не Паук, это Горено. Он стоял передо мной и негромко повторял: — Проснитесь! Шея затекла, я покрутил головой, огляделся — девушка сидела на месте, хотя вся подобралась. Было ещё светло, только отсветы на листьях стали тёплыми — значит, дело шло к закату. — Что, Горено? Что-нибудь случилось? — Я слышу человеческие голоса, — сказал Горено. Он всегда говорил серьезно, но сейчас его тон был просто убийственно строг. Тут уже я проснулся окончательно. — Где, здесь? — Со стороны бухты, — сказал Горено. Я быстро повернулся к девушке: — Это твои? Твои родные, да? — Нет, — шепнула она испуганно, будто с бухты нас могли услышать. — Не родные, нет. — Но твои? — Я не знаю, — она спросила что-то на своем языке у Горено, он ответил ей и перевел свои слова для меня: — Голоса доносятся со стороны бухты, а не от скал. Я уверен, что они звучат над водой, с какого-то плавсредства. Мы переглянулись. Я вообще перестал что-либо понимать, у меня даже мелькнула мысль, что это на самом деле Паук явился за мной, чтобы уличить в напрасной трате времени. Но что толку гадать, когда можно пойти и посмотреть? — Надо выбраться к бухте и поглядеть из-под прикрытия, — сказал я, и она встала с готовностью, будто само собой подразумевалось, что мы пойдем все. Я поднял рюкзак, она прошептала: — Оставь тут! Будет мешать! — Горено может захватить, — ответил я вполголоса. — Он унесет пятьдесят таких рюкзаков, никакие джунгли не помешают. А сможем ли мы спокойно вернуться сюда, неизвестно. Девушка искоса бросила на Горено оценивающий взгляд и, кажется, согласилась, что от роботов есть определенная польза. Лес медленно темнел. Мы шли совсем недолго, а листья из золотистых стали почти сизыми, я просвет впереди чуть не пропустил. Горено остановился вовремя, а затем и мы вдвоем. Из-за стволов пальм, кустарника и низко опустившихся широких перистых листьев бухта была, как на ладони. На фиолетовом небе справа догорала полоска зари, а слева виднелся тонкий изогнутый штрих Илагриса. Хотел бы кто создать декорации для сцены, лучше бы не придумал. По темной, поблескивающей морской поверхности должен был скользить старинный пиратский корабль — для колорита. Вместо корабля из воды торчало нечто, напоминающее плавник, только очень уж здоровенный, а ниже площадка, как лоб огромнейшей рыбы. Судя по всему, это была подлодка — вживую я их никогда не видел, у нас все же не портовый город, и раньше не интересовался. А жаль, что не интересовался — сейчас назвал бы и класс, и предназначение… Хотя это можно спросить у Горено. По палубе ходили люди. Их было пять или шесть, в сгустившемся сумраке я толком не смог посчитать, пришлось попросить Горено: — Горено, друг, там, в рюкзаке, походный бинокль. Только чтоб они нас не услышали! О необходимости соблюдать тишину можно было и не напоминать — робот извлёк бинокль так быстро и бесшумно, будто все это время держал его наготове. Их было шесть, на моих глазах из люка выбрался ещё один человек. Да и в лодке могла сидеть ещё добрая сотня. Что-то в их облике мне показалось странным, я подкрутил настройки у бинокля и понял — они были с разных материков! С разных! Стоявший ко мне боком плотный пожилой мужчина со светлой бородой приходился мне соотечественником, но рядом с ним был точно трианглетец — даже в полутьме можно было различить характерные черты, черные косые глаза, скуластое смуглое лицо, жиденькие усы… Странная компания, даже более чем! Ведь до сих пор люди просто не собирались такими смешанными группами. Все лозунги о вечной дружбе между народами мы поддерживали, но на словах — долгие тысячелетия вражды даром не прошли. Разные мы были, очень разные — простоватые беспечные тиксанданцы и замкнутые педантичные угловатые. Они предпочитали держаться особняком, даже их студенты. У нас не было их преподавателей. Даже на «Квазар» собрали смешанный экипаж только потому, что силами одного государства такой проект было не запустить. Что это за пестрая компания? Научный коллектив? Почему ночью на подлодке, а не днём на нормальном корабле или катере, могли бы плыть гордо и открыто, это наши территориальные воды, от кого тут прятаться! Вот что бывает, когда всей береговой охраны — муж тётушки Розетты, и тот помер. Сначала надо понаблюдать за пришельцами, выяснится, что они нормальные люди с мирными целями, тогда и можно выходить, не раньше. Среди той шестерки двое были с Круглого континента, двое — с Треугольного. Тот, кто высунулся из люка, поговорил с ними и забрался обратно. Потом они ушли за «плавник» (тут я вспомнил, что на самом деле это рубка) и вышли с другой стороны. Да не просто вышли — они спустили на воду обычную шлюпку. Я изо всех сил сжал в руке бинокль, будто вымещал на нем все эмоции, обернулся, наткнулся взглядом на бесстрастную физиономию Горено, но не заметил девушку и ударился было в панику. В один миг из сомнения выросло целое дерево страхов: ее похитили, она сбежала к своим, она с самого начала была с ними заодно… Тут ее испуганное личико выглянуло из-за пальмы. И стыдно же мне сразу стало за свои дурацкие мысли. — Пойдем в лес поглубже. Сначала надо выяснить, что это за люди, а потом решать, общаться с ними или не стоит, — и тут я все же не удержался, попенял: — Эх, ты! Надо было плыть днём, уже на материке были бы! — Я не могу, — она вдруг сказала это громче, чем следовало. — Не могу уплыть! Не могу! Я умру, если покину остров, понимаешь!