***
— Нет, Даики! Линия горизонта снова завалена, да что ж ты... Очередная ругань самой нелюбимой преподавательницы, к счастью, резко прервалась. Спасением явился громкий стук в дверь. Преподавательница, скорчив максимально недовольное лицо, обернулась, крепко-накрепко сжав в руке ластик, которым секунду назад безбожно стирала с бумаги набросок, над которым так старалась Даики. Взглянув на собственные почти уничтоженные старания, студентка вздохнула, печально ссутулившись. Вскоре взгляд сам по себе поднялся на вошедшего в аудиторию. Из-за голов высоких одногруппников показалась красная макушка. Преподаватель лепки, значит. — С-сасори... — на выдохе прошептала преподавательница. — Сасори-сан! — тут же исправилась она. — Чем я... кх-м... чем мы можем Вам помочь? Даики тихонько хихикнула, в сотый раз отмечая подобную реакцию учительницы на коллегу, за что мигом получила предупреждающий толчок в бок — подруга, сидящая рядом, таким образом предупреждала, что ничего хорошего подобная реакция не сулит. — К сожалению, один из моих бестолковых учеников не нашел в себе сил выполнить мою простейшую просьбу, — не поздоровавшись, сухо, даже строго начал Сасори. Безразличный взгляд из-под полуприкрытых век прошёлся по всей аудитории, — Пф-ф, да чего это я... Отодвинувшись назад, так, что за большой дверью Сасори уже не было видно, он пихнул вперед того самого ученика, снова появляясь в аудитории следом. И тогда покраснела уже не только стоящая рядом преподавательница; щеки Даики вспыхнули ещё ярче. «Дейдара...» Парень стоял, виновато потупив взгляд в пол. Он нервно гнул собственные пальцы, переминаясь с ноги на ногу, и казался девушке ещё милее, чем обычно. — Та-а-ак... — неуверенно протянула преподавательница, сдвинув брови. — Тсукури, не заставляй людей ждать, — хмыкнул Сасори. Даики резко отвела взгляд от парня, когда он поднял собственный, мельком оглядев аудиторию. Щёки его покраснели; уж больно непривычно было для будущего керамиста подобное публичное унижение. — Дейдара, ты чего-то хотел? — строго, но намного мягче, чем Сасори, спросила преподавательница. — Д-Даики... Услышав собственное имя, Даики оторвала взгляд от карандаша в собственных пальцах. — Конан, Тсукури хотел бы попросить тебя отпустить свою ученицу с занятия. К сожалению, он решил, что подготовка к моим занятиям — дело гораздо более скучное, чем любые остальные, так что подготовиться к нему и привести с собой человека, который смог бы послужить для него напарником, не смог. Пару секунд аудитория находилась в тишине. Преподавательница, ненадолго задумавшись, согласно кивнула, ненавязчиво подпихнув ученицу к двери. Даики хмыкнула; конечно, ради Сасори-сенсея она хоть всю группу отпустит, а зачёт ей теперь придется внеурочное время досдавать.***
— Так в чём смысл выбирать напарником того, кто учится не на керамиста? — спросила Даики, опасливо протирая ладонью и, после, усаживаясь на измазанную глиной и красками табуретку. — Я к глине в жизни не прикасалась. Дейдара, подкручивающий какие-то детальки в самом низу станка, поднял виноватый взгляд на подругу. Даики ободряюще подмигнула, тут же переводя взгляд на станок — из всех, что находились в мастерской, этот был самым чистым; Тсукури всегда относился к своему делу фанатично: пробовал разную глину, всяческие виды гончарных кругов — один даже умудрился сделать своими руками — и всегда чистил своё рабочее место до блеска. — Могла бы на мой стул сесть, он чистый, — шепнул Дейдара, неловко улыбнувшись. Даики махнула рукой. Уже плевать. — В этом вся суть, Учиха, — Сасори-сенсей безразлично глянул на неловко ерзающую на табуретке девушку, — тебе братья не рассказывали, наверное, но Итачи в своё время на подобное занятие привел Саске, и у них получился лучший проект того года. Даики была готова поспорить; Сасори, в неучебное время являющийся другом Дейдары, заговорил о её братьях специально. И это подействовало; Тсукури напряженно вздохнул, услышав имя старшего брата подруги, и его руки дрогнули, отчего колесико станка, что он закручивал, пошатнулось в другую сторону. Парень тихо ругнулся. В истерично-негативном отношении Дейдары к Итачи Даики всегда винила преподавателей академии; Итачи старше на два курса, лучший ученик своего выпуска, принесший академии немало наград, дипломов и медалей. Его всегда ставили в пример многим, неважно, учащимся по той же специальности, или же по иной, но Тсукури… ему преподаватели покоя не давали, сравнивая с Итачи — Дейдара делает большие успехи в гончарном деле, он действительно наслаждается процессом и любит своё дело, и всё получается превосходно, но его стараний всегда недостаточно. Иногда, выслушивая упреки преподавателей вместе с другом, Даики и сама неосознанно начинала испытывать раздражение от успехов собственного брата. Чего уж говорить о совершенно чужом человеке… — То есть смысл в том, чтобы научить хоть чему-то того, кто не умеет ничего, да? — повернувшись к Дейдаре, спросила Даики. — Вроде того. Через какое-то время подготовка станка была закончена. Дейдара предложил девушке свою рубашку, давненько завалявшуюся в шкафчике; на ней уже были следы глины и красок, так что её не будет так жалко, как свою собственную — белоснежную. Переодевшись, Даики снова уселась на табуретку. Одна только мысль о том, что он сможет научить подругу любимому делу, хорошенько щекотала нервы. «Это ведь такой шанс посвятить кого-то в настоящее искусство!» — Ну, можно начи… Дейдара не успел договорить: — Тсукури! Сколько раз я должен напомнить тебе про волосы? Своих не жалко, хотя бы ученицу побереги! Сасори был явно раздражен. Неудивительно; все его ученики уже закончили учебный день, а Акасуна вынужден сидеть в насквозь пропахшей глиной мастерской лишнее, неоплачиваемое время. Дейдара ойкнул, снял с запястья резинку для волос и протянул Даики. Девушка послушно затянула волосы в тугой пучок, вспоминая рассказы брата о том, как половина его роскошной гривы была схоронена в глине. — Что нам лепить? — резковато спросил Дейдара. Парень был явно напряжен — Даики заметила, как он нервно постукивает пальцами по своей ноге. Да и сама Учиха дико нервничала; она, конечно, понимала, что это простая необходимость, но чувствовать собственной спиной тепло, исходящее от Тсукури, было как-то совсем уж неловко. В голове случайными образами пронеслись кадры из романтических фильмов, где парочки лепили что-либо вместе… выходит, сейчас Дейдара так же возьмет её руки в свои, будет направлять её… вот чёрт. — Чего хотите, — хмыкнул Сасори-сенсей, легким движением накидывая на плечи пальто. — Слепишь бабуле Чиё цветочный горшок — она обрадуется, — он вздохнул, — давненько меня просит, прошлый, что ей Учиха сделал, разбила… а жаль, такая красота была. Хмыкнув, Сасори буквально вылетел из мастерской, хлопнув дверью вместо слов прощания. Дейдара цокнул языком, каким-то грубоватым движением придвинулся вплотную к Даики и надавил ногой на колесико; гончарный круг медленно закрутился. Пару секунд девушка завороженно смотрела на рыжеватую субстанцию, совершенно не понимая, каким образом из этого возможно слепить что-то дельное, но в следующее мгновение руки Тсукури накрыли её, вырывая из мыслей; — Аккуратно только, хм. — Л-ладно… Тонкие пальцы парня бесстыдно, будто механическим движением накрыли её собственные. Это прикосновение было очень мягким, но настойчивым — умостив руки поудобнее, Дейдара уверенно управлял движениями Даики. Девушка внезапно почувствовала прилившую к щекам кровь. Эти его прикосновения, её руки, зажатые между теплой глиной и горячими ладонями Тсукури… неловко всё это как-то. Всё тело рефлекторно напряглось. — Расслабь, говорю же! Дейдара хмыкнул, недовольно сведя брови. Да, слова Сасори-сенсея явно подбили его и без того не особо блещущий позитивизмом настрой. Пальцы парня сжались крепче. — Я пытаюсь… — прошептала Даики. — Херово пытаешься, — едва слышно ответил Дейдара. — Сожми ногами эту херню под тарелкой. Выполнив указание, девушка осторожно сжала колени, придерживая пошатывающийся станок. Напряжение друга только прибавляло неловкости; она, вроде, должна злиться за то, что он так груб с ней, ведь это она согласилась помочь ему, а не наоборот, но… она ведь слышала всё, что сказал Сасори. И просто не могла не понять подобную реакцию. Наверняка, всё это делалось для того, чтобы «подбодрить» его стараться ещё сильнее, добиваться большего… но какой ценой? Кому захочется идти дальше, когда тебе через шаг подножки ставят? Да и какая к чёрту разница, чего добился Итачи? — Не злись на меня, — девушка повела плечом, заставляя уж слишком близко прильнувшего Тсукури немного отстраниться, — я не Итачи. — Конечно, хм, — Даики буквально почувствовала едкую ухмылку на лице друга, — это всего лишь твой идеальный братец. Скажи, тебе там не трудно утром из дома выходить, толпища его фанов не мешают? — И я не сравниваю вас, — вздохнув, девушка старалась поддерживать спокойный тон, несмотря на колкости со стороны Дейдары. — И не вижу смысла сравнивать. Дейдара вздохнул; трудно признать, но иногда его заносит — он видит в Даики не свою преданную подругу, что всегда рядом, поддерживающую и такую необходимую, а Сестру Итачи. Просто Сестру того самого ненавистного ему парня, отец и мать которого на «отлично» закончили ту же академию по той же специальности. Итачи просто не мог не иметь предрасположенности к лепке; у него всегда была поддержка, родители, помогающие и словом, и делом. Тсукури же делал всё самостоятельно; мать его была преподавателем высшей математики в одном из городских университетов, а отец, как любил говорить Дейдара, должно быть, очень придирчив — слишком уж долго выбирает хлеб, за которым ушёл много лет назад. — Ты так сильно стараешься, — тихо начала Даики, искренне надеясь, что её не услышат. Дейдара, тем временем, осторожно направил глину к центру, используя её руки, — и у тебя все прекрасно получается. Правда, когда я увидела ту милую пепельницу, что ты сделал своей бабушке, подумала, что это точно не может быть сделано чьими-то руками, а не машиной, — она снова почувствовала, как сильно Тсукури напрягся. — Дейдара, у тебя талант… Девушка вздрогнула, но Тсукури успел удержать её руки на месте, не повредив приподнявшуюся глину — Дейдара резко придвинулся ещё ближе к ней, вплотную прижавшись к её спине, и сжал её ноги своими, крепче фиксируя станок. — Сказал же: сожми ногами эту херню, хм, — Дейдара хмыкнул, бросив быстрый взгляд на подругу, и неуверенно протянул руки ближе, примостив подбородок на девичье плечо. — Шатается. Даики ойкнула; кто бы знал, что помочь другу с проектом — значит оказаться вплотную зажатой между теплым телом красивого парня и этим проклятым станком? Неудивительно, что он позвал свою подругу — очевидно, с другой девушкой такое «сближение» оказалось бы совсем уж неловким. Девушка вдохнула побольше воздуха, стараясь отогнать от себя образовавшиеся мысли и наблюдения о том, как тепло и уютно находиться в такой близости. Голова кружилась, как гончарный круг — было до невозможности трудно сохранять спокойствие и наблюдать за собственными руками, накрытыми ловкими пальцами Дейдары, чувствовать с одной стороны мягкую, податливую глину, а с другой — его уверенно направляющие руки. Теперь-то ноги сжались сами по себе, инстинктивно. Дейдара, почувствовав это, отстранился от девушки и полез в карман, второй рукой придерживая приподнятую глину. В следующее мгновение Даики была протянула сосательная конфета. Она, прикладывая усилия к тому, чтобы проморгаться и прийти в себя после резкого помутнения, подумала, что ей причудилось… но нет. — Тебя тошнит, да? — спросил Дейдара. Судя по его тону, он уже не был так напряжен, — возьми, от запаха глины иногда такое бывает… конфеты правда помогают. Конфету-то она взяла, но вот запах глины её вовсе не тревожил; сильнее чувствовался свежий запах стирального порошка и шампуня, исходящий от Дейдары. Действо шло не так долго; минут двадцать, на самом-то деле, но для Даики эти минуты казались вечностью — Дейдара прижимался, иногда тянулся к глине, заставляя девушку прогибаться под ним, вгонял подругу в краску и жутко покраснел сам. Это оказалось слишком приятно; направлять такие нежные руки, пачкать чужие пальцы в глине, управлять её телом, словно она и сама стала глиной в его талантливых руках. Самым тяжелым в этом процессе для двоих оказалось погружение пальцев в глину для формирования выемки. Пальцы опускались в глину, проминая её, формируя ямку; тёплая глина обволакивала, принося ощущение комфорта и успокоения. Учиха раньше слышала о том, что процесс лепки работает, как хороший антистресс. Неспроста. Меж бурными обсуждениями разных тем, таких как, например, предстоящая поездка всех Учих к какому-то старому водопаду, оба пытались отдышаться. Дейдара явно ощущал, что что-то идёт не так; он чувствовал мурашки на коже подруги, слышал её тяжелые вздохи и неосознанные попытки прижаться ближе, отчего становилось совсем уж душно и жарко. А ещё он чувствовал, как неестественно сильно напрягся его живот, когда её щека коснулась его шеи. — Стой! — слишком резко для такого умиротворяющего действа сказал Дейдара. Он поднялся, отпуская руки подруги. Глина тут же осела, снова превращаясь в некрасивую кучку. — Я… я сам сделаю… Даики испуганно обернулась; что она сделала не так? Тсукури явно места себе не находил — снова постукивал пальцами по своему бедру, неловко шаря глазами по помещению, увешанному разными произведениями искусства. Но в итоге взгляд всегда останавливается на самом влекущем. На покрасневшей, как волосы Сасори-сенсея, девушке. — Что случилось? — взволнованно спросила она. — Ничего! — рука Тсукури дрогнула в попытке сунуться хоть куда-нибудь, в итоге находя спасение в кармане брюк. — Н-не получается с тобой ничего, — фыркнул он, — сам лучше сделаю, хм. — Но задание… — Ты поможешь расписать её! Довольна?***
Дейдара жутко злился. Злился на самого себя в точности так же сильно, как на подругу. Что это было? Что за реакция, почему вообще он думал не о чертовой глине в своих руках, а о… о её руках в его руках. А девчонка чего к нему так жалась? Места и так слишком мало ведь. Да чёрт, что за бред… Впервые его пальцы дрожали и двигались в глине так неуверенно. Он чувствовал на себе её чуткий взгляд, чувствовал, как она рассматривает каждое его движение. Даики определенно наслаждалась происходящим; скольжение длинных пальцев по глине казалось ей одновременно и до жути отточенным, и до стыда неловким. Пока идеальное изделие сохло, а сохло оно совсем недолго — видимо, Дейдара всё же нашёл идеальную глину, парень принес акриловые краски самых разных цветов; к огромному удивлению девушки, даже они были идеально чисты. — Будем расписывать традиционными узорами, — намного мягче, чем раньше, сообщил Дейдара. — Садись. Парень плюхнулся на пол, раздвинув ноги — Даики снова предстояло оказаться между ними. Учиха закатила глаза, предвкушая собственные мучения, но послушалась. И снова это невыносимое тепло. Снова его заурядный, но такой кружащий голову запах. — У меня уже позвоночник буквой «зю» пошёл, — пожаловалась она, сморщив нос. Спина действительно устала, а шея болела, и никакая разминка не помогала от слова «совсем». Интересно, как Дейдара, будучи ещё выше, чем она, сидит, согнувшись таким образом, каждый день? Дейдара тихо хихикнул, чем сильно удивил подругу. Кажется, парень совсем расслабился, хоть со щёк ещё и не сошёл румянец, а руки всё так же рефлекторно тянулись к чужим, желая прикасаться, не отрываясь. Принял свою участь? — Падай на меня. Удержу, хм. Тсукури понятия не имел, как смог такое ляпнуть, но губы приоткрылись в явном шоке от собственной выходки, а бедные щёки побагровели, грозясь вскоре и вовсе посинеть. Даики неосознанно распахнула глаза; она точно правильно услышала его? Неважно. Она расслабилась, прижавшись спиной к груди парня. Дейдара медленно выдохнул, чуть скатившись по стене. Кажется, всё не так плохо, как он думал. По крайней мере, сейчас ему не так сильно хотелось бы провалиться под землю, как когда она прижалась к нему в прошлый раз. Это ведь всего лишь Учиха Даики, его старая подруга, между прочим. И с чего бы ему — одному из самых самоуверенных на первый взгляд людей всего мира, так волноваться? Тсукури вручил подруге поднос со стоящим на нём горшком и красками, расставленными по бокам. — Какой твой любимый цвет? — рассматривая вазу, держащуюся на подогнутых коленках Даики, спросил Дейдара. — Желтый, наверное, — осмотрев краски, тихо ответила девушка. Дейдара тяжко вздохнул, снова укладывая ладонь на руку девушки. В ход пошли кисти и краски. — Много воды не набирай только, — шёпотом предупредил он. — Жёлтый символизирует искренность в традиционной культуре росписи. Он почувствовал, что волосы девушки защекотали его шею, когда она повела взглядом по горшку, примеряясь, куда бы ещё добавить ярких мазков. Волосы колохнулись, обдав парня химозным, но приятным запахом спрея для укладки. Сейчас, когда она так близко, все ощущения будто обострились — и запахи, и прикосновения чувствовались гораздо ярче, даже зрение, кажется, стало четче, потому что теперь он мог рассмотреть каждую неровность на её коже, каждую трещинку на губах. — Я искренне люблю этот цвет, правда, — хихикнула Даики, — а ещё красный можно добавить. Он чего значит? — Власть, — хихикнул Дейдара. — Бабушке Сасори точно подойдет. Художник улыбнулся, прикусывая губы в попытках сдержать эти неловко-громкие вдохи и выдохи, заполняющие мастерскую в такой глубокой тишине. Сейчас ему страшно хотелось избавиться от этой навязчивой потребности в воздухе. Пальцы девушки сжимали кисть довольно смело — на то она и училась на натурщика, а мягкое направление, которое задавал Дейдара, оставляло после себя традиционные, незамысловатые узоры, которые вот-вот превратятся в красивые, яркие подсолнухи. Парень всё чаще стал засматриваться не на проявляющуюся роспись, а на бледные руки, уже испачкавшиеся в краске; их он больше не держал, и позволил подрагивающим пальцам спуститься по ладони к запястью, медленно провести по выступающим венкам, на секунду остановиться, чтобы почувствовать пульс, а после провести дальше, к локтю, щекоча покрывшуюся мурашками кожу. Сосредоточившаяся на рисунке Даики вздрогнула, едва успев отбросить кисть. Его пальцы всё ещё касались прохладной кожи, согревая и будто передавая собственную уверенность. Она вздохнула; что теперь делать? Продолжить рисовать, сведя все в обычное дружеское прикосновение, в котором «ничего такого», или… Неуверенно отставив на пол поднос, она повернулась к Тсукури, открываясь перед ним — такой красной, взволнованной, запутавшейся в сомнениях, такой, какой он заставил её стать. — У тебя просто… руки… — он замялся, — … мягкие такие… Дейдара, не прекращая впадать в состояние полнейшего шока от собственных действий, так же ласково провел пальцами по её шее, опускаясь к ключицам. Дальше не позволяла ни рубашка, ни воспитание от матери, запрещающее прикасаться к девушкам в принципе, пока они не дадут на то согласия. Даики почувствовала, как её живот сжимается в приятных судорогах от его прикосновений, губы немеют, а скулы сводит; его красивые, тонкие и такие талантливые пальцы… одна лишь мысль о том, что он прикасается к ней, страшно волновала, лишала способности думать о чем-либо другом. Тсукури, едва опомнившись, поспешил убрать руку, но Даики остановила его, прижав мягкую ладонь к своим губам. Это и есть согласие? Он трогал её, в первую очередь, не как парень, а как художник; изучал кожу, проверял пальцами её текстуру, так же, как когда оценивал, насколько гладкой на ощупь оказалась новая глина. Просто потому, что по-другому не умел. Но эти действия пробуждали в нём совсем не те эмоции и чувства; он, конечно, мог бы сравнить их с эстетическим удовольствием, но оно — в голове, а то, что происходит сейчас, явно влияло на него физически. И это начинало по-настоящему пугать. Она внимательно наблюдала за тем, как дрожат его длинные, светлые ресницы, когда она мягко, неуверенно целует его пальцы, стараясь передать всё свое восхищение тем, что они умеют. Даики понимала, как важно для него простое признание его стараний; он, как недолюбленный ребёнок, всегда старался привлечь всеобщее внимание к тому, что он делает, хотел, чтобы кто-то похвалил его, чтобы хоть кому-то понравилось, раз уж родная мать, погруженная в точные науки, не видит в его творческих успехах никакого смысла. И Даики нравилось; она была готова часами смотреть на то, как трепетно его тонкие пальцы выводят плавные контуры на вращающейся глине, как он рассматривает то, что вышло, недовольно дует щёки, или наоборот прикусывает губы, чтобы не заулыбаться слишком широко, когда результат его радует. Дейдара был уверен, что выплюнет собственное сердце; оставив тёплый поцелуй, девушка прижала его ладонь к своей шее, ластясь к рукам художника. — Дейдара, — тихо позвала она. Взгляд парня нехотя поднялся к её лицу, а Даики осторожно коснулась его мягкой щеки. — То, что ты делаешь… восхитительно… и это красивее, чем у Итачи. Красивее, чем вообще все, что я видела, даже в музеях и на выставках не так… не так по-индивидуальному красиво, что ли… Она засмеялась от глупости и несвоевременности своего заявления, а сердце Тсукури будто перевернулось, болезненно оторвалось, и магнитом притянуло к девушке; его расслабленная рука, лежащая на девичьей шее, напряглась, подталкивая вперед, заставляя прижаться, буквально лечь на него. Он не знал слов благодарности. Даже «спасибо» почти никогда не говорил, считая это каким-то лишним напрягом. Но сейчас… сейчас ему захотелось отблагодарить подругу за то, что она сказала. Его наконец-таки оценили, кому-то стало не всё равно. Принятие кем-либо твоего собственного искусства — самое интимное сближение. Сближение моральное, духовное, что всегда сложнее, чем физическое. По-крайней мере, так говорила Дейдаре бабушка Чиё, когда Сасори впервые оценил прекрасную стойку, что Дейдара сделал для новой куклы друга. Странно, но то самое банальное, казавшееся мерзким и слишком заурядным, физическое сближение сейчас показалось вовсе не таким, как раньше. Сейчас оно было необходимо как раз-таки для того, чтобы подтвердить единость и целостность их с Даики мышления, их общего видения. Губы художника по-детски, странно и неумело вжались в чужие, не двигаясь. Он забавно зажмурился и даже дышать прекратил, будто мгновенно осознал всё, что натворил. Дейдара ощущал распирающий грудную клетку ком чувств, эмоций, которые хотелось выплеснуть, и единственным шансом на спасение казался этот поцелуй, будто таким образом он разделит и это чувство с подругой, она снова поймет его, и ему станет легче. Он никогда не целовался раньше. Были странные попытки, но стоило партнерше продемонстрировать серьёзность своих намерений, как Тсукури весь съеживался и ускакивал куда подальше, краснея и едва не трясясь от стыда. Своей подруге он доверяет. Доверяет, чувствует ответное доверие, тепло, и… желание быть чем-то неделимым. Он так хотел, чтобы она в очередной раз залезла в его голову, прочитала мысли и сделала бы хоть что-то, пока он пытается ещё крепче закрыть глаза, будто это поможет избавиться от стыда и неуверенности в собственных, казавшихся странными, действиях. И она сделала это. Отстранившись на секунду, придвинулась к парню удобнее, усаживаясь на его нервозно вытянутые ноги, и, сжав его щёки пальцами, снова коснулась его, оказавшихся расслабленными, губ, сжимая нижнюю между своими. Она нахмурилась, но продолжила целовать его — ласково касалась нежных губ языком, легонько втягивала, заставляя художника судорожно вздыхать, будто он минут так шесть под водою был и не дышал. Но ответа так и не было. Последняя попытка коснуться языком, а затем — осознание, как щелчок в голове, и… — Ха-ха, Дейдара-семпай, да Вы же ещё целоваться не умеете! — Что?! Всё я умею! — истерично закусив губу, ответил Дейдара. Этот поцелуй, да ещё и то, как подруга обратилась к нему, заставили все мышцы в его теле напрячься ещё сильнее и вытянуться в дрожащую струнку. Сердце будто горело, и дышать стало тяжело: — Я… — резкий вдох, закашлялся, — просто… не могу расслабиться на рабочем месте, да! — Да? — склонив голову, спросила девушка. — Прости. Я… постараюсь помочь Она снова прильнула к нему, неуверенно касаясь губами шеи; Даики явно замечала изменения в его дыхании, когда она просто задевала его шею щекой или волосами, и теперь пользуется наблюдениями. Язык коснулся гладкой кожи, губы сомкнулись вокруг, слабо втягивая. Живот парня безнадежно напрягся, а рот приоткрылся в беззвучном стоне, вместо которого послышался лишь резкий выдох. Он не знал, куда себя деть; куда положить руки, что ему вообще сейчас делать? Поговорить с ней, или… или что? Просто ждать, пока она сама сделает что-нибудь? А ей так, молча, не скучно? Пальцы сжались на рубашке сами по себе. Даики посчитала это знаком. Было странно смотреть на него, такого ослабшего из-за её действий. Любая уверенность до единой частички улетучилась с одним из охмеляющих вздохов парня, но остановиться сейчас будет большой ошибкой, если на это вообще хватило бы силы воли. Взгляд поднялся; светлые волосы парня растрепались, прилипли к бетонной стене, рассыпались по плечам. На шее остались небольшие, уже исчезающие розоватые следы, губы оставались приоткрытыми, а глаза — наоборот, закрывались и закатывались. Видеть его — обычно такого самоуверенного и нахального, таким взволнованным, возбужденным и слабым было до боли приятно; сердце будто расплавилось, и теперь в груди растекалось что-то страшно сладкое, тянущееся и горячее. — Хватит, — прошептала девушка, снова наклоняясь к парню, быстро целуя его. — Ч-что… — взволнованно выдохнул Дейдара. — Не влюбляй меня в себя, мне лучше оставаться простой фанаткой твоего творчества. Губы снова встретились; на этот раз Дейдара не успел упрямо сжать их, поэтому Даики удалось коснуться его языка своим. Оба вздохнули, а парень в панике заерзал, судорожно подогнул одну ногу, неосознанно толкнувшись вверх, заставляя бедра встретиться, возбуждаясь ещё сильнее. Его откровенно пугала неведомая ранее реакция собственного тела; он поймал себя на том, что начал тихо и как-то слишком тонко, женственно постанывать, когда подруга стала сжимать его плечи, слегка впиваясь ногтями, потому что рычажки самоконтроля начинали срываться. Стало ещё более неловко за себя, но всё нивелировалось чувством неизбежного — в любом случае, уже не увернуться, не стереть всё из памяти. Хотелось пользоваться шансом, не торопиться, делать всё медленно, изучать и запоминать, фиксировать, как на видео, как в документах, но Дейдара, как взрыв — прогремит резко, неизвестно где и когда. Вдруг уже через секунду он оттолкнёт её? Даики хотела почувствовать всё его тепло, узнать, какого это — чувствовать себя так уютно в его ласковых, талантливых руках — таких умелых в глине и таких робких на чужом теле. Она хотела показать ему, чего он стоит, доказать своё восхищение. — Не фанаткой, — прошептал он, отстраняясь, чтобы запустить ловкие пальцы в зазор между пуговицами. — … личной музой, скорее… Уверенно, требовательно и чётко. Теперь в его тоне явно узнавался сам он. Очередное столкновение губ. Дейдара старался повторять за девушкой, не прекращая стесняться собственной неопытности, желая скорее научиться всему и доставлять такое же удовольствие. Плавно, медленно, осторожно, но они научатся всему, что им нужно, вместе — будь то лепка или поцелуи.***
— Нечестно как-то, — промямлил Дейдара, задумчиво вращая в руках горшок. — Ты о чём? — нахмурившись, спросила девушка. Дейдара поднялся с пола, отряхнув темные брюки, что, впрочем, от грязи и пыли, навсегда прописавшейся в мастерской, их вовсе не спасло. — Ты научила меня одной полезной штуке, — он сжал губы, надеясь, что не покраснеет, вспомнив их поцелуй. — А я тебя нет. Он кивнул в сторону горшка, который сделал самостоятельно. — Ну, искусству так быстро не научишь… — растерянно ответила Даики. — Тем более, так красиво у меня бы не вышло, а ты так стараешься, чтобы Сасори-сенсей одобрил… — Плевать на Сасори и его грёбаное одобрение, хм. Прикрыв глаза, Дейдара поразмыслил с минутку, а потом с азартом сжал губы, и горшок полетел точно в стену напротив. Сердце Даики подпрыгнуло, оставшись стоять толстым комом в горле. Горшок разбился, безнадежными крошками глины осев на пол. — Ч-что… как тебе не жалк… — Садись, — перебив подругу, Дейдара улыбнулся и кивнул в сторону табуретки, стоявшей напротив станка. — И запомни, — он нагнулся, чтобы поднять большой осколок собственных стараний и взглянуть на него, — настоящее искусство исчезает в моменте.