GoYu: sketches

      Как-то ночью, когда Юджи было четыре года — четыре с ниточкой, упрямо настаивал он, — в его маленькую уютную комнатку наведался Сон. В этом Сне не было сладостей и любимых игрушек; не было родителей, дедули и знакомых детей — никого, кроме маленького Юджи и человека в белом — высокого, по-неземному красивого, с тонкой тростью и шляпой цвета первого снега в руке. Человек сказал: я научу тебя делать звёзды. Человек улыбнулся и протянул к нему сотканную из неба ладонь. Юджи смотрел, как рождаются небесные розы, не смея отвести взгляд пылающих восторженных глаз. Человек прошептал ему: если сделаешь тысячу звёзд, твоё самое заветное желание сбудется. Юджи с надеждой спросил его: правда? Верь мне, просто сказали в ответ. Поклонившись, человек вернул снежную шляпу на голову, подмигнул крохе Юджи… и растворился в туманном атласе грёз. Не то чтобы Юджи поверил, проснувшись. Просто делать бумажные звёзды оказалось весело и довольно легко. В пять лет интерес Юджи к бумаге поблёк. У него был мяч, фигурки героев и игрушечный самолёт — что ещё нужно мальчику в его детском особенном мире? Он перестал делать звёзды, но так и не выкинул их. Банка созвездий дремала мирно под брюшком кровати. В шесть лет лопнул его верный друг-мячик. Юджи не плакал, но очень грустил. В этот день он решил сделать в честь мячика звёздочку. Вторым стал самолёт — у него сломалось крыло. Юджи знал, что иногда это случалось и с птицами. Он хотел, чтобы сделанный дедушкой самолётик снова взмыл в небо, в то место, где у самолётов находится дом. Дедушка Юджи вздохнул и сказал, что не сможет уже ничего починить — в крыле искусственной птицы осталось совсем мало перьев… Тогда малыш Юджи взял в руки бумагу, сделал звёздочку и опустил её в банку. На крыльях его самолёта тоже были нарисованы звёзды; он решил, что будет правильно вернуть его им. Потом, в восемь лет, у Юджи был кот. Хару-сан, вертлявый малютка-бесёнок. Хару — потому что был найден весной. Юджи помнил, как спас его от соседской собаки. Хару-сан очень любил с ним играть, ещё любил ставить кляксы и приносить к двери еду. За пятна в тетради Юджи не обижался, и смеялся каждый раз, когда видел на полу леденцы. Коты не были самолётами, они жили с людьми на земле, но когда в один день Хару тоже не стало, дедушка сказал, что он отправился в красивое место вверху, подальше от дома, поближе к стылому сиянию звёзд. Юджи не совсем понимал, зачем кому-то на небе понадобился вдруг Хару-сан, но всё равно сделал звёздочку — потому что ему было слишком грустно и потому что Хару-сан никогда больше не принесёт под его дверь леденцы. Через два дня, подумав, он добавил в банку ещё три маленьких остроносых цветка. Затем была школа, с одноклассниками и кучей учебников, жирных помарок, прилипших к брюкам жвачек и контрольных работ. Далеко не все дни выходили апельсиново-яркими; в самое пасмурное, ненастное по-осеннему время Юджи протирал от лёгкой еженедельной пыли звёздную банку и создавал за стеклянными стенками собственных Гончих Псов, Скорпионов, Змееносцев и Кассиопей. Двойка по японскому — одна раскрашенная синим звезда. Разбил коленку — горько-зелёная. Неприятно и больно. Три по контрольной и хмурый дедушкин взгляд — красная звёздочка. Ссора с другом — звезда, окрашенная в бледно-лиловый. Звезда, звезда, звезда... Какого цвета они вообще, эти звёзды? Юджи не знал, но всё равно продолжал делать их в тоскливые дни. Каким-то образом это всегда помогало. В одиннадцать он увидел, как старшеклассники приставали к мальчику из 3-А. Юджи подходил к нему, спрашивал, пытался помочь, но Ёи-кун лишь испуганно поднимал глаза и шарахался в сторону. Они избили его, когда он забыл отдать свой обед. Юджи нашёл их на крыше и вернул всё сполна: переломы, вывихи, над скулой огромный синяк. Пара сломанных рёбер. Закон бумеранга. В тот же вечер Юджи создал Ёи-куну звезду. В тот же вечер родился Тигр Западной школы. Тигр ценил доброту и честных людей, ненавидел всё, что казалось несправедливым. В мире было много плохого — по пальцам не пересчитать, — но к Ёи-куну больше не лезли. Ни разу. Звезда за то, чтобы мир сделался чище. Звезда за сотни людей, не сумевших постоять за себя. Ещё звезда — тем, кто испачкал всю душу в грязи. Хотелось верить: когда-нибудь они смогут стать лучше. За тринадцать прожитых лет Юджи накопил сотни звёзд: молочных, кисло-лимонных, синих, серых и малиново-ярких… Он не знал, что до тысячи звёздочек уже почти что рукой подать: всего лишь два с ниточкой года. Два года — это сто тридцать девять звёзд. Цунами, землетрясения — в них гибли невинные люди. Юджи скорбел с остальными, гладя чёрной острой бумаги шипы. Вспомнил вдруг Хару-сана, сложил ещё пару созвездий… Через месяц случайно разбился диск любимой поп-группы. Еще через два попал в аварию знакомый Юджи из детства, но, к счастью, быстро пошёл на поправку. В четырнадцать Юджи немного влюбился… в звезду. В Шиджеру-куна, самого умного парня в их классе. Они мало общались, ходили в разные клубы, но Шиджеру улыбался ему, и этого Юджи вполне было достаточно. Он всё же опустил в банку крохотный бумажно-небесный цветок, когда увидел, как Шиджеру-кун целовался за школой с девчонкой. За одиннадцать долгих, но быстрых, наполненных именами, вещами и датами лет малыш Юджи, однажды увидевший тот-странный-Сон, сбросил шкуру котёнка, превратившись в могучего тигра. Именно в это время ушёл последний близкий ему человек — туда, где в его детстве жили самолёты с серебристым крылом, туда, куда когда-то отправился и его Хару-сан… Юджи сделал для дедушки десять чёрных звёзд позже — тогда, когда стал уже сосудом Сукуны; когда переехал в магический колледж, в общагу; когда Мегуми сказал ему, чем занимаются маги, и его новым учителем стал Годжо-сенсей. Он притащил с собой в комнату верную звёздную банку, устроил в узком шкафу — так, чтобы не видел никто. Это всегда было чем-то особенно личным, грустной сказкой утраты, отголоском бессилия, его слабостью, неспособностью ничего изменить. Там, в пухлой банке, покоились мириады созвездий. В пухлой банке скрывалась ранимая часть его «я». Юджи знал: беречь людей всегда было сложно... Проклятия делали больно друзьям. В тот вечер, когда Маки приходила в себя в тошнотворной больнице, Юджи открыл створку шкафа и начал считать. Один… три.. десять… шестнадцать… Сто сорок две… двести… триста семьдесят пять… На пятисотой звёздочке пришлось сделать выдох. Глаза болели из-за битвы… и от непролитых слёз. Шестьсот тридцать три… семьсот шесть… восемьсот и одиннадцать… Девятьсот. Девятьсот пятьдесят. Девятьсот девяносто плюс девять. Юджи сложил подсчитанные звёзды обратно, поставил банку на стол и сунул руку в карман. Между пальцев зашелестела тихонько бумага. Он немного помедлил, рассеянно хмурясь, прежде чем бросить в банку последнюю, бледно-белую остроконечную, свою первую и единственную тысячную ровно звезду. Тихонько открыв скрипучую, с несмазанными петлями дверь, Юджи вышел в холл, направляясь к балкону в гостиной. В спавшем здании не было слышно ни звука. Юджи шёл, прижимая банку к тёплому боку толстовки. Глупо, глупо, это всё так до ужаса глупо… В гостиной близились к единице настольные, из светлого кварца часы. Жалобно зашуршав напоследок, поддались раздвижные окна. Юджи сделал шаг в ночь, и ночь крестила его юным жизнерадостным ветром; ветер шутил, лихо путался в волосах; Юджи осмотрелся и осторожно поставил банку на локоть балконных перил. Под гладью чернёного небосвода смотрели холодом несметные лица жемчужин. Юджи закрыл глаза. Выпрямился. Коснулся банки левой рукой. Глубоко вздохнул, мысленно считая до ста. Примет ли его дар капризное небо?.. Над головой в это время пронеслась яркой вспышкой звезда; кометный хвост её догорел, и тогда сверху за ней отправились новые звёзды — беззаветно отважные трое сестёр. — Уже загадал желание? — спросил бархатно голос небесных глубин. Юджи очнулся от мыслей, неверяще распахнув большие глаза. В тот момент он почувствовал, что сзади был кто-то, и с застывшим на миг гулко бьющимся сердцем обернулся назад вместе с тысячей звёзд под стеклом. Годжо-сенсей стоял там. И улыбался ему. — Йо. — Рука небрежно потянулась к лицу, снимая повязку. Колыхнулись расслабленно белые волосы, и Юджи вспомнил, что похожий цвет он уже видел однажды — в том-самом-Сне. В голове же тем временем на повторе крутилось: не может быть. Невозможно. Невозможно. Немыслимо. Юджи трепетно прижал банку к груди и сам не заметил, как задал безумный немного, но самый важный в эту минуту вопрос: — Годжо-сенсей… вы что, фея? Его учитель, облокотившийся на деревянную раму, рассмеялся громко, заметно прищурив глаза. — Я сильнейший в мире маг, но, к сожалению, совершенно не фея, однако желания учеников иногда могу исполнять. — Он помолчал, склонил голову набок и всё с тем же лукавым прищуром спросил в тишине: — Что бы ты попросил у меня, Юджи-кун? Юджи закусил губу, перестав прижимать к себе банку. Над Годжо-сенсеем быстро падала с неба звезда; он увидел её и тогда понял наконец смысл его первых слов. Годжо-сенсей никогда не был человеком из волшебного сна… Но это не значило, что Юджи никогда не считал Годжо-сенсея волшебным. В голове невпопад мелькнули тревожные мысли о казни. Юджи снова крепко сжал заветную банку в руках. — Я бы хотел, чтобы вы были со мной до конца. — Годжо-сенсей выразительно посмотрел на него, и Юджи, покраснев, уточнил смущённо, с запинкой: — Н-не подумайте, я не в том смысле… но и в том смысле было бы здорово тоже, услужливо завершил фразу мозг. Годжо-сенсей приблизился к нему на два шага и, не отводя взгляд от него, протянул руки к стеклу, прохладному под порывами восточного ветра. Их пальцы встретились — всего на долю секунды, — и в этот момент стало ясно: сенсей понял его. Он всегда умел понимать всё без слов. На их головы с неба ещё долго продолжали сыпаться звёзды, но это казалось теперь таким до смешного неважным... Юджи с улыбкой вспоминал истории своих собственных звёзд, и Годжо-сенсей внимательно слушал их — каждую. С безмолвной поддержкой, не перебивая. Прислонившись сбоку тёплым надёжным плечом.