Сквозь года

— Серо, займи мне у окна! — Цую-чан, давай сядем вместе! — Как староста класса, я обязан попросить вас- — Вылетишь сейчас отсюда, четвероглазый! Хитоши вздохнул, наблюдая, как неприметный автобус постепенно забивался учениками; это была уже третья выездная практика за последние два месяца, и, казалось, пора было привыкнуть, но его будущие одноклассники продолжали вести себя как малолетние дети, которым обещана экскурсия в зоопарк. Впервые взяв его с собой, Аизава окрестил поездку «социализацией», направленной на установление отношений в пределах уже сформированного коллектива. О том, что этим учитель фактически выдал, что Хитоши попадёт именно в А-класс, они оба предпочли умолчать. Мысль, что он наконец-то попал туда, куда так рвался, всё ещё слегка опьяняла: это был его новый класс, он почти официально учился на геройском факультете, и уже его будущим классным руководителем был- Он дёрнулся от неожиданности, когда чья-то рука вскользь коснулась его плеча. — В чём дело, — поинтересовался Аизава, устремив взгляд туда, куда смотрел Хитоши. Они стояли рядом, оценивая обстановку одним и тем же критическим взглядом, и Хитоши усмехнулся этой непримечательной детали. Он вздёрнул бровь, покосившись на сенсея, и тот преувеличенно разочарованно вздохнул. — Я собственных мыслей не слышу из-за этого балагана, — сказал Хитоши, проследив взглядом, как невидимый силуэт в одежде проплыл мимо; Хагакуре весело щебетала с Миной, пока они обе отмечались в списках. — Стёрка, — послышалось сзади, и они одновременно обернулись. Хитоши тут же вернулся к предыдущему занятию: разговор двух про-героев не представлял для него особого интереса. Последствия нападения Лиги Злодеев всё еще давали о себе знать: целая группа специально отобранных про-героев была выделена для сопровождения автобуса; каждому ученику на время поездки присваивался индивидуальный код, чтобы исключить возможность подмены и копирования. Он услышал об этом случайно: выходной выдался довольно продуктивным, и Хитоши, утомленный тренировками, уснул в гостиной. Проснулся он от голоса Аизавы — тот приглушенно разговаривал с кем-то по телефону. Они обсуждали некий «особый присмотр» за «лицами повышенного интереса». За детьми, ранее подвергшимися нападению, фиксировался повышенный уровень наблюдения. Они не должны были об этом догадываться или знать, и Хитоши предпочёл отложить услышанное в самый дальний угол сознания. Он не был уверен, почему, но что-то подсказало ему, что это было именно тем, что сейчас тихо обсуждали между собой герои. Последний раз оглядевшись, Хитоши поставил ногу на ступеньку, отметился в списке и, поднявшись, двинулся в поисках свободного места. Его отношения с классом были…странными. Тогда, на тренировке, решившей его дальнейшую судьбу, Хитоши ясно и недвусмысленно заявил: дружеские отношения его не интересуют. В его голове мерцал образ цели — стать героем, во что бы то ни стало, и лишние отвлечения, такие как дружба, принесли бы только вред. Сам концепт дружбы был ему чужд: всю сознательную жизнь он был изгоем. Новое знакомство могло протекать довольно неплохо, пока громом не звучал ставивший на дальнейшем общении крест вопрос. В какой-то момент детства, еще нуждаясь хоть в каком-то виде общения, он так отчаялся, что начал представляться другим детям беспричудным. Его детская логика была простой: нет причуды — нет угрозы и страха. Тогда он не знал, что дети были одними из самых жестоких созданий, живших на Земле. Тактика, казавшаяся ему беспроигрышной, стала похожа на игру в фортуну. Произнесенные слова чаще всего вызывали три реакции. Первой было недоумение. — Нет причуды? — удивлённо переспросил его мальчик чуть младше, и Шинсо неуверенно кивнул. — Разве такое бывает? Второй обычно было огорчение. — Беспричудный, да… — разочарованно бормотала девочка, осматривая его с ног до головы; Шинсо зарделся, закинув руку за шею, но девочка, потеряв к нему всякий интерес, уже была далеко. Но самый печальный исход предрекало самодовольство. — Беспричудный, да? — с ухмылкой переспросил один из трёх мальчиков; остальные двое захихикали, и Шинсо понял, что совершил ошибку, когда все трое разом двинулись на него. В окружении других он ощущал себя пугалом; в младшей школе его задирали, но контакт был; в средней его попросту боялись. Боялись говорить с ним, боялись находиться рядом. Словно он был каким-то монстром, способным залезть к ним в голову, если слишком близко подойти. С ролью страшила пришлось свыкнуться, и в какой-то момент он начал пользоваться своим невыгодным положением: молва о его причуде бежала далеко впереди, что отгоняло не только потенциальных друзей, но и угрозу. Он научился видеть пользу там, где ни один человек в здравом уме не нашёл бы чему порадоваться, и научился с этим жить. Обучение в ЮЭЙ было другим. Пускай многие на факультете общего образования всё также его сторонились, большинство относилось к его способностям лояльно: всё-таки дискриминация по причудному признаку была верным способом вылететь из стен школы, даже не начав в ней обучение. Он так и не сумел обзавестись близкими знакомствами: проведя всю жизнь в одиночестве, Хитоши перестал испытывать потребность в так называемом общении. Он прекрасно справлялся со всем самостоятельно, будучи абсолютно уверенным, что всё дальнейшее его существование будет проходить подобным образом. Перевод на геройский факультет был чем-то совершенно иным. Дети здесь привыкли видеть причуды друг друга, и это никак не влияло на их общение. В обоих классах встречались дети, чьи причуды внушали гораздо больше беспокойства, нежели его собственная. Никто не косился в его сторону, не делал колких и обидных замечаний; никто не боялся. — Шинсо-кун, не мог бы ты немного задержаться? Я проанализировал нашу последнюю тренировку, у тебя так профессионально получился тот удар… Он почувствовал, как внезапно запылало лицо. Его переполняло счастье от того, что долгие тренировки с сенсеем наконец-то начали давать свои плоды. Однако… Видел бог, он не привык к похвалам. Наставничество Аизавы медленно меняло этот пункт, и, казалось, он уже спокойно мог реагировать, когда кто-то делал комплимент его навыкам, но был один человек, понять которого он всё еще был не в силах. Он продвигался в заднюю часть автобуса, полностью уверенный, что остальные элементарно поленились лезть так далеко. Как и ожидалось, задний ряд оказался совершенно пустым. Он усмехнулся, ускорившись, намеренно избегая смотреть на других. Цель была близка. Цель была- Кто-то толкнул его сзади, и Хитоши повалился вперёд с удивлённым возгласом. Чтобы избежать падения, ему пришлось уцепиться за ближайшее кресло; он проехался лицом по седушке, мёртвой хваткой вцепившись в неё, но короткое «прости, Шинсо!» уже не достигло его слуха. Широко распахнутые зелёные глаза мгновение смотрели на него с удивлением, а затем Мидория улыбнулся. О, нет. Нет, нет, нетнетнетнет- — Шинсо-кун! Я рад, что ты решил сесть здесь! Он открыл было рот, намереваясь опровергнуть это утверждение. Ты должен был видеть, что это случайность, я вовсе не хотел сюда- — Я придумал еще одно применение твоей причуде и хотел бы обсудить его с тобой! Я знаю, ты, наверное, считаешь это странным, но дело в том… Он тоскливо посмотрел на задний ряд, судорожно пытаясь придумать себе оправдание менее свинское, чем «меня сюда просто толкнули, я не хотел с тобой сидеть», когда рядом с ним раздался взрыв. Мидория подпрыгнул от неожиданности, и только многолетний контроль за собственным выражением лица позволил Хитоши сохранить хладнокровие. — Ты чё забыл тут, чёртов Деку? — прогремел Бакуго с сидения на противоположной стороне; как и Мидория, он сидел у окна, прожигая того взглядом и совершенно игнорируя полусидящего рядом Шинсо. — Каччан! Рука Бакуго вновь взметнулась вверх; на его ладонях засверкали искры, но прежде, чем свершилось непоправимое, случилось невероятное: чья-то рука с размаху хлопнулась на руку Бакуго, разом устранив угрозу, а затем на сиденье упал довольный Киришима. — Чувак! — жизнерадостно произнёс он, продолжая мёртвой хваткой держать руку Бакуго, который, сперва опешив, уже оправился от неожиданности и, побагровев, пытался выдернуть свою ладонь; любые искры моментально затухали о затвердевшую ладонь Киришимы. — Чувак, мы ведь в автобусе! — Смотри, как бы ты не вылетел отсюда, — раздался ехидный голосок Каминари откуда-то спереди. Ожидавший худшего Хитоши удивлённо скосил взгляд на как-то обречённо улыбающегося Мидорию; тот прятал лицо в рукаве толстовки и, казалось, всеми силами пытался вернуть спокойствие. Хитоши вновь перевёл взгляд на Бакуго: тот презрительно-подозрительно щурился, но Шинсо не был Хагакуре, а Бакуго не мог видеть сквозь предметы, поэтому реакция Мидории оказалась вне его досягаемости. Несмотря на это, Бакуго как будто чувствовал, чувствовал, что Мидория улыбается. — Кролик паскудный, — буркнул он, раздражённо отвернувшись к окну. Киришима хлопнул его по плечу, и Хитоши в который раз обнаружил, что смертельная угроза в лице гнева Бакуго почему-то затрагивала далеко не всех: что-то недовольно фыркнув, тот без особого усилия брыкнулся, пытаясь скинуть чужую руку, но ничего более не произошло. Шинсо ненавидел людей, похожих на Бакуго. Выдающаяся причуда, раздутое самомнение и амбиции с милю величиной — вот что было написано у него на лице. Хитоши перевстречал достаточно таких детей и был готов поклясться чем угодно, что Бакуго ничем от них не отличался. Наверняка и он частенько издевался над детьми, которых считал хуже себя, в этом он даже не сомневался. Мидория глядел себе под ноги, уже ничем не выражая своих эмоций, и только беспорядочно гуляющие по коленям пальцы выдавали в нём беспокойство. Что ж, ладно. — Надеюсь, не помешал, — медленно произнес он, последний раз скосив на Бакуго предупреждающий взгляд. Задние сиденья отошли на второй план. — Ты хотел что-то рассказать? Мидория просиял.

***

Трудно было сказать, когда всё успело произойти. Просто в какой-то момент Хитоши, сморённый сном и размышлениями, закрыл глаза, слушая ритмичный звук колёс, скользящих по дороге. Но когда он вновь очнулся, ему стоило больших усилий не дёрнуться в сторону. Мидория, вольно устроившийся у него на плече, тихонько сопел, не испытывая, казалось, ни капли стыда. Хитоши вытаращился на зелёные кудри, скрывавшие от него веснушчатое лицо, и слегка пошевелился, убеждаясь, что Мидория действительно спит. Ничего не произошло. Он медленно, очень медленно стал вертеть головой, отчаянно гадая, как ему следует поступить: никогда прежде ему не доводилось попадать в такую ситуацию. Мидория не был ребёнком. Он вполне мог бы и потерпеть до места их назначения, разве нет? Ведь сам Хитоши обошёлся креслом и собственной рукой, и уж точно не пускал никому слюну на куртку. Хитоши пристально пригляделся, опасаясь, что последняя мысль паскудным образом могла воплотиться, но, к его счастью, куртка была сухой, а Мидория —… Он не без труда оторвал взгляд от Мидории, и решимости у него, к собственному удивлению, поубавилось. Наверное, в ситуации этой не было ничего сверхвыдающегося. Когда он ездил на экскурсии в средней школе, девочки частенько спали, положив головы друг на друга, и никто не раздувал из этого трагедию. Хитоши снова оглянулся, но единственным из его окружения, кто сейчас не спал, был сидевший напротив Киришима. Он широко ему улыбнулся, как-то странно повернув голову, и тогда Хитоши понял, что он находился в таком же положении: было трудно разглядеть, но светлые волосы всё же были исчерпывающим доказательством. Бакуго тоже спал, и спал он на Киришиме. Тот, в свою очередь, ни капли не возражал, и, мало того: когда со стороны Бакуго началась какая-то суета, Киришима слегка сполз вниз, и Хитоши понял, что он сделал это ради Бакуго. Он не сдержал удивлённого взгляда: в его представлении, терпеть на себе этого засранца было совершенно неблагодарным делом, а уж тем более — подстраиваться под него. Очевидно, Киришима просто был слишком благородным, чтобы спихнуть ношу с себя, или же невероятно жертвенным: спящий Бакуго молчал и никого не трогал, тем самым обеспечивая всем им спокойствие. Хитоши посмотрел на Киришиму с долей уважения. Тот, показав ему большой палец, поёрзал немного, а затем без стеснения опустил собственную голову Бакуго на макушку, глубоко вздохнув. Хитоши же задержал дыхание, принявшись ждать. Бакуго не проснулся. Не дёрнулся, не закричал и, в общем-то, всё осталось прежним. Хитоши, уже более задумчивый, снова опустил взгляд. Мидория к этому времени уже слегка поменял положение головы, и теперь Хитоши видел его закрытые глаза и расслабленное лицо. Он спит довольно мирно для человека, постоянно притягивающего к себе беды, — подумал он с неожиданной усмешкой и внезапно услышал в голове те же слова в интонации Аизавы-сенсея. Это снова заставило его фыркнуть, и от движения его плеч Мидория вдруг стал медленно скатываться вниз. Хитоши мгновение растерянно наблюдал за непредотвратимым, а затем, вспомнив Киришиму, решил, что даже в нём найдётся немного благородства, пусть и лишь для одного Мидории. Но, не сообразив, как это благородство воплотить наиболее изящно, он просто резко прижал падавшего Мидорию обратно к сиденью. Мягкие волосы защекотали ему ладонь, и он сконфуженно отдёрнул руку от чужого лба в тот момент, когда глаза Мидории непонимающе распахнулись. — Мы на месте?.. — неуверенно пробормотал он, и Хитоши, увидев сонный румянец на его щеках, вдруг захотел широко открыть окно и высунуть наружу собственное лицо. — Спи, Мидория, — ответил он немного тише, чем требовалось, — я…разбужу. Его сонная, едва заметная улыбка показалась Хитоши лучше любой громогласной благодарности. Когда Мидория, оперевшись в этот раз на свою руку, снова уснул, Хитоши, вытянув ноги, сполз немного вниз. Совсем немного. Просто так было удобнее.