Сквозь года

      Класс терпел сокрушительный провал. Хитоши наблюдал издалека, как вырастает из воздуха ледяная стена Тодороки; как взмывает в воздух кислотная розовая вспышка; он слышал, как ревут двигатели Ииды, которого просто невозможно было уловить глазами из-за его нечеловеческой скорости; наконец, он видел и слышал Бакуго, который отчаянно кричал что-то: его голос переполнял нескрываемый гнев и что-то, до ужаса напоминавшее отчаяние. Но все слова и действия были тщетны, потому что Мидория был быстрее. Тёмно-зелёная молния, по очереди опередившая их всех. Но Хитоши не упустил из виду, как едва не сорвался чёрный хлыст, когда Мидория увернулся от касания Урараки. Это было почти незаметное движение, в то же время выдавшее очень многое. Оно означало, что у них был шанс. Крошечный, жалкий и очень шаткий, но всё же шанс. Когда в один день Мидория просто исчез из ЮЭЙ, произошёл взрыв. Это был взрыв эмоций: взрыв отчаяния, досады, удивления, скорби. Взрыв негодования и злости, непонимания и боли. Никто не хотел смиряться с реальностью. Письма, пусть и пролившие свет на многое, всё же не принесли никому облегчения. Глупый, глупый Мидория. Каково же ему было — молча взвалить на себя ответственность за будущее всей страны, а в ужасающей перспективе — и целого мира? Хитоши знал, что то была его собственная воля. Знал, что действие это было обдуманным и взвешенным, и в краткосрочной перспективе — безопасным. Самым безопасным для всех них, и самым обречённым для самого Мидории. Он знал, что группка учеников собирается вернуть Мидорию в ЮЭЙ. Он был склонен сомневаться в успехе этой затеи: Мидория был отчаянным, но шёл до последнего, чего бы ему этого ни стоило: в этом Хитоши сумел убедиться сам. Мидория прокрался в его повседневную жизнь без предупреждения. Сначала он был препятствием, которое Хитоши не сумел обойти. Позже — причиной безмолвных слёз и отчаяния. А затем, уже с новыми силами, они столкнулись в новой битве, и начался хаос. Что бы Хитоши ни делал, по какому-то совершенно неслыханному стечению обстоятельств Мидория обязательно возникал где-то рядом. Это были совпадения, это он знал наверняка: Хитоши ни с кем не делился своими планами, но раз за разом он оказывался в молчаливой компании, и неважно, будь то внеплановая тренировка в спортивном зале или же обед в столовой. Встречи в столовой, кстати, вызывали в нём особенное недоумение: он не знал, почему Мидория внезапно решил, что компания угрюмого Шинсо будет интереснее, чем обед в окружении кучи неуёмных друзей. Но, как он узнал позже, это был очень хитрый и, ввиду этого, нахальный ход: первые несколько раз они обедали вдвоём, и Хитоши даже осмелился поразвлечь себя мыслью, что его такой порядок вещей не отталкивает, но затем вся эта странная компания, постоянно окружавшая Мидорию, перекочевала за его- за их- в общем, за стол, где он уже почти привык сидеть с Мидорией. И если до ужаса странный Тодороки большую часть времени молчал, иногда выдавая что-то совершенно неуместное, то сказать того же об Урараке и старосте не представлялось возможным. И ему пришлось смириться. Смириться со смехом за столом и с глупыми шутками. Смириться с улыбками и беззлобными подколками в его сторону. Как бы он ни отрицал, эти люди, каждый в своей манере, сумели оставить свой след в его доселе пресной жизни. Но центром всех этих изменений оставался Мидория. Человек, к его собственной, нескончаемой досаде, незаметно ставший ему другом. И как бы ни уважал его Хитоши, смотреть, как его первый настоящий друг стремительно увядает на глазах, было выше его сил. Покрепче перехватив ленту, Хитоши двинулся вперёд. Уже несколько раз его причуда, никогда не терпевшая поражения, разбивалась о Мидорию. Мидория был особенным. Он понял это уже тогда, на Спортивном Фестивале — задолго до того, как это увидели все остальные. Но Мидория, несмотря на свою сокрушительную силу, оставался всего лишь ребёнком. Ребёнком, на которого молчаливо повесили неподъёмный груз и позволили тащить, стирая ноги в кровь. Собственная лента едва не соскользнула с полуразрушенной крыши, когда Хитоши, приблизившись к эпицентру столкновения, разглядел выражение лица Мидории. Маска была сорвана с его лица, и он молча плакал, продолжая отбиваться и уворачиваться от одноклассников. Грязный, изодранный, с кругами под глазами, хуже которых Хитоши ещё не доводилось лицезреть, он выглядел таким…одиноким. Он не слышал их просьб, не видел их умоляющих лиц — он чувствовал лишь свою ответственность и следовал ей до последнего. Сердце Хитоши сделало что-то невероятное, от чего у него на миг перехватило дыхание. Он не хотел видеть Мидорию таким. Он хотел встречать его в зале после отбоя, обедать с ним в столовой, тренироваться вместе с ним, слушать его бесконечные, полные энтузиазма идеи и размышления и видеть, как он улыбается, потому что что для него это было так же привычно и неотъемлемо, как блеск и решимость в сияющих глазах Мидории. В его ныне потускневших, бесконечно уставших глазах, от вида которых всё внутри Хитоши отчаянно взревело от неправильности и отторжения. У него была только одна попытка. Хитоши переключил голосовые связки, перемахнув через изумлённого Минету, и скользнул в тень. Мидория был так близко, и всё же бесконечно далеко. Пришло время это исправить. — Во что ты снова впутался, проблемный ребёнок? Не в первый раз он поставил на Аизаву-сенсея и не прогадал. Мидория, уже сумевший оторваться на достаточное от Бакуго расстояние, на мгновение замер, повернув голову. — Сенсей?.. — беззвучно выдохнул он, и его хриплый шёпот снова заставил сердце Хитоши болезненно сжаться. — Шинсо! — зазвучали хором удивлённые голоса, но он их уже не услышал. С ним произошло что-то, чего ещё никогда не происходило впредь. Его причуда всегда напоминала ему способности кукловода: по ощущениям между ним и другим человеком будто натягивалась невидимая нить, позволявшая подчинять человека себе. Хитоши никогда не думал, что эту способность можно как-то развить, пока сенсей однажды не спросил у него, не пробовал ли он применять её к нескольким людям. Попробовав это впервые, Хитоши едва не лишился сознания. Он пришёл в себя уже в руках побелевшего Аизавы, который тут же повёл его в медицинское крыло. Только там Хитоши заметил, что из ушей у него пошла кровь. Сенсей запретил ему экспериментировать в одиночестве, пока они не выяснят все возможные последствия, но оказалось, что со временем его устойчивость может возрасти, и они, пусть и очень медленно, стали двигаться в этом направлении. Благодаря Аизаве Хитоши удалось узнать о собственной причуде столько, сколько он бы никогда не узнал за всю жизнь. И прямо сейчас, в голове Хитоши, нить, соединившая его с Мидорией, стала почти видимой. Он протянул несуществующую руку и двинулся вперёд — туда, куда вела нить. Он едва не ослеп от внезапной белой вспышки, а затем вдруг очутился в каком-то подобии комнаты, и, к своему ужасу, оказался он в ней не один. Шесть человек и что-то, до жути напоминавшее приведение Всемогущего, с мрачной решимостью глядели на него. Он попытался дёрнуться, крикнуть, что угодно — но его словно не существовало в этом пространстве, и он мог только беспомощно наблюдать за тем, как в его сторону движется какой-то лысый, свирепо выглядящий мужчина. Тот остановился напротив него и скрестил руки на груди. Хитоши снова изо всех сил задёргался. — Пацан, успокойся, — резко бросил он, — ты тут всё равно ни черта не можешь. Эти слова его нисколько не обнадёжили, и он, оглядев внушительные габариты мужчины, снова неистово забился. — Банджо, ты его пугаешь, — произнесла женщина в плаще, подойдя к ним. Её спокойный голос немного утихомирил его стремившееся вырваться из груди сердце, но ещё не до конца. Женщина посмотрела на него и извиняющееся улыбнулась. — Прости, Шинсо-кун, за такую внезапность. Мы находимся в довольно затруднительном положении. Он попытался найти в чертах её лица что-то знакомое: что-то, что объясняло бы её знание о нём, но, как бы он ни пытался, он её не знал. Он снова попытался открыть рот, уже чтобы спросить, но снова потерпел провал. Женщина покачала головой. — Пожалуйста, выслушай нас, Шинсо-кун. На кону состояние Мидории-куна. Это заставило его вскинуться и напряжённо замереть. Могло ли быть, что эти люди как-то завладели телом Мидории и сейчас собрались его шантажировать? Но ведь у него ничего не было. Что он мог им дать? Что мог сделать он, чего не могли другие? — Пацан, ты сейчас исчезнешь отсюда, если будешь так волноваться, — с сухим смешком прервал его панику мужчина, — боюсь, у нас только один шанс, так что возьми себя в руки хотя бы ради парнишки. Хитоши не знал, как ему следует поступить. То, чему его пока научил сенсей, явно не предусматривало настолько извращённых сценариев, но ему ничего не оставалось, кроме как напряжённо кинуть. — Нам тяжело даётся это решение, и мы просим тебя со всей серьёзностью отнестись к тому, что мы тебе скажем. Он снова неуверенно кивнул, и женщина слабо улыбнулась. — Меня зовут Шимура Нана, — продолжила она, — и всё, что ты здесь видишь — это причуда Мидории-куна. Хитоши вытаращился на неё так, что заболели глаза. Может, он бредит? Быть может, Мидория уже успел заехать ему по затылку, и всё, что сейчас перед ним, он видит в какой-то совершенно аномальной коме? — Тебе не нужно знать все подробности, — заверила его женщина, — сейчас ты должен усвоить одно: мы на стороне Мидории-куна, и сейчас ему грозит беда. Он не удержал пренебрежения в своём взгляде. Эта информация лишь в очередной раз напомнила ему о своей никчёмности и ничего нового не открыла. — Рада, что ты это понимаешь, — кивнула она, нисколько не задетая. — Мидория-кун очень самоотвержен, и- — И слишком упрям, — перебил её мужчина, и голос его стал похож на рычание, — совсем от рук отбился!.. — И из-за этого он сильно страдает, — с нажимом продолжила Нана, — он не спит и почти не ест, и его жизненная сила угасает с каждой секундой всё сильнее. Он отгородился ото всех, решив, что сможет их так защитить, но он ещё слишком мал, чтобы выдержать всё в одиночку. Он верит, что поступает правильно, и из-за этого изводит себя до изнеможения. У Мидории-куна непростая судьба, но такими темпами он просто не доживёт до своей главной цели. Хитоши похолодел. Его сердце ухнуло куда-то вниз, и на мгновение он даже забыл, как дышать. — Говорили мы ему, — снова влез мужчина, хлопнув по ноге, — пытались объяснить, что нельзя доводить до крайности, но он же не слушает! — Тише, Банджо, — мягко ответила она, а затем снова посмотрела на Хитоши, — что я хочу до тебя довести, Шинсо-кун, это то, что Мидории-куну сейчас как никогда нужна поддержка его близких. Сейчас он — единственная надежда вас всех, — она как-то горько усмехнулась, — да и нас тоже. Мы ничего не можем сделать. Никто ничего не может сделать…кроме тебя. Он слегка удивлённо приподнял брови. Они что, ждали его появления? — Мы не думали, что сможем что-то сделать, но ты очень вовремя оказался здесь, — развеяла она его сомнения, — ты сейчас нужен Мидории-куну как никогда. Ты должен увести его в безопасное место и позволить ему восстановить силы. Его дух и тело должны снова окрепнуть, и это возможно лишь в присутствии его друзей. Сможешь ли ты взять на себя эту ответственность? Она смотрела ему прямо в душу, и он осознавал, что в ответе нет никакой нужды. Он был готов на всё, чтобы вернуть свет в эти глаза. Он кивнул, и она улыбнулась ему. — Отлично! — рявкнул мужчина, и Хитоши начал понимать, что тот говорил без настоящей злобы, и это просто была его манера речи, — тогда сейчас ты схватишь его, и вы всей вашей детской компашкой бегом отбуксуете его в больницу! Какими вдохновляющими бы ни были эти речи, Хитоши всё ещё не понимал одного: как он один должен был справиться с тем, что не смогли сделать сильнейшие из класса. Внезапно вперёд выступил другой мужчина: он был высоким, с белыми волосами и тонкими, длинными шрамами на лице. — До этих пор мы уже дважды снимали действие твоей причуды, — начал он, — такова была наша воля. Один-за-всех — слишком могущественная причуда, и мы не в праве позволять захватывать её. Хитоши не верил своим ушам. После спортивного фестиваля он не одну ночь гадал, как Мидория умудрился вырваться из-под контроля: никогда ещё прежде такого не происходило. — Однако, — продолжил мужчина, — сейчас на кону стоит слишком многое. Мы позволим тебе захватить разум Мидории-куна, и ты будешь властен над ним в полной мере. Мы идём на это, потому что не видим иного выхода из положения. От лица всех обладателей Одного-за-всех, мы просим тебя отнестись к этому со всей серьёзностью. Мы надеемся, что ты окажешься достаточно благороден и не станешь злоупотреблять своей силой. Хитоши перевёл взгляд на всех остальных присутствующих: их лица не выражали ничего, кроме отстранённой скорби. Никто из них не возразил. Он перевёл решительный взгляд на говорившего и только кивнул. Внезапно он ощутил, будто снова может двигаться. Обладатели Одного-за-всех расступились, указав ему направление. Образ нити вновь возник в сознании, и он шагнул вперёд. Прежде, чем войти в туманную дымку, он ощутил присутствие руки на своём плече. Тощий беловолосый мужчина с пронзительными зелёными глазами внимательно посмотрел на него. — Позаботься об Изуку, — услышал Хитоши в голове, а затем всё исчезло. Он понял, что всё ещё стоит там, откуда применил причуду, и метнулся к Мидории в тот момент, когда тот обессилено рухнул вперёд. Хитоши поймал его, поразившись его лёгкости, и с облегчением вздохнул. Мидория пустыми, отрешёнными глазами смотрел перед собой. Хитоши удобнее перехватил его на руках и поднял, развернувшись к застывшим ученикам. — Некогда таращиться, — ответил он на молчаливые взгляды и двинулся вперёд. — Как ты здесь оказался? — Как тебе это удалось?! — Что с тобой было? Он проигнорировал вопросы, крепче прижал истощённого Мидорию к себе и ускорил шаг. Время дорого. *** — Как ты себя чувствуешь? Едва заметное пожатие плечами. — Ты не хочешь со мной разговаривать. Отрешённый взгляд. — Ты меня ненавидишь? …нечестно, но хотя бы сработало, подумал Хитоши, заметив, как на мгновение расширились глаза Мидории. В больничном крыле было тихо. Он сидел на стуле у стены, в упор глядя на тяжело оперевшегося о спинку кровати Мидорию. Тот проспал без пробуждения почти три дня, и сейчас, умытый и в больничной одежде, невидяще смотрел куда-то сквозь Хитоши. Мешки под глазами никуда не исчезли, но цвет его лица, по крайней мере, уже не вызывал ассоциации с покойником. В больничном крыле ЮЭЙ их встретили всполошившиеся преподаватели: он едва не оглох от удивлённого восклицания Мик-сенсея, когда тот его увидел. Несколько дежурных медиков, обосновавшихся в ЮЭЙ после его перестройки в общедоступный бункер, поспешно приняли Мидорию из его рук. Они попытались выпроводить его за дверь, но Хитоши не мог покинуть палату: он должен был крепко держать Мидорию, чтобы тот ненароком не выскользнул из хватки его причуды. Укол снотворного за закрытыми дверями позволил ему выдохнуть и задуматься над тем, что же будет дальше. Мидория сочтёт его за это предателем. Но даже если так, даже если он больше не захочет его видеть, Хитоши знал: он поступил правильно. Весь мир мог сгинуть и рассыпаться, потому что ничего в нём не было достойно Мидории. Он вспомнил, как пришлось пробираться сквозь толпу гражданских, не захотевших пускать Мидорию в ЮЭЙ. Они напомнили ему стаю трусливых гиен, никчёмных, слишком примитивных, чтобы понять истинный смысл происходящего. Они стремились задавить количеством, игнорируя воззвание остальных учеников и учителей к человечности. Никогда ещё Хитоши так не мечтал о насилии, как в этот долгий, напряжённый миг. Он хотел лишить этих бездушных созданий их поганых языков и никогда больше о них не слышать. Безвольный Мидория, почти невесомый в его руках, лишь подстёгивал его ярость. Пламенная речь Урараки, к его внутреннему, требовавшему справедливости сожалению, сумела утихомирить протестующих, и они сумели доставить Мидорию в палату. К сожалению, это было самым лёгким из предстоящего. Владельцы Одного-за-всех сказали Хитоши, что дух Мидории пошатнулся, и что это было решающим фактором, который в дальнейшем может определить исход столкновения. И если физические раны Мидории можно было залечить насильно, то его душа оставалась недосягаемой, пока он сам того не пожелает. — Ты знаешь, почему я смог воспользоваться своей причудой? Мидория посмотрел на него почти с отчаянием. — Я видел их, Мидория. Тех, кто существует в твоей причуде. Мидория, открыв рот, беспомощно уставился на него, не в силах ответить. — И ты глуп, — с нажимом продолжил он, — невероятно глуп, если считаешь, что знаешь лучше, чем они. Ты проспал почти три дня, не просыпаясь. Твой костюм висел на тебе грязной драной тряпкой. Ты был весь- — он резко замолчал, вспомнив, как краем глаза зацепил слой засохшей крови и грязи на теле Мидории. Его впопыхах раздевали, чтобы осмотреть, и, не имея возможности покинуть палату, Хитоши отвернулся к стене, но, тем не менее, кое-что он всё же увидел. На Мидорию было страшно смотреть. — Они сказали мне, что только ты можешь закончить всё это. Скажи, как бы ты сумел осуществить это своё геройское предназначение, если бы тебя в таком состоянии отыскал какой-нибудь слишком сильный злодей? Ты невероятно силён, и никто уже в этом не сомневается, но ты, — он ткнул в него пальцем, — ты! — он был зол и раздасадован, и слова колом стояли в горле. Безразличие в глазах Мидории лишь подстёгивало его упрёки, — ты идиот, Мидория. Ты хочешь всех защитить, но почему-то не можешь понять, что если тебя убьют, сделать ты уже ничего не сможешь. Мидория долго смотрел на него. Смотрел без злобы, без страха. Смотрел, словно видел его впервые в жизни. Хитоши внезапно почувствовал, что ему тяжело дышать. — Останься, — хрипло произнёс он, — хотя бы ненадолго. Тебя здесь никто не удержит, я это знаю. Но ты должен остаться. Если не ради себя, то хотя бы ради них. Глаза Мидории наполнились слезами. — Вот поэтому, — сдавленно всхлипнул он и поспешно закрыл глаза рукой, другой зажав себе рот. Он задрожал всем телом, и Хитоши, не выдержав, подскочил и метнулся к кровати. Застыв напротив тихо страдавшего Мидории, он понял, что не знает, что должен сделать. Он был ничтожно беспомощен в этой ситуации и, не имея даже крупицы опыта, не видел из неё выхода. Он подумал, что бы сделал кто-нибудь из тех, кого он знал. Иида, Урарака, Киришима — как бы поступили они? Но он этого не знал. А потому, доверившись собственным ощущениям, сел на кровать и, помедлив, взял руки Мидории в свои, отведя их от его лица. Он увидел перед собой разбитого, бесконечно несчастного, загнанного в ловушку ребёнка, который, кажется, давно уже не давал волю накопившемуся. Хитоши сглотнул. — Мидория, я- — Юный Мидория! Дверь за их спинами с грохотом открылась, и в палату влетел никто иной, как Всемогущий. Тощий, ещё более тощий, чем прежде, задыхающийся от бега, он метнулся к кровати, и Хитоши, выпустив руки Мидории, встал. Пожалуй, ему пора уходить. Он в последний раз посмотрел на Мидорию, который, растеряв все ничтожные остатки самообладания, цеплялся за опустившегося на колени Всемогущего. Тот, казалось, и сам был на грани слёз. — Изуку, мальчик мой… Хитоши тихо прикрыл дверь тогда, когда комнату огласили вымотанные, уже ничем не сдерживаемые рыдания.

***

Решив напоследок заглянуть к Мидории перед сном, Хитоши остановился как вкопанный, когда увидел, кто выходит из палаты. С опущенными плечами, шаркающей походкой, словно ничего не видя перед собой, в его сторону шёл Бакуго. Хитоши с вызовом посмотрел на него, но тот, к неслыханному изумлению, остался совершенно равнодушен. Бакуго сам выглядел так, словно давно уже не спал. Он, казалось, даже не заметил Хитоши и просто прошёл мимо. Проводив его хмурым взглядом, Хитоши поспешил в палату. Мидория все ещё был там. Его глаза были красными, а лицо блестело так, словно он только что плакал, и Хитоши ощутил прилив гнева. — Что случилось? — спросил он, стараясь держать голос под контролем. Но Мидория только покачал головой. Он выглядел глубоко потрясённым чем-то, и Хитоши в который раз задался вопросом, что же тут, чёрт возьми, произошло. — Кажется, сегодня всем полагается извиняться, — голосом на грани слёз ответил он и, не выдержав, зажмурился. Хитоши, растерявшись, замер на месте. Однако, успокоившись, Мидория утёр слёзы и посмотрел Хитоши в глаза. От этого взгляда в его душе подняла голову призрачная, доселе мёртвая надежда. Глаза Мидории больше не были пустыми. — Прости меня, Шинсо-кун, — Мидория шмыгнул, судорожно сглотнув, — ты был п-прав. Вы все были правы. Это я не должен был в вас с-сомневаться, — его глаза, его блестящие зелёные глаза вновь наполнились слезами, — я так испугался за вас, что сбежал, даже не дав вам шанса. Мне очень, — он прижал руку к лицу, — очень жаль. От облегчения, накрывшего его от этих слов, Хитоши внезапно ощутил слабость в ногах. Он сел на край кровати, протянув Мидории руку, и тот схватился за неё с отчаянием утопающего. — Они поймут, — сказал Хитоши, крепко сжав чужую ладонь, — и будут счастливы это услышать. Однако, — взгляд Мидории упал, и Хитоши не сумел сдержать усмешки, — я прощу тебя, только если ты расскажешь мне про этого лысого с очками. Он меня чуть до седины не довёл. Когда Мидория, всё еще беспорядочно всхлипывая, беспомощно засмеялся, Хитоши ощутил, как мрачная, неизведанная тяжесть, нависшая над их головами, наконец-то тронулась с места. И пускай до спокойствия было ещё далеко, начало было положено. Он улыбнулся.