Парамита

Шастун жмёт на плей, старается сфокусировать свой взгляд на экране ноутбука, но уже особо не надеется. Со злополучного устройства, от которого уже болят глаза, на Антона глядит женщина, чья улыбка во все тридцать два никак не сходит с лица. Она акцентирует все внимание на морщинах, коих немало, но совсем не касается глаз. Хотя для Шастуна это далеко не очевидный факт — Анну Павловну он видит всего третий раз в своей жизни и точно также, как предыдущие разы — на записи. Укрытый от парня факт очевиден лишь детям пансиона «Феникс», стоявшим перед ней на очередной линейке. Такие карикатурно красивые (красно-белая форма, убранные волосы, вежливые улыбки) они не отрывают взгляда от Анны Павловны. — Дорогие воспитанники! — без лишних «раз-раз» в микрофон начинает женщина и её улыбка становится шире, хотя казалось бы — шире уже не может, — В этот поистине важный для нашего пансиона день, я очень рада видеть каждого из вас, — она слегка щурится, окидывает взглядом замёрзших детей и всего на секунду замирает, — Видеть и знать! Знать каждого из вас в лицо — большая честь для меня. А видеть, как вы взрослеете и все больше открываете это мир для себя — лучшая награда, как и для педагога, так и для директора нашего замечательного пансиона, — её глаза начинают блестеть и она нарочито понижает тон, — Я горжусь каждым из вас, дорогие! И поздравляю с двадцатипятилетием нашего «Феникса»! Громкими овациями взрывается толпа собравшихся, пока Анна Павловна кивает своим ученикам, словно китайский болванчик. Она продолжает широко улыбаться и движется к стоящим рядом преподавателям, которые сияют точно так же. «Одинаково и машинально» — думает Антон, но больше никаких мыслей к нему не приходит. Он цокает и ставит запись на паузу — на экране замирает уже знакомый ему педагогический состав «Феникса». Пансиона, уже не один год прославляющего Владимир. Сначала это была трогательная история открытия частного детского дома под началом Анны Павловны. Дальше — история непостижимых достижений и взлетов. Олимпиадники, чемпионы и успешно поступавшие в Москву и Питер дети стали «заветной карточкой» пансиона и ещё ни разу не подводили женщину, однажды поверившую в них. История была поистине удивительной. Идеальной, другими словами. И, конечно же, всех оваций, свалившихся на Анну Павловну, та заслужила. И она совершенно не заслужила раздражённый взгляд Антона, которым тот уже в третий раз награждает женщину при просмотре. Дальше (поверьте, он знает) будет небольшое интервью от учительницы младших классов на базе пансиона, внушительное «Эти дети наконец-то ощущают себя любимыми» от штатного психолога и перечисление всех тех бесчисленных достижений, коими из раза в раз хвалился «Феникс». Ничего нового Антон не замечает и уже не видит смысла жать на плей вновь. Его взгляд вскользь падает на пед. состав, но там очевидно не появляется ответа на один-единственный вопрос, который волнует парня не первый день. Где сейчас находится Выграновский Эдуард, на имя которого утром двенадцатого апреля было написано заявление о пропаже? История была поистине уникальной. Идеальной, другими словами.

***

Двенадцатого апреля все было точно так же, как и всегда — Антон прибыл в отделение за десять минут до рабочего дня, повесил пальто на вешалку и нажал кнопку включения компьютера. Дальше привычно поставил чайник, достал кружку и занялся рутиной, преследовавшей его не один день. И даже не один год. — Доброе, Тох, — после двух быстрых стуков в дверь, сделанных уже на автомате «для галочки», произнёс Позов и прошёл в кабинет. Пожал Антону руку, налил кипятка в кружку и рухнул на место напротив Шастуна. Такое же утро, как и предыдущие. — Слышал про «Феникс»? — глотнув чая, спросил Дима и заинтересовано взглянул на друга: у Антона взлетели брови. — Очередная олимпиада? — ухмыляясь, парировал Шастун, но многозначительным ответом послужило затянувшееся молчание. Кажется, сегодня не стенд-ап. — Значит, нет, — подытожил Дима и прикусил губу, заставляя Антона опустить шутки. Тишина, разрушаемая лишь шумом допотопного компьютера, вновь образовалась, пока Шастун медленно хмурился. И когда он уже был готов расспросить Диму, понимая, что хороших вестей от него ждать не стоит, в кабинет влетела Бортич: — Летучка в триста пятом! Живо! Саша хлопнула в ладоши, намереваясь привлечь внимание, но уже через секунду удалилась так быстро, словно ее и не было. — И что это? — протянул Антон, непонимающе глядя на друга. Позов лишь криво усмехнулся. — «Феникс». Почему двенадцатого апреля все вокруг были слишком странные и немногословные, Антон так и не понял. Наверное, потому что день, который Шастун заранее нарек «очередным», был решительно с ним не согласен. Наверное, поэтому.