Диптих

Знаешь, Чак, когда-то я был у себя в голове отчаянно виноватым. Жил как надо, от зарплаты и до зарплаты, желая порадовать брата. Спал, свернувшись на койке в салоне, спал и видел сто сообщений на автоответчике телефона.  Спал и слышал простуженный смех в переулке узком. Спал и видел след от помады на белой блузке. Видел, как обвожу вокруг пальца очередного мудилу, чувствуя так, будто рою себе могилу, Но, черт возьми, Чак! Если б я знал, как надо! Ну, и то, что, стараясь, я потеряю брата — я б не старался вовсе, и мне много чего есть сказать, готовься.  Ты меня презираешь — я себя тоже, знаешь. Я б рассказал тебе много историй мутных. Может быть, даже несколько безрассудных. Как подделал смешную улику, чтоб одурачить копов.  Как развел на текилу парочку остолопов.  Как сбегал из кафешек, не заплатив за ужин. Я бы стал говорить, Чак, стал бы, а ты бы слушал.  Давай говорить как в детстве — открыто, прямо. Ты читал мне книжки и пел мне песни. Неужели жизнь теперь кажется интересней? Когда вместо меня в твоем доме одна прохлада?  Я не знаю, как все случилось, — и быль ли, небыль, я смотрел на тебя — и не видел ни звезд, ни неба. Я смотрел на тебя, и в груди что-то замирало, я хотел быть как брат, я хотел изучать право. Утонуть в веренице законов и всплыть наружу, за важной бумагой забыть про остывший ужин, но какой, черт возьми, закон и какое право, если проще шлепнуться в лужу перед оравой, что щедро заплатит, лишь бы не быть в суде.  Знаешь, Падучего Джимми не изменить, не исправить (по крайней мере, ты точно так считаешь). Раньше переживал, но теперь я так рад и могу сказать твердо: счастье какое, что правда не смог испортить.        Ты меня презираешь — я себя тоже. Немного.        Что будет дальше, Чак? Нет, ну, со мной понятно. Бабочки бьют в стекло, стук так совсем невнятный, в лампочках искры мечутся мотыльками, что с нами будет, Чак — ни зашить, ни сплавить. Я не верну лицензию, в булочную устроюсь, я завяжу с интригами и буду ждать до пенсии, пусть изойду, исчезну и преврашусь в ничто. Ты же воскликнешь «Бинго!», будто играл в лото.  Чувствуется надменность в тени красивых фраз. Сколько бы ни старался я — будет один отказ? Стоит ли тогда мучиться, стоит себя ломать, если меня по-прежнему презирает мой старший брат? Лампочки брызжут искрами, больно от проводов — ты никогда не смиришься, не разобьешь оков. Я столько рвался к большему, столько старался взять парня, которым был тогда, взять да и поменять.  Знаешь что, Чак, скажу? Больше не надо слов. Больше твое презрение не тронет моих бортов. Закрой свои двери намертво, стены заклей фольгой.  Ты меня презираешь — я тебя тоже. Ой. Нет, напоследок есть все же кое-что мне сказать. Пусть мир под ногами плавится, Иди-ка ты К черту, Чак.