***
Итак, Гермиона рассказала Рону обо всем, что произошло с тех пор, как она видела его в последний раз. В том числе и про Люциуса, раскрывшего ей тайну о чувствах Драко, хотя сам он никогда на них не намекал ни единым словом или жестом. Перебравшись на кухню и попивая кофе, Рон все то время, пока она изливала ему душу, молчал. Пока наконец не спросил: — Ну, с ними все понятно. А ты? Что насчет тебя самой? Тебе нравится Малфой? Гермиона открыла рот, но не произнесла ни звука. — Не знаю, — после некоторого размышления откровенно сказала она. — Как ты считаешь, Малфои могут измениться? — Честно говоря, и я не знаю. Эта семья веками делала людям гадости, поэтому я понятия не имею, способны ли они изменить в себе хоть что-нибудь, — пожал плечами Рон, потом улыбнулся и добавил: — Но ты не была бы собой, если б не думала, что можешь помочь людям стать лучшей версией самих себя. И снова он оказался более прозорливым, чем многие из ее друзей. Гермиона задумалась. Она и вправду не могла понять своего истинного отношения к Малфоям. И эта неопределенность порождала больше вопросов, чем ответов. Она настолько погрузилась в свои мысли, что даже на какое-то время позабыла о Роне, пока не спохватилась: может, у него была и другая причина, по которой он ее навестил? — А ты? — запоздало спросила она. — Что нового у тебя? И каково же было ее удивление, когда она увидела, что вместо ответа на этот простой вопрос Рон густо покраснел. — Собственно, именно потому я и пришел. Гермиона пристально посмотрела ему в глаза и все поняла. — Да ты что?! — рассмеялась она. — И кто она? — Луна, — вымученно отозвался Уизли. — Луна? — недоверчиво переспросила Гермиона. — Лавгуд?! Рон кивнул. — Но… Как?! — На прошлой неделе я столкнулся с ней в Косом переулке, мы пошли выпить, и… это было так здорово. Мы болтали о всякой ерунде, и, знаешь, мне было с ней действительно хорошо. Не потому что, она не такая, как ты, а потому, что она просто… другая. Гермиона смотрела на Рона, пока он говорил, и оттого заметила, как лицо его внезапно помрачнело, а от выражения всепоглощающего счастья не осталось и следа. Уизли бросил на нее беспокойный взгляд и прикусил губу. — Прежде чем мы окончательно расстанемся, я решил поговорить с тобой, и Луна поддержала меня, — негромко сказал он, ожидая ее реакции. — Нет, нет, Рон, — быстро покачала головой Грейнджер, успокаивая его. — Я не только не сержусь, но — ты и представить не можешь, насколько — я за вас рада. Серьезно, тебе не стоит ни в чем себя винить. Никто ни в чем не виноват, просто… так получилось. — Правда? — с облегчением выдохнул он. Гермиона с улыбкой коснулась его руки и чуть сжала ее, чувствуя какую-то необъяснимую легкость, пока вдруг не осознала: будущее, которое она так часто себе представляла, с Роном не имело ничего общего. Грейнджер попыталась отыскать в себе хотя бы тень ревности или обиды, но, как ни старалась, так ничего и не нашла. Она больше ничего к нему не испытывала, и это стало для нее не только открытием, но и… освобождением.***
В течение двух следующих недель Гермиона только тем и занималась, что мысленно проклинала Люциуса Малфоя. Потому что теперь, после его откровений, она понятия не имела, как вести себя с Драко. Каждое невинное прикосновение или улыбка казались ей теперь неким намеком, наполненным глубоким смыслом (хотя, по-хорошему, это было всего лишь игрой ее фантазии). А тот, абсолютно не подозревая о ее душевных терзаниях, в открытую хохотал над тем, что ему казалось смешным в устройстве маггловской жизни и беззастенчиво мог назвать Гермиону дурочкой, когда она объясняла Рабастану, как следует пользоваться тем или иным бытовым прибором. В такие моменты она смотрела в его смеющуюся физиономию и думала только об одном: — «Да быть этого не может! Его родители ошибаются. Причем, довольно серьезно». И все же настал день, когда правда всплыла сама собой. И вот как это произошло. В один из дней, когда Рабастан учился готовить (как обычно, в субботу, когда родители Гермионы были дома, и мистер Грейнджер показывал ему очередной мастер-класс по приготовлению пищи) Драко загнал ее в угол в гостиной. Миссис Грейнджер только что вышла в сад, чтобы закончить там свою работу с густо разросшимися кустами, и Малфой решил воспользоваться моментом. — Не могла бы ты поделиться со мной тем, о чем вы говорили с моим отцом на прошлой неделе? — спросил Драко, когда они сели на диван. Он так близко подобрался к ней, что практически касался ее коленей. Гермиона затаила дыхание. — Ни о чем, — пискнула она, отклоняясь от него и чуть не упав с дивана. — Он извинялся. А что? Драко откинулся назад и сузив глаза, недоверчиво протянул: — И все? — Ну да. А почему ты спрашиваешь? — Потому что ты была… немного не в себе. — Не в себе? — дрогнувшим голосом поинтересовалась Грейнджер. — Да. Не в себе, — резко отозвался Малфой. — Он, что, снова нагрубил тебе? — Не больше, чем ты, который каждый день называет меня «дурой», — пробормотала в ответ Гермиона, скрестив руки и глядя на кофейный столик. — Похоже, ты вообще не способен на хорошие поступки. Абсолютно. — Да ну? — усмехнулся Драко. — А кто тебя спасал в ночном клубе? — И потом заставил меня расплатиться за это, — съязвила Гермиона. — При том, что я никогда не просила у тебя помощи. Хотя, если говорить откровенно, то, что ты сделал, к разряду «хорошо» вообще никакого отношения не имело, — прошептала, а точнее, прошипела Грейнджер. Она и сама не знала, почему шепчет, потому что шум, доносящийся из кухни, перебивал все звуки. Драко на мгновение застыл со странным, хмурым выражением лица. — Так ты думаешь, что я специально все это подстроил? — тихо спросил он. — Чтобы заставить тебя быть должной? Печаль в его голосе заставила ее вздрогнуть. — А разве нет? Ты все время говорил, что я в долгу перед тобой, — пробормотала она, сдаваясь. Драко невидящим взором оглядел гостиную. — И я все еще заставляю тебя верить в это, правда? Гермиона пристально всмотрелась в его лицо. Он действительно хочет ее ответа или опять ломает перед ней комедию? Но когда он повернул к ней голову, все ее сомнения отпали сами собой: тоска, что она прочла в его серых глазах, сказала ей больше всяких слов. — Никто не может измениться в один момент, — мягко сказала Грейнджер. — А я думал, у меня получилось стать лучше, — вздохнул Драко и снова сел рядом с ней. — На самом деле, все не так уж и плохо, — с улыбкой призналась она. — Ты даже своего отца заставил извиняться передо мной. Довольно своеобразным способом, конечно, но все-таки… Знаешь, может тебе… — Что? — быстро спросил Малфой. Гермиона только сейчас заметила, как крепко он вцепился руками в свои колени, ожидая ее ответа. Даже костяшки пальцев побелели. Она аккуратно, но настойчиво оторвала их и легко похлопала по тыльной стороне его ладони: — Может, тебе попробовать сделать что-нибудь, не ожидая ничего взамен? — Я попробую, — не поднимая глаз, кивнул Драко. — А еще попробуй не тереть свое лицо, — рассмеялась Гермиона. — Не очень хорошая привычка, если честно. — И это могу, — усмехнулся Малфой. — И все же… Я так и не услышал ответа — что тебе сказал мой отец? Избегая его прямого взгляда, Гермиона откинулась на спинку дивана. Она скорее дала бы изрезать себя на куски, чем сообщила ему то, что услышала от Люциуса, но следующая его фраза стала для нее полнейшей неожиданностью. — Он сказал тебе, да? — Что сказал? — переспросила она, на мгновение искренне сбитая с толку. Драко нахмурился, наклонился к ней еще ближе и пристально посмотрел ей в глаза. — Гермиона, — не разрывая зрительного контакта, предостерегающим тоном проговорил Малфой. — Он действительно сказал тебе то, о чем не должен был говорить? Ей хотелось зажмуриться на случай, если он попытается прочитать ее мысли, хотя, по логике вещей, она знала, что Драко не может этого сделать, но то, как он смотрел на нее, заставляло ее чувствовать себя открытой и незащищенной. — Черт! — внезапно вырвалось у него. Малфой вскочил с места как ужаленный и ошалело уставился на Гермиону. — И ты… Гермиона тоже встала и обратила к нему лицо. «Господи-боже, какой же он высокий… И когда только успел так вырасти?» — лихорадочно думала она, совершенно не представляя, что ей делать дальше, пока наконец не спросила: — Что я? — Ты не чувствуешь того же, что и я, — заключил Драко, твердо убежденный в том, что понял все правильно. — Ты не можешь этого знать. — Не надо, Гермиона! Не нужно меня жалеть или пытаться спасти мои чувства. Он отошел от нее на несколько шагов и грубо потер лицо обеими руками — Драко, я не знаю, что чувствую. Честно. Ты — человек, который издевался надо мной в школе, унижал меня и сегодня утром назвал дурой только потому, что я все еще ухаживаю за зубами маггловским способом. Каждое ее слово было подобно удару хлыста, и он вздрагивал от каждой истины, которую она бросала ему в лицо, но Гермиона не собиралась его щадить. — Я знаю, что ты больше не тот маленький мальчик, каким был раньше, но и я теперь другая. Ты говоришь кому-нибудь гадости и считаешь при этом, что не сказал ничего особенного. А о том, что ты причинил кому-то вред, сделал больно, ты даже не думаешь. А это действительно больно. Подобные слова ранят тем сильнее, когда слышишь их в свой адрес. Ты и вправду мне нравишься, и мы могли бы навсегда забыть о прошлом, но о чем может идти речь, если ты даже ни разу еще не извинился за все, что творил по отношению ко мне в школе. Когда она замолчала, Драко уставился на нее с такой мукой в глазах, что со стороны могло показаться, будто он и мысленно просматривает всё то, что когда-то совершил. Из кухни до них доносились звуки задорной песенки, мистер Грейнджер и Рабастан подпевали ей, и все это создавало в гостиной странную атмосферу. А потом Драко сделал шаг вперед, и осторожно положил ей на плечо руку. Гермиона замерла. Из головы у нее враз вылетели все мысли, кроме той, о чем она недавно думала: что он стал таким высоким. — Мне жаль. Поверь, мне действительно очень жаль, что я заставил тебе страдать когда-то, — произнес он самым искренним тоном, который она когда-либо от него слышала. Малфой положил вторую руку на другое ее плечо и чуть притянул девушку к себе. — Можно я?.. — выдохнул он, наклоняясь к ней. — Если нет, скажи мне это сразу… Драко наклонил голову еще ниже. Его теплое дыхание, касающееся ее щеки, заставило ее вздрогнуть и покрыться гусиной кожей. Она прикусила губу и вскинула на него мятежные глаза. — Я только… В следующий момент он нежно коснулся ее губ своими, и Гермиона со сладким ужасом поняла, что отвечает ему. Ей казалось, что все ее нервные окончания разом вспыхнули, и она горит. Тем самым огнем, потушить который не сможет ни один ливень. Голова закружилась, и она ухватилась за ворот его рубашки. Однако, к ее удивлению, Драко быстро отстранился и, отступив, заставил ее споткнуться. Впрочем, и он сам, похоже, тоже нетвердо стоял на ногах. — Эм… — провел он рукой по волосам, глядя на нее так, как смотрит на воду умирающий от жажды. Ожидая, пока он закончит фразу, Гермиона смущенно потупилась. Она понятия не имела, что он хотел сейчас сказать, однако следующая фраза превзошла все ее ожидания. — Мне нужно… Я сейчас вернусь… Малфой быстрым шагом направился к выходу, но на пороге обернулся и, подмигнув ей, негромко обронил: — Я ненадолго.***
Верный своему слову, Драко вернулся до того, как подали обед. Коротко постучал в открытую дверь спальни Гермионы и заглянул внутрь. Грейнджер стояла босыми ногами в проеме эркера и смотрела на улицу. Привлекая к себе ее внимание, Малфой деликатно кашлянул. — Не хочешь объяснить, что происходит? — спросила Гермиона, медленно поворачивая к нему голову. Драко воспринял это как разрешение войти. Он огляделся и медленно вошел, сжимая в руке маленькую деревянную шкатулку. — Мне нужно было знать, если… я… Я хотел посмотреть, должен ли я прекратить то, что я чувствую к тебе, — тихо сказал Малфой, присаживаясь на край ее кровати и наблюдая за ней, пока она по-прежнему стояла на подоконнике. — Ну, и?.. — Нет, — самодовольно ухмыляясь отозвался Драко. — Не думаю. — Похоже, твое высокомерие родилось раньше тебя, — из последних сил пытаясь не рассмеяться, заметила Гермиона. — А это что такое? — указала она на вещицу, которую он машинально вертел в ладони. — Это? — Драко перевел взгляд на шкатулку и покрутил ее в руке. На вид она была самой обыкновенной безделушкой, без утонченной резьбы и замысловатых вензелей. — Я смастерил ее летом; перед тем, как поступил в Хогвартс. Она должна была хранить в себе только самые хорошие воспоминания, которые были бы связаны со школой, но я никогда не пользовался ею для этих целей. Мама мне это посоветовала так сделать и, как мне сейчас кажется, это была не самая лучшая идея. Малфой протянул руку и вложил шкатулку в ладонь Гермионы. Та уселась на подоконник и, щелкнув миниатюрным замочком, открыла крышку. Нутро было заполнено тонкими полосками пергамента, на каждой из которых виднелись выцветшие от времени каракули. Грейнджер нерешительно глянула в сторону Драко, но, заметив его подбадривающий взгляд, осмелела и осторожно вынула одну из записок. Проклял зубы Гермионы Грейнджер, — бросилась ей в глаза надпись. — Вообще-то метил в Поттера, но все равно было смешно. — Что это? Она медленно перебирала записи, каждая из которых гласила о том или ином поступке Драко, относящегося непосредственно к ней. И, надо признаться, ни один из них не был хорошим. В основном, его издёвки по поводу ее успехов или злобные замечания о ее внешности. А еще описания тех пакостей, которые он ей устраивал. Встав с кровати, Драко легонько подтолкнул ее колено, чтобы она подвинулась, и он мог присесть рядом с ней. Эркер был достаточно большим, чтобы в него втиснулись два человека, но когда он устроился в опасной близости от нее, Гермионе стало немного труднее мыслить. Малфой забрал у нее записки и сложил их обратно в шкатулку. — Я помню все свои проступки и мог бы извиняться за них каждый день, но никакие извинения не смогут искупить моей вины. И потому я удивлен тем, что ты так легко отпустила мне грехи. В какой-то мере, это своего рода попытка заслужить твое доверие и… прощение. Всякий раз, когда я сделаю что-нибудь хорошее, не ожидая за это благодарности, я буду сжигать одну из этих записок. Как ты на это смотришь? Все то время, что он говорил, Гермиона смотрела на него со все более нарастающим восхищением и, когда он закончил, снова заглянула в шкатулку. — Тут много чего придется сжечь. — Я буду так поступать до тех пор, пока не сожгу их все. Тебе решать, когда простить меня, и стану ли я достойным твоего прощения. Даже в том случае, если ничего не получится и мы останемся всего лишь друзьями. Она даже не подозревала, что плачет, пока Малфой осторожно не вытер большим пальцем скатившуюся по ее щеке слезу. — Хорошо? Гермиона одарила его неуверенной улыбкой, на которую Драко ответил тем, что наклонился снова поцеловать ее. Однако Грейнджер оказалась более проворной и, быстро выставив перед собой раскрытую ладонь, успела перехватить его лицо почти у самых своих губ, закрыв ему и рот и нос. Драко придушенно рассмеялся. — Ладно, — пробубнил он, весело сверкнув глазами. — Нет, Драко, не сейчас, — покачав головой, сказала Гермиона. — Мне потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть ко всему этому. Я хочу ухаживаний, прогулок, задушевных разговоров… Если ты думаешь, что можешь прийти ко мне домой, устроить романтическое объяснение и тут же зацеловать меня до полусмерти, то ты ошибаешься. Мне нужно выпить вина, поужинать, и уж потом, в самом конце вечера, — на десерт, так сказать — поцелуй. Она встала, отнесла шкатулку в другой конец комнаты и поставила ее на самое видное место, а когда вернулась и прошла мимо него, чтобы забрать кардиган с кровати, Малфой быстро схватил ее за руку. — Что, так уж и ни одного? — лукаво улыбнулся Драко. Гермиона вздохнула, склонила голову в притворной задумчивости и насмешливо протянула: — Ну, может быть… Фразу она закончить не успела, потому что Драко притянул ее к себе на колени, обнял за талию и вовлек в самый жгучий поцелуй, который она когда-либо испытывала.