* * *
Зал принял их радушно. Их встречали аплодисментами и подпевали их старым песням. Не только англоязычным, популярным каверам - итальянским, тем, что они написали сами, тем, за которыми сидели ночами вместе. Это льстило. Это пробуждало в груди что-то огромное, горячее, радостное. Итан выкладывался на полную. Впрочем, как и всегда. Томас с гитарой в руках был великолепен, и каждый раз, когда удавалось оторвать взгляд от установки, Итан залипал на его гибкой фигуре. На том, как двигаются по струнам нечеловечески длинные пальцы. Восхищение им и талантами Томаса не утихло даже после того, даже то, как Виктория затеяла с ним какой-то свой танец. Дикий, жаркий, возбуждающий - точно то и не танец. и уж тем более не игра на гитарах, а самый настоящий секс, на который можно смотреть до восемнадцати. Они едва не сталкивались своими гитарами, подавались навстречу друг другу, изгибались в такт создаваемой ими же музыки. Выглядело круто, горячо, страстно, и Итан должен был признать, что такая совместная игра должна прижиться на их концертах. Публике это понравилось не меньше, чем рвущий на себе майки, орущий в микрофон Дамиано. Тот самый Дамиано, который впервые встал не перед барабанной установкой, а рядом с ней, акцентируя внимание зала на играющем Итане, как делал ранее только с Томасом и Викторией. Который пел их песни с последнего альбома как-то особенно хрипло и чуточку зло. Дамиано, который успел за несчастные восемь песен дважды повисеть на шее у Томаса и погладить его по плечу. Итан чувствовал злость тоже. Хотелось прицельно бросить палочку в их вокалиста, чтобы она поразила его, точно копье. Отпугнула, отвела от удивленно глянувшего, а потом смирившегося Томаса. Но он не мог, даже просто чтобы глянуть в их сторону, совершенно не было времени - нужно было продолжать отстукивать ритм. Выстраивать канву песни, вести за собой их группу. Так делают профессионалы, так обязан делать он. А не страдать, точно маленький ребенок, у которого пытаются отнять игрушку, которая ему даже не принадлежит. Кажется, у него получалось. По крайней мере, сбился он только пару раз на кавере нелюбимой им Vengo dalla luna — слишком пошлой на его взгляд, но от того нравящейся Дамиано, из-за чего они и исполняли ее столь упорно. Итан старательно пытался не смотреть в сторону сцены, жалел, что не распустил волосы, чтобы закрывали от него все происходящее, злился, злился, злился… Когда в конце последней песни Дамиано поцеловал Томаса в губы, Итану захотелось заплакать. От обиды, от разочарования, ревности. Но главное - от осознания, что это шоу специально для него. Какого черта, Дамиано? Зачем ты это делаешь? Ведь я же здесь. Я же.. Томас не отшатнулся. Не закрылся от ненужного внимания, только смущенно улыбнулся и отвел взгляд под одобрительные вопли толпы. Это мог бы быть он. Если бы не сидел за своими барабанами, если бы был чуть решительнее и бессовестнее. Как Дамиано. С него вообще во многом стоило бы брать пример, и возможно — Итан часто думал об этом, — тогда у него был бы шанс. Ну или он хотя бы сразу получил от ворот поворот и перестал вариться в котле собственных чувств. Так было бы лучше, совершенно точно, но Итан не мог. Просто не мог, физически и психологически, потому что был другим. Потому что не хотел бы мешать чувства с пошлостью. Партию он доиграл лишь на чистом упрямстве. Внутри горело, болело и плавилось, и палочки, продолжения его рук, сейчас жгли ладони, точно огнем. Хотелось зашвырнуть их куда-нибудь подальше. Уже не в Дамиано, и точно не в зрительный зал. Просто выбросить, насовсем, избавиться от них и больше никогда не брать в руки. Он стерпел. Разумеется, стерпел, потому что не имел права на глупости. Но на поклон встал рядом с Викторией, подальше от Томаса и тем более Дамиано. Со сцены ретировался первым, первым же сменил сценический костюм на обычные джинсы и футболку и, схватив куртку, выскочил из гримерки. Ему нужно проветриться. Выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха. Отвлечься, отойти, привести в порядок мысли и чувства, чтобы можно было спокойно смотреть в глаза своим согруппникам. Нельзя давать волю эмоциям, нельзя, если он не хочет все разрушить — себя, группу, их отношения, особенные и очень нужные ему. Всем им, несмотря ни на какие лишние... чувства. Увы, обмануть разум не выходило — от злости и обиды жгло глаза. Хотелось то ли плакать, то ли ссадить кулаки о ближайшую стену, чтобы отпустило хоть немного. Странное чувство, непривычное, несвойственное, а оттого раздражающее и пробуждающее ещё большую ярость. Оглушенный эмоциями, он не услышал шагов за своей спиной. Из оцепенения вывел только щелчок зажигалки, неожиданно громкий для тишины закутка за запасным выходом клуба. Итан обернулся, хотя это было вовсе не обязательно — он и так знал, кто решил составить ему компанию. Нежеланную, что и говорить. Окинул Дамиано взглядом — ну вот, опять он выперся на улицу, не переодевшись, в промокших насквозь остатках майки. Завтра будет опять хрипеть, ворчать с утра на всех, себя виноватым, разумеется, и близко не сочтет, снова поссорится с Вик... — Ты заболеешь, — хмуро проговорил Итан. Потянул со своих плеч куртку, чтобы набросить на него — он все ещё злился за случившееся на концерте, но его ревность к Томми — только его проблемы, пусть даже и виноват в её появлении Дамиано. — Вот, возьми. — Какой ты мерзко-правильный, Эдгар, — скривился Дамиано, но куртку все же взял. Закутался в нее поплотнее, потому что вечно мерз, хоть и упорно делал вид, что ему тепло. — Какая муха тебя укусила? Итан моргнул непонимающе. А потом вдруг, по изменившейся интонации понял, что речь уже не о его банальной вежливости и заботе о других. Совсем не о них. Можно было сказать. Мелькнула такая мысль - что, если высказать Дамиано всё, что он думает. О нём, о его выходках, о том, сколько неприятностей он причиняет всем. О том, что ему, Итану, конкретно сейчас, в данный момент времени, несколько больно, и что не стоит с ним так поступать. О том, что он не заслужил, и в состоянии пережить свои чувства сам, и не нужно помогать ему. Признаваться Дамиано, что это он и его выходки причина его дурного настроения — это закопать самого себя. Потому что Давид любит топтаться по больным мозолям с довольной улыбочкой. Потому что любит докапываться до сути, выворачивать душу наизнанку, даже когда собеседник того не желает. — Устал просто, надо было проветриться, — в итоге отозвался Итан. Как мог растянул губы в улыбке, перевел взгляд на сигарету в его пальцах, невольно залип, глядя на затягивающегося Дамиано. Это красиво, если честно. То, как обхватывают фильтр его губы, как он втягивает щеки, от чего и без того выраженные скулы кажутся ещё острее. Дамиано был красив, знал это, демонстрировал это и каждым своим движением привлекал к себе внимание. Итану подобное было чуждо, а порой даже претило, но и капля зависти к нему всё же присутствовала. Сам он так не умел. И это не с ним, а вот с таким ярким, на грани пошлости, Дамиано сегодня целовался Томас. Внезапно захотелось закурить тоже. Из интереса — эта дурная привычка и правда помогает? Ну и еще из желания чем-то занять разум и руки, чтобы отвлечься, чтобы забыть, чтобы перестать злиться. Это всего лишь Дамиано. Это всего лишь его обычное поведение. Ничего особенного, совершенно. — Поделишься? — Итан кивнул на пачку, торчащую из кармана джинс. Дамиано замер, недоверчиво глянул на него и медленно протянул Итану пачку. Будто ожидал, что он тяпнет его за руку или вытворит еще что-то странное. — Ты же против? — протянул он, когда Итан устроил сигарету между губ и выжидательно покосился на зажигалку в чужих пальцах. — Хороший мальчик Торкио не курит, не пьет на вечеринках, не клеит девчонок в клубах… — У нас много работы, мы устаем, не стоит примешивать этому еще и похмелье. А курить — вредно для здоровья. — И сейчас ты собираешься своему драгоценному здоровью навредить, потому что… — Просто хочу попробовать. Судя по выражению лица Дамиано, ответ его совершенно не устроил. Но зажигалкой перед лицом он всё же щелкнул. Крохотный огонек вспыхнул перед глазами, поджег кончик сигареты. Итан осторожно и совсем не глубоко затянулся, зная, что поначалу все непременно закашливаются. Дым окутал рот, согрел, непривычный привкус осел на языке тут же. Не такой уж и мерзкий, как ему казалось прежде. Просто странный и какой-то ненужный. Но да, и впрямь помогало. Кажется. Итан на пробу затянулся ещё раз, теперь уже глубже, и на этот раз таки закашлялся под насмешливое хмыканье Дамиано. На спину опустилась его рука, похлопала не сильно. — Попробовал? Понравилось? — Нет, — откашлявшись, отозвался Итан. Повел плечами, стряхивая с себя чужую ладонь… и затянулся снова. Опять аккуратно, одними губами, стараясь не загонять дым в легкие. — И что еще тебе не понравилось? — Не понимаю, о чем ты. Дамиано тоже затянулся, из-за чего столбик пепла на сигарете вмиг увеличился в два раза. Не закашлялся, разумеется, а посмотрел странным взглядом. Опасным, не понравившимся Итану. — О концерте. О себе. О Томасе и нашем с ним перфомансе. Тебе ведь не понравилось, Эдгар. Иначе бы ты не стоял тут, стараясь унять истерику, или что там с тобой происходит, и не строил бы передо мной крутого парня. Сука. Итану хотелось выплюнуть это и много чего еще другого прямо в лицо, но он не любил перепалки, а ругаться с Давидом вообще несусветная глупость. Но очень уж хотелось. И Дамиано, судя по всему, тоже. Иначе зачем он с упорством достойным лучшего применения норовил поковыряться в его душе? Вместо ответа он снова затянулся, вдохнул горький дым поглубже и даже сумел не закашляться. По венам будто кипятком дало от ощущения того, как никотин растекается по легким и щекочет их пузырьками газировки. Выдохнул, выпуская струйку сизого дыма и уставился в упор на Дамиано. Нужно с этим заканчивать, иначе он никогда не отстанет. — Не понравилось, — ровным голосом честно ответил Итан. — И я перед тобой никого не строю. Это ты с самого утра пытаешься меня в чем-то уличить. А Томас просто не заслуживает такого отношения. Я видел, как он отводил глаза. Ты хотя бы спросил его согласия на ваш… перфоманс? — последнее слово Итан намеренно выделил. — Или эта “гениальная” идея посетила тебя прямо на сцене? Мы привыкли, что ты творишь на сцене всякую фигню и да, публике это нравится, но не надо втягивать в свои игры других. Томас не такой открытый, как ты. — А ты? — перебил его Дамиано. Итан моргнул, не зная как реагировать. — И я тоже, — после минутной заминки ответил Итан. Сигарета дотлела в пальцах без единой затяжки и он ее выбросил. Впрочем, оно и к лучшему. Потому что всё это вранье, будто никотин помогает и успокаивает. Ему вот ни разу не помогло. Хотя, быть может, все дело было в Дамиано. — Я лучше пойду, — проговорил Итан, отворачиваясь. — Не потеряй мою куртку, ладно? Как бы не так — стоило только сделать шаг в сторону черной, пошарпанной двери, как в предплечье вцепилась чужая рука. Прохладная, крепкая, она сжала почти до боли, потянула обратно. — Эдгар, прекращай, — резко проговорил он. — Я не понимаю... — О чем я? — едко фыркнул Дамиано. — Да я уже слышал. Забудь о Томасе. Он интересный, классный и всё такое, я понимаю, правда. Но как ты себе видишь продолжение всего этого, м, Итан? — Я не вижу никаких продолжений, — не выдержав, процедил Итан, вцепился в его руку, силясь убрать её с себя, но не преуспел. — Отстань от меня. — А я вижу. Вижу, Эдгар. Вижу как разваливается группа из-за этой сраной драмы. Вижу, как ты варишься во всем этом, как рано или поздно ты не вывезешь и свалишь из группы. Или признаешься ему, и тогда с вероятностью из группы свалит он, чтобы не делать тебе больно. Ни то, ни другое — не вариант. Но даже если вдруг случится чудо ,и у Томаса на тебя встанет, это не отменит того, что отношения внутри группы — сущее дерьмо. Заведи подружку или дружка, ты у нас вроде на оба лагеря. Покувыркайся в койке, попустись, может, заодно и перестанешь быть таким занудой… — Итану наконец удалось отцепить от себя чужие пальцы, но Дамиано успел схватить его за плечо и дернуть ближе к себе. — Ты же, блядь, красивый, Эдгар. Красивый и кому-то наверняка покажешься интересным. Но это не должен быть Томас, понимаешь? Итан, замерший от клокочущего внутри негодования наконец отмер. Внутри яростно полыхал гнев, требующий выхода наружу. Итан не любил конфликты и никогда не участвовал в драках, но прямо сейчас хотелось взять Дамиано за шкирку и с силой приложить головой о стену, впечатать лицом в обшарпанную кладку и хорошенько поелозить, пока он не обдерет о раскрошенный от старости кирпич все свое самодовольство. Вместо этого он от души замахнулся сжатым намертво кулаком. Дамиано, не ожидавший физического отпора, увернуться не успел. Только в последний момент дернул головой вбок, отчего удар пришелся вскользь по скуле, вместо того, чтобы со всей дури впечататься ему в челюсь. Костяшки все равно обожгло болью, и это немного остудило злость. Итан с силой оттолкнул Дамиано, чтобы не мог помешать ему уйти, и спешно скрылся за дверью. Возвращаться в гримерку не хотелось. На душе было гадко от того, какой их вокалист редкостный мудак. А еще от того, что тот, вероятно, прав. Томас никогда не ответит ему взаимностью — Итан видел, как он смотрит на Викторию или других девчонок. И никогда не посмотрит так на него. Ни на одного парня вообще, и в том — остатками здравого рассудка Итан это понимал, — нет ничьей вины. Из группы никто из них, конечно, не уйдет, но неловкости и да, сраной драмы, не избежать, если Итан вздумает признаться. Он не вздумает, вовсе нет, теперь это ясно совершенно точно. Но все равно Давид не имел никакого права лезть во все это, в его личную жизнь, и высказывать ему свое ценное мнение. Ему нужна передышка. Пауза, небольшая, чтобы отстраниться, уйти в себя, привести голову в порядок. Просто побыть наедине с собой — любимое его состояние, если честно, которого он был напрочь лишен вот уже долгие месяцы. И главное побыть подальше от Дамиано, которому наверняка приспичит устроить показательную истерику и окончательно вытрепать нервы не только ему, но и всем остальным. Решение пришло внезапно. Члены их семей часто сопровождали их в туре из-за возраста, и чаще всего самым ответственным взрослым их родня выбирала сеньора Раджи, чья работа позволяла ему долгие отлучки. При этом, в отличие от того же Якопо Давида или его собственных сестер, он давал своему сыну личное пространство и предпочитал снимать отдельное жилье где-нибудь по соседству с ними. — Томас, твой отец же еще в городе? — огорошил он вопросом гитариста, который, на пару с уже переодевшейся Викторией, расталкивал по сумкам разбросанные по комнате вещи. — Да, он возвращается в Рим только завтра, а что? — Могу я переночевать у него? — поинтересовался Итан, хватая свой телефон и куртку Дамиано, раз уж его собственная осталась у Давида. На товарищей по группе он старался не смотреть, отгородившись волосами. Он был уверен, что на лице написана вся степень его отчаяния. В уголках глаз уже собирались слезы. — Эээ, я спрошу, не думаю, что он будет против, а что… — Спроси его, пожалуйста, — перебил Итан, выскакивая из гримерки, и уже не слушая, что говорит ему вслед Томас. Он молился всем богам, чтобы не встретить в коридоре Дамиано. Вероятно, кто-то его все-таки услышал, потому что Дамиано ему не встретился. А когда он, пытаясь сглотнуть тяжелый ком в горле, брел по темной улице в сторону снятой ими квартиры, чтобы забрать некоторые свои вещи, на телефон пришло сообщение от Томаса: “Что у вас произошло?”, а следом за ним, до того как он успел придумать какой-либо правдоподобный ответ, и адрес. Итан горько усмехнулся. Вряд ли Томасу понравится, расскажи он ему из-за чего весь сыр-бор. Даже без признаний. Обидится на них, сыграет на своей любимой гитаре какую-нибудь грустную мелодию, а потом начнет их мирить. Не преуспеет, потому что эту ситуацию нужно переварить всем, пережить, замолчать, а не выяснять отношения по свежей ссоре. Расстроится еще сильнее, и плохо будет уже всей группе, а не одному только Итану. Нет уж, ничего ему рассказывать Итан не станет. Ни сейчас, ни позже. “Поспорили из-за концерта”, — написал он, не вдаваясь в подробности. Пусть Дамиано расхлебывает эту кашу сам. Подумав, добавил: “Успокой там Викторию”. “Постараюсь. Не загоняйся там сильно, ладно? Это же Дамиано, он хоть и мудак, но уже рвется на твои поиски”. Итан на это улыбнулся — добрый, отзывчивый Томас в своем репертуаре и всегда готов помочь друзьям. Как можно было не влюбиться в него? Он вот не смог. И вовсе не уверен, что хочет лишаться этого чувства, что теплится в его груди. Пусть оно так и останется безответным, но Томас точно заслуживает, чтобы его любили. К черту Дамиано, с его никому не нужными советами. Итан разберется со всем этим сам. Он должен.Глава 4
30 октября 2021 г. в 18:38
С некоторых пор жизнь Итана стала невыносимо тяжелой. Не столько потому, что они были в туре, давали концерты и переезжали из города в город день через день. Сколько потому, что жить ему приходилось в одной комнате с Томасом и комнаты эти чаще всего имели только одну кровать. Было тяжело спать с ним в одной постели и не давать себе шанса коснуться. Прижаться всем телом, обнять поперек живота. Томаса все время хотелось приласкать. Пригладить его вечно растрепанные волосы, размять затекшую от долгого сидения скрючившись, спину. Поцеловать…
После вчерашней пьяной выходки стало вдвойне тяжелей. Итан понимал, что Томас вряд ли обратит на него внимание, что он для него всего лишь друг, что ему симпатична Виктория. Но после посиделок с Дамиано, после восторженного “вау” и “тебе так красиво” со стороны Томаса в груди затеплилась робкая надежда, которую почти сразу же растоптал сам виновник его чувств. Сначала поцеловав Викторию. О, Итан видел, что Томми целился в губы, но слишком шатко стоял на ногах, чтобы суметь наклониться правильно. А потом добив еще этим “будь ты девушкой”. Это было больно. Больно и грустно, потому что девушкой Итан не был и при всем желании не станет.
Итану хотелось плакать, когда полуголый Томас, не дав ему смыть плоды трудов Дамиано, повис на плечах и повалил его на кровать прямо поверх покрывала. Обнял как любимую подушку и отрубился, сопя в шею. Он предпочел бы, чтобы Томас сделал это осознанно, потому что это Итан, а не потому, что пьян настолько, что ему все равно кого или что обнимать.
Он лежал и бездумно поглаживал Томаса по острым лопаткам, по выступающим позвонкам, по плечам, пока не поднялся ладонью к его растрепанной шевелюре. Он так и заснул, перебирая мягкие пряди. Ему снилось, что Томас целовал его. Они гуляли вокруг Эйфелевой башни, держась за руки, и кричали каждому, кто готов был слушать, что они влюблены.
Когда Дамиано пришел будить их, Итан и правда переплелся с Томасом пальцами. А еще оказалось, что теперь это он обнимает гитариста. Видимо, тот замерз ночью и перекатился, потянув Итана за собой, накрывшись им как одеялом. Стало стыдно. И перед Томасом и перед Дамиано, который как-то слишком уж осуждающе хмыкнул и, оставив на тумбочке бутылку энергетика, вымелся из комнаты.
— Томас! Эй, Томми, вставай, — Итан попытался отобрать у гитариста подушку, которую тот все-таки нашел ночью и теперь обнимал, как родную.
Томас привычно спрятал голову под нее и что-то невнятно пробормотал.
— Давай-давай, — подушку все же удалось отобрать и теперь Томас сонно жмурился от яркого солнца, светящего прямо в окно. — Ты сам виноват, нечего было так напиваться вчера.
— Я думал ты мне друг, — пробубнил Томас, но с постели поднялся.
Хотя вернее будет сказать сполз, едва не упав, и отправился в ванную, придерживаясь по пути за стеночку. Судя по хриплым стонам и тихим матам за дверью, в коридоре он столкнулся с Викторией, которой было так же плохо, как и Томасу.
Итану было жаль их обоих. Вик — чуть меньше, потому что, он был уверен, инициатором обильных возлияний была именно она. В то время как Томас, тот самый Томас, которому и восемнадцати то еще не было, как всегда повелся на ее уговоры. Он всегда на нее велся, на их Вик, их маленькую занозу в заднице и, в этом Итан был тоже уверен — будущую королеву этого мира. Она вырастет, обязательно. Перестанет быть такой как сейчас, излишне активной, шебутной, пацаном с соседнего двора в красивом девичьем теле. Мадонна, в Вик обязательно влюбится каждый человек в этом мире, обязан влюбиться… Но сейчас, именно сейчас Итан самую капельку, но все же её ненавидел. Потому что она, всё ещё — красивая девушка. В которую влюблен Томас, за которого Итан, ни минуты не сомневаясь, отдал бы сердце, душу и, вероятно, пару жизненно важных органов. За всех них отдал бы, даже за Дамиано, хоть с ним Итану было сложнее всего.
И будет ещё сложнее, судя по всему.
Это Итан понял, едва выйдя на кухню — Дамиано смотрел на него странно, остро, подозрительно, и хотя тот взгляд продлился всего пару мгновений, когда Дамиано обернулся на него, заслышав шаги, его внезапное недовольство можно было ощутить кожей.
— Как спалось? — поинтересовался он, не прекращая помешивать что-то в сковородке. Судя по запаху — бекон, столь любимый Вик.
— Что-то случилось? — почти одновременно с ним заговорил Итан. Напряжение Дамиано он чувствовал даже со своего места и что-то внутри него говорило, что причину он знает.
Это пугало. Это заставляло цепенеть и испуганно смотреть на замершего напротив вокалиста.
— Ты мне скажи.
— Не понимаю о чем ты.
Дамиано на это вздохнул. Неприятно, царапающе, страшно. Поджал губы, погасил огонь под сковородкой и отложил лопатку в сторону.
— Итан, будь осторожнее ладно? Группе не нужны проблемы. Тебе не нужны проблемы.
— Я все ещё…
— Ты понимаешь.
Хотелось возмутиться, но спорить с Дамиано всегда было себе дороже, к тому же Итан и правда догадывался, что причина чужого недовольства в его отношении к Томасу и позе, в которой они проснулись. Он и сам корил себя, что ночью поддался чувствам и забыл об осторожности, но какое дело до всего этого Дамиано? Итану хотелось ответить что-то едкое, но на ум ничего не шло, а потом на кухню вползла держась за голову помятая Виктория и этот разговор так и повис неоконченным.
Когда из ванной на запах бекона пришел чуть более бодрый, чем был ранее Томас, Итан почти восстановил душевный баланс и сосредоточенно потягивал свой кофе, стараясь при этом ни на кого не смотреть. Поднял взгляд, только когда Томас с тихим стоном рухнул на соседний с ним стул, стукнув по столешнице опустошенной банкой своего энергетика.
— Я больше с тобой не пью, Вик.
— А? — вскинулась басистка. — Не ты ли вчера просил еще рюмочку текилы и танцевать до утра?
— Ты же знаешь, я люблю танцы! — возмутился в ответ Томас. — И текилу! Но вчера мы перебрали, согласись?
Вик на это вздохнула, но согласно кивнула, после чего с еще одним вздохом уложила голову на плечо Томаса. Тот в ответ тут же приобнял ее и чмокнул куда-то в макушку.
Ничего необычного. Типичные Монескин, тактильные, молодые, знающие друг друга с юности, а Томас Викторию чуть ли не с пеленок. Однако внутри всё равно царапнуло, да так сильно, что вмиг расхотелось завтракать, кофе, даже играть в группе дальше. Всё это глупо, конечно, и Итан не собирался бросать группу только потому, что его глупое сердце решило озаботиться какими-то там чувствами. Он справится, перетерпит, переживет и больше не будет вестись на обаяние Томми и ложиться с ним в одну постель…
— Когда тебе исполнится сорок три, ты на мне женишься, — пробормотала Вик.
— Почему именно сорок три? — мигом отозвался Томас. На его лице Итан заметил промелькнувшую улыбку.
— Не знаю, просто число нравится.
Слушать дальше Итан не стал. Залпом опустошил свою кружку с кофе, не иначе как чудом умудрился просто поставить её на стол, не грохнув со всей силы — не от злости, вовсе нет. От того, что им можно. Ворковать вот так, делая друг другу сомнительные предложения, сидеть плечом к плечу, быть… нормальными, независимо от самих отношений. Друзья ли, любовники ли, будущие муж и жена — им всё это нормально и простительно.
— Эдгар, все нормально? — вдруг окликнула его Вик, когда он был уже у дверей в их с Томасом комнату.
— Да, все хорошо, — ответил он, надеясь, что голос не дрогнет.
Потому что ничего хорошего он не чувствовал. Он чувствовал зависть, злость и под всем этим ноющую где-то за грудиной боль. Боль, которая поселилась там настолько давно, что стала привычной.