through the universes

«Черт побери.. Всевышний! За что мне все это..?» Тобио сползает по захлопнутой двери некрасиво, бесформенно. От присущей вампирам грации не остаётся и следа. Да и вообще, о какой грации, выдержке или манерах может идти речь, когда на безобидном знакомстве кланов происходит.. такое... Идеальное тело неестественно содрогается от крупной дрожи. Мурашки неровным строем проходятся от шеи по спине, испуганно разбегаясь в разные стороны. Кагеяма откидывается головой назад, не чувствуя боли от соприкосновения с дубовой поверхностью. Зато сердце, не бьющееся уже с полсотни веков, щемит так, как никогда в жизни. Щемит неистово. Щемит до исступления. Болезненно скребет ледяными когтями безнадёжности. Запечатление... Вердикт, не подлежащий обжалованию. Приговор, подписанный без его ведома. «Ну почему-у? Почему это именно я?» Вопросы бьются в черепной коробке загнанным зверем. Мечутся в замкнутом пространстве, распадаясь на тысячи других. Но ни на один из них у Тобио нет ответа. Через приоткрытое окно слышен тихий разговор. Даже не прилагая особых усилий, можно догадаться что это тот самый оборотень. Точнее, он и его сестра. Против воли Кагеяма прислушивается к беседе. Внимает дробному стуку сердец, сбитому через слово дыханию. Считывает, не глядя, каждую эмоцию, что так яростно захлестывают их обоих с головой. «Я ведь не смогу дать даже половины того, чего он заслуживает!» Отчаянная мысль разрывает сознание горьким сожалением, а горло дерет от неприлично рвущихся наружу ругательств. Их, без сомнения, слышат все собравшиеся. Но Тобио откровенно плевать. Он и без того сегодня наговорил кучу глупостей, за которые не расплатится за всю свою бессмертную вечность.

***

«Вечность». Кагеяма по привычке хмурится, закусывая кончик ручки. Проклятое слово, прочно въевшееся под корку, снова отравляет сознание губительным ядом. Вырвать бы его с корнем, выскоблить пинцетом. Вытащить клещами и позабыть, как страшный сон. Но к великому сожалению, его не получается выкинуть из головы. Да и сны Кагеяме уже давно не снятся. В нос резко забивается знакомый запах, отчего Тобио раздраженно закатывает глаза. Вот и оно. Постоянное, неизменное напоминание его бессилия. Его трусости. Руки с шелестящим хрустом комкают тонкую бумагу, и это действие настолько привычное, что Кагеяма невольно невесело усмехается. Кто бы мог подумать, что он снова вернётся к письму. Снова будет исписывать листы от и до, не пропуская ни миллиметра свободного места. Что будет взвешивать каждое свое действие, каждое за и против, оставленное мелким почерком невысказанных вслух слов. Для кого-то история вершится единожды. Для Кагеямы же она повторяется вновь. Запах нежданного гостя становится все острее и насыщеннее. Проникает глубоко внутрь, разливаясь эфиром по альвеолам. От него кружится голова и невообразимо хочется выхаркать лёгкие. Выплюнуть, поражённые. Попросить взамен чистые. Потому что не могут, не могут так пахнуть оборотни! Это неправильно. Неестественно. Тобио откидывается на спину, растирая лицо ледяными пальцами. На губах запекся безмолвный крик о помощи. Только вот тех, кто мог бы помочь — уже нет в живых. Чувство одиночества кроет незаметно. Нераскрытый дар, запечатление, страх... Все это наслаивается сверху, вызывая приступ необъяснимой злости. Ярости, которую без промедления хочется выплеснуть хоть на кого-нибудь. Вампир поднимается на ноги и резко распахивает окно. Внизу, на ступеньках, сгорбившись, сидит Хината. Медные волосы заметно потускнели, в пальцах угадывается нервическая дрожь. Небьющееся сердце дает фантомный перебой. Шоё проходит сюда каждый день. Каждый божий день на протяжении многих месяцев. В жару, в дождь — всегда. И его сердце, хрупкое, живое сердце бьется так неистово, так отчаянно, что Кагеяме становится больно. Будь у него возможность, он бы многое отдал, чтобы и его сердце билось так же. Чтобы руки — извечный мрамор — были теплыми, а голос — хриплым и немного скрипучим. Чтобы жил он, не оглядываясь на прошлое. Без тени сожаления и ужаса, который преследует с того злополучного знакомства. Гнев клокочет, сплетаясь с завистью, горло обдирает непрошеная грубость. — Ну, сколько ты ещё будешь тут ошиваться, глупый придурок? Хината оборачивается, обиженно, задето скалясь. — Столько, сколько потребуется, идиот! Если ты ещё не понял, то ты мой! Хочешь ты того или нет! Я.. — он запинается, пытаясь правильно подобрать слова. Руки выламываются в замке под странным углом. — Что-то во мне выбрало тебя! И я не в состоянии этому противиться. Никто не в состоянии противиться такому. Об этом знают все, посвящённые в тайну запечатления. Но Тобио круто ведёт. — Значит ты слабак! Чистой воды вздор. Из них двоих слабак здесь он. Он и только он. — Захлопнись! — обнажает клыки Хината. В карих глазах полыхает недобрый огонь. Кагеяма поспешно отворачивается, направляясь в ванную. Выдержать такой взгляд невозможно. Для него это — сродни физической боли. Словно в грудь выпустили обойму свинцовых пуль. И, застряв в мягких тканях, металл окислился, постепенно убивая. Разъедая изнутри. «Почему я..?» — вопрос сугубо риторический утопает в клубах пара, поднимающихся от воды. Руки посильнее выкручивает вентиль вправо, увеличивая напор в душе. Но упругие струи, хлещущие по щекам, никак не заглушают голос сестры и густой, ни с чем несравнимый запах Хинаты, пропитывающий дом за считанные секунды. Кагеяма закусывает руку и кричит, больше не в силах сдерживать горькие эмоции.

***

— Кагеяма Тобио! — на весь дом громыхает Мива, нарочито громко поднимаясь по лестнице. — Объясни-ка мне, какого черта ты вытворяешь?! Голос её звенит подобно стали, не предвещая ничего хорошего. Но Тобио благополучно игнорирует всю злость, тихо бурча: — Это не твоё дело. Девушка врывается в комнату без стука. Глаза — бездонная пропасть. Золотистая радужка убита в ноль черным зрачком. — Пять месяцев, Тобио, — рычит она, — пять! И ты даже пальцем не шевельнул, чтобы облегчить его страдания! — А чего ты от меня хочешь? — огрызается в ответ парень, — Это его проблемы. Не мои. Мива налетает на него без предупреждения, со свистом рассекая кулаком воздух. Острые костяшки проходятся аккурат перед носом, только вот Кагеяма быстрее. Он уворачивается от удара, молниеносно отскакивает в сторону и опрометью бросается вниз. Знает точно: на улице девушка ему не соперница. В скорости уступает на раз. — Не смей уходить от разговора! — брюнетка вылетает следом и, минуя лестницу, спрыгивает сразу с перил. С грацией кошки она приземляется брату на плечи, с грохотом падая вместе с ним на пол. — Слезь с меня! — шипит Тобио, уворачиваясь от вездесущих рук старшей. — Ты не имеешь права меня отчитывать! — Ещё как имею! Ты ведёшь себя как последняя тварь! — Да, и что? Тебе-то что с этого?! — Да я просто устала смотреть, как ему больно! Устала слышать стук его разбитого сердца! — Да-а?! — не переставая брыкаться под хваткой сестры, издевательски выплёвывает Кагеяма. — А как больно мне, ты не видишь? Не видишь, как меня раздирает на куски от того, что это глупое волчье запечатление выбрало меня?! После этих слов в доме повисает гнетущая тишина. Как будто злости, фонтанирующей во все стороны яростным потоком, вовсе и не было. Мива озадаченно хлопает ресницами два раза, окончательно пригвождая тонкие запястья брата к полу. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает безэмоционально, внимательно впиваясь взглядом в нахмуренные брови младшего. — Ничего. — Что. Ты. Имеешь. В виду? — повышая тон, повторяет она. — Я же сказал, ничего! — выдыхает зло. Выдыхает коротко, пока веки печёт от скопившейся под ними соли. Некогда синяя радужка наливается кровью. В воздухе снова повисает тишина. — Ты что-то такое уже видел, да? — убирая руки с чужих предплечий, запоздало догадывается Мива. Но с широкой груди Тобио вставать не спешит. Того хватает лишь на слабый кивок. — И насколько все было... — договорить она не успевает. Глаза Кагеямы стремительно чернеют, что означает только одно — история закончилась ужасно. В груди вампира трепыхаются потревоженные воспоминания. Бурлящим осадком они поднимаются со дна, расковыривая старые, затянувшиеся раны. — Если ты не хочешь говорить, то можешь просто показать.. — сдержано напоминает брюнетка, откидывая со лба тёмную чёлку. И вопреки природному упрямству, Тобио поддаётся, позволяя сестре увидеть мрачные истории своего прошлого.

***

Осень плавно перетекла в зиму, укрывая высохшую, выжженную землю тонким слоем снега. Пожухлая листва почти полностью облетела, ветки покрылись ажурной паутинкой инея. Одно только море волновалось по-прежнему, дуя в лицо холодным, соленым ветром. — Глядя на него, ты видишь их, да? — тихо спрашивает Мива, обнимая коленки руками. Они с Кагеямой сидят на высоком скалистом выступе, украдкой наблюдая за Хинатой на пляже. Даже отсюда Тобио чувствует его эмоции: разбитый и сломленный, он ищет выход, которого нет. Просто так сложилось, что у их вечности нет будущего. Едкая горечь застилает глаза. — Да, — соглашается также тихо, отворачиваясь от берега. — Когда он рядом, я не могу перестать думать о случившемся. Об Ойкаве. О Куними. О тех парнях, что запечатлелись с ними.. Они.. Они этого не заслужили, понимаешь? Хината тем более. — Но с какого перепугу ты решил, что их печальная участь уготована и тебе? — подпирая подбородок кулаком, уточняет девушка. — Ойкава жил в другие времена. Как и Куними. Ваши судьбы совершенно не похожи друг на друга, как бы ты там себе не вообразил. — Откуда в тебе такая уверенность? Мива нетерпеливо взмахивает головой, распрямляясь. — Тобио, давай поговорим на чистоту. Как для тебя пахнет Хината? Кагеяма морщит нос, что не ускользает от внимания девушки. — Господи, да не хмурься ты так. Мне чисто в научных целях. Ага, в научных. Слова сестры абсолютно не внушают доверия, но парень глубоко втягивает носом воздух, улавливая среди океанского потока запахи, принадлежащие Хинате. — Он пахнeт не так, как все... — начинает Тобио неуверенно, для большей концентрации закрывая глаза. — Не просто шерстью и затхлой пылью. Он буквально пропитан хвоей.. прогретой на солнце корой. Ещё присутствует что-то цитрусовое и.. кажется.. есть нотки корицы? Вампир неуверенно приоткрывает один глаз. Старшая Кагеяма довольно улыбается, развалившись на камнях. — Что? — не выдерживает младший, нервно сдувая чёлку с лица. Семейная привычка. — А знаешь как он пахнет для меня? — и не дожидаясь ответного кивка, Мива продолжает. — Мокрой собачьей шерстью. Как и все. другие. оборотни. — Это ещё ничего не доказывает. — Да ну коне-е-ечно, — закатывает глаза сестра. — Ты только что разложил на составляющие его запах, а теперь втираешь мне, что это ничего не значит. Ещё как значит, Тобио. И тебе пора об этом задуматься. — Ты не понимаешь, Мива! Не хочешь понимать. Пока мы тут с тобой беседуем, Хината уверен на все двести процентов, что я ненавижу его! — Так переубеди его в этом! — просто отмахивается брюнетка, подставляя лицо тусклому солнцу. — И реши уже для себя, готов ли ты бороться за этого человека. Потому что он сделал все, что мог. Следующий шаг за тобой.

***

Как назло, слова сестры никак не выходили из головы. Та роковая встреча никак не выходила из головы. Собственные чувства, эмоции, ощущения прочно переплелись между собой, не давая покоя. В висках набатом стучало одно: ты должен попробовать, должен рискнуть. Если Тобио действительно уготована страшная участь, то так тому и быть. Он умрет достойно, все его годы прожиты не зря. Но если же все иначе... Он что угодно сделает, лишь бы Хината был в безопасности. Всегда. Не медля ни секунды, Кагеяма бросается к дому Шоё. И плевать, что уже глубокая ночь. Раз он дал себе им шанс, то очень глупо откладывать его на потом (и без того потеряно слишком много времени на страхи). Без труда пробравшись на второй этаж, Тобио испуганно замирает у стенки. Только сейчас до него доходит безрассудность его действий. В отличие от вампиров, оборотни спят. И потому, завидев спящего Хинату, Кагеяма слишком поздно осознает совершенную глупость. «Блин, надо бежать!» — думает прежде, чем делает шаг к окну, как вдруг Шоё резко дёргается, мгновенно просыпаясь. Вскакивает испуганно, сбрасывая одеяло к ногам. Раздувает ноздри, без труда отыскивая в темноте непрошеного гостя. Кагеяма от неожиданности замирает. Не дышит. С трудом подавляет в себе желание громко сглотнуть, слишком уж заинтересованно и неприлично рассматривая обнаженную грудь волчонка. Таким он Хинату ещё никогда не видел. Сонный, наполовину одетый, он выглядит куда более открыто, чем обычно. Более беззащитно. Безоружно. Ранимо. И от такого сочетания Тобио непредсказуемо кружит голову. Он видит шевеление губ, понимает, что Хината что-то спрашивает. Но мозг словно отключается. Есть только цель. Образ. Эфемерное представление, в которое слова никак не вписываются. Поэтому, быстро оказываясь подле мальчишки, он уверенно и практически беззвучно просит: — Помолчи, пожалуйста. Хината удивлённо хлопает глазами, послушно замолкая. Его карамельные глаза сосредоточенно разглядывают Кагеяму. Начиная от макушки, скользят вдоль бровей, по глубоким морщинам на переносице, замирая на губах. До сегодняшнего дня они ещё ни разу не были настолько близко. Настолько рядом. Настолько, что воздух застывает между их телами, становясь осязаемым. Под пальцы попадается край одеяла, который Тобио незамедлительно сжимает в кулак. Внутри плещется небывалое волнение, унять которое оказывается не просто. — Я хочу кое-что попробовать. Только не шевелись. Ты меня понял? Тишина. Грудь Хинаты застыла ещё несколько мгновений назад. Мышцы напряглись, проступая красивыми линиями на смуглой коже, что так красиво контрастировала во тьме с кожей самого Кагеямы. — Не вздумай шевелиться, — напоминает он шёпотом, мучительно медленно склоняясь к лицу Шоё. Потому что с каждым пройденным миллиметром нос щекочет аромат мятной зубной пасты, солёной карамели и горького хвойного шампуня. И чем меньше расстояние между ними, тем сильнее запахи заполняют легкие. Словно только для этого они всегда и были предназначены — дышать Хинатой. Хинату от волнения изрядно начинает лихорадить. Сердце заходится в прерывистом темпе, отдаваясь тупой болью в груди самого Кагеямы. Губы подрагивают, щеки пылают багровым румянцем. Даже воздух над ним плывет, превращаясь в дрожащее марево. Как будто все его невысказанные вслух чувства вступают в свои права с удвоенным накалом. — Замри, придурок, — больше по привычке, осаждает оборотня Тобио, перенимая мелкую предвкушающую дрожь с красивого лица. Еще мгновение. Всего одно.. Шоё делает короткий вдох, и вместе с ним Кагеяма нежно опускается на влажные губы. «Сладкие, — шумит в ушах случившееся открытие. — Сладкие-сладкие-сладкие. Какие же они сладкие...» В ход идут зубы, мягко прикусывая тонкую кожицу. Аккуратно, почти невесомо. Так, чтобы не прокусить, а лишь усилить вкус, пульсирующий пряностью под языком. «Господи, какой же он..» — Кагеяма отстраняется, неосознанно облизываясь. Раскатывает по губам тонким слоем долгожданную близость. Которой ему, отчего-то, слишком, катастрофически, невообразимо мало. Не давая Хинате времени опомниться, он целует снова. Только гораздо напористей. Обхватывает так идеально умещающееся в ладонях лицо, вбирая в себя жар пылающих щек. От происходящего сносит крышу. Хочется остановить момент, поставить на паузу. Вбирать в себя друг друга по крупицам, не останавливаясь, но приходится держать себя в руках. Тобио понятия не имеет, где та грань, что нельзя переходить ни при каких обстоятельствах. Зато Шоё об этом абсолютно не думает. Придвигается к вампиру ближе, обжигая жаром и перенимая инициативу. Упирается коленками в бедра, запускает свои дрожащие пальцы в волосы. Пробует чувствовать Кагеяму так близко. Кагеяма тоже пробует. Осторожно углубляет поцелуй, нежно касаясь чужого языка своим. Скользит мягко, теряясь в ощущениях. Балансирует на грани только за счет вцепившейся ему в волосы крепкой руки. Сдавленный стон вибрирует на губах, отдаваясь эхом на задворках сознания. И это... очень похоже на сумасшествие. Холодные ладони смещаются с лица на плечи, припечатывая Шоё к кровати. Тобио склоняется над ним, жадно целуя везде, где может дотянуться. Ключицы, шея, щеки, губы.. Пылающие, манящие, влажные губы, дурманящие своей соблазнительностью. Целует так жарко, что чудится, будто сердце снова бьётся и гонит разгоряченную кровь по венам. Не оставляет без внимания ни единого участка обнаженной кожи, слегка прикусывая и тут же зализывая, как бы извиняясь. Дыхание и шумные вздохи становятся все громче, надрывнее. Пальцы крепче впиваются в суставы, и, кажется, чересчур сильно. Звук хрустнувшего хрящика отрезвляет подобно холодной воде. Вот она — черта. Черта, которую Кагеяма все-таки перешел. — Что б тебя... — он отлетает к стене, глухо врезаясь лопатками в шершавую поверхность. Сдавливает виски руками, стараясь прогнать топкие мысли, заполнившие все пространство черепной коробки. Вот почему нельзя было увлекаться! Он может его сломать! Покалечить. Сделать больно... А он зарекся причинять ему боль. И без того ее было слишком много.. — К-кагеяма? — Хината, похоже, совсем ничего не почувствовал, испуганно и немного пьяно взирая на вампира. — Я не буду объясняться! — резко пресекает оборотня Тобио, возвращая себе самообладание. Проводит дрожащей рукой по волосам. Сдается. — Просто я... — он набирает побольше воздуха перед признанием, ведь объясниться он все же должен. — Я решил дать тебе шанс. Быть может, я тоже смогу полюбить тебя. Хината странно ведет ухом, хмурясь. Опускает один уголок рта вниз. — Но ты же.. — Я тебя не ненавижу, — выходит немного грубо. Зато предельно честно. — Я завидую. — Завидуешь? Неверие парня немного выводит из себя. — Неужели так сложно в это поверить? — вампир бессовестно нависает над Шоё, прижимая ледяную ладонь к трепыхающемуся под ребрами сердцу. — Слышишь? Твоё сердце бьется! А мое, — он меняет их руки местами, прижимая к своей груди обжигающие пальцы, — нет. Кагеяма скатывается на другую сторону кровати, прикрывая глаза. Задумывается. Ведь будь он человеком, все было бы гораздо проще. Не нужно было бы переживать за жизнь Хинаты. Или за равнозначность отдаваемых друг другу чувств. Не пришлось бы контролировать свою силу, балансируя на грани невидимой черты. И уж тем более, его бы вряд ли посещали мысли о том, как они друг другу на самом деле не подходят. Просто будь Кагеяма человеком — он бы вообще никогда о подобном не думал. — Кагеяма, — тихо зовет Шоё, принимая сидячее положение. — Чего тебе? — вяло отзывается Тобио, боковым зрением наблюдая, как тот проходится по ранее зацелованным местам. Это смущает. — Поцелуй меня. В ушах все еще раздается звук щелкающей под пальцами кости, и Кагеяма отказывается. — Поцелуй. Меня. — повторяет Хината с нажимом. И что-то в его просьбе заставляет усмехнуться. В ней нет умоляющих или неуверенных ноток, а голос звучит решительно. Твердо. Так, что не хочется больше возражать. — Ты понимаешь, что если я поцелую тебя снова, то вряд ли смогу когда-либо отпустить? Потому что целовать Хинату — высшее наслаждение. Слышать его запах, сердце, стоны... исключительно, непозволительно хорошо. Вряд ли Тобио когда-либо захочет поделиться этим знанием с другими. Не говоря уже про самого Шоё. — Ты не представляешь, как сильно я этого хочу, — с улыбкой отвечает Хината. Кагеяма садится напротив, серьёзно заглядывая в топкие, сияющие глаза. В них причудливо растекается темнота с золотыми, дрожащими прожилками. — Ты готов к этому? — во рту неестественно першит. Слова даются с трудом, но они слишком важные, чтобы их не произнести. — Ты и я. Вместе. Навсегда? А навсегда — это бесконечно, безгранично долго. — Вместе и навсегда, — шёпотом соглашается Шоё и притягивает Тобио к себе для поцелуя.