Der Nanny

Сынмин никогда не страдал от одиночества. Бывали дни, когда ему было скучно, но он всегда мог придумать способ развлечь себя — так было с самого детства. Родители много работали и чаще всего ребенок оставался с няней, когда Крис начал прилично зарабатывать. А до этого момента всегда находились какие-нибудь добрые тетушки соседки или детские комнаты, где мальчик был посвящён сам себе. У него никогда не вызывало трудности увлечь себя красочной книгой или увлекательным конструктором. С годами конструктор был заменен игрой на гитаре, а книга — потрепанным ежедневником, на страницах которого Ким выводил размашистым почерком то, что трогало его сердце. Лишь одна тема была под запретом — парень запрещал себе писать песни о маме. Он боялся, что, вскрыв эту рану, не сможет оказать себе первую помощь и его утянет во тьму, которой так боится его отец. Первые месяцы после похорон Сынмину запрещалось закрывать двери комнаты, а его самого не оставляли без присмотра. Любящий отец даже повесил замки на кухонные шкафы, чтобы подросток не мог взять нож или бритву. Сынмин словно был помещен в клинику с мягкими стенами в своем же доме, в котором когда-то царила дружелюбная теплая атмосфера, а по утрам пахло вкусной выпечкой. Это жутко раздражало подростка, но постепенно контроль стал слабеть, а встречи с психотерапевтом сократились до одной в неделю. Сынмину становилось лучше и вовсе не из-за милой женщины, работающей с трудными подростками как он. Его увлекла музыка, встреча с единомышленниками и разговоры с Джисоном по ночам обо всем и ни о чем. Его друг был человеком тонко чувствующим мир, с ним не нужно было притворяться, ведь он знал, что чувствовал Сынмин, несмотря на то, что никогда не проживал подобный опыт. С Джисоном было просто. Сынмин в очередной раз лохматит волосы. Ему не нравится как сильно они отросли и теперь виды темные корни. Его естественный цвет волос — черный. Но вот уже несколько месяцев он красит волосы в два любимых цвета. Его психотерапевт говорит, что выбор цвета волос — это отражение внутреннего состояния Сынмина. Он не может определиться со своими чувствами, как и с цветом волос. Но при этом Ким делает заявление, а это желание быть замеченным. Сам Сынмин лишь крутил пальцем у виска и упрямо повторял, что просто захотел сменить имидж, чтобы соответствовать стилю рок. Он и Джисона подговаривал посетить салон, но хён пока не решался (он боялся родителей). Сынмин же не боялся отца, а наоборот был рад позлить его. И чем масштабнее нервный срыв Чана, тем сильнее радовался Сынмин. Он чувствовал себя в такие момент кем-то вроде мстителя. Он никогда не простит отца за тот день. Идея организовать вечеринку казалась Сынмину до безобразия дурацкой и глупой, но при этом чересчур соблазнительной. Ведь он давненько не слышал крики Чана, которые были музыкой для измотанной души подростка. А прыгающий вокруг него лучший друг, повторяющий, что им просто необходимо организовать вечеринку, — не делал ситуацию лучше. Джисон мог быть крайне убедительным, когда он этого действительно желал, Сейчас его благородной целью было растормошить лучшего друга, помочь ему отомстить отцу, а самое главное — покорить неприступную Йеджи, которая едва ли знала его настоящее имя. Сынмин "просыпается" лишь тогда, когда его заталкивают в одну комнату с любовью всей жизни его друга. Прежде чем дверь закрылась, Ким увидел жалобную мордашку Джисона, который не мог смириться с тем, что бутылочка указала не на него. Сынмин думает о том, что ему нужно будет объясниться с другом после того как он выберется из этой ловушки, в которую сам себя загнал. — А твой папа не будет злиться на нас? — Голос девушки высокий, но не раздражающий. — Я слышала, что он уехал из города? Сынмин выдавливает из себя сдавленное "мгм". Он только начинает осознавать, что он, в лице Хан Джисона, организовал шумную вечеринку в своем доме, не задумавшись о последствиях в виде реакции хёна надзирателя. О Ли Минхо он не думал в тот момент, когда открывал дверь гостям и принимал ящики с пивом от своих одноклассников на кухне. — Крис уехал в Австралию, я живу один уже неделю. — Почему-то сейчас ему хотелось казаться круче и не говорить о приставленной к нему няне. Может, Йеджи расскажет о нем своей подруге, и тогда будет легче начать общаться с Рюджин. — Отец доверяет мне, потому что я уже взрослый. Ким садится в офисное кресло Чана, запрокидывает голову. Он хотел выглядеть старше, чем он есть сейчас. Девушкам, вроде, нравятся зрелые парни? — Ты когда-нибудь целовался? — Йеджи садится на стол так, чтобы видеть лицо Сынмина. — Я имею в виду по взрослому. Парень молчит, ведь если он скажет правду, то потеряет имидж крутого парня. — Давай скажем всем, что мы поцеловались? Просто... — Йеджи нервно поправляет волосы. — Мне нравится один парень, но он ведет себя глупо. Может быть, это будет для него знаком? Сынмин широко улыбается, услышав про глупого парня. Он готов был поспорить на деньги, что одноклассница говорила про Джисона, который, действительно, вел себя незрело по сравнению их ровесниками. А его способ флирта — это дёрнуть Йеджи за косичку. Подростки пообещали друг другу, что сохранят втайне этот разговор, а затем вернулись на вечеринку, где их уже все ждали. Больше всех, конечно, Джисон, чьи глаза превратились в два блюдца, когда он услышал, что его лучший друг и симпатичная ему девушка поцеловались прямо у него под носом. Сынмин напрасно пытался объясниться с Ханом, ведь тот не желал ничего и слушать. Поэтому они оба разбрелись в разные углы комнаты и топили свою злость в алкоголе, которого меньше в доме не становилось; а элитная коллекция хозяина дома уже давно была изъята из его бара. "Сынмин, сыграй нам что-нибудь" Не нужно было повторять дважды, чтобы Ким пошел на второй этаж за своей гитарой. Может быть, это станет поводом, чтобы Джисон с ним снова заговорил и они могли бы помириться. В конце концов, ему вовсе не нравилась Йеджи и он не целовал ее. Все его мысли были лишь Рюджин, которая вежливо отказала ему, пожелав хорошо провести время. Девушка сказала, что у нее контракт с агентством и она не может посещать вечеринки, которые могут отразиться на ее и имидже айдола — ее дебют должен был состояться уже совсем скоро. Сынмин выходит из своей комнаты, поправляет черный ремешок гитары, когда его взгляд останавливается на приоткрытой двери. Это значит, что кто-то заходил в комнату Минхо. Соблазн еще никогда не был так велик. Сынмин не мог противиться искушению, поэтому уже через секунду рассматривал комнату хёна. Здесь царил идеальный порядок, словно хозяин комнаты стремился занять первое место в конкурсе чистоты и уборки. Внимание Сынмина привлекает телефон, лежащий на кровати. Это показалось парню странным, ведь он точно помнил, что хён выбегал утром из дома с телефоном в руках — ему звонил кто-то с работы, потому что Минхо проспал. Недолго думая, Сынмин нажимает на кнопку разблокировки и видит последние уведомления. Все они были от какого-то Минхёк хёна, но удивляло больше содержание сообщений. Ким решил, что не хочет знать на какого малолетку "запал" его надзиратель, о котором пишет его товарищ. Поэтому возвращается на первый этаж, осторожно прикрыв дверь комнаты. Он не скажет Минхо, что нагло нарушил личные границы. — Сынми-и-ин, — Чонин виснет на друге. Его голос звучит отвратительно пьяно, отчего Ким начинает беспокоиться о нем, но ему тут же предлагают стакан с напитком, от которого он не может отказаться, потому что видит злой взгляд Джисона. — Это специальный напиток от Сонхва хёна. Очень специальный! Глоток. Голос Чонина тонет в музыке. Сынмин чувствует, как его накрывает теплая волна — это были руки одноклассников, которые помогли ему взобраться на стол. Электрогитара подключена. Сынмина касается струн, и в эту же минуту его сознание словно совершает сальто. Сердце начинает биться быстрее, а в голове нет ничего кроме чувства свободы. Следующее, что помнит Сынмин — в дверях появляется Минхо, на руке которого виснет Джисон. А уже через секунду его стаскивают со стола. "У Минхо хёна вкусный парфюм"