Линии жизни разноцветной гуашью

      Квартира в Мадриде была небольшой, но тем не менее удобной для проживания. По крайней мере так было, когда я жила одна. Я не приглашала сюда никого: ни ново испечённых друзей, ни знакомых, ни единой живой души вроде уличных котов или собак. Поэтому свыкнуться с тем, что помимо меня здесь бродит ещё двое человек, было непривычно. Настолько, что даже просто осознавать это странно. Благодаря новым сожителям мои глаза открылись и я поняла, насколько квартирка всё-таки маленькая. В коридоре постоянно с кем-то сталкиваешься или проходишь бочком, дабы не задеть.       Ран и Риндо обратно в Токио не рвались, и не то чтобы у меня было желание их сбагрить. Бизнес не идёт, а заниматься ничем можно в любом уголке мира. Первое время так и было. Оба бездельничали, развлекали себя, как могли, прожигая скучные сутки, но в конце концов ничего неделание уже свило уютное гнёздышко у них в печёнке. Взявшись за ум, братья начали искать хоть какую-то подработку. До полноценной работы ещё далеко, если они, конечно, не планируют остаться здесь навсегда, в чем я сильно сомневаюсь.       Они походили на самых обыкновенных граждан, которые ходят на собеседования и живут нормальной жизнью, как и большинство обитателей планеты Земля. А потом незначительная мелочь в их, казалось бы, обычном диалоге заставляет вспомнить о днях, когда жизнь с трудом можно было назвать спокойной. В память остро врезались партнёры «Бонтен», а именно — испанцы. Мужчина и женщина, воспоминания о которых трём годам стереть не удалось. Не знаю, иммигрировали ли они в Токио или приехали туда исключительно по работе, но то, что оба коренные испанцы, догадаться несложно. Особенно, когда сам поживешь в подобной среде несколько лет.       Сложно сказать, что я испытала при осознании. Совру, если не упомяну досаду. Я никогда не забывала о правиле: «Не указывать другим как жить», но это ведь не значило, что у меня не может быть своего мнения на этот счёт. И я в самом деле считала, что, найди Ран и Риндо легальную работу, я чувствовала бы себя куда спокойнее. А так, получается, «Бонтен» негласно продолжает существовать, только уже в Мадриде. И я снова так или иначе связана с этим, пусть и косвенно.       Не удивлюсь, если рано или поздно вскроется, что Ран с Риндо ходили устраиваться не в ресторан или какой-нибудь магазинчик, а на встречу со своими зарубежными партнёрами. У меня даже были сомнения, что Ран приехал сюда в первую очередь ради меня. Да, у Бонтен сейчас туго с делами, но, согласитесь, куда солиднее разбираться с трудностями с глазу на глаз. Сразу чувствуется важность сотрудничества и старания «Бонтен» наладить отношения с союзниками, добиться от них расположения.       Я не спрашивала об этом у Рана напрямую и не стану. Судя по всему мы оба думали одинаково: тему с их деятельностью больше не поднимаем, и всё, что от меня требуется, так это делать вид, что я ни о чем не знаю. Одним словом — не вмешиваться. В свою очередь Ран позаботится о моей безопасности.       Как бы там ни было, сегодня вечером я не позволю гнетущим мыслям занять добрую половину моей головы, ведь мы отправляемся развеяться все вместе. Микаэль пригласил нас в местный клуб, и я кое-как уговорила парней согласиться. Дешёвые заведения им не по душе: они привыкли к роскоши или хотя бы к тому, что граничит с этим понятием, а клуб «Cantar, Beber, Bailar», в который Микаэль нас позвал, принимался за второсортный. Меня это ничуть не смущало. Я большую часть жизни прожила не в самых лучших условиях (с тараканами и психованными соседями на пару), поэтому один вечер в приятном своей атмосферой клубе меня не пугал.       Не по душе был не только клуб, но и сам Микаэль. Риндо относился к нему более, чем равнодушно. Его вообще не заботило, кто это такой и с кем я вожусь в принципе. Микаэля он ни разу не видел, но был наслышан, а потому собрать целостный образ испанца было проблематично. Зато Рану это не мешало. Он до сих пор не мог принять нашу дружбу — чистую и невинную, без каких-либо потаённых умыслов. Что бы Ран не говорил и как бы не отпирался, на лице то и дело высвечивалось одно — ревность.       Мне нравилось собираться куда-то с кем бы то ни было. В воздухе витает некое преддверие праздника, пусть это и обычный поход в клуб. Каждый бегает по квартире в поисках недостающих для своего вечернего образа деталей. Все перекрикиваются, задавая соответсвующие вопросы: «Куда ты положил мои серёжки?», «Никто не видел моих колец?», «Кто взял мои носки?» и всё в этом духе. Кто бы что не говорил, а совместные сборы сближают. Ощущаются так по-домашнему, и этого чувства мне недоставало.       С моей биологической семьей такого не случалось: мать сбежала, а отца поглотила зависимость. Думаю, нет нужды делать акцент на том, что совместные походы куда-либо не состоялись. Семейную среду мне заменили Хайтани — с ними-то мы всегда могли куда-то выбраться, хватает лишь немного усилий для уговоров. Они заполняли пробелы, оставленные в моём детстве.       Нарядившись как следует, мы выдвинулись по высланному смс-кой адресу. Пусть я уже и бывала там, причём не раз, адреса запоминались с трудом. Лучше перестраховаться и попросить уточнить ещё раз, чем потратить время впустую, приехав не туда. Возможно, это всё моя паранойя, которая развилась незадолго до основных событий моего прошлого, но не сказала бы, что она сильно мешает мне жить. Порой, конечно, даёт о себе знать, надоедает и действует на нервы, но сосуществовать с ней вполне реально.       Выбравшись из такси первое, что вижу, это негодование на лице Рана. Он брезгливо наморщился, рассматривая внешний вид клуба. Я безнадежно закатила глаза, улыбнувшись своим мыслям о том, что ведёт он себя прямо как ребёнок, который всем недоволен и обязательно должен это продемонстрировать. Раз страдает он — пусть страдают и остальные!       Я беру Рана под руку и прижимаюсь с целью приободрить. Установив с ним короткий зрительный контакт, тащу его внутрь. Клянусь, вести Рана было так тяжело, что мне показалось, будто он намеренно сопротивляется. Это как тянуть поводок собаки, которая упирается лапами в землю. Так и хотелось сказать ему не капризничать, но в этом не возникло необходимости. Мы минуем порог и оказываемся внутри. Дверь за нами плавно закрывается. Теперь им некуда бежать, придётся просидеть здесь со мной, пока глаза не начнут слипаться от усталости.       Мы остановились на входе. Мне было необходимо несколько минут молчания, чтобы вдоволь восхититься интерьером. Этот клуб совершенно не похож на тот, что располагался в Токио, где я работала. Атмосферы кардинально отличались, но это не делало один клуб хуже другого. Просто оба заставляют испытывать разные эмоции, чувствовать себя иначе.       С потолка свисают блеклые разноцветные лампочки, но они служат больше для антуража и декора, нежели для освещения. Если бы лампочки играли роль основного источника света, то половина посетителей уже бы расквасила себе нос, споткнувшись о чью-то ногу или зацепившись за мебель. Свет преобладал тепло-оранжевый, спокойный. От него клонило вздремнуть, но активные голоса клиентов уводили от границы со сном.       Винтовая лестница у стены вела на второй этаж, где располагались столики для больших компаний, а на первом — бар с напитками, за стойкой которого бармен творил настоящую магию с бутылками, временами напоминая фокусника. Вокруг свободного пространства раскиданы высокие столики с деревянными барными стульями. Мы прибыли чуть позже открытия, поэтому заведение уже давно в работе и набито посетителями. Фоновую музыку не приходится перекрикивать, как обычно бывает в клубах. Была найдена золотая середина, чтобы придать пребыванию максимальный комфорт. Сейчас играет легкий джаз из скрытых от людского взора колонок.       — Это больше похоже на бар, чем клуб, — делится мыслями вслух Риндо, разглядывая помещение с таким видом, словно место не оправдало его ожиданий.       — Точно, это он и есть, — говорю я и немного виновато смотрю на братьев, чувствуя себя обманщицей. — Я привыкла называть клубом всё, что работает ночью. Но это ведь не проблема?       — Никак нет, — успокаивает меня Ран, погладив моё оголенное плечо, за которое обнимал. — Где наши места?       — Микаэль сказал, что зарезервировал нам столик на втором этаже, — заглядывая в телефон, цитирую сообщение друга. Мы проходим самостоятельно и без чьей либо помощи находим свои места. Позже к нам подойдут, чтобы удостовериться, что это в самом деле наше место, а пока что мы ждём Микаэля и его товарищей, которые скоро должны подойти.       Столик оказался большим, как и полагается для компаний, состоящих из четырёх и более человек. Вместо стульев, как на первом этаже, здесь стоят мягкие замшевые диваны. Я оказываюсь зажатой между Хайтани, но меня это ничуть не удручает. Мы живем в одной квартире уже примерно месяц, и когда-то жили по тому же подобию у них, я пристрастилась к бытовой близости. Она стала обыденностью, как объятия или рукопожатия при встрече.       Ран пытался поймать официанта, чтобы сделать заказ, но они носились где-то в стороне, совсем не обращая внимания на наш столик, из-за чего его нервы потихоньку скользили к точке минимума. Риндо по-прежнему сидел в своём телефоне. Залез туда, начиная с момента, как мы покинули стены квартиры, и до сих пор практически не вылезает оттуда. Судя по неустанно скачущим пальцам, он с кем-то переписывался, но с кем? Сам Риндо вряд ли мне расскажет, поэтому донимать предстоит Рана. Пару поцелуев, ласковых слов — и ответ у меня в кармане.       — Пойду закажу что-нибудь у бара. Сервис тут говорит сам за себя, — не выдерживает Ран и выбирается из-за стола. — Пожелания?       — На твоё усмотрение, — бросил Риндо, не вылезая из телефона и что-то увлечённо печатая. Я лишь кивнула в знак согласия.       — Скоро вернусь.       — Не торопись, — задумчиво произнёс Риндо, а стоило Рану скрыться — упёрся подошвой обуви мне в бедро и сбросил с дивана! Я разинула рот в возмущении, издав лишь изумлённый вздох. Времена идут, а Риндо не меняется — оболтусом был, оболтусом и остался. Порой вёл себя, точно несносный подросток, и ведь до сих пор любил пакостить!       Естественно, я не воспринимала это, как что-то серьёзное, но и терпение у меня не железное, иногда порядком надоедает это ребячество. Особенно, когда нет настроения, а он выдаёт что-то этакое, от чего скрипят зубы.       Я группируюсь и с громким шлепком хлопаю его по ноге, обтянутую материалом джинс. Он даже не дёрнулся, хотя я вложила в удар всё своё негодование. Для него это схоже с ощущением, когда прихлопываешь назойливого комара.       — Хватит меня позорить! — злостно прошипев сквозь зубы, я занимаю своё прежнее место на диване и поправляю бретельки топа. Принимаю невозмутимый вид, словно всё так и было. Похоже, никто и не заметил моего падения, хотя соседний столик, кажется, оглянулся на нас, быстро потеряв интерес.       — Для этого тебе моя помощь не нужна, — словно и не пошутив, бескорыстно отвечает Риндо. Только я хотела прописать Риндо профилактический подзатыльник, как на горизонте появился Микаэль со своей свитой.       — Mi amigo, да ещё и со своим бойфрендом, какая честь наконец познакомиться лично! — Микаэль игнорирует наличие у Риндо телефона в руках. Выхватывает одну свободную, накрывая своей второй, и начинает активно трясти.       — Кхм, это его брат — Риндо, — прочувствовав всю неловкость ситуации, поправляю я. Микаэль тут же отпускает его руку, как будто обжегся.       — Perdón. У меня плохая память на лица, — смущённо улыбается Микаэль.       — Не уверен, что смогу это пережить, — в своей привычной манере язвит Риндо, из-за чего мне приходится пихнуть его в бок. Не больно, но достаточно ощутимо, вложив в действие все свои чувства касательно его неподобающего поведения.       К счастью, Микаэль не замечает подвоха. Наверное, роль сыграло неидеальное знание испанского у Риндо. Микаэль в принципе плохо распознаёт сарказм, поэтому всё равно ничего бы не понял, даже окажись Хайтани-младший полиглотом. Уж слишком он мягкая натура, ошибочно полагающая, что все вокруг пушисты и беззлобны.       Пока я здороваюсь с остальными ребятами и они по-очереди знакомятся с Риндо, к нам подтягивается Ран. Я заметила его взгляд ещё издалека, и радостным его трудно назвать. Злым, по сути, тоже. Скорее вынужденная готовность встретиться с неизбежным. Ему придётся провести весь вечер с людьми, которых он предпочёл бы не встречать. Если на остальных Ран клал огромный болт, то Микаэлю от его недружелюбных взглядов сегодня не скрыться. Я уже уличила его в попытках испепелить моего друга.       Я решаю хоть как-то расслабить Рана, забрать часть его напряжения. Подбегаю к нему и обнимаю за талию, стоя рядом. Знакомлю со всей компанией, которая сразу же его принимает, переключив всё своё внимание на только что присоединившегося члена группы. Ран скупо пожал всем руки (хоть и не хотел этого), и мы расселись за столом. На этот раз я заняла одинокое кресло напротив Микаэля — на случай, если Риндо снова взбредёт сделать какую-нибудь подставу, а Ран остался сидеть рядом с ним.       Микаэль тут же начинает что-то рассказывать, а остальные внимательно слушают, участвуют в разговоре и смеются. Уже во всю приготовились отдыхать. Только Рану с Риндо было не до веселья. Из-за этого я не могла в полной мере расслабиться. Мне очень хотелось, чтобы они получили удовольствие от сегодняшнего вечера, но глядя на них сдаётся мне, что они скорее делают над собой усилие, находясь здесь.       Когда принесли алкоголь все тут же повеселели. Микаэль был единственным, кто пил обычный сок. Со спиртным он не в ладах. Риндо, заметив это, издевательски хмыкнул и уставился на свой бокал с виски. «Слабак», читалось в его взгляде и было адресовано Микаэлю. Судя по всему младший-Хайтани перенял расположение к нему от своего старшего братца. Мне это не нравилось, но я молчала. Почему они строят своё впечатление о Микаэле на глупых предубеждениях? Оба только и ждут, пока он скажет или сделает что-то такое, за что над ним можно будет поглумиться. Вот только ни Ран, ни Риндо не знали, что сделать этого я им не позволю. Испорченный вечер никому не принесёт радость, в том числе мне, поэтому, если Ран не хочет обжиматься в своих собственных объятиях весь следующий месяц, пускай лучше держит язык за зубами, и своему брату посоветует того же.       — Ран, Риндо, вы ведь тоже из Токио, верно? Чем жили до приезда сюда? — дабы хоть как-то растормошить новеньких в компании, спрашивает Микаэль. Его добродушная улыбка грела душу. По крайней мере всем, кто не носил фамилию «Хайтани». Я посмотрела на братьев в надежде, что они додумаются не разглашать свою страшную тайну и что-нибудь сообразят, если уже не сообразили незадолго до встречи.       Я нервно стучала ногтем указательного пальца по деревянному столу, разглядывая их троих. Чувствовалось, что ситуация вне моей власти. Ответить за них будет неправильно по нескольким причинам: я не должна отбирать у них право голоса и вопрос Микаэля — отличный способ раскрепостить угрюмых парней.       — У нас небольшой бизнес в Токио, — отвечает Риндо, загадочно улыбаясь. Да он издевается! Для него это всё шутки, что ли? Неужели он не понимает, что наличие за спиной противозаконной деятельности ничуть их не красит? Если это вскроется, проблемы будут больше у меня, чем у них! В полицию, разумеется, никто не заявит (да и с чего бы? Мы же в Испании), зато вопросов от моих друзей потом не оберёшься. Я ведь попаду под раздачу даже сильнее этих двоих!       — Бизнес — это хорошо, — подымая дух компании, одобрительно кивает Микаэль. — А чем именно вы занимаетесь?       Риндо уже открыл рот, но мой страх того, что он вот-вот ляпнет что-то не то, превосходил вежливость, и я бесцеремонно перебила его:       — Семейный бизнес, — вру не краснея, игнорируя одновременно обернувшихся на меня Рана с Риндо, и как можно скорее перевожу тему: — Что мы о работе да о работе? Давайте лучше выпьем за встречу! У меня есть тост.       Никто спорить не стал, вместо этого все взялись за стаканы. Я, как инициатор, плела языком о скоротечности жизни и её важности, придумывая всё находу. Выбора особо не было, ведь, разумеется, никакого тоста я не подготовила. Мне нужно было поскорее увести разговор в другое русло, подальше от опасной темы.       Ран с Риндо смотрели на меня так внимательно, что импровизировать было трудно. Я нервничала, как будто стояла на сцене и произносила речь заполненному людьми залу. Не знаю, была ли я единственной, кто ощущал напряжение. Не похоже, ведь сразу после того, как я завершила тост и мы опустошили склянки, Микаэль зазвал всех на танцпол. Вся шумная компания воодушевленно повалилась вниз по винтовой лестнице, гремя подошвой, а мы с Хайтани замыкали строй. Будучи на каблуках я никуда не спешила, дабы ненароком не навернуться, из-за чего Риндо сумел меня обогнать и бросил через плечо, не останавливаясь:       — Отлично схвачено, спасительница, — уловить желчь в его голосе не составило труда. Уж слишком часто я её слышала, ещё до того, как перебралась в Мадрид.       Я останавливаюсь, а Рин идёт дальше. Ничего не понимая смотрю ему вслед, пытаясь понять, что сделала не так. Он явно чем-то недоволен, но чем? Я же не сотворила ничего плохого, не выставила их в плохом свете, в самом деле спасла.       Позади тормозит Ран, приложив ладонь к моей пояснице, тем самым подталкивая вперёд. Я смотрю на него жалобными взглядом, надеясь, что он-то мне всё и разъяснит.       — Не обращай внимания, — только и говорит Ран, даже не улыбнувшись. Задерживаться на лестнице мы больше не могли (сверху спускались ещё люди), и несмотря на всё желание поговорить об этом, мы идём дальше.       Микаэль и остальная компания уже заполонили воображаемый танцпол. Вместе с ними в центре бара скакали ещё люди — уже подвыпившие, все в хорошем настроении. По своей природе бар не предназначен для такой активности, зачастую здесь культурно сидят и выпивают, но нигде и не написано, что веселье запрещено. Тем более, что доброе расположение духа передаётся воздушно-капельными путём, негласно зазывая всех присоединиться. Поэтому людей на самодельном танцполе становится всё больше и больше.       Риндо среди купы танцующих я не высмотрела. Он стоял поодаль от всех, довольствуясь второй порцией виски у барной стойки. Безразлично разглядывая посетителей, он не спеша попивал крепкий напиток, при этом не морщившись, словно на месте виски была кола.       Мимо него, виляя бёдрами, проходит впечатляющей внешности блондинка. Её повернутая в сторону Риндо голова и кокетливый взгляд говорят сами за себя, но он удостоил даму лишь мимолётным, незаинтересованным взглядом. Бегло обрисовав извилины её фигуры, Риндо снова посмотрел в сердце веселья, где танцевали друзья.       Ран извинявшимся жестом дотронулся до моей спины, после чего направился к брату. Я не могла понять, что так сильно испортило Риндо настроение. Неужто я постаралась? Но это совершенно не входило в мои планы, даже в мыслях не было! После всего пережитого мы с Риндо поладили, если это можно так назвать, поэтому любые недомолвки или самые настоящие ссоры подбивали мою уверенность. Мне никак не хотелось возвращаться на самое начало, когда и он и я друг друга не выносили. Но мы давным давно зарыли топор войны, разве нет?       Возможно, всё это было придуманно лично мной — иллюзия мира или хотя бы перемирия. На самом-то деле Риндо по-прежнему меня не терпел, а я зря надеялась на изменения. Даже в нашу первую встречу спустя столько лет он был холоден. Не то чтобы я ждала крепких объятий и добрых слов, но по его реакции можно было подумать, что мы виделись только вчера.       Чувство опустошения заполнял разве что Ран. Он дарил мне ту полноценность, которую я утратила, будучи от него на расстоянии в тысячу километров. Стал внимательнее, нежнее — я видела всю его любовь в одном взгляде или прикосновении. В радость осознавать, что кто-то с каждым новым днём дорожит тобой только сильнее и ваши чувства не угасают, а крепнут.       Но пока Риндо не примет меня, я не смогу в полной мере наслаждаться тем, что имею сейчас. Возможно, это глупо, но Рин ведь не чужой человек — для Рана так точно. Для меня же он просто заносчивый брат моего парня, но их связь несколько отличалась от привычной для братьев и сестёр. Такую связь ничем не сотрёшь. Они были рядом друг для друга в самые худшие времена, прошли через столько сложностей, что любой другой давно бы согнулся под их весом, расшибся в лепёшку, но Ран и Риндо, в пример остальным, всё равно оставались верны родственным узам. Это и называлось семьей, и Риндо, безусловно, был её неотъемлемой частью.       «Я никогда не признаю тебя членом семьи, тебе ясно?», слова, когда-то произнесённые Риндо, намертво засели в моей голове. Я ведь так и не спросила, поменял ли он своё решение. Казалось, что да, всё наладилось и его враждебность ко мне наконец пропала, но когда он смотрел на меня тем взглядом, которым одарил пару минут назад, я забывала обо всех убеждениях. Как-никак он один из Хайтани, а их раскусить ещё труднее, чем грецкий орех.       Вижу, как Ран с Риндо о чем-то переговариваются и младший время от времени равнодушно поглядывает на меня, и принимаю решение скрыться. Но не уйти куда-то, где меня не найдут, а присоединиться к друзьям. Мы развлекаться пришли, а не страдать из-за собственных загонов!       Я натягиваю на губы улыбку — искреннюю, как мне показалось, — и вливаюсь в поток танцующих. Меня тут же заприметил Микаэль, протянув руку, которую я тут же приняла. Закружил и затянул в самый центр, не выпуская. Его тридцать два зуба сверкали, как отполированные.       С ними было легко, я чувствовала себя беззаботно. Мне нравилась эта свобода, которую излучают испанцы. У них будто не существует никаких проблем. Они умели веселиться и отдыхать, при этом сохраняя приличный уровень жизни. В Мадриде я даже ощущала себя по-другому, не так, как в Токио. Если бы мне было известно чувство перерождения, то я бы безошибочно назвала свои ощущения ничем иным, как обретением второй жизни.       Я бы продолжила наслаждаться танцами и музыкой дальше, если бы шестое чувство глубоко в груди не дёрнуло меня оглянуться к бару. Хайтани там не было. Это вырвало меня из временной эйфории, творящейся вокруг, и всё веселье куда-то пропало. Они ушли? Да ну, быть того не может. Ран бы обязательно меня предупредил. Может, вышли подышать на улицу?       Сказав Микаэлю, что я сейчас вернусь и получив согласный кивок, я вылезла из столпотворения людей, своей теснотой сковывающей движения. Сделать это было непросто, при этом не попав самым активным под руку, но мне удалось. Я ведь работала в ночном клубе, а там таких пруд пруди. Умение уворачиваться, пожалуй, одно из немногих достоинств, которыми я могу похвастаться.       Я выбираюсь на чистую местность, оглядываюсь по сторонам — вдруг братья куда ближе, чем я ожидала? Но их нигде не видать. Тогда я двигаюсь на выход, чтобы проверить наиболее вероятную теорию.       Меня встречает тёплый воздух вечернего Мадрида, затрудняя дыхание. Всё никак не привыкну к здешнему климату. В Токио то жара, то дожди, и по большей части царит свежесть. Если это не середина лета, разумеется, но тут дела обстоят иным образом.       Вокруг никого, словно все попрятались по своим домам, как в случае катастрофы. Зато не абы какая жизнь текла внутри бара, а я, ненадолго вырвавшаяся из бешено движущейся рутины, оказалась тут совсем одна. Или же я так думала. Ни Рана, ни Риндо поблизости всё ещё не наблюдалось. Может, эти двое всё-таки затерялись где-то внутри?       Я уже собралась возвращаться, но передумала, стоило услышать приглушённые голоса. Они были достаточно далеко, чтобы я узнала их, но достаточно близко, чтобы распознать, кому они принадлежат. Мужчинам, и они явно о чем-то спорят. Даже если это кто-то неизвестный, ничего не мешает проверить. Так поиски пойдут быстрее.       Беседа доносилась из переулка между баром и каким-то рестораном, что был уже закрыт. На дворе поздний вечер, дневные заведения давным давно погасли и затихли до утра. Я, ничего не боясь, иду туда. В Токио бы остерегалась подобных локаций (с моей-то паранойей), но я больше не там. Мой новый дом — Испания, вот уже как три года я живу в самом сердце жаркой страны, и с преступностью дела тут обстоят куда лучше. В Токио что не группа, то чья-то группировка.       Я подбираюсь ближе, чтобы различить мужские голоса. Только-только ухватилась за знакомую нотку чьего-то голоса, как передо мной вырастает Риндо, пуская в лицо сигаретный дым. Я на мгновение пугаюсь, но быстро успокаиваюсь. Свои.       — Далеко собралась? — спрашивает он, делая ещё одну затяжку.       — Давно ты курить начал? — отмахиваясь от едкого дыма, из-за которого слезились глаза, скептически замечаю я. Насколько помню, в квартире Хайтани не было ни единой пепельницы. От них никогда не разило табаком — разве что после собраний, где запах табака заменял освежители воздуха.       — Беспокоишься о моих лёгких?       Никто из нас не собирался отвечать на поставленный вопрос, только задавал почву для колкостей. Я бы могла ответить, но меня отвлекали незатихающие голоса в переулке. У нас ещё будет время мило поболтать.       — Ран там? — после вопроса раздаётся грохот. И снова из переулка. Сердце в предупреждении бьется быстрее. Что-то не так, но Рин не выглядит взволновано. Значит, точно знает, что происходит, но мне не говорит.       — Возможно, — не сводя с меня глаз, говорит Риндо, затягивая сигаретный дым себе в лёгкие, да так томно, словно хотел наполнить их доверху, пока они не лопнут, точно гелиевый шар.       — Риндо, что происходит? — настойчивее вопрошаю я. Мне надоели эти игры, я имею полное право на внятный ответ.       Поняв, что моё терпение на исходе, Риндо неохотно сдаётся. Ему не нравилось поддаваться чьим-либо требованиям, а уж тем более прогибаться под кем-то:       — Встретили давнего знакомого. Отошли с ним поболтать.       — Что за знакомый такой? — недоверчиво хмурюсь, чуя подвох. Единственный доступный для Хайтани язык — это язык тумаков, а он всегда предшествует нечто плохое. Я не могу допустить подобное в вечер, когда они знакомятся с моими друзьями, которым было бы славно понравиться. В принципе не могу допустить повторение своих ошибок. С меня хватит закрывать глаза на такое безобразие.       Пока мы с Риндо общаемся без спешки, в переулке творится невесть что. Я слышу, как шаркает подошва обуви, кто-то кряхтит и как будто толкает кого-то. Мне эти звуки хорошо знакомы.       — Ран, что, дерётся с ним?! — поражённая, восклицаю я. — Почему мы стоим здесь?! Нужно проверить, что происходит!       — Так иди, проверь, — равнодушно пожимает плечами Рин. Иной реакции от него и не стоило ожидать, но его тон всё равно ошарашивает.       — Почему я?!       — Тебя не жалко, — то ли шутит, то ли говорит серьёзно Риндо.       — Вот уж спасибо, — отвечаю, уже не в силах спорить дальше. Пока мы тут беззаботно болтаем, с Раном происходит неизвестно что. Я, конечно, уверена в его силах, но вдруг что?! Вдруг у их знакомого нож или того хуже — пистолет. Отправлять кого-то на карете скорой помощи я не готова ни сегодня, ни когда-либо ещё.       Я огибаю Риндо, собираясь заглянуть в переулок и разобраться во всём самостоятельно, но меня хватают за запястье и настойчиво, бесцеремонно тянут назад. На своих неустойчивых каблуках я чуть не подворачиваю ногу, но мне не привыкать. В «Papillon» обязательной частью дресс-кода были туфли, и я успела научиться умело на них расхаживать.       Я быстро беру себя в руки и обретаю баланс, непонимающе уставившись на Риндо.       — Дура, что ли? — недовольно кривится Риндо, как делал всегда, когда я в очередной раз делала что-то не так. — Куда ломишься, лишние руки есть?       — Я думала… — растерянная из-за эмоциональных качелей Риндо начинаю я, но он и не думал выслушивать меня.       — Думать у тебя получается так же плохо, как драться, — завершает Риндо, слегка грубо отводя меня себе за спину. Даёт понять, чтобы я не вздумала рваться в бой, из которого несомненно выйду проигравшей. Мне от этого только спокойнее, но теперь, в случае чего, придётся переживать сразу за двоих.       Кинув короткое «возвращайся в бар», Риндо оставляет меня, скрываясь в тени переулка. Я мнусь на месте на неудобных каблуках, от которых ныли ноги, и не знаю, что выбрать. Поступить, как он велел, или ослушаться? Что больше в моем стиле? Убежать, естественно. Спрятаться в безопасном месте, пока проблемы не решат за меня, либо же пока они не уйдут сами по себе. Но так бы поступила прошлая я. Переехав в Мадрид я дала обещание самой себе, что этому больше не бывать. Я не стану игнорировать происходящее вокруг, как если бы меня это не касалось. Пришло время исполнить обещание и идти навстречу страхам с широко распахнутыми глазами.       Ноги утратили свою былую твёрдость, но я уверенно шагаю к переулку, чтобы наконец заглянуть туда. Никакого плана или приблизительных соображений о том, что делать после, у меня не было. Поэтому я встала, как вкопанная, стоило увидеть развернувшуюся в потёмках переулка картину: Ран мутузит какого-то мужчину, валявшегося на земле и пытающегося сопротивляться, а Риндо как на скамейке запасных — стоит в сторонке до тех пор, пока не понадобится помощь.       У меня не было ночного видения, чтобы разглядеть внешность мужчины, но даже так он показался мне знакомым. Память на лица была неплохой, но тень, падающая на лицо незнакомцу, всё портила. Я щурюсь, пытаясь поймать момент, когда его лицо осветит тусклый свет взошедшей Луны. И это происходит, после чего дыхание перехватывает, словно трубку, по которой поступал воздух, передавили. Обрывки эпизодов вспышками возникают перед глазами.       — То есть никого не беспокоит, что у нас здесь посторонний? — с нескрываемой предвзятостью женщина смотрит на меня, чуть скривив тонкие губы.       — Не нахлобучивайся, mi amor, она же с нашими уважаемыми Хайтани! — мулат, что бросался в глаза в комнате из белых пятен, накрывает своей рукой светлую руку женщины.       Ран благодарно кивает своему коллеге и тот возвращает ему кивок.       Я шумно вдыхаю воздух, когда способность дышать неожиданно возвращается ко мне. Чувствую слабость, как если бы секундное воспоминание отнимало все силы разом. Тот испанец со своей женой, которые были на собрании в день, когда погиб журналист. Они там были, я его помню! Я не сильна в политике преступного мира, но если память мне не изменяет, этот испанец заодно с «Бонтен». Чем же он заслужил такое обращение, когда твои же коллеги беспощадно пинают тебя на пыльном асфальте?       — Ран?.. — я не знала, что ещё могу сделать, если не подать голос, который мне чудом удалось из себя выдавить. На него он срабатывает бесподобно — Ран резко оборачивается, позабыв о лежащем на земле противнике. И противник ещё громко сказано! Мужчине скоро пятьдесят стукнет — об этом говорит проседь в его скромной бороде, — силы ведь не равные! Почти то же самое, что избивать пенсионера. Физическая подготовка бедолаги оставляет желать лучшего.       Ран выглядит так, будто только отрезвел. Взгляд, устремлённый на меня, прояснился. Губы приоткрыты, бесшумно хватая недостающий воздух. Грудь вздымается то ли от нехватки кислорода, то ли от волнения. Он явно не ожидал меня здесь увидеть — вот что я прочитала по его лицу.       — Риндо, — коротко и ясно зовёт брата Ран, как мне показалось, со скрытым упрёком. Хайтани-младший как будто знал, куда смотреть, и мы встретились взглядами. Моё присутствие его тоже не обрадовало. Без лишних пререканий он тихо выругался и стремительно направился в мою сторону, но я даже не шелохнулась. Смотрела то на Рана, не выражающего и капли сочувствия, то на оклемавшегося испанца. Он с заметным усилием медленно перекатывался на бок, как будто боль громом отдавалась во всём теле.       — Идём, — преграждая обзор, Риндо бесцеремонно толкает меня в плечо, чтобы я отступила, а потом сжимает это же плечо пальцами и тащит ко входу в бар. Я до последнего поворачивала голову, вплоть до боли в шее, чтобы не упустить из виду Рана, который тоже смотрел мне вслед.       Я не поспевала за темпом Риндо. Еле успевала перебирать культяпками, часто стуча каблуками об асфальт, и постоянно оглядывалась, даже не думая смотреть под ноги. Ни о какой модельной походке не могло идти и речи. Будет хорошо, если я в принципе не свалюсь на ватных ногах. В голове царил полный беспорядок, перерастающий в самый настоящий хаос.       Свет вокруг стал слишком ярким, отдалённые звуки — слишком громкими, а неровное дыхание заглушало любые мысли. Ощущение, что я вернулась в прошлое, подкашивало. Меня охватила паника, коей я так долго не испытывала. Не обычный испуг, не тревога — страх в его естественном обличии. Это не простая драка мужчин, которые что-то не поделили, а звоночек из прошлого. Я вижу его жуткую улыбающуюся пасть, которая беззвучно шевелит губами, твердя: «Я тебя догнал».       Неужели я бежала недостаточно быстро, недостаточно далеко? Вот уж действительно было бы лучше, упади мой самолёт до Мадрида над какой-нибудь Антарктидой, которую мы даже не пролетали. Ведь, судя по всему, бесполезно даже пытаться скрыться от прошлого — оно найдёт тебя в любых мелочах, напомнит о себе тогда, когда будешь ждать этого меньше всего. Заберёт твоё счастье, добытое с таким усилием, и проглотит не пережёвывая.       Сильный толчок в другое плечо срабатывает отрезвляюще. Я ещё не успеваю полностью вернуть мутный разум в реальность, как обо мне уже кричат гадости:       — Следи за своей телкой, мужик! — иностранец, причём подвыпивший. Говорит по-английски, и обращается явно к нам, ведь больше людей на улице не наблюдается.       — Он не… — уже хочу поправить, что Риндо мне никакой не парень, как Хайтани-младший берёт инициативу на себя.       — Повтори? — ровным, но угрожающим тоном просит Риндо, останавливая нас и медленно поворачиваясь к наглецу. Этого ещё и не хватало. Я совсем не в состоянии реагировать на каких-то пьяных грубиянов, легче проигнорировать и забыть, но у Риндо на таких свои планы.       — Я сказал — следи за бабой, — разбрасываясь слюной, иностранец процедил свои слова повторно, смакуя. — Растянулись, понимаете ли, на пол улицы, а нормальным людям и пройти негде! Туристики херовы, тьфу, — и, без преувеличения, плюет нам под ноги. До нас, конечно, не долетает, но грубость принята во внимание. Сработала для Риндо точно так же, как красная тряпка работает для быка.       Риндо отпускает меня и встаёт к мужчине практически вплотную. Они были одного роста, но с презренным взглядом Риндо он становился на голову выше, смотрел свысока, выражая всё своё пренебрежение, при этом не произнося ни слова. Вот она — сила взгляда.       — Извиняйся, — не просит, а требует Риндо. Даже не так — ставит перед очевидным. Никак других вариантов не было дано на рассмотрение.       — Это ещё перед кем? Перед тобой, что ль? — насмешливо уточняет иностранец, ничуть не нервничая. Его можно понять: в повседневной, чуть мешковатой одежде Риндо в самом деле не выглядит качком, скорее наоборот — обычным щуплым мальцом, у которого ручки с ножками, как тонкие палочки. Но мне известно, на что эти палочки способны, поэтому я мысленно молилась, чтобы у иностранца хватило ума промолчать.       — Перед девушкой, — с удивительной и совершенно не свойственной ему выдержкой, поправляет Риндо.       Мужчина, склонившись к его лицу со всем неуважением, прошипел:       — Отсоси мой…       А продолжения и не требовалось. Для Риндо это стало веским поводом нанести сокрушительный удар в челюсть. Пьяница, потеряв равновесие, чуть не повалился на землю. Я только и успела, что ойкнуть, а разъярённый мужчина коснулся пальцами асфальта и уже бросился на Риндо за ответом.       Драться с неустойчивым — во всех смыслах — противником для Риндо было раз плюнуть, поэтому он без труда уворачивается от летящего в него кулака и наносит второй удар — теперь уже в солнечное сплетение. Но и это иностранца не остановило. Он, словно не чувствуя боли, вытянулся и набросился на Риндо, схватив за ворот толстовки и пытаясь повалить того на землю.       Я несколько раз пыталась подойти ближе, думая остановить это безумие, но к ним было не подобраться. Мужчины разошлись не на шутку, и потасовка переросла в настоящую драку. Сердце ушло в пятки, когда иностранец всё же дотянулся до лица Риндо — попал прямо в нос.       — Хватит! — закричала я, ошибочно предположив, что мои слова будут иметь хоть какой-то вес, но меня никто не слышал. Они продолжали мутузить друг друга, вымещая всю свою злобу. У каждого на то были свои причины, но цель одна — выпустить пар. Вот только даже Риндо, который жил чужими страданиями, сейчас не испытывал удовольствия. Иностранец приобрёл образ груши для битья, над которой можно измываться до потери сознания (а чьего сознания — это уже совсем другой вопрос). Я знала, что Рин не остановится, пока мужчина не будет еле дышать. Только тогда Хайтани-младший будет удовлетворён результатом и сможет успокоиться.       Мои крики и просьбы остановиться привлекли внимание тех, кто находился в баре. Я и сама не заметила, как на улицу стали выходить люди — зеваки и охрана. Она сработала оперативно. Пока остальные отсиживались в сторонке и по толпе, как морская волна, проходил тревожный ропот, двое мужчин с внушительной мускулатурой пробрались в центр событий и растащили буйных борцов. Пока Риндо, к моему огромному удивлению, позволил себя отвести, иностранец не оставлял попыток добраться до наглого парня и навалять ему ещё. Его ничуть не смущала залитая собственной кровью футболка и испачканное лицо в придачу.       Мне хотелось заткнуть уши и сжаться до невообразимо малых размеров, лишь бы спрятаться от гнёта чужих взглядов. Без сомнения, в данный момент мы — главные звёзды вечера, а наши скромные посиделки с друзьями бесповоротно испорчены.       Иностранца усмирили и прогнали, пригрозив полицией. Это сработало. Никто не хотел проблем, поэтому, крикнув несколько грязных ругательств, мужчина ушёл по-английский — шатаясь и бурча себе под нос проклятия. Внутрь мы с Риндо заходить не стали, вместо этого изнеможённо прибились к стене. Нам услужил неравнодушный персонал, протянув ему завёрнутый в тряпку лёд. Риндо сидел на парапете, прикрыв глаза и запрокинув голову, чтобы оттуда не натекло больше крови, а я молча сидела рядом, беспокойно разглядывала его потрёпанный вид. И ведь всего пару часов назад всё было нормально.       — Хватит сидеть надо мной, как наседка, — говорит Риндо, продолжая глядеть в небо, усыпанное белыми крапинками. Чего из него никогда не выбить, так это скверный характер и любовь всем и всегда язвить.       — Не разговаривай, — игнорируя его нападки, на которые сейчас невозможно обижаться, я подымаю его подбородок, заметив, что голова недостаточно запрокинута. Он ничего не сказал, позволил мне проявить хоть немного заботы. Возможно, при других обстоятельствах мне бы уже оторвали руки, но даже кого-то вроде него выматывают подобные приключения. Слишком много событий за один только час.       Все уже зашли обратно, продолжая приятный вечер, а мы остались в полной тишине. Лишь гул машин на соседней улице нарушал ночную идиллию.       — В чем дело? — слышу голос Рана, который так неожиданно возник рядом. Одежда помялась, костяшки побагровели, и это стало напоминанием о том, что так хотелось забыть. Риндо сжато изложил содержание неприятного события и я засекла переход, когда Ран изменился в лице. Черты его ожесточились, а пальцы дрогнули, желая сжаться в кулак.       — Ты как? — я не сразу поняла, что вопрос адресован мне. В отличии от Риндо я отделалась лёгким испугом.       — В норме, — киваю и всем телом напрягаюсь, когда холодные пальцы касаются моей щеки. Пожалуй, к чему я никогда не привыкну, так это к трепетным прикосновениям Рана. Не в плохом смысле, просто каждый раз реагирую, как в первый — внизу живота затягивается тугой узел, а сердце наворачивает круги, учащая удары в секунду, как бывает при тахикардии.       Ран с полсекунды гладит мою кожу, и кинув обрывок фразы «скоро буду» куда-то уходит. В том же направлении, откуда пришёл. Я не стала его останавливать — какой смысл, если меня всё равно никто не слушает? Я как пустое место, фантом, который может кричать, биться, но останется незамеченным.       Когда Ран ушёл, у меня, как оказалось, ещё остались силы разговаривать. Я снова повернулась к Риндо. Выглядел он помято. От огонька озорства не осталось и следа. В любых драках он никогда не унывал, а тут неожиданно притих. Его непривычно тихое состояние вызывало странные чувства, словно всё не так, как должно быть.       — Неужели так хотелось с кем-то подраться? — устало спрашиваю я.       — Ага, прям кулаки чесались, — быстро отвечает Риндо, лишь бы я отстала. Но я не отстану. Бежать ему в таком виде некуда, я добьюсь своего и добью его. Морально. Над ним и так уже постарался тот иностранец. Но чего нельзя не заметить, так это того, как Риндо обработал его в ответ. Выглядело впечатляюще. Впечатляюще пугающе.       — Риндо, в самом деле, зачем? Так сложно было промолчать?       — Тебя устроило то, как он с тобой разговаривал? — вместо ответа спрашивает Риндо и наконец-то смотрит на меня. Взгляд выражает уверенность в том, что ему под силу предугадать мой ответ.       — Нет, но…       — Вот и не задавай тупых вопросов. Я сделал это не для себя, лучше бы спасибо сказала, чем причитала, — я слышала нотки раздражения в его голосе, но осознанно проигнорировала их. Основной смысл затерялся в ответе, но я вовремя ухватилась за него, вытягивая на свет, чтобы рассмотреть получше.       — Риндо, ты… заступился за меня? — я и сама не верила в то, что спрашиваю об этом. Это казалось чем-то космическим, нереальным. Такого просто не может быть, ведь речь идёт о Риндо. Риндо. Когда ему нечем заняться, он меня ненавидит, это прописано в его ежедневных планах: позавтракать, умыться, нагрубить Юне, сходить за покупками. Откуда такое благородство, спрашивается, взялось?       — Ты уверена, что тебя не успели приложить? — выгибая бровь (они с Раном в этом похожи, потому что делали это одинаково), интересуется Риндо. — Похоже, в мозгу что-то сдвинулось, когда тот упырь задел тебя плечом. Ясен хер заступился, Юна, включай хоть иногда думалку!       Риндо яростно прижался к стене, снова запрокинув голову, и прикрыл глаза — наверное, чтобы успокоиться. Я же сидела с открытым ртом, поражённая до глубины души. Мне не показалось, он в самом деле сделал это для меня. Сегодняшний вечер оказался вечером чудес, а я и подумать не могла. В мыслях была путаница. Что-то не сходилось.       — Зачем? — прежде, чем Риндо взорвется от наплыва тупых вопросов, я уточнила: — Ты ведь ненавидишь меня, разве нет?       Риндо напрочь забывает о разбитом носе, кровь из которого уже остановилась, но осталась бледным пятном над верхней губой, и выпрямляется. Смотрит на меня и что-то в этом пристальном взгляде заставляет почувствовать себя неловко. Так смотрят на человека, у которого с тобой разные умственные способности.       — Давай закроем эту тему раз и навсегда — я не ненавижу тебя. Ты теперь своя, уяснила? Уже понятно, что вы с Раном не временное увлечение.       — И ты не против?       — Разве мне это решать? Я бы не смог повлиять на это, даже если бы хотел. Если поток идиотских вопросов у тебя ещё не закончился, скажу сразу — нет, я не хочу вам мешать. Меня устраивает расклад вещей таким, какой он есть. Надеюсь, теперь-то мы закончили?       В состоянии лёгкого шока я ещё умудряюсь улыбаться. Но, чтобы не распалять и без того уставшего и раздражённого Риндо, я эту улыбку прячу. Он не из тех, кого нужно благодарить вслух. Рин не любит делиться своими чувствами (только если это не Ран, что тоже случается крайне редко), поэтому я не смею нарушить хрупкое равновесие. Раз говорит со мной о таком, значит доверяет. Мне достаточно и этого.       Риндо, помолчав, метнул взгляд мне на ложбинку между ключиц и секундой позже взял висящий на шее кулон в пальцы. Серебренная цепочка, на которую подвешено большое кольцо, холодила кожу. Рассматривал он долго, словно видел впервые, а затем заявил:       — Всё ещё хранишь?       — Конечно, это же подарок, — удивляясь тому, насколько тихо звучит мой голос, отвечаю. Пусть Риндо и выпустил из рук подвеску ничего не сказав, я догадалась, что для него это тоже что-то значит. Возможно, ему даже приятно. Я не выбросила напоминание о них с Раном, не закинула на дальнюю полку и не оставила лежать под толстыми слоями пыли. Напротив, сделала всё возможное, чтобы кольцо было как можно ближе и каждый день служило напоминанием о жизни и людях, которые внесли в неё весомый вклад.       — Dios mío, что стряслось?! — встревоженно звенящий голос Микаэля я узнаю из тысячи. А его бледное лицо, учитывая смуглость кожи, и подавно. Друга охватило целое потрясение. Стоило ему узнать, что Риндо ввязался в драку из-за дерзкого прохожего, подгадившего наше настроение, лицо его и вовсе осунулось от ужаса.       Микаэль никогда не был сторонником насилия, всегда выступал против этого и считал, что любой конфликт вполне можно решить мирным путём. В этом плане он был тем ещё оптимистом. Романтизировал жизнь, полную опасности и жестокости, словно и сам никогда с подобным не сталкивался. Не лично так точно. Он романтичная натура, не воин, готовый пожертвовать чистым от ушибов лицом.       — Мне так жаль, mi amigos, что это произошло с вами… — Микаэль заметно приуныл, запустив пятерню в свою кучерявую шевелюру. — Обычно тут такого не случается, обходятся руганью, без драк и…       — Мы поняли, не распинайся, — Риндо прервал Микаэля прежде, чем его терпение закипело, как вода в кастрюле. Ему таких парней-паинек никогда не понять, ведь с детства Риндо довелось столкнуться со всеми «прелестями» жизни, испытать их на собственной шкуре.       Поэтому я так и заволновалась, когда речь зашла о работе Рана и Риндо. Микаэль, добрая и наивная душа, никогда бы не проникся их историей даже с учётом тяжёлого детства. «Люди сами выбирают, по какому пути идти», всегда твердил он, ярко выражая свою позицию. Иными словами: каким бы сложным не были испытания, это ещё не оправдание для тех, кто принимает путь насилия. Стал бы он смотреть на меня иначе, если бы узнал, какой была моя жизнь до переезда в Мадрид?       Как и говорилось, вечер оказался испорчен, и единогласно было принято решение расходиться. Вернее, уезжать собрались только мы с Хайтани, а Микаэля я убедила остаться с ребятами, которые, судя по всему, и не заметили нашего отсутствия. Видимо, алкоголь уже полностью овладел их разумом, чтобы не обращать внимание ни на что другое.       Попрощавшись с Микаэлем, мы дождались Рана, который, как оказалось, уже успел вызвать нам такси. Я-то думала, он отправился за тем иностранцем или самой первой жертвой этого вечера, но, судя по всему, ошиблась. По крайней мере мне хотелось верить в то, что никаких драк сегодня более не ожидается.       Мы дождались желтую машинку с шашками на крыше и завалились внутрь. Буквально завалились, потому что ноги уже не держали, а тело ослабло. Приходилось с усилием заставлять себя двигаться, пусть и минимально. Этот вечер всех нас знатно помотал.       Водитель настороженно обвёл нас взглядом и задержался на Риндо. Несколько капель крови испачкали его толстовку, а пятно под носом получится отмыть только водой, то есть дома. Мне даже показалось, что водитель размышляет над тем, стоит ли нас везти. Придя к умозаключению, что мы вполне вменяемы, он дал по газам, но наша компания его явно не устраивала. Он надеялся добраться как можно быстрее и высадить нас у подъезда, чтобы в итоге убраться подальше от мутных типов.       Из радио по салону разливалась неизвестная мне испанская композиция — активная, жизнерадостная, не то что моя жизнь. Она неплоха, особенно с приездом в Испанию, но сейчас состояние души было кардинально противоположным. Веселиться совсем не хотелось. Зато хотелось поговорить с Раном. Он сидел рядом, я могла дотронуться до него, но предпочла подождать, пока не приедем домой. Обсуждать подобные темы при постороннем — не лучшая идея. Он уже и так принимает нас за гангстеров, и в чем-то окажется прав. Пусть моя тревожность и ослабла, но осторожность никто не отменял. Некоторые жизненные правила я усвоила особенно хорошо.       Доехали мы быстро. Время, пока я разглядывала пустой ночной город, пролетело незаметно. Глаза уже слипались, туфли натирали. Я мечтала о том, как поднимусь на свой этаж, зайду в свою квартиру и завалюсь на мягкую кровать. Рядом примостится Ран и мы уснём, слушая спокойное дыхание друг друга. Но всё это потом. Первым делом важный разговор, который не терпит отлагательств.       Завидев нужный дом, мы выбрались из машины, предварительно заплатив, и таксист, не теряя ни минуты, уехал. Похоже, мы в самом деле ему не понравились, и теперь видно насколько. Меня это задело. Не хотелось, чтобы ко мне относились с осторожностью, ожидая, что я в любой момент могу вытащить из-за пазухи пистолет. Моя жизнь совершенно обычна. Я совершенно обычна.       Подобравшись к подъезду, мы с Раном замедляем ход, а немного погодя и Риндо, до этого идущий впереди. Он понял всё без слов и, не дожидаясь нас, зашёл внутрь, а мы с Раном остались стоять на ступеньках. Первым делом я повернулась к нему. С чего же начать?       — Что произошло между вами и тем мужчиной? — выбрав наиболее правильный вопрос, подаю голос. — Это ведь он? Ваш коллега с собрания?       — Он, — подтверждает Ран и умолкает. И что, это всё? Больше ему нечего рассказать?       — Ран, я должна знать, — я ещё кое-как находила в себе силы уговаривать, но и они были на исходе. Если он продолжит в том же духе, я просто развернусь и уйду, оставив этот разговор незаконченным. Такой исход нежелателен, но я устала от интриг и разборок, в которых мне словно нет места, но я так или иначе становлюсь непосредственным участником. Это, пожалуй, злит и выматывает одновременно. Неопределенность всегда выводила меня из себя.       Но Ран не планировал томить меня неизвестностью. Я видела, как ему не нравится развивать эту тему, но и оставить меня ни с чем он тоже не мог. Пришлось выбирать меньшее из двух зол.       — Он предатель, крыса. Прикидывался своим, а в итоге переметнулся в «Дневной сумрак». Вёл игру на два фронта. Мы всего лишь проучили его, вот и всё.       Сначала мне показалось, что это ветер пробрался под одежду, и оттуда по телу пробежали мурашки. Но никакого ветра не было, воздух по-прежнему оставался плотным, даже как для ночи. Я и не думала, что ещё когда-то услышу о «Дневном сумраке». «Это будет наше последнее совместное дело, после чего мы разойдёмся и сделаем вид, что никогда не были знакомы», я прекрасно помнила слова Коджи, выгравированные на моей памяти. Ничто не заставит меня забыть о нашем обещании. По сей день мы держали слово, но стоило мизерному упоминанию кольнуть, как вернулось ощущение, будто я снова принимаю в этом участие. Словно я вернулась туда, откуда отчаянно пыталась убежать.       В глазах помутнело, в носу закололо. Опустить голову мне не удалось — Ран удерживал моё лицо, обхватив его холодными ладонями. Заглянул в глаза, читая всё слишком четко. В роще сирени промелькнуло сожаление.       — Прости. Мне не стоило говорить? — тихим, мягким голосом спрашивает Ран, поглаживая мои щеки большими пальцами. Монотонные движения успокоили бы меня при других обстоятельствах, но не этих.       Я отрицательно замотала головой, понимая, что нужно что-то сказать. Понимала, но не могла. Открою рот и голос предательски задрожит, как осиновый лист на ветру. Но и молчать было нельзя, иначе Ран надумает себе того, чего на самом деле нет.       — Мне страшно от того, что это снова происходит, Ран, — хватаясь за его руки, покоящиеся на моих щеках, я чувствую, как дрожат губы. — Я не хочу возвращаться в это время. Не хочу.       Боль в фиолетовых глазах Рана, уже изученных от «а» до «я», передавалась мне, делая только больнее, хуже. Я видела его смятение, которое до этого упорно скрывалось. Это пугало не меньше. Такое чувство, что внутри у него идёт борьба, и прямо сейчас он принимает какое-то важное решение, затрагивающее нас двоих. Я насторожилась. Вдруг он предложит расстаться, мол: так будет лучше для всех, ведь мы слишком разные, или что-то в этом духе. Я крепче сжала его пальцы с немой просьбой: «не делай этого».       Вместо слов Ран переместил руку мне на затылок, вжимая свои губы в мои. Делал это так отчаянно, словно через поцелуй мог вытянуть из меня все сомнения — касаемо нас, касаемо того, как мы живем и что делаем. Я вцепилась ему в плечи, позже закидывая их на шею. Отстраниться самостоятельно мы бы не смогли, только если нас оттащат за руки. Делать это было страшно. Что если, стоит мне открыть глаза, Ран исчезнет? Я проснусь в своей одинокой квартирке в Мадриде и ко мне придёт осознание того, что его возвращение и счастливо проведённые дни вместе были всего лишь сном? Сладкая кома, длинною в несколько месяцев.       Но всё казалось более, чем реальным. Это моё настоящее. Не выдумка, как я боялась, а новая жизнь, которую я сама восстановила, достала из под ошмётков завала. И я не была готова это потерять. Не была готова отказаться от тепла Рана и его холодных рук, блуждающих по спине и лицу.       Ран подхватывает меня на руки, ухватив под ногами, и я испуганно выдыхаю в его губы, боясь упасть. Он забирает весь оставшийся воздух, слившись со мной в ещё одном поцелуе. Его хватка крепка и надёжна, все волнения уходят на второй план, невидимый для меня. Единственное, что я сейчас чувствую, так это его губы, вытягивающие из меня весь страх.       — Не уходи, — шепчет Ран в перерывах между тем, как целует уголки моих губ. Я отчаянно мотаю головой. Не уйду, что бы не случилось не уйду. Я бы никогда не пошла на такое, не осмелилась, не нашла в себе достаточно стали для столь смелого поступка. Возможно, эгоистичность по-прежнему сидит во мне, свернувшись клубочком. Наверное, она же и не позволит отпустить Рана, что бы не было поставлено на кон.       Я прижимаюсь к нему ближе, а он спускает дорожку поцелуев к шее, уткнувшись в неё носом. Даже через слои одежды слышно громкое и сильное биение двух сердец. В такие моменты понимаю, насколько мы похожи, ведь боимся одного и того же — потерять друг друга. А этого просто нельзя допустить.       Я злилась, когда трудности не заканчивались, когда они никак не хотели оставить нас в покое. Я была на грани, чтобы не закричать «довольно!», ведь мы уже пережили достаточно, доказали свою верность и несокрушимую любовь. Что ещё нужно?       Как бы там ни было и что бы не произошло, я не позволю этому разрушить наши отношения. Я сделаю всё, что потребуется, лишь бы продолжать просыпаться рядом с ним, касаться его губ и смотреть в родные фиолетовые глаза, излучающие искренность, стоило лишь поднять голову и взглянуть.       И никто не отберёт у меня моё счастье. Не в этот раз, не в этой жизни.