Испанская культура — вещь необыкновенная. Яркая, дерзкая, страстная, как и люди, живущие здесь. От них, хочешь не хочешь, а позитивом зарядишься на несколько лет вперёд. Вот и я уже долгих три года заряжалась жизненной энергией, впитывая в себя ультрафиолет палящего солнца.
Наспех обучаться испанскому было непросто. Поначалу я везде таскалась со справочником и открытым на телефоне переводчиком — благо, здесь знали английский и порой это значительно упрощало задачу, — но за три года я уже лепетала так, что, узнай об этом кто-то из моих знакомых, не поверили бы. Как оказалось, языки давались мне с лёгкостью. В моей ситуации это было как нельзя к стати.
Коджи, как и обещал, устроил мне безопасную жизнь. Мало того, что отправил первым рейсом в другую страну, так ещё и позаботился о том, чтобы мне было где и на что жить по приезду. Несмотря на то, что это было прописано в нашем договоре, я была ему благодарна. Обыкновенно, по-человечески. Провести несколько лет за решёткой куда хуже, чем в сердце Испании. Выбор был очевиден, любой здравомыслящий человек рассуждал бы точно так же. Вопрос только в том: стал бы здравомыслящий человек
в принципе ввязываться во все те опасные авантюры, в которых я погрязла, как в вязком болоте, и из которых я чудом выбралась невредимой.
Как он и где я не знала. Второе обещание Коджи, которое он беспрекословно выполнил, не поддавшись соблазну и личным желаниям. Мы расстались навсегда, оборвали все связи и делали вид, что никогда и не были знакомы. Встреться мы на самой обычной улице, в самом обычном месте, то просто затерялись бы в толпе, не удостоив друг друг и мимолётным взглядом. Ведь так и ведут себя прохожие — не обращают внимания на существования тех, о ком ничего не знают. А мы знали друг о друге слишком много, из-за чего автоматически переставали быть незнакомцами, но всё равно продолжали играть эту роль.
Было ли от этого тоскливо? Разве что в самом начале. Как-никак, Коджи — моё прошлое. Пусть не самое светлое, со своими погрешностями, но ненависти к нему я не испытывала. Ни тогда, ни сейчас. Человеческие отношения не строятся на идеально огранённых алмазах, со временем ты узришь в них много неровностей, и кому как не мне об этом знать. Именно потому, что я принимала в первую очередь
свою неидеальность, я не ждала того же от других, не строила радужных ожиданий.
Порой, когда грянул пышный букет эмоций, я могла сорваться. Наговорить неприятных вещей или подумать о том, что никак не красит Коджи. Но несчастий и зла я ему никогда не желала. Мне бы хотелось, чтобы у него всё шло гладко. Не уверена, что можно желать такое человеку, у которого вместо земли — пороховые бочки, а сам он стоит с тлеющей спичкой в руке, но пускай эта песчинка надежды останется в моём глазу и дальше. Коджи не плохой человек, просто со своими тараканами и стилем жизни. Не мне его оправдывать и не мне судить.
Знаете, я ведь даже позволила себя выплакаться. Меня прорвало в ту же секунду, как я ступила на порог новой квартиры и закрыла за собой дверь. Аж целую неделю меня не отпускало. Стоило коснуться мягкого матраса — всё, тушите свет. Мне было даже жалко соседей: выслушивать мой ночной рёв дело нелёгкое. А потом я вспомнила, что стены тут не картонные, как было на прежней квартире.
Я рыдала из-за любой мелочи, которая напоминала мне о доме.
Не картонные стены, похожие на моих друзей испанцы и испанки, знакомые запахи, музыка... И пускай здесь мало что напоминало о Токио, хотя бы из-за кардинально разных культур, я находила схожесть во многом. Возможно, всему виной моё подсознание, которое намеренно мучило меня этим.
Как бы я не цеплялась за воспоминания, прошлое постепенно утекает, так как бегущее только вперёд время забирает его с собой. Ты вспоминаешь о нём с приятной тоской, но бурных эмоций оно у тебя больше не взывает. Думаю, это называется принятием. Не могу же я плакать и страдать всю жизнь. Рано или поздно настанет время, когда придётся взять себя в руки. Я думала, что не смогу отмахнуться от всего, что долгое время было неотъемлемой частью моей жизни, но в который раз ошиблась.
И всё же кое-что не давало мне покоя по сей день. Ран. О нём я забыть не могла до сих пор, как бы не старалась (а я не старалась). С ним, ради собственной безопасности, как и советовал Коджи, я не связывалась. Он тоже не пытался. Ещё одной причиной так поступать были мой страх и незнание, как заговорить, что писать. А какое оправдание было у него? Ран хоть помнит, кто такая Юна и почему он должен ей писать? И тогда я вспоминала, что не должен. Я поступила с ним по-свински. Это неизбежная истина, от которой мне некуда деться.
Я смогла принять много вещей, смириться с правдой, но этого не прощу себе никогда. Не знаю, простит ли он. У него есть полное право не делать этого, и я не смогу этому противиться. А если я не в состоянии с этим смириться, то мне придётся научиться жить с этим грузом на сердце, вечном напоминании о своей глупости.
Я часто выбиралась в социум под вечер, когда пекущее солнце успокаивалось, опускаясь за горизонт, и на смену ему приходила лёгкая прохлада. Вот и сегодня я наведалась в своё любимое кафе, что располагалось недалеко от дома. Там меня уже знали, как свою.
— ¡Hola, señora! — Микаэль ослепляет меня идеальной белизной своих ровных зубов, растягивая губы в широчайшей улыбке. Он обслуживал меня чаще, чем кто-либо другой, когда я приходила сюда. Молодой смуглый парень, что работал здесь официантом.
Мы быстро сдружились, несмотря на разницу в возрасте — всё же я была старше на несколько лет, — так как парнем он оказался компанейским, располагающим к себе. Даже показал мне Мадрид! Не поленился, провёл незабываемую и — что не менее важно! — бесплатную экскурсию.
До этого я и подумать не могла, что тут столько непопулярных, но от того не менее интересных мест. В прогулках Микаэль был настоящий мастак, тут стоит отдать ему должное. Каждый раз, когда мы выбирались куда-то вдвоём, он удивлял меня снова и снова. Я как будто заново рождалась и познавала мир с самых азов. Порой такое учудить мог, что только челюсть с земли и подбирай! Он был активным и крайне общительным парнем, с легкостью мог заговорить с незнакомцами и заставить их смеяться.
Я поражалась его умению к коммуникации. Мне понадобилось три года, чтобы начать возвращаться в привычное русло и без страха заговаривать с незнакомцами. До этого постоянно казалось, что они каким-то образом прознали о моём прошлом и собираются использовать эту информацию против меня. Именно поэтому больш
им кругом знакомых я в Мадриде не обзавелась. Но Микаэль, добрая душа, в одну из наших прогулок привёл меня в компанию своих товарищей, где мы славно провели время. Мне даже удалось забыть о страхе и я впервые за долгое время расслабилась, погрузившись в ту самую обычную жизнь, о которой всегда мечтала.
— ¡Hola, Michael! — одарив друга не менее лучезарной улыбкой, отвечаю я и занимаю любимый столик на веранде. Мадрид баловал хорошей погодой, поэтому я всегда предпочитала места на улице. Мне нравилось пить охлаждающий напиток и наблюдать за текущей мимо меня рутиной. Правда что, тут она не текла, а скорее неслась с озорным свистом, как неспокойная река.
— Тебе как всегда? — продолжая говорить на идеальном испанском — ещё бы, он ведь коренной житель — поинтересовался Микаэль.
— Да, пожалуйста, — тоже отвечаю на испанском, но с заметным акцентном.
Он кивнул и удалился, а я осталась наедине со своими мыслями. Когда только-только переехала, придумала себе игру, дабы не сойти с ума от одиночества. Нужно ведь было как-то себя развлекать. Я выискивала в толпе отдельных личностей, придумывала им имена, фамилии, возраст, место работы, жизненное кредо и всё, на что хватало фантазии. Одним словом — строила им новую жизнь, которая, вероятнее всего, даже не совпадала с реальностью.
Я вздрагиваю так, что чуть не сбиваю рукой маленькую вазочку с ярким цветком, стоящую в центре круглого столика, за которым я сидела. Худощавая мужская фигура, скрывшаяся в толпе так же быстро, как и появилась, заставила вспомнить о Ране. Я часто видела его в лицах совершенно незнакомых мне людей, чувствовала трепетные прикосновения холодных пальцев... Правда что, последнее происходило только в моих сновидениях. Кожа, которой он касался каждый раз, после такого наутро саднила. Моя психосоматика работала на полную катушку и порой это было в тягость.
— Ты в порядке, дорогая? — слышу рядом голос Микаэля и снова вздрагиваю, но уже менее истерично. Он с беспокойством поглядывал на меня, расставляя по столу блюда, которые я заказала.
О моей истории он знал. Не всё, естественно. Я рассказала обо всём в общих чертах, не упоминая побег, убийства, нелегальный бизнес и прочие тёмные подробности... Он, конечно, славный малый, но я не для того сбегала в другую страну, чтобы так просто себя выдать. Не то чтобы я считаю Микаэля стукачом, но в моей ситуации лучше не рисковать, если в этом нет острой необходимости. После того, что я пережила, о доверии сложно говорить, как о чем-то обыденном.
Поэтому Микаэль наслышан лишь о моей непростой жизни с кучей преград, которые мне осточертели и я сбежала от них в другую страну, чтобы начать всё с чистого лица, и не менее важным пунктом была несчастливая влюблённость, которая также сыграла не последнюю роль в принятии решения. Я не называла это любовью, боялась. С осознанием всей силы своих чувств начинаешь понимать, насколько страшной вещью является расставание.
— В полном, — моя притворная улыбка вышла такой правдоподобной, что Микаэль улыбнулся и, пожелав мне приятного аппетита и чудесного вечера, удалился обслуживать прибивших клиентов. Я снова осталась наедине со своими мыслями.
Скучать по Рану стало привычным ритуалом, как и крутить между пальцев то самое кольцо, подаренное мне Риндо в аэропорту. Оно было мне велико, поэтому я нашла альтернативу: отыскала простенькую цепочку в каком-то ларьке и продела её в кольцо, повесив готовое украшение на шею. Не знаю, почему чаще всего я вспоминала о Ране именно здесь, сидя в кафе, но это постоянно происходило. Вне зависимости от того, хотела я этого или нет.
Мне до сих пор было больно от нашего расставания, рана так и не затягивалась, сколько бы времени не прошло. Больно от того как я с ним поступила. Я злилась на себя, на всех вокруг. Мне была невыносима мысль, что я уехала, бросила его, сбежала в очередной раз. А как иначе? Не уверена, что сейчас выбрала бы иной путь, спустя три года разлуки. Перспектива оказаться в тюрьме меня по-прежнему не прельщала. А так, пусть и на расстоянии в тысячу километров, но мы оба свободные. Про «счастливые» даже не заикнусь, слишком уж это сложная тема. По-настоящему счастливых людей в мире мало.
Я не чувствовала в себе изменений, но хотела меняться к лучшему. Ради себя, ради Рана, ради покинутых друзей. Хотела доказать всем, и в первую очередь самой себе, что могу быть другой. Смелой и отважной. Могу преодолевать страхи во имя того, чем дорожу. Хочу демонстрировать свою заботу не только на словах, а и на действиях.
— ¿Ocupado aquí? — погружённая в свои мысли слышу, как мне показалось, знакомый голос. Но разве в Мадриде могут быть мои старые знакомые? Исключено. Они не знают, что я здесь, и делать им тут тоже, собственно, нечего. Разве что приехать отдохнуть, но в такие сумасшедшие совпадения я не верю.
Я отсеяла эти мысли, потому что мою трапезу прервали и мне было совершенно не до этого. Я не ела почти с самого утра, задержавшись на работе, а какой-то дятел портит столь блаженный момент своими тупыми вопросами!
Стоит ли говорить, что со мной не раз пытались познакомиться
слишком экспрессивные личности? На каких-то вечеринках пытались увлечь в танец, игнорируя вежливый отказ, клали ладони на бёдра, забывая о личном пространстве, не давали прохода с целью поболтать, когда я торопилась... Я, конечно, понимаю, что испанская культура вечно в движении и люди здесь часто активничают, но не настолько же! Нужно ведь брать тайм-аут или, по крайней мере, давать отдохнуть другим.
— Lo siento, no como con extraños... — в пол-оборота говорю я, подымая голову на высокого собеседника, и проглатываю окончание фразы.
— Значит, нет? — неожиданно перейдя на родной японский, спрашивает он. Ран не улыбается, выражая присущую ему отстранённость, но я вижу, с каким усилием он сдерживает уголки своих губ, которые так и норовят вздернуться вверх в озорстве. Его веселит моя отвисшая челюсть и округлённые до размера блюдец глаза.
Не знаю, как выглядело моё лицо. Мне казалось, что эмоции сменялись одна за другой, как в каком-то старом мультике, где у персонажа произошёл сбой и он потерял над ними контроль. Но что я знала и даже отчётливо чувствовала на своих щеках, так это спонтанные слёзы, как будто кто-то потянул за рычаг, подымая завесу. Облегчение, счастье, даже немного испуг — всё смешалось в этих прозрачных дорожках.
Я подскочила так, что теперь чуть не опрокинула весь стол к чертям. Бросилась ему на шею, моментально ощутив тёплые ладони на своих лопатках. Ран с готовностью поймал меня в свои объятия. Прикосновения, о которых ещё утром, просыпаясь в пустой квартире, я могла только мечтать.
— Hola, Yuna, — его шёпот ласкал ухо, а я смеялась и одновременно рыдала, как идиотка, и со стороны люди явно считали меня полоумной. Ну и пускай. Я безгранично счастлива, ведь рядом человек, которого я люблю всем сердцем и которого не видела мучительно долгих три года!
Мара сливалась с бредущими в своём направлении прохожими. Стояла у стены одного из красочных домов, смотрела на нас и улыбалась. Она впервые улыбалась. После всего того ужаса, что ей пришлось пережить в столь юном возрасте, Мара нашла повод для улыбки. Она радовалась за то, что я не погрязла во тьме, как произошло с ней. Через годы страданий мне удалось найти своё место рядом с человеком, которого я не переставала любить ни на день.
Когда я приоткрыла глаза, то долгое время ощущала на себе чей-то пристальный взгляд, но никого не увидела. Наваждение в виде Мары пропало, исчезло, рассеялось. Я больше в ней не нуждалась. Она выполнила свою часть — была со мной в период моего одиночества, составляя компанию и спасая от безумия, но я больше не одинока. Ран нашёл меня, прижал к себе и теперь не отпустит.
Спасибо, что была со мной, Мара, пусть ты никогда и не существовала в моей жизни по-настоящему. Тем не менее ты помогала мне не опускать руки и терпеливо выслушивала все мои ночные рыдания. Смотрела, как я с особым усилием выполняю обыденные рутинные потребности, потому что сил ни не что не хватало. Я никогда тебя не забуду, и ты меня не забывай.
Пусть настоящая Девочка с гуашью никогда и не подозревала о моём существовании, зато я знаю о тебе. Знаю, что тебе пришлось пережить и представляю, какие пугающе мысли преследовали тебя до последнего вздоха. Ран обо всём мне рассказал. Пусть твоя история закончилась, даже не успев начаться, но я буду помнить тебя вечно. Просто хочу, чтобы ты знала, что не исчезла бесследно. В моём сердце ты оставила отпечаток своей детской ладони яркой краской, и его не сотрут даже прожитые века. Пока я жива, память о тебе будет жить вместе со мной, и я позабочусь, чтобы так было и дальше.
Отлипать от Рана было неловко. Ещё страннее стало, когда я осознала, что не могу должным образом посмотреть ему в глаза, хотя раньше делала это без проблем и с открытым удовольствием. Но и времена раньше были другими. Я то и дело опускала и отводила взгляд, заламывала пальцы рук, не находя нужных слов. Три года порознь дали о себе знать. Чувства остались прежними, а разум твердил, что мы отдалилась. Во всех возможных смыслах отдалились. Душевного родства как и не было, а былая связь стерлась в порошок.
Мне казалось, что Ран чувствовал то же самое, но утверждать этого я не могла. Я не знала, что творится у него на уме тогда, и не знаю сейчас. Была ли когда-то между нами связь
в принципе, или же всё обусловлено мимолётной страстью, к которой мы привыкли и за которой скучаем. Мы влюбились в образ, который рассеется через несколько лет. В данный момент этого я боялась больше всего — разочаровать его и разочароваться самой.
Насколько же это болезненно: упиваться мыслями о новой встрече, которая не принесёт ожидаемых эмоций. Наше трепетное объятие закончилось, и без родного тепла Рана я чувствовала себя всё равно, что голой. Я поддалась эмоциям, стоило мне увидеть его, но моя паранойя проснулась, стоило нам отпрянуть друг от друга. А вместе с тем словно порвалась и невидимая нить, что связывала нас долгие годы. Она оказалась не такой прочной.
— Не хочешь присесть? — неуверенно и тихо спросила я, беглым махом руки указав на столик у себя за спиной. Ран ответил не сразу, молча рассматривая моё лицо. Сразу стало не по себе, а голову поработили тревожные мысли.
Наверное, я выгляжу неважно. Сегодня был сумбурный день, да и бар, в котором я теперь работаю, был завален до отказа, а ведь это даже не вечер! У меня не было времени привести себя в порядок, поправить причёску и макияж. Видимо, Ран это заметил.
Он слабо улыбается каким-то своим мыслям, что сбивает меня с толку, и наконец отвечает, оставив моё лицо в покое от своего излишне внимательного взгляда:
— Конечно.
Мы сели, и теперь я не знала, куда деть руки, какую позу принять. Не припомню, чтобы хоть раз
так нервничала рядом с ним, продумывая каждый следующий шаг. Похоже, я стала более асоциальной, чем когда-либо.
Неловкое молчание нарушает Микаэль, который подошёл заменить салфетки — на моём столике их уже не осталось. Он ведёт себя сдержанно, приветливо улыбается посетителям, но со мной позволяет себе безобидную шалость — подмигнуть и тут же скрыться. Я еле успела ответить ему улыбкой. Из-за волнения она больше смахивает на то, что у меня защемило нерв. Я тут же её убрала, пытаясь взять себя в руки.
Ран заинтересованно проследил за Микаэлем вплоть до момента, пока он не скрылся в стенах кафе, а только потом обернулся ко мне и спросил в своей непринужденной манере:
— Мне стоит волноваться?
— Что? — я не сразу уловила суть вопроса, но он меня напугал. Неужели уже что-то произошло, что не понравилось ему? И когда я только успела…
— Этот официант. Вы, кажется, близки.
— Мы друзья, — сразу же выставляю границы, которые Ран, как мне кажется, в состоянии понять. Не хватало набраться недоразумений в первую за столько лет встречу.
— Раз уж ты так говоришь, — не развивая спор и не выдумывая потайной смысл для моих слов, Ран принимает ответ без боя. Он сбрасывает с плеч лёгкое чёрное пальто и вешает на спинку кованого стула. Оставаясь в тонкой водолазке, подтягивает её рукава к локтям. С выбором одежды Ран, конечно, прогадал. В Испании явно не сезон вещей с длинными рукавами, запариться можно.
Я не могла сидеть в гнетущей тишине, и спросила далеко не о его пальто, хотя могла, и звучало бы это более непринуждённо:
— Риндо тоже здесь? — я оглядываюсь по сторонам, наивно полагая, что смогу высмотреть его вокруг.
— Здесь, но не так близко, как ты думаешь, — улыбается Ран, заметив мои попытки отыскать среди прохожих его младшего брата. — Он гуляет по Мадриду. У вас ещё будет время поболтать.
Я ёрзаю на стуле. Вроде как Ран никогда не ревновал меня к Риндо, даже мысли подобной не допускал (как и я), но сейчас меня это беспоколо. Мне не хотелось, чтобы всё выглядело, словно Риндо — единственное, что меня сейчас интересует. Конечно, было бы славно повидаться с ним, но ведь это
Ран приехал ко мне. Риндо наверняка здесь просто за компанию.
— Как ты узнал, где я? — задаю уже новый вопрос. Их было предостаточно, и я не знала, за какой ухватиться. Что сейчас более важно узнать, а что может подождать или остаться не озвученным? Было стойкое ощущение, что я лопну, если не задам их все, но и давить тоже не следует.
— Коджи, — коротко и лаконично отвечает Ран, будучи уверенным, что этого достаточно. Мой открытый рот, из которого не звучат слова, дал понять, что всё не так просто. И тогда Ран начал объяснять: — Я нашёл его и добился того, чтобы он раскрыл мне твоё местоположение.
—
Как? — только и смогла поражено выдавить я, потому что верилось в это с трудом. Коджи столько раз повторял о рисках быть раскрытой, заставил меня оборвать связи со всеми, кого я знала и любила, а сам разболтал обо всём сразу же, как только его попросили?! Здесь точно что-то не чисто.
— Я просто знаю, с какой стороны подойти, — заговорщицки изрекает Ран, оставляя меня наедине со своими догадками. Раскрывать свои секреты и уловки он явно не намерен. Хорошо, пускай. Возможно, когда-то я узнаю об этом самостоятельно и от кого-то другого.
— Так значит, ты приехал ко мне? — я боялась этого вопроса, спонтанно возникшего в моей голове. Он вклинился в шеренгу к другим без очереди и я не смогла ему противиться. А вдруг Ран просто решил увидеться забавы ради, чтобы в результате пропасть? Смогу ли я принять такую правду, или снова погрязну на несколько лет в страданиях разбитого сердца?
Кто знает, может, это своего рода месть за то, что я уехала и бросила его. Это бы стало очень жестокой, но удачной местью, от которой я вряд ли смогла бы оправиться.
— Да, — вопреки всем моим опасениям, отвечает Ран. — Выдалась хорошая возможность. «Бонтен» временно залегло на дно, так что никаких дел на повестке дня у нас нет. Возможно, годик-другой, и он вовсе перестанет существовать.
Я была искренне удивлена. Никогда бы не подумала, что такое может произойти. Конечно, я догадывалась, что организации не всегда заканчивают сладко или существуют вечно, но «Бонтен»-то? Они же самая сильная группировка в Токио, неужто всего за три года так ослабели?
Я могла бы расспросить у Рана по-подробнее о причинах и дальнейших планах «Бонтен», но на сегодняшний день и, скорее всего, на долгие годы вперёд, это та самая тема, которую я предпочла бы избегать. Не хочу возвращаться к тому, от чего убегала. Я не стану указывать Рану как жить и что делать, но отныне сама в эти дебри не полезу. Хватит с меня.
Мы проболтали с Раном о том о сём ещё полчаса, обстановка постепенно разрядилась, а когда справились с едой, то он неожиданно предложил:
— Пройдёмся?
***
Мадрид окутал шёлк сумерек. Влажный воздух заполнял лёгкие, еле ощутимо облеплял оголенные участки кожи, как влажная салфетка.
Мы с Раном шли плечо к плечу по кирпичной тропинке в центральном парке и держались за руки. Со стороны выглядели как самая настоящая пара, но во мне до сих пор толкались сомнения касаемо этого. Могу ли я называть себя его девушкой после всего произошедшего? Я видела только призрак наших былых отношений, а как обстоят дела на самом деле?
Пусть мы и шли в полной тишине, слушая журчание воды в спящем фонтане, я не чувствовала напряжения. Рука Рана нагрелась в моей, и от его прикосновений по телу разливалось только спокойствие. Всё ощущалось так, как и должно быть. Всё наконец-то на своих местах. Или не совсем.
— Вижу, ты не спешила возвращаться в Токио, — первым заговаривает Ран. Это звучит как претензия, но тон его ровный, без скрытой обиды. Хотя, возможно, моё долгое отсутсвие всё же огорчило его.
Как мне ответить на это замечание? Уж точно не враньём, но разобраться в правде не менее сложно. Почему же я не вернулась? Вряд ли бы меня стали искать по истечению одного года, не говоря уже о трёх.
— Я боялась, — честно отвечаю и торможу одновременно с Раном. Мы смотрим друг на друга и его внимательные фиолетовые глаза изучают меня изнутри, как бы желая вытянуть более развёрнутый ответ.
— Полиции? — предполагает Ран. Я качаю головой. Нет, это не то, чего я на самом деле боялась. У меня запылало лицо. Стыд от настоящей причины обступил меня со всех сторон, подначивая признаться.
— Боялась, что ты не будешь мне рад, — выпаливаю я и слушаю гремящую тишину вокруг нас. Лицо Рана неизменно, точь в точь как у фарфоровой статуи где-то в музее. — Я не хотела мешать тебе жить дальше, — продолжаю оправдываться я. — Я думала, что, если появлюсь снова, как ни в чем не бывало, это будет неправильно, эгоистично с моей стороны. Я...
Закончить мне было не суждено. Ран, чем слегка напугал меня, резко нагнулся к моему лицу и заткнул мой рот поцелуем, более не выпуская наружу лишних слов, которые не хотел больше слушать. Поцелуй был настойчивым, как если бы затыкал бутылку пробкой. Стоило мне расслабиться и прикрыть веки в наслаждении, окутавшим меня, как Ран отстранился на небольшое расстояние, чтобы наши носы почти соприкасались.
— Я простил, Юна, — тихо отвечает Ран. — Давно простил. Но я не прощу тебя, если ты добровольно исчезнешь из моей жизни ещё раз.
Я шумно вздыхаю. Ощущение было таким, словно я сейчас задохнусь, потому что в определенный момент весь воздух куда-то пропал, как по волшебству. Вокруг меня его было навалом, но я всё равно чувствовала, что его катастрофически мало для моего случая. Ситуация критическая. Есть лишь один способ спасти меня.
Я завела руку к затылку Рана и прильнула к нему ещё раз — с уверенной осторожностью, похожая на профессионализм укротителей. Ран подхватил мой порыв и в этот раз уже пустил в ход руки. Они оглаживали лопатки, скользили вдоль линии спины, ложились на бёдра.
Я провалилась в темноту. Не страшную, от которой все дрожат и бегут прочь, а принятую, как если засыпаешь в баюкающей тишине после тяжелого дня. В такой темноте хотелось остаться навечно, вместе с человеком, который аккуратно в неё окунает. Счёт времени был потерян, как и отчёт действиям. Ноги то и дело подгибались, пальцы дрожали от приятного наслаждения. Стоило оторваться, чтобы набрать воздуха, как слабый ветерок обдувал мокрые губы. А потом мы снова согревали друг друга.
Если меня спросят о том, что было дальше, ответить я смогу только обрывками, потому что и сама не вспомню. Сознание расплывалось, стоило Рану коснуться меня, как он это умеет. Это чувство настолько умопомрачительно, что ни один писатель не найдёт подходящих слов, чтобы описать его раз и навсегда. Любовь — слишком необъятное понятие, чтобы можно было найти ему чёткое определение. Её границы расплываются, подстраиваясь под отдельных личностей из века в век.
Для всех определение любви разное. Кто-то влюблён в свою работу, для кого-то настоящая ценность — это его друзья. Одни делят одиночество с собой любимым, другие — со своим домашним питомцем. А кто-то находит своего единственного нужного человека, с которым они готовы убежать хоть на край света, стоит ему только заикнуться.
И я тоже чувствовала свою лично сгенерированную любовь, когда мы с Раном кое-как вытерпели дорогу к моим апартаментам и ввалились в тёмную квартиру, не разрывая поцелуй. У обоих было необузданное желание наверстать все ласки, утраченные тремя годами разлуки. Свет даже и не подумали включать, не собирались тратить на него ни единой секунды драгоценного времени.
В следующем отрывке памяти я уже лежала на своей постели, пока Ран покрывал поцелуями всё моё лицо. Он никогда не разбрасывался нежностями, но в тот вечер был не похож сам на себя. Ему и самому нравилось проводить руками по разгоряченной коже, пробовать её на вкус и оставлять влажные следы, которые потом всё равно сотрутся в силу тесного контакта.
Я отчётливо помню, как длинные пальцы с силой сжимали кожу на ногах и бёдрах, но боли я совсем не чувствовала. Напротив, это было неожиданно приятно, по ощущениям больше похоже на массаж. И Ран испытывал то же самое, стоило сжать в ответ. Я слышала это по его тихому, но тяжелому дыханию.
Наша ночь казалась бесконечной. Мы были одни во всём мире. Только наши сердца бились в бешеном ритме и ничьи больше.
Счастье — понятие растяжимое, и если бы прошлую меня спросили, что для меня значит это слово, я бы ответила, что не знаю и вообще счастливой себя не считаю. Зато новая я смело может закричать об этом на весь мир: «Я чертовски счастлива, ведь рядом со мной человек, который любит меня, а я — его!». Но так как счастье любит тишину, я прошепчу это ему на ухо, чтобы слышал и знал об этом только он.
Аккуратно обхватив лицо Рана руками, я наклонила его поближе и, как и хотела, прошептала те самые заветные слова:
— Te amo, chico de Roppongi.
Конец.
