сигареты

      По бледному виску скатилась капля соленого пота, замирая над верхней приподнятой губой, бисеринка, прозрачная жемчужинка. Она со злобой утерла губу тыльной стороной ладони и зажмурилась. Господи, она ненавидела свою жизнь. Дурацкий образ “Золотой девочки”, крестом висевший на ее шее обременял, тянул ее ко дну словно мешок набитый камнями. Держать фальшивую улыбку перед сокурсниками, делать задания, будто это всего лишь еще один нормальный учебный год, бегать за ее мальчиками, напоминая об уроках, все это заебывало до дрожи, заставляло корчиться в кровати и выть, пока голосовые связки не сдавали от усталости. От хронического недосыпа в глазах бежали маленькие речки капилляров, мешая думать, мешая смотреть, мешая понимать. Боль, накопившаяся в висках, забивала крошечные иглы прямо в ее мозг, переполняя чашу терпения. Ей было больно. Ей было плохо. Всем вокруг было похуй.       Она нервно курила, оглядываясь по сторонам, проверяя, не идет ли кто по коридору. Тонкие пальцы крепко держали сигарету, быстро поднося ее к губам и обратно вниз. Периодически она замирала, оставаясь силуэтом в просторной оконной раме, сгорбленная фигура, держащая огонек. Горький сигаретный дым пропитывал густые волосы, путался в намокших ресницах, застревал в мешках под глазами. Усталые губы тихо нашептывали какой-то мотивчик в промежутках между затяжками. Она сидела на широком подоконнике в одном из заброшенных крыльев замка, прогуливая то, что должно было быть обходом школы. Не было сил тащить себя с этажа на этаж, разгоняя изредка попадавшихся нарушителей, не было сил переставлять ноги, не было сил читать выговоры. Не было и такого уж желания. В голове набатом раздавались взрывы и крики, кровь и кишки отпечатались на обратной стороне век. Развороченные тела, покрытые тонким слоем пыли, и крысы, пожирающие их еще не остывшие внутренности. Грейнджер практически перестала спать. Мучения, которые приносили кошмары, становились невыносимыми. Каждую ночь, словно мантру, она повторяла себе что все происходящее в ее голове лишь сон, лишь отголосок прошлого, оно уже не настигнет ее, не догонит, не убьет. Гермиона поморщилась, отгоняя от себя фантомного ощущение теплой крови на своих руках, струящейся по предплечьям, окрашивающей форменную рубашку с эмблемой Гриффиндора. Слабые галлюцинации стали последствием недостатка сна, добавляя веса на и так согнувшуюся спину. Грейнджер чувствовала что ломалась. С каждым вдохом и выдохом, с каждым шагом, с каждый словом, с каждой попыткой вытащить себя из замкнутого круга, с каждой гребной попыткой она только ломалась больше. Усталость крепким кольцом охватывала легкие, пробиралась под ребра, щекоча в районе груди, извиваясь под кожей словно толстая змея. Если бы Гермиона могла, она бы с корнем вырвала эту тварь из себя, выбросила бы, забыла бы о своей ноше, о том, что она пережила, но хроническая боль отказывалась отпускать, каждую ночь возвращаясь. Грейнджер жаждала покоя и забытья. Танталовы муки.       Спешно потушив окурок, когда тот начал обжигать пальцы, гриффиндорка заклинанием уничтожила следы своего пребывания на подоконнике и развеяла оставшийся в воздухе запах дыма. Медленно бредя по коридору, Гермиона оттягивала момент возвращения в спальню, где ее ожидал неизбежный конец любого дня, повторяющийся вновь и вновь. Ночи проносились мимо нее словно кони на извращенном варианте маггловской детской карусели. Повторяющиеся образы твердили одно и тоже, заставляя сердце заходиться в бешеном ритме, а рот хватать воздух, будто рыба, обреченная на смерть на холодном песке. - Ты виновата, ты не спасла, из-за тебя мы сдохли Грейнджер. - Посмотри, что ты со мной сделала! Труп Тонкс протягивал к ней полуразложившиеся руки в которых покоились все еще блестящие от крови кишки. Образ рассыпался, мгновенно становясь другим. Нескончаемая череда мертвецов, один за другим выстроившихся в очередь, чтобы преследовать Гермиону пока она сама не сдохнет.