Маска

Алекс смотрит на Матвея, на его пухловатые розовые губы, слегка заметные веснушки, и ярко выделяющийся, бросающийся в глаза румянец. Он прекрасен. Прекрасен во всем. Прекрасны его слегка вьющиеся волосы, родинки, разбросанные по всему телу. Прекрасно то, как он дрожит во сне. Тарасов ухмыляется, тянется за папиросой, лежащей на тумбе подле его кровати, и зажигает, продолжая томно смотреть на парня. Каюту Алекса, в которую он и уложил Матвея, освещает сейчас только старая керосиновая лампа и огонёк на конце папиросы. Парень втягивает дым, заполняя им легкие, и выпускает, от чего в комнате повисает едкий запах, и Мотя шмыгает носом. — Мотя… — сладко протягивает Алекс, охмеленный ни то шампанским, ни то лежащим рядом парнем, плюхается к нему на кровать и продолжает курить, смотря в потолок. — Что же ты со мной делаешь, Мотя? Блять. Он никогда никого не любил. Никто никогда не занимал его мысли настолько, насколько занимал этот несуразный парень. Он такой неуклюже милый, такой горячий и добрый, настолько наивный и мечтательный, что, казалось, он и вовсе не от мира сего. Матвей был лучше него, и Алекс это прекрасно понимал. Он не был груб, холоден и жесток. Он не был расчетливым засранцем, он был просто Мотей. Он был одним из немногих людей, что вопреки жестокости мира не сломались, и сейчас для него он был самым ярким лучем света. Он был его солнцем, дающим в темную, холодную жизнь свет и тепло. Сердце Алекса никогда так страстно не полыхало, никогда так не скручивался живот, никогда непристойные мысли не лезли, когда кто-то просто облизывал свои губы. Он закутывается под одеяло, чувствуя тепло исходящее от Матвея? и расплывается в блаженной улыбке. Если что, спишет все на декабрьский холод. Сегодня Матвей изрядно напился, от этого щеки горели, а сквозь сон лились странные несвязные и тихие речи, от чего Алекс иногда тихо посмеивался и фирменно улыбался. Внезапно его пронзает одна завораживающая идея, и он хитро ухмыляется. Это точно понравится Матвею. Папироса издыхается, и Алекс выдыхает последнюю затяжку, туша скрутку о железную старую пепельницу. Вскоре он повернулся на бок, смотря на изящное лицо парня напротив. Матвей вздыхает и, вздрогнув от холода, внезапно прислоняется к Алексу настолько близко, что его горячее дыхание обжигает холодную кожу революционера. Тарасов испуганно смотрит на Матвея, одновременно и боясь его разбудить и отдаться внезапно нахлынувшим чувствам. Зрачки расширяются, а тепло разливается по телу, приятно покалывая в руках. Кажется, на какое-то время он даже забыл как дышать. Просто слегка завороженно смотрел на лежащего рядом парня, а затем резко, будто боясь, что потом он передумает, обнимает его, ещё сильнее прижимая к себе, хотя куда уж сильнее. Когда Алекс стал таким чувственным и неуверенным? Хотя, только Матвей проснется, он превратится во всего того же холодного и расчетливого Тарасова, изящно ходящего по комнате и хитро ухмыляющегося одним уголком губ. Но сейчас, лёжа рядом с таким беззащитным, желанным Матвеем, он не может быть тем самым Алексом. И ничего не остаётся, приходится снимать маску и не скрывать своих чувств. Пока никто не видит, можно. Пока он спит, можно чувствовать. Можно шептать его имя, чувствуя, каким приятным послевкусием оно отдаётся на языке. Можно улыбаться, перебирая его мягкие пряди, главное сильно не увлечься и не разбудить. Пока он спит, можно любить.