Маска

Холодный воздух обдаёт румяное лицо Матвея. Тот счастливо улыбается, рассматривает зажжённые фонари на улицах, думая больше о бате, но также и о задумчивом Алексе, что шёл рядом, что-то тихо насвистывая. — И вот приспичило же тебе к судну переться, — поддельно недовольным голосом бурчит Тарасов, ловит лёгкую улыбку Моти и тут же отбрасывает все недовольства на второй план. — Там ужасно шумно. — Мы с тобой так-то тоже шумели, — усмехается Алекс, после чего сразу чувствует слабый подзатыльник и прыскает от смеха. Парень ловко достает из своего кармана карамельного петушка, протягивает Матвею, но, получив отказ, принимается сам посасывать леденец. Ночной Петербург радовал Алексея гораздо больше: по нему не бродили сотни зевак, не было шумной толпы, да, для банды эти люди были хорошими жертвами, но никакие богатства не стоят этого чувства. Умиротворения. Говорить Алексею совсем не хотелось, хотелось поделиться этим невероятным чувством, когда весь городской шум уходит на второй-третий-десятый план, что начинаешь слышать даже стук собственного сердца, а мысли становятся тягучими и мягкими. Волосы Матвея, что не были укрыты под шапкой, легко развевались от порывов ветра, парень покусывал и так припухшие губы, заставляя Алекса буквально приковать свой взгляд к миловидному лицу. — Всё хорошо? — всё-таки спрашивает Поляков, он то явно не привык к такому молчанию, оглядывает Алекса и снова широко улыбается. — Всё прекрасно, Матвей, — кивает Тарасов, подходит ближе к парню и, воровато оглянувшись, берёт Мотю за руку, переплетает их пальцы и лыбится в ответ. Дальше Поляков успокоился, поддержал таинственное молчание и просто спокойно разглядывал улицы, пока не увидел вдалеке тёмные клубы дыма, именно в той стороне, где находилось родное судно. Алекс напрягается практически сразу, шаги его ускоряются, вскоре он уже практически несётся к кораблю, а Матвей еле за ним успевает. Лёгкие начинают гореть от внезапного бега, от чего изо рта вылетает прерывистый кашель. Алекс останавливается только тогда, когда отчетливо видит очертания корабля, охваченные яркими языками пламени, падает на колени, даже не замечая, как глаза его заливаются слезами. Возле судна стояло несколько мужчин, правда, с такого расстояния, они выглядели скорее, как оловянные солдатики. На носу корабля же, стояла толпа: банда карманников и, видимо, оставшиеся на корабле зеваки. И теперь у них лишь два выбора: сгореть заживо или повысить уровень свинца в организме до летального. Тело Алекса начинает трясти, всё как будто в замедленной съёмке: он слышит каждый выстрел отчетливо, видит, как друзья, теперь ставшие расплывчатыми силуэтами, падают вниз. Некоторые, всё же, скорее всего успели пригнуться и спрятаться, но большинство с омерзительным хрустом падает на лёд, один или два цепляются за горящие доски корабля, тут же заполняя ночь криками чистой агонии. Наверное, именно такой шум в преисподней. Ветер доносит предсмертные крики вместе с улюлюканием офицеров, и всё это так мерзко, так отвратительно, что всё тело Тарасова сводит от чистой ненависти. Кажется, он поднимается с присыпанной снегом дороги за секунду и уже собирается бежать туда, к этим прихвостням власти, но его за секунду прижимают обратно к земле. Поляков ловко наваливается на Алекса ногами, что только недавно казались слабыми, сжимает чужие бёдра и, поняв, что Тарасов собирается кричать, зажимает чужой рот ладонью. - Ты ничего не сделаешь! - практически шипит Матвей, смотрит в чужие глаза и видит адскую смесь злобы и отчаяния. - Нам пора убираться. Не издавать не звука, когда тебя с силой кусают за ладонь оказывается чертовски тяжело, ещё тяжелее - не убирать руку. Но Матвей держится, он собирается сидеть тут сколько потребуется, лишь бы не отпустить Тарасова в эту мясорубку. Алексея же прошибает, он пытается укусить ещё раз, брыкается, - какой же он капитан, если не может отомстить за своих собратьев! Слышится ещё несколько выстрелов и Алекс ломается, кричит прямо в чужую ладонь, заставляя Мотю перенервничать ещё больше, из глаз чёртовым ручьём начинают течь слёзы. Тарасов не имеет право быть слабым, он просто не может себе позволить, он ненавидит это чувство, когда тело будто сжимается до размера пылинки, грудь сдавливает валуном, а в черепной коробке шумит так, даже дышать тяжело, Алекс буквально тонет, тонет в этой слабости и омерзительности. Он закрывает глаза, но всё равно, как наяву, видит языки пламени, охватывающие его судно, слышит ужасно громкие крики, выстрелы, буквально чувствует, как в нос бьёт гарь и мерзкий запах крови. Как будут выглядеть трупы его товарищей? Нет, как они выглядят? Наверняка, часть из них изуродована огнём, волосы обуглились, возможно, их сердце все ещё бьётся, пытается сопротивляться, но вскоре нить жизни оборвётся, определенно. Плечи Тарасова сжимают, насильно поднимают и тянут куда-то, он не сопротивляется, сил на это просто нет, лёгкие сжимает, сердцебиение слишком быстрое, пальцы на руках дрожат, да в принципе всё тело, Алекс понимает одно: он ничего не понимает. Поддаётся, как запуганная овечка, идёт за... за кем он вообще идёт? Глаза Тарасова чуть приоткрывается, он видит знакомую руку, вновь рвано глотает воздух, тихо, скомкано всхлипывая, но шаги ускоряет. От случившегося хочется просто сбежать, хочется исчезнуть из этого мира, совершенно забыть о том, что из-за него погибли члены команды, команды, в которой он — капитан! Он должен был их спасти, должен был, должен. А сейчас, большая часть из них, наверняка, провалилась под лёд, что успел подтаять, река наполняется кровью и... Нет, нельзя, просто нельзя о таком думать! — Алекс! Алекс! — внезапно раздаётся где-то под ухом, Тарасов приоткрывает мокрые глаза, видит, что они в каком-то тёмном закоулке и снова закрывает глаза, отрицательно мотает головой. Он не сможет сейчас ничего сказать. Он не знает, позволит ему совесть заговорить снова.