Маска

Погода стояла просто чудесная: снежные хлопья медленно опускались на землю в лёгком завораживающем вальсе, щёки Алексея немного покраснели, как и острый кончик носа, Матвей, конечно же, выглядел гораздо более румяным, от его рта шли пышные облачка пара, глаза чуть сужены. Поляков оглядывается по сторонам и натягивает тёплый шарф до носа, вызывая тем самым у Тарасова усмешку. — Быстро ты сдался, — усмехается Алексей и, кивнув в сторону, чуть ускоряет шаг и слышит шаги Матвея совсем рядом. Петербург естественно был невероятно красивым, ходить по нему можно было часами, обойти бесчисленное количество закоулков, улочек, посмотреть разные здания, но Тарасов понятие не имеет, что он хочет показать Матвею. В конце концов, Алекс просто ведет его к дворцовой площади. Место он это совсем не любил, но часто представлял, как после победы марксистского движения эта площадь заполнится радостными криками победы, как люди выйдут радоваться, улыбаться и обниматься с незнакомцами, ведь больше они не рабы, не низший класс общества, а свободные люди. Тарасов коротко кашляет, людей на улице немного — это на руку, смотрит на Матвея и внезапно сталкивается с чужими глазами, внутри тут же стягивается горячий узел, солнце уже заходило за горизонт, от чего лицо с веснушками обрамляется оранжевым тёплым свечением. От этого Матвей становится ещё красивее, его глаза переливаются меж синим и зелёным цветом, губы немного потрескались на холоде, но это не делает их менее привлекательными, кажется, даже наоборот. — Плохой из меня guide, — усмехается Тарасов, замечая удивлённый взгляд Матвея, и легко машет головой. — Город неинтересно показываю. — Мне интересно с тобой, — утверждает Матвей, видит, как серые глаза хитро сверкают. — Я знаю совсем другой Петербург, — уверенно отвечает Алекс и, аккуратно подхватив Матвея под плечо, сворачивает на тонкую длинную улочку и быстрым шагом ведет его, так, что парень даже не успевает сориентироваться. — Ты, Мотя, такой светлый, такой невинный, что это практически преступление, — внезапно начинает Тарасов, не обращая внимания на реакцию парня, — но мир совсем не такой. Ты почему-то так угрызаешься, хотя на деле, чего плохого в этом? — Так быть не должно, — стоит на своем Матвей, быстро останавливаясь вместе с Алексом, чувствует, как холодные кожаные перчатки касаются его щёк и смотрит в чужие глаза, хотя сам чуть трясётся. — Я не особый любитель следования правилам, — усмехается Тарасов и стоит близко настолько, что дыхание опаляет чужое лицо, но не двигается ближе, наслаждаясь загнанным видом Матвея. Поляков совершенно не так прост, как кажется. Будь он действительно настолько убежден в озвученном, даже бы думать себе о таком не позволил, но он прекрасно, с огромным энтузиазмом целовал Алекса, явно в моменте не особо поддаваясь самотерзанию. — За что ты волнуешься, Мотя? — внезапно бескрайне нежно шепчет Алекс, прислоняясь своим лбом к чужому и прикрывая глаза, дышит спокойно и тяжело, слушая чужое быстро бьющиеся сердце. — Я помогу тебе, чем смогу. — Я просто, — шепчет Матвей и перестает дышать на несколько секунд, а после чего обвивает Тарасова за шею, также закрывая глаза, — волнуюсь. Я не знаю, что мы будем делать. Внезапно, Матвей понимает, от чего ему так страшно. Мысль о том, что перед Тарасовым он станет окончательно беспомощным, нагим, и теперь он точно не сможет никак сопротивляться чужим идеям, хриплому голосу и ледяным глазам. Он навсегда утонет в холодной Ниве, обрамленной тонкой радужкой чужих глаз, Моте никогда не будет спасения. Он ведь уже готов наплевать на всё, в животе так хорошо и приятно тянет, что хочется забыть обо всём, прильнуть к Алексу и наконец зажить. — Жить, — отвечает Тарасов спокойно и честно, приоткрывает глаза, замечая, как дрожат чужие ресницы, и кратко усмехается. — Будешь спать в моей каюте, я буду тебе читать, будем строить планы и... — И целоваться, — усмехается Матвей, пододвигаясь ближе, и коротко целует чужие губы, выбивая из Алекса ещё один ехидный смешок. — Звучит прекрасно, — отвечает Тарасов, а говорить о чём-то большем, чем о поцелуях не решается, это он то, давно уже посетил всевозможные публичные дома столицы, а об опыте Матвея он совсем ничего не знает. — Куда мы пойдём? — спрашивает Поляков заинтересованно, ловит хитрый взгляд Алекса и понимает: ответ он вряд ли получит.

***

Матвей тихо охает, когда после того, как они вошли в здание, лицо внезапно опаляет жаром, практически сразу снимает шарф и шапку, видит, как Тарасов снимает всю верхнюю одежду, и повторяет за ним, вешая её на общую вешалку. — Пойдём. Не волнуйся, Моть, — улыбается Алекс и проходит дальше по коридору. Алекс подходит к деревянной стойке, аккуратно сжимая чужую чуть трясущуюся руку, поглаживает нежную кожу ладони пальцем и быстро договаривается с явно знакомым человеком о комнате, даже не рассчитывается, получает с улыбкой ключ и отводит Матвея в раздевальню. — Что это такое? — шепчет Матвей в лёгком шоке и выпускает чужую руку, а щёки его горят ещё сильнее, но Алекс не отвечает, лишь ведёт за собой на второй этаже, следом открывая ключом комнату в конце коридора. Комната была небольшой, немного пустой. Мотя одаряет Алекса серьезным и немного встревоженным взглядом — что чёрт возьми вообще происходит?! — Купальня. А это наша комната, — усмехается Алекс и быстро снимает с себя тонкую водолазку, оголяя чуть влажный от пота торс. Продолжает раздеваться, оставляя одно нижнее белье, надевает тапочки, дружелюбно оставленные у входа в гостиную комнату, и кидает взгляд на явно смущенного Мотю. — Чего стоишь, Моть, раздевайся! — подтрунивает Алекс, а вид того, как Матвей быстро кивает и начинает раздеваться без каких-либо дополнительных вопросов, приятно тешит самолюбие. — Ты что, привёл меня купаться?— спрашивает Матвей, уже выйдя из комнаты, закрывая грудь перекрещенными руками, но отказать себе в удовольствие понаблюдать за Тарасовым не может. Тело Алексея действительно было просто божественно красивым, идеальным, в представлении Матвея, наблюдать за чужими мягкими рельефами мышц — истинное удовольствие. — У тебя красивые руки, — смущенно отвечает парень, понимая, что уж слишком засмотрелся на кое-где выступающие вены и тонкие пальцы. — Спасибо, — усмехается Алекс и, открывая следующую дверь, с улыбкой осматривает большое помещение с огромными плавательными бассейнами и несколькими деревянными купелями. Первым шоком для Матвея становиться то, что всё заведение напрочь заполнено мужиками, в основном крепкими, но кое-где проскальзывали и совсем юноши, обычно вьющиеся в компании нескольких статных мужчин. Вторым — то, что всё это сборище мужчин похабно смеялись, некоторые из них лапали друг друга, другие пошло и влажно целовались, издавая пошлые и причмокивающие звуки. Третьим — проходя к одному из столов со скромными угощениями, Тарасов не мог пройти и метра без приветствий и дружеских рукопожатий. — Алекс! — начинает вмиг подлетевший к Алексею Матвей и смотрит на Тарасова испуганно раскрытыми глазами. — Куда ты меня привёл?! Это же публичный дом! — Если улица полна блядей не значит, что там бордель, — парирует в ответ Алекс и мигом опрокидывает рюмку самогона, даже не морщась. — Тебя это как-то задевает? На это у Полякова ответа не находится, хоть и выплюнуть что-то едкое и колющее хотелось сильно. Вода оказалось приятной, настолько тёплой, что казалось — ты не в бассейне, а легко паришь в воздухе. Парни отплыли от столпотворения людей. Алекс легко опирался спиной о бортик, а Матвей смущенно повис на нём, всё ещё быстро поглядывая на сосущихся мужиков. — Ты привёл меня сюда, чтобы показать, что таких много? — Ты догадлив, Матвеюшка, — тянет Алекс, оглядывая щёки парня, что всё ещё немного закрывался, не глядя на то, как много голых мужчин было вокруг. Матвей ничего не отвечает, его взгляд заостряется на какой-то парочке, один из парней откровенно и почти яростно лапал задницу другого, а парень только и может, что представлять, как его точно так же прижимает к себе Алекс. Эти мысли дурманили мозг и заставляли кончики ушей пристыженно краснеть. — И что... между мужиками бывает вот... это? — Бывает.

***

Алексей буквально вдавливает Матвея в дверь, дрожащими руками закрывает её на замок, а горячим языком скользит по чужому рту, кусает нижнюю пухлую губу и подхватывает Матвея за талию. Тот извивается, изгибается, пальцы сжимают чужие широкие плечи, легко царапая ногтями и грудью прижимается к чужой, чувствуя, как внизу живота горячо тянет. Матвей не знает, когда именно полёт его фантазии зашёл так далеко, помнит, как после второй стопки самогона с лица не сходила широкая глупая улыбка, он не сводил взгляда с Алекса ни на секунду, даже чуть обиженно цокал, когда Тарасов отвлекался на других людей. Нет, тот просто обязан посвящать всё свое внимание Матвею! Что ж, сейчас Алекс это и делал, подхватил Мотю за бёдра, ощущая как в его живот вжимается что-то твердое, усмехается, прямо сквозь поцелуй, подходит к кровати, кидает Матвея на матрац и останавливается на несколько секунд. Грудь Матвея была усыпана множественными веснушками, кое-где в замысловатые созвездия складывались родинки, живот рвано втягивался, рёбра обтягивались бледной кожей, а розовые губы опухли от поцелуев и укусов. Матвей Поляков был совсем нежным, практически хрупким, пышные ресницы трепетали от волнения, а тяжёлые вздохи отражались от тонких стен снятого номера. Конечно, Алекс ожидал такого исхода, но то, что Матвей сам начнёт к нему прижиматься, прямо в публичном бассейне и практически липнуть на груди Тарасова, опаляя жарким и тяжелым дыханием чужую шею, предугадать было невозможно. Алексей не заставляет Мотю долго ждать, садится напротив и ,властно схватившись за чужое запястье, подтягивает Матвея к краю кровати, целует грубо, пошло, но недолго, спускается взмокшими губами к шее, оставляет влажные следы, легкие укусы, выбивая слетающие с дрожащих губ рваные скромные стоны. Изящные руки на пробу оглаживают грудь, пока несмело и осторожно, будто обшарпанный котяра, которого запускают в совсем новую квартирку. Пальцы Матвея аккуратно пробираются сквозь влажные тёмные пряди, перебирают их на автомате, Поляков сейчас не способен думать хоть о чём-либо — контроль над сознанием бессовестно забрал туго тянущийся узел внизу живота. Внезапно, тело Матвея выгибается напряжённой струной, он чувствует, как острые зубы прикусывают чувствительный сосок и вскрикивает, распахивает глаза широко, будто олень перед дулом ружья, прижимается к Алексу, которого, кажется, только больше распыляла реакция на сладострастную пытку. Говорить ничего и не требовалось, слова говорили бы гораздо меньше, чем самое маленькое движение тела, да и язык у Полякова, кажется, заплетался так, будто тот подчистую опустошил бутыль самогона. К настоящему Мотя возвращается, когда видит, как Алекс, чёрт его возьми, Алекс, опускается перед кроватью на колени, сверлит ледяными глазами, глядит вульгарно и жадно, будто проглядывая все самые безбожные фантазии Моти, и медленно языком скользит по нечёткой линии пресса, от чего весь торс начинает подрагивать. — Алекс, — срывается беспокойным голосом с губ, Матвей сжимает пряди волос, чувствуя, как пах обдаёт потоком прохладного воздуха — он оказался окончательно раздетым. Дальше происходит что-то невообразимое, Матвей чувствует горячий язык на головке своего члена, запрокидывает голову, понимая, что смотреть на это спокойно он просто не может. Губы Алекса доходят до середины вставшего члена, язык проходится по выступающей венке, ощущая пульсацию, скользит в уздечку, от чего Мотя беспомощно мычит и даже всхлипывает, но не от боли, а от удовольствия. Тарасов чувствует, как чужие пальцы ощутимо сжимают пряди его волос, продолжает поступательные движения, временно забыв про собственную эрекцию, сжимает член у основания кольцом из пальцев, помогая себе рукой, поднимает взгляд и тут же сталкивается с чужим. Матвей весь раскрасневшийся, губы мелко дрожат, взгляд мутный, немного встревоженный, и всё это настолько красиво. Тарасов немного отодвигается, делает перерыв, языком сосредоточившись на головке, обводит её языком, кидает по-блядски откровенный взгляд на Матвея, продолжая медленно надрачивать влажный от слюны член, а Мотя вновь всхлипывает, промаргивается, и на ресницах замирают мелкие капельки слёз, одни из них через мгновение скатывается по щеке, и Тарасов чувствует, как возбуждение его внезапно пробивает все возможные барьеры. Алекс практически подлетает, толкает Матвея на кровать, отчего тот смотрит на друга возлюбленного даже немного испуганно, чувствует, как тот своими коленями сжимает его бёдра с силой, вынуждая ещё раз хлипко вздохнуть, хватает запястья, вдавливает их в матрац и просто смотрит, как хищник на свою жертву, выжидает чего-то, хотя держаться ему очевидно сложно. — Скажи это, — внезапно хрипит Тарасов, вызывая у Матвея ураган мыслей. Что именно сказать? Он вообще, кажется, за последние пятнадцать минут, потерял навык связно разговаривать, а тут ещё и понять что конкретно от него требуют. В голове одновременно сотни вариантов и абсолютная пустота, приходится вытягивать нужные слова из живота, где-то под рёбрами, там, где по ощущениям уже все вскипело. — Я весь твой. Алекс шипит сквозь сжатые губы, наклоняется и прикусывает чужую губу так сильно, что на той чуть ли не проступают мелкие капельки крови, прижимается своим пахом к чужому, отчего два стона, разных по интонации и тембру, сливаются в томную, протяжную симфонию. Теперь Алекс уж точно окончательно сошёл с ума, резко кусает Матвея в районе ключицы, тот издаёт звук, не подающийся описанию — помесь крика, хлюпанья и свистящего шипения, хватается за плечи Алекса, пытаясь хоть как-то ухватится за реальность, но его почти тут же отталкивают и лёгким движением переворачивают на живот. Матвей стонет гортанно и надрывисто, поддается чужой руке, что заставляет чуть приподнять бёдра и таз, а щекой опирается о шершавую ткань простыни. — Сожми бёдра, — хрипло командует Алекс, сжимая крепкими ладони ягодицы, впиваясь ногтями в нежную кожу. Матвей подчиняется практическими мгновенно, сжимает ноги максимально сильно, отчего давление на пах усиливается, заставляя его немного вилять тазом в попытке найти удобное положение (хоть для Тарасова это и воспринималось совсем по-другому). Он смотрит на Алекса через плечо, видит чужой оценивающий взгляд и вновь вздрагивает, осознания того, что парень так по-хозяйски осматривает его голое тело, бесстыдно сжимает руками — это всё заставляет температуру тела подскочить ещё на несколько градусов, вгоняя Мотю в некое подобие лихорадки. У Тарасова перехватывает дыхание, всё тело, да что там тело, душа Моти лежала перед ним как открытая книга, кажется, скажет он ему спрыгнуть с их корабля в ледяную воду — тот послушается. Алекс махом освобождает себя от белья, немного надрачивает член, тут же постанывая от предвкушения удовольствия, ведёт горячей плотью по внутренней стороне левого бедра, видит, как Мотя начинает чуть брыкаться и дёргаться, и тут же хватается за чужие волосы, вдавливая Матвея лицом в кровать. Скользкий от естественной смазки член проскальзывает меж сжатых бёдер, вызывая унисон из стонов: надрывистового и глухо-хриплого. Тарасов убирает руку от чужой головы, упираясь ладонью где-то рядом, а второй проскальзывает между чужим животом и бёдрами, охватывает пульсирующий член Матвея и видит, как тот снова дёргается: чего это тот настолько чувствительный? Шлепки заполняют комнату довольно быстро, Тарасов двигается сквозь напряженные мышцы довольно быстро, стараясь особо не шуметь, эту задачу взял на себя Матвей, от движений чужой руки он голосисто стонал, выгибался в спине, кусал губы и сжимал простынь до побелевших костяшек. Тело пронзало желание достичь удовольствия и доставить его. Потом Полякову будет за себя ужасно стыдно, но сейчас он ведёт себя как первоклассная шлюха, стонет "ещё", "быстрее", протяжно выстанывает чужое имя и прогибается в пояснице. Хочется не спать всю ночь, целовать Алекса яростно и требовательно, трогать всё чужое тело, оставляя на нём такие же агрессивные поцелуи, кусаться и прижиматься стоящим членом к чужому, выдавая такие пошлости, о которых мысли раньше вызвали бы сердечный приступ. Матвей хочет также встать перед Алексом на колени, ощущать на себе этот холодный, даже пренебрежительный взгляд (он то знает, что на деле Алекс с ним совсем не так холоден), хочется отдаться Тарасову полностью, извиваться под им, сделать то же самое, что и Алекс с ним, хоть это и казалось сложным, хочется доставить Алексею удовольствие так, как того сам захочет, каким бы страшным это не казалось. Матвей чувствует, как внезапно Алекс останавливается, вздрагивает всем телом, а следом по внутренней поверхности бёдер стекает тёплая, вязкая сперма, Поляков понимает, что это означает, стонет тихо, хочет уже сам доставить себе удовольствие, но буквально через секунду движения на члене возобновляются, Тарасов прижимается грудью к Матвеевой и аккуратно прикусывает мочку чужого уха. — Давай, Моть, кончай, — хрипит Алексей, продолжая быстрые движения. И Матвей подчиняется, хоть и не знает значения этого дивного слова.

***

Вообще-то, Алексей особо не был щедрым на нежности, даже после секса, обычно он просто недолго курил, одевался и, желая хорошего дня, уходил восвояси. Но сейчас всё по-другому. С Матвеем вообще всегда по-другому. Алекс переворачивается на бок, нежно очерчивает чужие мягкие черты лица, тянет руку к щеке и оглаживает большим пальцем, а Матвей тут же открывает глаза и смотрит на Тарасова. — Всё хорошо? — трепетно спрашивает Алекс, а в ответ получает кивок и усталую, но довольную улыбку. — Мне очень хорошо, — тихо отвечает Матвей, переворачивается и прижимается к чужой груди, буквально заставляя Алекса лечь на спину , а тот в целом и не против. — А тебе? — С тобой не бывает плохо, — усмехается Алексей, а сам даже смущается немного от такого прилива нежности и прячется носом в чужих кудрях. Алексей аккуратно обнимает Матвея, на смену яркого возбуждения внизу живота приходит тёплое и доселе неизведанное чувство груди, зачаток его разрастался, когда он смотрел на спящего Матвея, поправлял чужие падающие на лоб пряди, но сейчас это чувство достигло апогея, и Алекс, кажется впервые искренне в своей жизни говорит: — Я тебя люблю.