Золотые мальчики, или Быть самим собой

      Прошел почти год. Был конец октября – время коротких дней и пасмурного неба над Берлином. Небольшой парк, примыкающий к клинике, был завален золотой листвой. Андрей и Надя сидели на скамейке уже почти час. Элик, облаченный в тонкое элегантное пальто и закутанный в бордовый шарф, слонялся неподалеку, время от времени загребая затянутыми в тонкие перчатки руками золотые листья, и, картинно изгибаясь, разбрасывал их, осыпая ими себя словно золотым дождём.       - Не может не выпендриваться, - заметил Андрей, глядя исподлобья на бойфренда. - Вот хоть ты тресни.       - Да ладно тебе, - с улыбкой сказала Надя, - красавчик же! Стервозный, конечно, это сразу видно, но любит тебя. Любит. И ты его любишь.       - Если бы не любил, убил бы, наверное, - буркнул Андрей.       - Вот поэтому лучше люби. Без любви жизнь и не жизнь вовсе, - задумчиво проговорила Надя.       Андрей улыбнулся. Он знал, что у Нади, которая после лечения проходила курс реабилитации, возник роман с молодым чешским медиком, стажировавшимся в берлинской клинике. Как далеко зашел этот роман, Андрей не спрашивал. Как старался и не думать, во что этот роман выльется и выльется ли вообще во что-нибудь. Это дело Нади, которая, к счастью, выздоровела, насколько это было возможно при ее болезни. События последних двух лет, убедили Андрея, что загадывать бессмысленно. Все планы могут в любой момент опрокинуться, потому что жизнь всегда преподносит сюрпризы. Плохие и хорошие. Он понял, что хотя и следует думать о будущем, но жить надо настоящим. Ценить каждое мгновение с его радостями и печалями, уметь наслаждаться им. Вот как сейчас, когда Элик, деликатно удалившийся, чтобы дать брату и сестре побыть вдвоём, все же не мог утерпеть, чтобы не привлечь к себе внимания и теперь едва ли не танцевал на дорожках парка на фоне золотой листвы. Он делал вид, что увлечен самим собой, но не отрывал глаз от Андрея. Элику всегда было не по себе, когда он видел Андрея с кем-то. Пусть даже с родной сестрой, как сейчас. Ревность никуда не делась. Андрей должен был принадлежать ему и только ему! И все немыслимые па, которые выделывал Элик в берлинском парке, выражали именно это желание.       Хотя Андрей и не давал Элику никаких поводов для ревности. Они уже год были вместе, и год этот был тяжелым для них обоих. От Элика отвернулась вся его многочисленная родня. Его заклеймили как предателя. Отец через адвоката передал Элику, что тот больше для него не сын. Дядя не передавал Элику ничего, но и так всё было ясно. Элик держался с присущей ему самоуверенностью, делая вид, что плевать на всех хотел. Но Андрей видел, что для Элика происходящее стало кошмаром. Несмотря на всю свою внешнюю независимость и презрение к окружающим, Элик внутренне оставался человеком восточной ментальности, для которого жизнь без родственных связей просто немыслима.       - Вот и я сам стал рыбонькой. Выброшенной на берег, - однажды в момент откровенности грустно сказал он Андрею. - Карма.       Андрей делал всё, чтобы не дать Элику рухнуть в темный омут депрессии. Он понимал, что Элик держится только благодаря его любви, и старался щедро дарить ее своему парню: наглому, заносчивому, часто просто невыносимому, но влюбленному в него до безумия. Впрочем, Андрей лечил Элика не только любовью.       - Нам обоим жрать нечего. Давай уже, шевели мозгами и всем остальным, как жить будем. Или жить не будем. Вдвоем, - поставил он вопрос ребром, после того как Элик более-менее оклемался после ранения.       Сам Андрей нашел работу довольно быстро, хоть и не слишком денежную. Элик же, в жизни ни дня не работавший и никогда не собиравшийся работать, снова пережил легкий шок. Поначалу он задумывался о том, чтобы распродать свое дорогое брендовое шмотье, которого у него была просто гора.       - Ну, продашь ты свои тряпки-цацки, а дальше-то что? - угрюмо поинтересовался Андрей.       Элик, конечно, стал картинно заламывать руки, вопить, что он еще студент и что он вообще не создан для работы и что...       - Тогда вот бог, вот - порог, - последовало краткое резюме любовника.       В ответ послышалось злобное шипение про "бездушную тварь Рязанцева", но под тяжелым взглядом Андрея оно стремительно утихло. Впрочем, Элик остался верен себе: работать он так и не пошел, однако влез в торговлю ценными бумагами. Видимо, активировались семейные предпринимательские гены. Надо было отдать Элику должное, в рискованные спекуляции он не пускался, однако более-менее приличный доход приносил. И уже даже строил планы по открытию своей фирмы. Андрей лишь пожимал плечами. На самом деле он сам готов был содержать Элика в случае необходимости, но видел, что кипучая, деятельная, зловредная натура его бойфренда искала выход, и пусть уж лучше выход этот приносит пользу, а не вред окружающим. К тому же, Андрей понимал, что Элика следует нагрузить до предела, чтобы у того не оставалось ни сил, ни времени на черные мысли. И эта трудовая терапия (вкупе с сексуальной) стала быстро приносить результаты. Элик стал оживать. Как ни странно, переход из категории "золотых мальчиков" в категорию тех, кого он прежде презрительно именовал "нищебродами", Элик перенес довольно легко. Он периодически скулил, жаловался на судьбу, но в целом не думал опускать руки. Незаметно он взял на себя распоряжение семейным бюджетом. Бюджет этот был весьма ограничен, но Элик умудрялся выкручиваться и даже выкраивал деньги, чтобы прикупать шмоток Андрею, благо у самого Элика шмотья было более чем достаточно еще с "золотых" времен. Андрей пытался возражать, но ответом ему было шипение и инвективы в адрес "гопника из Мухосранска в валенках и телогрейке". Элик всерьез озаботился гардеробом Андрея, прикупая ему разные вещи. Впрочем, вкусы Андрея он учитывал: покупал всё темных тонов, сдержанное, строгое, но при этом стильное. Именно стильности Андрею всегда и не хватало. И теперь же, по единодушному мнению окружающих, выглядеть он стал на порядок лучше.       Этого же мнения придерживался и Паша, с которым у Андрея сохранялись дружеские, даже теплые отношения. Впрочем, виделись они довольно редко, и причиной был всё тот же Элик, точнее его ревность. И пусть Элик теперь молчал, но Андрей видел, каким огнем вспыхивали глаза его любовника при одном упоминании имени Паши. Он не хотел мучить Элика. Да и сам он считал, что им с Пашей лучше встречаться реже. Слишком хрупким всё оставалось: мир, любовь, отношения...       Но судьба не давала их путям разойтись. И на сей раз судьба вмешалась в лице всё той же пашиной мамаши - Валентины, которая спустя полгода отсидки вышла-таки из СИЗО. Как именно ей удалось выйти - оставалось загадкой. Дело в отношении нее переквалифицировали на более мягкую статью, меру пресечения изменили на подписку о невыезде, и всё шло к тому, что либо дело вообще прекратят, либо Яковлева отделается штрафом и условным сроком. В отличие от Алмазовых-старших, которым срок грозил вполне реальный.       Выйдя на волю, Яковлева сразу принялась за дело. Фирма ICO была, по сути, развалена, но Яковлева сумела собрать ее ошметки и в рекордно короткие сроки перезагрузить бизнес, связанный всё с той же рыбой. Она позвонила Андрею и безо всяких предисловий заявила:       - Сегодня сможешь подъехать к шести? Разговор есть.       Это было сказано как само собой разумеющееся. Андрею, остолбеневшему от неожиданности, даже не пришло в голову поинтересоваться, а с какой радости он вообще должен куда-то подъезжать. Единственное, на что его хватило, это пробурчать в трубку:       - До шести я работаю, не успею.       - Где территориально? - осведомилась Яковлева, и Андрею показалось, что из телефона валит дым ее любимых дешевых сигарет.       - На Янгеля.       - В ебенях, короче, - уточнила Яковлева. - Ладно, давай тогда к семи... А, не, у меня на семь пиздюли логистикам назначены... К половине восьмого подваливай. На Трубную.       Андрей озадаченно почесал репу. Но подвалил. По пути он думал о том, зачем понадобился Яковлевой. Неужели она решила стребовать с него деньги, которые Паша перевел на лечение Нади? Но у Андрея всё равно не было таких денег. И никогда не будет. Ну что Яковлева ему сделает, заморозит в рефрижераторе, что ли? А потом продаст под видом щупалец гигантского осьминога? Впрочем, эта баба была способна и на такое...       Но все оказалось иначе.       Как и во время самой первой их встречи, Яковлева встретила Андрея матюками, которыми она щедро сыпала в телефонную трубку, и вонючим дымом дешевой сигареты. Внешне полугодовая отсидка в СИЗО никак на ней не сказалась. Похоже, ей это было как слону дробина.       - Короче, Рязанцев, - взяла она с места в карьер. - Ты ведь сейчас в какой-то жопе сидишь за копейки, мне Пашка говорил. Смотри: мне зам нужен, по логистике. Ты тогда справлялся супер, а сейчас там одни мудилы сидят с мозгами как у креветок. Значит, их надо построить, а лучше разогнать, но не сразу, а то работать некому будет. Ты как раз подходишь: жесткий, прешь напролом, умеешь людей за шкирку поднимать... Вон, с Пашкой моим справился же.       - Я с ним не справлялся. Там всё по-другому... - начал было Андрей, но был прерван.       - Как было - я знаю. Справился. Пашку вытянул. Он хоть за ум взялся. Вот ведь, думала я, что Пашку упустила, а на самом деле старшего проглядела, Юрку, - с досадой сказала Яковлева, закуривая очередную вонючую сигарету. - Вырастила змейку на свою шейку... Ладно. С ним я разберусь ещё.       - Паша перевел деньги на лечение. От продажи квартиры, - Андрей не хотел это говорить, но тема эта его мучила.       - Знаю. Его квартира - его решение, - отрубила Яковлева. - Я ему новую покупать не буду. Пусть сам крутится, ему полезно... Хотела я, конечно, чтоб он с тобой был, но это уж дело такое... Тут не мне решать. Да, и еще, Рязанцев. Пашка говорил, что на реабилитацию сестре твоей еще бабки нужны будут. Так вот, если справишься с логистикой, я и на это подкину. Может не всё, но и у тебя зарплата тоже будет нехилая.       Андрей справился. Правда, с трудом. Ему пришлось начинать едва ли не с нуля, строить сотрудников, увольнять старых, нанимать новых, пахать по двенадцать часов в сутки... Он возвращался домой как выжатый лимон.       - Рязанцев, не забывай, что я не логистик, а твой бойфренд! Молодой муж фактически, - с опаской поглядывая на него, говорил Элик. - А то у тебя такой вид, что ты меня сейчас убьешь. Ладно, хрен с тобой, убивай, только не уродуй. Хочу лежать в гробу молодой и красивый. И чтоб все вокруг рыдали. Даже ты. Хотя от тебя хрен дождешься. Шкаф бесчувственный, мужлан неотесанный!       Эти упреки заканчивались обычно жарким сексом в постели. Оба они держались друг за друга мертвой хваткой, потому что больше им держаться было не за кого. Элик спокойно воспринял тот факт, что Андрей стал замом Яковлевой. Внутренне он понемногу отпускал ситуацию со своей семьей, приняв то, что возврата к "золотому" прошлому уже не будет, и надо жить дальше.       Материальное положение и впрямь стало выправляться, и год спустя они отправились в Берлин, где Андрей хотел навестить Надю. За ними неожиданно увязались Паша и Вадька. Элик поначалу зашипел, но под тяжелым взглядом Андрея притих.       - Молчать, - вот и всё, что произнес Андрей.       - Тварь ты, Рязанцев, - вот и всё, ему сказали в ответ.                                                             ***       Как ни странно, именно Вадька, до сих пор ревнующий меня к Андрею, выступил с идеей полететь с ним и Эликом в Берлин. Поначалу эта идея показалась идиотской всем, кроме Вадьки. Зачем это? Для всех это будет напряг. У меня с Эликом отношения до сих пор прохладные и вряд ли когда-нибудь станут дружескими. Вадька ревнует меня к Андрею, Элик ревнует Андрея ко мне. А я... на самом деле я до сих пор люблю Андрея. Пусть и странной любовью. Словом, эта совместная поездка грозила разрушить хрупкий мир и спокойствие... Но, как ни странно, очень быстро мы стали проникаться вадькиной идеей. Наверное, все мы чувствовали, что надо что-то менять. К лучшему или худшему. Надо поставить точку. Или хотя бы запятую. Поэтому мы последовательно прошли стадии "да на фига надо!", "ну, не знаем, не знаем", "хотя, вообще-то, наверное, можно", "а погнали!"       В Берлине мы поселились в гей-отелеAxel, в одном номере я с Вадькой, в другом - Андрей с Эликом. Андрей сразу помчался к сестре в клинику, а Элик внезапно завалился к нам в номер с бутылкой вискаря. При том что всю дорогу до Берлина вел себя как боевой кот, готовый вцепиться в горло любому, кто подойдет к Андрею ближе чем на пушечный выстрел. Или задержит на нем взгляд дольше чем на секунду. Сейчас же он внезапно преобразился: был расслаблен, шутил, беззлобно подкалывал. И до меня вдруг дошло. Он же надзирать за мной явился! И теперь счастлив от того, что я сижу в номере, под его бдительным присмотром, а Андрей - вне пределов моей досягаемости. И потому доволен, даже счастлив, стервозина!       Мы уже распили полбутылки на троих, я слегка запьянел и меня разобрал смех. Я упал на кровать и ржал как подорванный. Вадик и Элик пялились на меня с недоумением.       - Это его так с трех рюмок разобрало? - осведомился Элик у Вадьки. - Что ж будет, когда мы всю литруху выжрем? А потом еще накатим? Он ж помрет от смеха!       - Это меня не с трех рюмок, а с тебя разобрало, Алмазов, - сказал я, просмеявшись. - Ты еще кое-как тянешь на Отелло, но вот Андрей на Дездемону...       Вадька заржал. Элик сначала насупился, но потом не выдержал и тоже принялся ржать.       И это резко разрядило обстановку. Как будто холод последнего года если не исчез до конца, то стал уже едва заметным. Почему-то сравнение Андрея с Дездемоной сделало куда больше, чем могли бы сделать многословные объяснения, разговоры начистоту и всё прочее. Прошлое нельзя забыть, но нельзя жить только им. Нужно жить настоящим и смотреть в будущее. Если меня чему-то и научил последний год, то, наверное, этому. За это я благодарен и Андрею, и Вадьке... и Элику.       А захмелевший Вадька принялся подбивать всех пойти в тематический клубешник «Мачо» неподалеку от нашего отеля. В этом клубешнике мы с ним уже тусовались, когда приезжали в Берлин вдвоём, и сейчас Вадька стал вслух мечтать о том, чтобы я устроил там прилюдную сессию с ним. Но я пресёк эти мечты на корню. Нет. Секс для меня - это всё-таки что-то очень интимное. Я так и не проникся прилюдными тематическими заморочками. Наши отношения с Вадькой - это наши отношения, в которые никому нет доступа. Даже Андрею.       Впрочем, в клуб мы все-таки пошли – вчетвером, уже под занавес нашего пребывания в Берлине…                                                       ***       - Слушай, герр Алмазов, ты бы маникюр свой поберег что ли, - пробурчал Андрей, ставя на барную стойку кружку пива. - Ты с меня своими ногтями скоро шкуру спустишь!       - Ничего, Рязанцев, твоя шкура дубовая и не такое выдержит. Нефиг на того блондинчика красномордого пялиться, - зашипели в ответ. - Думаешь, я не вижу? Ага-ага, вот на того, с белесыми ресницами. Да у него морда вся в прыщах, сам посмотри! Что ты в нём нашел?       - Успокойся уже, ни на кого я не пялюсь. Расслабься, ебанашка!       - Да я спокоен!       - Вижу, как ты спокоен. И чувствую, как твои ногти по мне скребут. Завтра весь в царапинах буду.       - Какие мы нежные стали! - огрызнулся Элик. - Ничего, потерпишь!       - Алмазов! Еще раз проведешь по мне ногтищами, точно пойду к красномордому клеиться!       Андрей ожидал, что от Элика ему сейчас опять прилетит, но тот неожиданно затих. Андрей удивленно повернулся к своему бойфренду, с обиженным видом тянувшему джин-тоник через соломинку.       - Эль, да хватит уже мозги взрывать и себе, и мне, - миролюбиво сказал Андрей, обнимая Элика и прижимая к себе. - Ну что мне, паранджу что ли надеть?       - Ммм, - промурлыкал Элик, положив голову на плечо Андрею. - Ну да, я знаю, что снова веду себя как мудак. Но ты пойми, когда я вижу, что все вокруг на тебя пялятся...       - Да никто на меня не пялится, все только собой и заняты!       - Пялятся, я же вижу! И у меня крышу сносит от этого! Мне... мне кажется, что меня не существует. Вот просто не существует, понимаешь? А я так не могу! Я должен быть!       - Что значит, тебя не существует? Алё, ты что, белочку уже словил?       - Да лучше бы словил! - бухнул кулаком по стойке бара Элик. - Ну ничего я не могу с собой поделать, понимаешь? Мне нужно, чтобы все - все вокруг, и вот тот красномордый, и вот этот в латексе и вот тот красавчик с наглой рожей, и этот, рядом с ним - чернявый длинноносый*, и Пашка, и Вадька - все, все видели, что я - твой, и не просто твой, а твой единственный, и другого нет! Чтобы все в этом убедились, понимаешь?       Глаза Элика полыхали. Может быть, это был эффект неонового освещения, но Андрею казалось, что сейчас из глаз его ревнивого бойфренда действительно вырвется пламя и спалит дотла и его, и весь этот клуб со всей его разношерстной публикой... А в глазах Андрея стоял непроглядный мрак, против которого был бессилен даже пылающий взгляд Элика.       И Элику стало не по себе. Он уже год жил с Андреем, не отходил от него и, казалось, изучил всего-всего, но в этот мрак проникнуть так и не смог. Этот мрак оставался для него загадкой, terraincognita, в которую он и хотел проникнуть, и одновременно страшно этого боялся...       А ну губах Андрея появилась странная улыбка. Он положил Элику руки на плечи и внимательно посмотрел ему в глаза.       - Я тебя понял, - буркнул он. - Пойдем.       - Куда? - недоверчиво прищурился Элик.       Но бойфренд не удостоил его ответом, просто встал с сиденья у барной стойки и двинулся в глубину клуба. Элик сорвался следом. Хотя Андрей сказал ему "пойдём", он вдруг решил, что тот уходит. Уходит от него!       Андрей вошел в тёмный проем, за которым была лестница, уходившая вниз. Они оказались в "лабиринте страсти" с красноватой подсветкой, где было полно народу.       - И нахрена ты сюда припёрся? - шипел Элик на ухо Андрею, но тот медленно двигался среди полуголых и просто голых парней, невозмутимый и спокойный.       Справа был отсек со слингами, отделенный от остального лабиринта лишь невысоким барьером и потому открытый взорам всех желающих.       - Спускай штаны. Ложись, - приказал Андрей.       - Ты что, хочешь меня здесссь?.. - начал было Элик, но наткнувшись на взгляд исподлобья, умолк.       Они стояли, глядя друг на друга. Глаза Элика по-прежнему полыхали, и ему начинало казаться, что он уже что-то различает во мраке глаз Андрея. И Элик стянул не только штаны. Он исполнил свой знаменитый стриптиз, правда в ускоренном темпе, но с той же мягкой и одновременно вызывающей грацией. И этот стриптиз не мог не привлечь внимания многочисленной публики в лабиринте страсти берлинского клуба. Между тем и Андрей, глядя на Элика, принялся раздеваться. Все вокруг смотрели на эту пару: один гибкий, изящный, стремительный как воплощение страсти, второй - крепкий, мускулистый, с резкими движениями - воплощение силы и власти.       Наконец, Эликупал спиной на слинги, бесстыдно задрав и раздвинув стройные ноги. Андрей улыбнулся и медленно подступил к нему. Элик пожирал его глазами, по стройному телу пробегал трепет. Андрей обвел взглядом толпившихся вокруг парней, и его взгляд ясно говорил, что именно он - властелин красивого, бесстыдного парня, лежащего в откровенной позе на слингах. Что эта красота и бесстыдство, пусть и выставленные напоказ, на самом деле - только для него, для него одного! И никаких исключений нет и быть не может.       Элик тоже читал это в глазах Андрея и трепетал. Но ему этого было мало. Он страстно хотел, чтобы его желание исполнилось. Чтобы все узнали: он - единственный для этого молодого мужчины с тяжелым взглядом. Все должны это знать!       Андрей подступил к Элику, погладил упругие, напряженные ягодицы, красивую, гладкую, подкачанную грудь. С Эликом они занимались любовью практически каждый день уже на протяжении года, Андрей знал тело бойфренда до последней родинки, но сейчас как будто заново открывал его. А Элику казалось, что к нему подступает кто-то незнакомый: сильный, грозный... любящий. Он испытывал совершенно иррациональный страх и в то же время сгорал от желания как никогда прежде. И это желание подогревалось не бесстыдством от того, что на них были устремлены десятки глаз, а тем, что сейчас должно было произойти то, чего ему не хватало весь этот год... Чтобы все увидели, наконец, и поняли, чтобы никто в мире не сомневался...       И чтобы сам он, наконец, ощутил себя единственным.       Он почувствовал, как Андрей входит в него - посуху, резко. Элик взвизгнул и застонал от боли, хотя боль была не такой уж сильной, ибо секс у них был всего пару часов назад, перед самым выходом из отеля, в ванной. Но сейчас он упивался этой резкостью, жесткостью, болью, это было похоже на печать, на клеймо, которого он так страстно желал, словно на нем выжигали: "Он - мой. Единственный".       Элик жалобно заскулил, но скулёж переходил в утробное рычание, которое сливалось с глухим рычанием, вырывавшимся из груди Андрея. Тот, стиснув зубы и устремив взгляд на Элика, медленно двигался в нем, словно исследуя его потаенные глубины, пробуждая в них нечто, доселе не открытое... Не только и даже не столько в теле - в сердце, в душе. Андрей входил в Элика все глубже и все резче, словно желая расчистить завалы сомнений, тревог, неуверенности, алчности, которые мучили его парня, отравляли жизнь и ему, и другим. Ему хотелось, чтобы Элик, стянутый по рукам и ногам путами ревности, освободился, потому что ревность - это всегда недостаток доверия, а значит - недостаток любви. Чем меньше ревности, тем больше бывает любви.       А Элика накрывала волна - темная, мощная и в то же время освобождающая его от оков. Эта волна как будто смывала всё и всех, она оставляла его наедине с человеком, который возник в его жизни и одним своим появлением сместил полюса Земли и вызвал настоящую катастрофу, безжалостно уничтожившую прежние миры, но открывшую пространство для новых миров, зовущих в свои необъятные просторы.       Теперь Элик видел и чувствовал, что именно он является тем, к чему стремится эта мощь. Он имеет для этой мощи высшую цену. Лишь обладая им, эта мощь обретает смысл своего существования.       Элик открывался этой мощи, он не боялся боли, не боялся жестокости и грубости, словно в них было исцеление от того, что его мучило. Он видел устремленный на него взгляд исподлобья, и теперь понимал, что для обладателя этого взгляда существует только он и никто больше.       На них были устремлены десятки глаз, но все, стоящие в этом лабиринте исчезали один за другим…. Последним исчез Паша - в тумане, скрывающем новое и неизведанное.       Исчез клуб, исчез Берлин, они остались одни, вдвоем - здесь и сейчас. Везде и всегда. Они упивались настоящим, они видели свое будущее, в котором им предстояло нанести друг другу много, очень много ран, потому что иначе они не могли…       Это была их судьба. Быть вместе. Быть самими собой.       - А у тебя тоже классно получается стриптиз, Рязанцев, - прошептал Элик, когда Андрей навалился на него и цепи слингов жалобно заскрипели под тяжестью двух тел. - Ты имел бешеный успех. И это был твой первый и последний прилюдный стриптиз, понял?       - А губёшки ты все-таки накачал, - прошептал Андрей. - Только мне пофиг.       И он жадно впился в губы Элика. --------- * "Красавчик с наглой рожей" и "чернявый длинноносый" - это Матиас Кронберг и Андреас Фелнер - герои романа "Зеркало Горгоны". Поскольку берлинская квартира Матиаса располагалась в пяти минутах ходьбы от клуба "Мачо", автору грех было не привести сюда эту парочку. Просто так:) Тем более, что некоторые сцены "Зеркала Горгоны" разворачивались именно в этом клубе. А прообразом "Мачо" стал реально существующий тематический клуб в Берлине под несколько другим названием :)       КОНЕЦ