_________________
Часть 1
9 августа 2021 г. в 21:04
Белый единорог с радужной гривой скачет вокруг меня, пока я иду по фиолетовой мягкой такой, как хлопок, траве. Я мило улыбаюсь, потому что знаю — мы идём к водопаду. Его слышно уже отсюда — прозрачно-голубая вода с громким шумом ударяется о скалы, — но всё это скрыто за ярко-зелеными кронами деревьев.
До моих ушей доносится какой-то визг, сменяющийся стуком. Лима — так зовут единорога, — резко останавливается передо мной, что я от неожиданности чуть не врезаюсь в него.
— Лекси, — я поднимаю глаза и вижу, как его белая шерсть темнеет.
— Лекси, — повторяет Лима, и в периферии зрения вижу, как всё небо заволакивают непонятные чёрные тучи. Откуда-то сверху стук не прекращается и становится настойчивее и громче. Долина начинает растворяться — прямо как сахар в кружке с чаем.
— Лекс, — его голос грубеет, а грива и хвост становятся угольно-черными и начинают испаряться с концов.
Вместе со стуком с неба раздаётся громкое:
— Алексис!
Я вздрагиваю и открываю глаза. Вокруг темно, и я понимаю, что нахожусь в комнате. В своей квартире.
Стук не прекращается. До меня доходит, пусть и не скоро, что стучат в окно — становится страшно. Сердце подпрыгивает и про всему телу несётся табун мурашек. Верните меня к моему единорожке…
Сглатываю страх и активирую экран смарт-часов: 2:07. Время очень позднее, но ночной гость знает моё имя, а значит это кто-то из знакомых.
— Она спит.
— Сейчас позвоню.
— Не буди её.
— Отстань.
Второй голос я узнаю, когда приподнимаюсь с кровати и, незаметно с краю отодвинув штору, смотрю в окно.
Зейн.
Зейн Малик, черт его дери.
Отдёргиваю штору больше, чтобы меня было видно. И, поставив локоть на подоконник, упираюсь на руку подбородком.
— О, проснулась, — воодушевленно говорит Малик, указывая на меня, и чуть отшатывается.
Да он бухой.
Но кто с ним ещё?
— Привет, — говорят оба.
— Есть дело, — он перебивает второго чувака. — Можешь выйти? Или нас пустить?
Хочется съязвить, но нет ни сил, ни особого желания.
— Кого «нас»?
— Ты не узнала его, Лекси, серьёзно? Братан, богатым будешь. Но, Лекс, как можно не узнать своего лю. Лу?
Едва он исправляет чуть не спалившие меня слова, я понимаю, о ком речь. Сердце разгоняется за секунду, а щёки, обдуваемые ветром из приоткрытого окна, вмиг вспыхивают, как зажженная спичка.
Луи? Тут? Среди ночи?
Брови взмывают вверх, и локоть соскальзывает с подоконника, что я едва не падаю на него лицом.
— П-привет, — заикнувшись, я тянусь к ручке окна, чтобы открыть его нараспашку.
— Через порог разговаривать нельзя, — как бы между делом бросает Зейн. Заколебал со своей суеверностью не к месту.
— Это вроде и не порог, а окно, — небрежно бросаю ему, высунув нос на улицу. Холодно, мокро и зябко. — Вы замёрзли?
— Немного, — отвечает Луи, перекатываясь с пятки на носок.
— Это предлог зайти к тебе? — недвусмысленно улыбается Зейн, подходя максимально близко, но я, зевнув, отстраняюсь от него, борясь с желанием ударить его по голове. Сжимаю челюсть и прожигаю взглядом этого идиота, чтобы не палил меня.
— Я не убиралась давненько.
— Брось, Лекс, зная тебя, твоё «давно не убиралась» означает, что ты максимум три дня не брала в руки швабру и пылесос.
— Зейни, сделай одолжение, захлопнись, пожалуйста, от тебя прёт перегаром. Иначе мне придётся тебя оставить на улице, а Луи впустить.
— А кто-то сказал, что я против?
— Луи, — зову его, стараясь контролировать свои движения, слова и эмоции.
— Да, Алексис?
Спрыгиваю с подоконника на кровать и достаю из выдвижного ящика тумбочки ключи.
— Заходи, — забравшись обратно, протягиваю ему связку, стараясь не коснуться его пальцев. И, как обычно, делаю ровно противоположное, что хотела. Тепло кожи Луи огнём опаляет мою и я, дёрнувшись, роняю ключи, которые падают в траву.
— Чёрт, — тихо смеётся Малик, зажав пальцами переносицу, — какие вы шладкие, ребят.
Закусываю нижнюю губу и чувствую, как сильно горят щёки. Чёртов Малик, я его сдам в рабство. Отвожу взгляд и тараторю:
— Заходите, разберёмся быстро с вашими делами и разойдемся. Я спать хочу.
Резко, даже дёргано, закрываю окно и спрыгиваю с кровати на пол, шаря по нему руками в поисках упавших перед моим сном шортиков.
И ради этого меня лишили такого прекрасного сна.
Нахожу их у изножья кровати и, натягивая, слышу как открывается входная дверь.
— Алексис? — чуть пьяно зовёт Зейн и я закатываю глаза — лучше бы оставила его на улице.
Узнай моя сестра, что здесь был пьяный Зейн — порвёт меня в клочья.
— Иду, Малик, — кричу ему из спальни, и, приготовившись идти, сую вторую ногу не в то отверстие, отчего шорты становятся юбкой. Тихо чертыхаюсь под нос и в темноте пытаюсь распутаться.
Зейн что-то говорит, но я не могу разобрать слов из-за концентрации на этих чёртовых шортах, что я надела неправильно. Дьявол подери сегодняшнюю ночь.
Дверь в мою спальню открывается, и первое, что я вижу — ослепивший столб света, упавший прямо на меня, сгорбленную в попытках натянуть правильно шорты, в трусах и короткой футболке, класс. Перед кем угодно в таком виде, но не перед Луи, блин!
— Какого хрена? — чертыхаюсь.
Несколько секунд стоит молчание, а потом я слышу смешок и едва сдерживаемый ржач сквозь это клишированное: «извини».
— Закрой дверь с той стороны, идиот! — хватаю с кровати декоративную подушку и швыряю в Зейна. — Входную! — он — удивительно! — вовремя реагирует и захлопывает дверь ровно в момент, когда подушка с глухим звуком врезается в стену рядом.
Луи стоял рядом и всё видел. Я не хочу теперь, нахрен, выходить из комнаты. Томлинсон меня засмеёт и не видать будет не то что детей, а даже отношений, даже глупого «привет» в мою сторону.
Тихо рыча, пластом падаю на кровать и утыкаюсь в неё лицом — позор: не могла надеть шорты, будучи трезвой. Господи, дожили.
Я не хочу выходить. Похрен, Зейн заржёт как лошадь, но я не хочу видеть ухмылку Луи.
Чёртов Малик.
Вздыхаю так, будто впервые за несколько лет побывала на свежем воздухе, и поднимаюсь, подходя к двери. Прислоняюсь ухом в надежде не услышать смех или какое-то обсуждение этой ситуации, и не слышу. Есть ли смысл здесь стоять? Я всё равно рано или поздно выйду и встречусь с парнями, хотя хотелось бы сменить имя, фамилию, внешность и свалить в другую страну.
— Какое у вас ко мне дело? — резко открываю дверь, ребята даже испуганно вздрагивают, и выхожу в гостиную.
— Тебе как выкладывать?
— Коротко и ясно.
— Если так, то… — Зейн делает небольшую паузу, явно собираясь с мыслями и пытаясь разобрать, что входит в данное понятие, а что можно отбросить, — Луи останется у тебя?
Широко раскрываю глаза, надеясь, что мне послышалось, но взгляды Томлинсона и Малика заставляют поверить, что это было сказано вслух. Подхожу к дивану, борясь с жаром в теле и шоком, и облокачиваюсь на спинку.
— Стоп-стоп-стоп… С чего ради сразу у меня? То есть, я не против, но почему именно…
— Томмо, она не против. Всё, ты не бомжуешь.
— Зейн, дай девушке договорить.
Малик вскидывает брови и смотрит на меня так, будто я заняла у него миллион, а потом ещё разбила машину и подорвала дом.
— Ты про пытающегося одеться в темноте гомункула?
— Малик! — в унисон вскрикиваем мы и Лу отвешивает ему подзатыльник.
— За что? — потирая голову, Зейн в искреннем изумлении смотрит на друга, корча обиженное лицо.
— Попробую сказать коротко и ясно, но обширнее, чем это смог сделать Зейн со своим словарным запасом, — Луи подходит ближе, а я стараюсь не смотреть в его пьяные голубые глаза, в которых пляшут черти. У меня не выходит. — Мы выпили с ребятами, ты и сама видишь, — теперь я чувствую запах алкоголя впримесь с ароматом мятной жвачки, которую жуёт Луи, — у Зейна в квартире потоп, он сам поедет к Найлу. Девушка Гарри против того, чтобы я оставался на ночь, а Лиам уехал к родителям. Зейн точно не поедет в другой город, чтобы увезти меня, да и я тоже не стану рисковать жизнью. Ты не против, если я останусь? Я много места не займу — могу в коридоре поспать, на крайний случай, — губы Луи расплываются в такой доброй и невинной улыбке, что я не могу не оставить его у себя. Ну это же Томмо.
— Успокойся, уляжешься на диване, — усмехнувшись, похлопываю по кожаной спинке. — Но а почему именно ты останешься у меня, а не, скажем, Зейн?
— Ты бы лучше поблагодарила, что мы решили оставить у тебя плюшевого мишку, а не вонючего скунса, — Луи косится в сторону друга, но тот даже не слушает нас, с интересом рассматривая статуэтки и фигурки на столике. — Да и Молли вроде его недолюбливает, разве нет?
— О да, — соглашаюсь, кивая, — Молли едва терпит Малика. Я до сих пор удивлена, как они встречались с этим тупым характером Зейна. То есть, встречались не с характером, а с Зейном… Ну…
— Я понял, Лекси, — он облизывает губы, чтобы спрятать улыбку. Господи, ненавижу, какой становлюсь рядом с Томлинсоном. — Твоя сестра терпеть его не может, — подхватывает Луи.
Украдкой бросаю взгляд в сторону объекта нашего обсуждения, который берет в руки и рассматривает фарфоровую статуэтку ангелочка. Я выкрикиваю, раскрывая глаза так, что, кажется, они выпадут:
— Это Молли, поставь где взял!
— Ой, фу! — чуть слышит имя моей сестры и вздрагивает. Ангелок вылетает из его рук, но я успеваю только чуть прикрикнуть на Зейна и случайно ударить Луи по руке, как статуэтка с громким стуком падает на пол и разбивается на множество осколков (я даже не успеваю понять — ангел это или моё сердце).
— Чёрт подери тебя, Малик! — отталкиваю Томлинсона и пытаюсь добраться до идиота-номер-один, но тот отскакивает в сторону через фарфоровые осколки, а мне не хочется резать пятки. — Ты первый идёшь на расстрел, кретин.
Луи хватает меня за плечи и спускает руки на талию, успокаивая.
— Лекси, тише, успокойся.
— Да что успокойся, Луи? Молли нас всех порвёт. Сначала меня, что впустила в нашу хату Зейна, который разбил её ангела, потом его из-за этого же ангела, а тебя просто за компанию, потому что Зейн приехал решать твои проблемы с ночлегом, блин. Мы все в заднице, понимаешь?
— Лекс, — Луи разворачивает меня к себе и обхватывает ладошками щёки, заглядывая в глаза, — меньше нервов, хорошо? В заднице только Зейн, потому что его шаловливые пальчики лезут не туда, куда надо.
Чуть приоткрыв рот, едва не выпаливаю: «а куда надо?», но вовремя осекаюсь, сразу представив, что меня ждёт. Борясь с чувством неловкости от нашей близости, я пытаюсь собрать мысли в кучу, но они разлетелись по ветру, прямо как искры от костра.
— Но Молли… Зейн…
— Тебе ничем не поможет твоё беспокойство, ты ведь знаешь.
— Зейна пытаешься отгородить? — недоверчиво щурюсь и морщу нос.
Шёпотом говорит:
— За тебя беспокоюсь, — Луи нежно потирает большим пальцем мою щеку и заглядывает в глаза. В животе приятно тянет, ведь он успокаивает меня, а значит, волнуется.
Лу волнуется за меня. Я сейчас поплыву…
— Томмо, поосторожней с выражениями. По глазам видно, как она из последних сил старается не накинуться на тебя, — слышу смех идиота-Зейна и вижу, как Луи закатывает глаза.
— А что, ревнуешь, Зинни?
— Чистой воды беспокойство, малыш, — лелейным фальцетом отвечает Малик, но этот его заботливый тон долго не держится и он в искренне-агрессивном изумлении вскидывает руки, указывая на меня: — Не повторяй моих ошибок, Томмо, не связывайся с этой семейкой!
— Захочу и свяжусь. Может, мне нравится их придурковатость. С тобой же как-то общаюсь, — издевается Луи. И мне пофиг, что он назвал меня придурковатой. Главное, что ему это нравится.
— Луи? — зовёт Малик.
— Да?
— Отпусти её, — вкрадчиво просит он.
— Зачем? — я слышу в его голосе изумление и чувствую, как Луи крепче прижимает меня к себе. Кожа на талии и спине горит так, будто я стою не в объятиях Луи, а около батареи.
— Ей надо сбегать в ванную и выжать трусы, — слишком серьёзно чеканит Зейн, а мне хотелось бы сказать, что это не смешно (и это ни капельки не смешно), но я невольно фыркаю от смеха, подбирающегося к горлу, и чувствую, что щёки начинают гореть.
— Ты только посмотри на её довольную морду! — он снова вскрикивает и мне кажется, что он действительно ревнует Луи ко мне (точно не меня к Луи).
— Милый, сегодня я останусь у подруги, хорошо? Мы посидим, выпьем вина, поноем друг другу о мужиках, а завтра я поеду домой.
Луи стебет Малика так, чтобы он психанул, развернулся и ушёл (перед этим, разумеется, он продемонстрирует нам свои кривые средние пальцы), ведь иначе его не выпереть откуда-то.
Это «подруга», слетевшее с уст Луи особенным тоном, так и тешит мои надежды. Может, пора признаться? Да и возможность подвернулась идеальная.
Осмелев, я медленно опускаю пальцы, а затем и ладони на тёплые руки Луи, поясом обвивающих мой живот. Вроде бы простой жест (от которого моё сердце разгоняется до скорости света и я молюсь, чтобы мотор не заглох от перегрева в самый неподходящий момент), но столько сил нужно, чтобы сделать это как можно естественнее. Позволяю себе чуть расслабиться и обмякнуть в крепких объятиях. Облокачиваю голову на грудь Луи чуть ниже ключиц и нервно вздыхаю — как давно я мечтала это сделать. Мне постоянно что-то мешало: неловкость, люди, внутренние противоречия, но сейчас всё по-другому; мы впервые с ним почти наедине, и правда ведь, что люди меняются, когда остаются тет-а-тет.
— Томмо, я серьёзно!
— Истеричка моя, я тоже, — чувствую улыбку Луи, даже не глядя на его лицо. Я слышу, когда он улыбается.
— Я предупреждал, потом не вини меня.
— Хорошо, милый, можешь ехать.
В мыслях усмехаюсь тому, что выгоняю кого-то из моей квартиры не я, а Луи.
С одной стороны, я хочу, чтобы Зейн уже ушёл, потому что быть наедине с Луи наверняка классно — я почти вкусила это. С другой стороны, вдруг что-то пойдёт не так и мы с Луи войдём в такое неловкое положение, из которого выбраться уже будет если и возможно, то пипец как сложно.
Парни вроде перекидываются между собой парой фраз, но я их не слышу, потому что слишком зациклилась на том, о чём думаю.
— Алексис, — неожиданно меня вырывает из мыслей голос «третьего лишнего». Я не сразу, но перевожу взгляд на Зейна. Он молчит до последнего, пока я не заглядываю ему в глаза и мы не устанавливаем зрительный контакт, — не бойся ничего, — на крошечную долю секунды улавливаю добрую — вау! — ухмылку на губах Зейна, которую он тут же стирает с лица, как художник ластиком убирает лишние штрихи на портрете. В ответ прикрываю глаза, как бы говоря: «постараюсь», не смея кивать, чтобы этого не почувствовал Лу.
Я знаю, что Зейн хороший: где-то в глубине его чёрной души он ухаживает за единорогами и тискает кроликов, но всё это остаётся в глубине. Я знаю, что он до сих пор переживает за Молли, за её моральное состояние, хоть и не показывает этого. Знаю, что он переживает за меня, какой бы я ни была стервой по отношению к нему, и за Луи, каким бы тупым говнюком он ни был. И знаю, что он очень хочет видеть нас счастливыми вместе, но пока ему удаётся лишь лицезреть эту ущербную картину. Как я то и дело убегаю от возможности стать счастливее, трусливо поджав хвост. И его это бесит до невозможности, поэтому он так себя ведёт.
Он станет счастливее только когда убедится, что счастливы мы. Зейн — хороший человек и замечательный друг.
И даже сейчас он привёз Луи сюда именно для того, чтобы мы не были туполобыми кретинами. Он знал, что Молли нет дома. Он хочет, чтобы мы были вместе, и делает всё возможное, чтобы наконец-то это случилось.
Но я слишком боюсь отказа.
Я знаю, что я красивая. Луи проявляет ко мне внимание — это видно. Но не хочу признаваться во всем. Этим я заключу его в клетку и поставлю перед выбором: быть со мной, либо отказать и не общаться дальше. Вдруг он считает меня просто другом, и ценит общение, но на большее рассчитывать не стоит (а я это делаю и не хочу отказываться от этого). Или вообще я для него являюсь девочкой, над которой можно поиздеваться путём флирта, а потом дать заднюю.
Ну не, это я уже накручиваю себя. Луи не такой. Мне очень хочется в это верить.
Но мне надоело (а может, до сих пор нравится) жить в неведении. Жить одной ногой в одном убеждении, а другой — в слепой вере, питаемой лишь осточертевшими желаниями. Но так ведь не то, чтобы проще, — так безопасней. И из этой зоны комфорта мне очень не хочется выбираться.
Но меня буквально вырывает из этого уютного состояния неопределённости хлопок двери. Я вновь включаюсь в происходящее и понимаю, что Зейн ушёл. Бросил меня наедине с Луи.
Чёрт.
ЧЁРТ, ЗЕЙН!
Твою мать, я в заднице. Не Зейн, не Луи, а я. Я, мать вашу, в огромной заднице!
Чувствую, как Луи ослабляет руки.
Чёрта с два, не надо…
— Лекси, — зовёт он, обхватывая меня за плечи и чуть разворачивая. Кожа горит, а щёки вообще уже едва не пожарились. Ноги не хотят слушаться, поэтому подкашиваются, когда Лу поворачивает меня к себе. — Эй, тут пьян я, — наигранно-возмущенным тоном говорит Томлинсон, а я мысленно вздыхаю: бутылка хорошего коньяка тут пришлась бы как раз кстати. Ну хотя бы банка пива…
Отказываюсь поднять голову и посмотреть в электрически-синие глаза парня, предпочитая прятать взгляд в ногах и вырисовывать носочком неровные круги на паркете. Блин, Зейн оставил меня с ним на трезвую голову, да на что он надеется?!
Слышу из своей комнаты громкий рёв двигателя и противный визг шин по асфальту и резко поднимаю растерянный взгляд на свою дверь. Томлинсон повторяет за мной, а потом, когда он поворачивает голову ко мне, я вижу ухмылку, тронувшую губы, и не могу разобрать его эмоции, ведь сейчас мой мозг сконцентрирован абсолютно на другом. Сердце падает вниз с осознанием полной беспомощности, ведь оставшиеся капельки надежды только что переехал Зейн на тачке. Я теперь абсолютно одна наедине с Луи, который сейчас убирает руки в карманы и перекатывается с пятки на носок.
И что прикажете делать?
— Чем займёмся?
Слишком невинный вопрос. Требующий такого же невинного ответа. Чёрт, зачем ты такой милый, грёбаный Томлинсон?!
Так, Алексис, соберись! Перед тобой парень мечты, вы вдвоём вдали от всех ваших друзей. Действуй!
Громко — слишком, блин, громко! — вдыхаю и тараторю:
— Поспим?
Чего?!
— Ой… Лу…
— Воу! Так вот сразу… Хорошо, — он перекрещивает руки и тянет их к краям футболки.
— Нет! — сдавленно взвизгиваю и бью его по рукам.
— В одежде не интересно, Лекси.
Сердце подскакивает к горлу, как с батута, дыхание сбивается и лёгкие горят, будто чтобы остановить Луи я сначала пробежала пару миль. Адреналин гоняет кровь по телу, из-за чего кожа полыхает и краснеет. Блин, да у меня даже руки красные, а что тогда с лицом творится!
Резко отворачиваюсь, чтобы отойти, но передо мной, как в самом тупом фильме, препятствие: осколки фарфора. Зейн, сценарист хренов!
— Ст-текло, — из-за сбитого дыхания заикаюсь, — нужно убрать.
— Эй, Лекси, — вновь зовёт Луи, но я не хочу поворачиваться. Нет, не заставите, — ты как на приёме у гинеколога после лишения девственности втайне от мамы. Что случилось?
Томлинсон со своими чёртовыми сравнениями, вот что случилось.
Потирая локоть, сдуваю прядь волос с горящего лица и осматриваю пол перед собой, чтобы понять в каком месте безопаснее всего переступить и сходить в ванную за веником и совком.
Внезапно — я даже вздрагиваю — Луи хватает меня за запястье и аккуратно тянет на себя, оступая к двери позади него.
— Оставь ты эти осколки, завтра уберу, — тихо шепчет он.
Я сглатываю и маленькими шажками тихо иду за Луи, который прожигает меня взглядом.
— Ты хотел сказать, сегодня утром?
— До приезда Молли.
Хоть он и пьян, но рассуждает вполне трезво. Да и движения его выглядят намного увереннее моих.
— Не бойся, — успокаивающим тоном просит он, когда мы переступаем порог моей комнаты и он отпускает мою руку, а затем так нескоро добавляет, — она даже не заметит, что её статуэтки нет.
Какая-то непонятная дрожь в теле и коленках не даёт успокоиться вместе с колотящимся сердцем. У меня инсульт случится, ей Богу. Нужно поговорить, — я прекрасно это понимаю. Но мне интересно, что сделает Луи. Поэтому я остаюсь стоять на месте, пока он подходит к моей кровати и садится в изножье — напротив двери и меня. Упирается локтями в коленки и соединяет пальцы домиком, неотрывно глядя на меня.
Становится страшно от обстановки, я вновь чувствую себя как в кабинете школьного директора после многочисленных двоек — которые мне ставили несправедливо! — поэтому обнимаю себя и опускаю голову. Почему такое ощущение, будто я не дома? Где комфорт и спокойствие? Ах, да, здесь же Луи.
Он сидит в такой позе с минуту, а потом резко встаёт — я даже подпрыгиваю и затем ёжусь, стараясь крепче обнять себя. Зачем он так издевается надо мной? Он вскидывает брови — я замечаю это из-за света в гостиной, проникающего через матовое стекло межкомнатной двери.
— Помнишь, что я сказал? Не бойся, — тихо повторяет он, пытаясь успокоить. Но мне почему-то кажется, что это было требование.
— Чего ты хочешь?.. — сдавленно, почти беззвучно спрашиваю я, сглатывая комок в горле.
Как-то слишком быстро мне стало панически страшно, а не гипер-неловко.
Луи подходит ко мне почти вплотную. Я медленно поднимаю голову и теперь могу видеть его красивые глаза, которые смотрят на меня — слава единорогам из сна — только с нежностью (а ещё чуть-чуть с желанием посмеяться). Он медленно поднимает ладонь, но я не могу разорвать зрительного контакта, чтобы посмотреть, что он собирается делать. Но, как выясняется, необязательно смотреть — нужно чувствовать. Сердца я не слышу, поскольку оно в трепете замирает от ожидания. Луи тут же аккуратно и почти не касаясь кожи проводит костяшками пальцев вверх по моей скуле. Затем он прижимает теплую ладонь к моей щеке. И у меня внутри взрывается фейерверк — бояться нечего.
Вижу, как его губы трогает непринужденная и чуть нервная улыбка (потому что уголок рта пару раз дёргается), а затем он усмехается:
— Лекси, я пьян.
Поджимаю губы, пряча улыбку, и поднимаю одну бровь в непонимании, к чему он подводит:
— Я знаю.
— Ты красивая, — так просто говорит он, не понимая, что внутри я визжу нахрен от бури эмоций. Мне это сказал Луи! Боже мой!
Стараясь засунуть неловкость и стеснение подальше, кладу руки ему на плечи и чуть скрещиваю у него их за шеей. Луи, улыбнувшись на это действие (и я радуюсь, что сделала то, что ему явно понравилось) поворачивается со мной, положив одну руку мне на талию. Ведёт нас в сторону кровати и поглаживает мою щёку большим пальцем. Я иду спиной вперёд и едва сдерживаю смешок, поэтому лишь улыбаюсь как идиотка. Стараюсь прикинуть, как скоро наткнусь на кровать, но мысли путаются в несвязный клубок, ведь я слишком увлечена разглядыванием Томлинсона.
Он останавливает нас и я, обернувшись, вижу, что кровать стоит прямо за мной, и ещё шаг и мы бы упали. Томлинсон переводит взгляд на мои губы и, прислонив свой лоб к моему, спрашивает:
— Можно тебя поцеловать?
— Я… эм, — слишком желанно, но внезапно резко. Я точно не сплю? — Думаю, да.
Пару секунд Луи смотрит мне в глаза, и я клянусь, что вижу, как его зрачки расширяются ещё больше. Я забываю как дышать, потому что замираю в ожидании действий этого сногсшибательного парня.
Чувствую его мятно-алкогольное дыхание на своих губах, а затем лёгкое, почти невесомое прикосновение к ним — я лишь успеваю чуть-чуть прикрыть глаза, — после которого Луи немного отводит своё лицо от моего, следя за моими эмоциями. В животе мучительно-приятно стягивает мышцы — свожу брови и прикусываю губу, понимая, что хочу большего.
Я сильнее скрещиваю руки, тем самым прижимая Луи к себе и сама притягиваюсь к нему.
— А мне? — едва могу выдавить из себя слова.
— Что? — спрашивает Луи и от его хрипло-напряжённого голоса я таю.
— Можно поцеловать? — я громко дышу. Свистящее быстрое дыхание разрезает тишину и кажется, что я вот-вот заплачу, потому что не верю во всё это. Господи, ущипните меня, я не верю, что это правда.
Луи ничего не отвечает, но подаётся вперёд, касаясь моих губ. Уже не так непонятно, как до этого, ведь сейчас я могу почувствовать, что его губы мятные на вкус — алкоголя почти не чувствуется, но зато есть привкус ментоловых сигарет. Я пробовала однажды. Пару раз, но мне не очень понравилось, честно.
Я целую его неумело, как девственница, вот серьёзно, но, чёрт, Луи отвечает мне: нежно и осторожно.
Не разрывая поцелуй, он убирает руку с моего лица и, заправив волосы мне за ухо, перемещает её меж лопаток. Наклоняется вперёд, чтобы упала на спину, и я, чувствуя это, отпускаю его одной рукой и упираюсь о матрац. Сгибаю в локте, чтобы аккуратно лечь. Вторую руку Луи тоже упирает в кровать и придерживает себя, чтобы не упасть сверху.
Я вздрагиваю, в животе завязывается тугой узел и начинает больно тянуть вниз. Сжимаю пальцы на ногах, когда Луи нависает сверху, перемещая меня чуть выше, и издаю звук наподобие всхлипа, всё ещё отказываясь верить в происходящее. Он резко останавливается и отстраняется, беспокойно спрашивая:
— Что такое? Что-то не так?
Я не могу ответить ровно ничего: не могу сказать, что всё так, что всё прекрасно и чтобы он продолжал, потому что слова не хотят сочетаться. Не могу посмотреть на него, потому что зрение безвозвратно расфокусировано, поэтому остаётся только показывать всё действиями.
Закидываю руку ему на плечо и, ухватившись за шею и задевая волосы, подаюсь вперёд и прижимаю его к себе, вновь ненасытно и так бессовестно выпрашивая такой желанный и долгожданный поцелуй. Хочется утонуть в Луи, хочется верить в то, что это не сон и не шизофренические глюки, хочу верить, что всё, что происходит сейчас — самая истинная и чистая правда.
Мои растрепанные и непослушные чёртовы волосы лезут на лицо, но Луи аккуратно убирает их пальцем и опять заправляет за уши. Перемещает руку на талию и чуть сжимает, отчего желудок делает сальто. Сразу же после я непроизвольно выгибаюсь, и в этот момент тело пробивает мелкой дрожью.
Если это рай, то можно я продам душу дьяволу в обмен на такую жизнь?
Томлинсон всё так же нависает сверху, но я хочу, чтобы он был ближе. Очень хочу.
Словно услышав мои мысли (я сомневаюсь, не прохрипела ли я вслух это «ближе»), Луи подхватывает моё бедро и закидывает ногу себе на спину. Догадавшись о действии, сама делаю то же и со второй ногой, невыносимо дрожа и едва успевая правильно дышать.
Луи прикусывает меня за нижнюю губу и хочет отстраниться, потому что наверняка его левая рука уже затекла, но я чёртова эгоистка и не думаю об этом. Следуя только за собственными желаниями, одновременно прижимаю его к себе руками, чуть схватив за волосы на затылке, и сгибаю ноги, машинально скрещивая в щиколотках за его спиной.
Луи не ожидает такого, поэтому на пару секунд перестаёт целовать меня. Не сумев удержаться, почти полностью падает сверху, на какой-то миг коснувшись тазом меня меж бёдер. Низ живота резко вспыхивает жгучим пламенем, а тело покрывается мурашками, и я, забыв о поцелуе, издаю громкий стон.
На какое-то время теряюсь в пространстве и времени, чувствуя только эту боль в животе из-за того, насколько сильно сжимаются мышцы. Но Луи следом целует меня в шею, чуть покусывая кожу. Я начинаю дико дрожать, не зная, куда деть ноги — сжимаю пальцы с такой силой, что, кажется, вот-вот сломаю их.
— Лу… — скулю я, стараясь сдержать слёзы, комом застрявшие в горле из-за переполняющих меня эмоций, но он будто не слышит и продолжает делать то же самое. Я едва не плачу, но с губ срывается жалобно-надрывной стон. За ним ещё несколько похожих. Мышцы внутри туго сжимаются, медленно сокращаются, всё слишком сильно тянет.
Боже, как больно…
Чёрт, как классно…
Что творит со мной этот парень?!
Потерпев некоторое время и справившись со своими ощущениями, скидываю свои ноги, чтобы ему стало легче, и убираю руки с его шеи. Просунув их между нами, слегка отталкиваю Луи, чтобы он немного отстранился.
Блин, как всё дрожит…
Одной рукой хватаю на груди, а второй на торсе его футболку и тяну вверх, чтобы снять. Только сейчас обращаю внимание на то, какая у Луи горячая кожа. Он чуть присаживается передо мной, в то время, как мои ноги находятся в позе «бабочки», и вытягивает руки, чтобы я сама стянула с него футболку. Но я могу дотянуть её ему до только плечей. Он путается в ней, пытаясь снять. Я, как ни странно, усмехаюсь, вопреки тому, что изнутри меня разрывают… бабочки? Я чёрт знает, как это назвать.
Хватаю футболку Луи за край, но снять самой не получается. Да и к этому моменту он стягивает её с одной руки и высовывает голову. Резко взмахнув другой рукой, Луи скидывает её с себя куда-то на пол и, поцеловав меня в губы, ведёт дорожку поцелуев по линии челюсти к уху и прикусывает мочку.
Этот парень может довести до оргазма без пенетрации.
Его руки залазят мне под футболку, касаясь живота, и я сразу же его втягиваю — незаметно для себя, — он хватает за талию и двигает меня выше, к изголовью. Перемещает руку мне на поясницу и я приподнимаюсь к нему. Вытягиваю руки над собой, когда чувствую, что Луи, аккуратно перемещая руки вверх по моему телу, начинает стягивать с меня футболку. Перестаёт целовать и снимает растянутую ткань, откидывая куда-то в сторону, и возвращается к шее, как ненасытный вампир (надеюсь, там не будет следов от засосов).
Мне становится не очень комфортно, когда я понимаю, что на мне нет лифа или топа. Опускаю руки и сгибаю их в локтях, словно защищаясь. Луи останавливается, смотрит мне в глаза и тихо, басистым голосом говорит:
— Ты прекрасна, Лекс, — нежно накрывает мои губы своими на короткий миг. — Не закрывайся от меня, не бойся, — следом он примыкает ко мне в долгом поцелуе, то покусывая, то оттягивая мою нижнюю губу. Его ладонь сжимает мою талию, и он идёт поцелуями по челюсти и переходит на шею и ключицы. Чувствую, как он целует в самый изгиб шеи, а потом кусает — это действие выбивает воздух из моих лёгких.
— Чёрт, Лу… — в сладострастной истоме стону я, протягивая дрожащие руки к ремню его джинсов. Пытаюсь вытащить свободный край из пряжки, но нихрена не выходит. Елозя бёдрами, я спускаюсь чуть ниже, чтобы было удобнее расстегнуть ремень. Пальцы то соскальзывают, то рука слетает, и я уже начинаю психовать сама на себя, что такая неуклюжая, но свободный край вылетает, и ремень расслабляется.
Томлинсон прекращает меня целовать и слезает с кровати. Я уже успеваю тысячу раз пожалеть обо всём, нашарить одеяло и потянуть его на себя, чтобы прикрыться, но Луи лишь стягивает джинсы, оставаясь только в боксерах. Кто бы мог подумать, что вместо разговоров мы начнём с других вещей.
Малик, наверное, охренеет, когда — не если! (тут даже бесспорно) — узнает.
Я разговаривать не умею: я всегда пишу. На словах ни «б», ни «м», но дайте листок и ручку/заметки в телефоне/ноут, и я стану той самой Джейн Остен. Луи, видимо, разговаривать тоже не особо хочет. На самом деле, мне нравится мысль о том, к чему мы идём. И по фиг, что это может стать той самой неловкой ситуацией, после которой мы даже здороваться не будем — сейчас мне плевать.
Луи возвращается ко мне, спрашивая, всё ли хорошо, и я несколько раз киваю, прежде чем поцеловать его, а затем куснуть за шею. Меня кидает в сильную дрожь — не знаю, правильно ли сделала, но Луи издаёт тихий стон и я понимаю, что да.
Он так резко впечатывает меня в матрац, что я шумно выдыхаю от неожиданности, и жадно впивается в губы, сильно сжимая мои бёдра и прислоняясь своим телом к моему. Я не знаю, куда деться. Хочется плакать от того, насколько я влюблена в этого парня, от удовольствия, растекающемуся по всему телу, и приятной боли, что сдавливает прямо внизу живота.
Луи начинает целовать меж рёбер и идёт к животу. Тело горит изнутри, мне мучительно-приятно, но вместе с этим невыносимо больно от вакханалии, которые устраивают мои мышцы в животе, — я начинаю елозить бёдрами. Закидываю голову наверх и, сжав и прикусив губы, закрываю глаза, а руки сами стягивают и сжимают в кулак простынь.
Мне хочется, чтобы Луи почувствовал хоть каплю того, что чувствую я. Я тоже хочу доставить ему удовольствие, чтобы его рвали изнутри бабочки, но я в данный момент слишком эгоистична, поэтому простанываю его имя. Я обнимаю его за шею, потягивая волосы на затылке, и закидываю ноги ему на спину. Прижимаю к себе, молча прося продолжения, потому что прелюдии уже не вызывают тех ощущений, которые вызывали поначалу, и потихоньку начинают раздражать. А может, я просто устала терпеть, потому что тело просит другого.
Он отстраняется, но я прижимаю его обратно, сама не замечая, как начинаю требовать.
— Лекс, погоди… — он смотрит на меня, но я впервые в жизни, наверное, не чувствую соблазна заглянуть в его прекрасные голубые глаза.
— Ну что? — недовольно фыркаю я, пропуская сквозь пальцы его каштановые волосы.
— Ты хочешь залететь? — серьёзным голосом спрашивает Луи.
А, ой.
У меня давно не было отношений и я уже забыла, когда в последний раз принимала противозачаточные.
Я говорила, что это будет самая неловкая ситуация в нашей жизни (в моей точно), после которой мы не заговорим. Вот дура, отдалась чувствам, а Томлинсон хотел лишь посмеяться, не более.
Я мгновенно остываю и меня накрывает волной стыда, когда вижу, что Луи идёт к джинсам. Вот же чёрт. Переворачиваюсь на живот, закрывая руками грудь, и утыкаюсь лицом в подушку. А на что надеялась?!
— Эй, Лекс, чего приуныла?
Он ещё и издеваться смеет. Я херею от этой жизни…
— Алексис? — вновь зовёт он. Я слышу хруст целлофановой обертки и понимаю, что Луи пошёл не одеваться, а рыть в кармане презерватив.
То есть, он точно уверен, что хочет со мной переспать? Окей. Но потом я напишу ему поэму в пятьдесят страниц о своих чувствах и пусть что хочет, то и делает с этим. Сейчас два варианта: либо после этой ночи мы через какое-то время становимся парой и будем счастливы, либо больше вообще никогда не общаемся, и я буду захлебываться в слезах и задыхаться от боли несколько лет, не подпуская к себе ни одного парня.
Луи возвращается ко мне и одной рукой переворачивает на спину. Я продолжаю закрывать обнажённый верх руками и отворачиваюсь, пряча взгляд.
— Алексис, посмотри на меня, — требовательно просит он, и я не могу не сделать этого. Поджимаю губы и встречаю тёмно-синие в неполной темноте глаза, отблескивающие из-за света. Он с интересом разглядывает меня долгие секунды, и я делаю то же в ответ, а затем, сгибая руки в локтях, он почти прижимается ко мне — мои руки на груди служат своеобразной помехой. Луи облизывает свои губы, накрывая мои — я даже успеваю на секунду почувствовать кончик его языка на своих. Он целует нежно и аккуратно, словно боится сделать больно, и я хочу впечатать этот момент в память, чтобы он там хранился до конца моей жизни. Я слышу его тяжёлое дыхание, как оно свистит в унисон с моим. Это так прекрасно, что хочется верить, что этот звук станет моим любимым.
Перевесив вес на одну руку, он второй убирает мои, чтобы я не закрывалась от него. Я счастлива, что Луи не сам делает это по своей воле, а лишь просит меня: его действия легки и бережны, будто я — ценный музейный экспонат. Когда я расцепляю руки, он кладёт свою ладонь мне сбоку от груди и скользит до середины спины.
Я тихонько сначала одной рукой накрываю его щёку, а затем другой, боясь порезаться о его ужасно острые скулы. Когда уже не боюсь касаться его лица, то, скользнув ладонью к затылку, начинаю покусывать ему губы. Стараюсь не сделать больно, но Луи накаляет обстановку, повторяя за мной, и покусывает по линии челюсти. Я потягиваю его за волосы, ероша их. Страсти добавляет его рука, которой он шарит по моему телу и пощипывает кожу, да и сам Луи, прижимающийся ко мне вплотную.
Слышу стук своего сердца в висках, свои громкие и тихие стоны Луи, наше запыхавшееся тяжёлое дыхание: мы вдвоём однозначно забываем как правильно дышать. Воздух словно электризуется из-за нас, потому что я ещё слышу какой-то треск. А может, трещит по швам моё терпение, потому что Луи так и не переходит к большему.
Начинаю елозить под ним, чтобы привстал:
— Погоди… — хриплю я, руками спуская насколько можно, а потом потирая ноги друг о друга, снимаю пижамные шорты, повисшие на щиколокте, и остаюсь лишь в трусах, которые действительно нужно выжимать.
Вновь возвращаюсь к поцелуям и, чмокнув Луи в губы, чуть поворачиваю его лицо рукой и кусаю в самый изгиб шеи: чуть ниже челюсти. Томлинсон в сдержанном наслаждении стонет и кусает меня за плечо, после поцеловав в ключицу. Обхватываю руками его спину и оцарапываю, ведя пальцами к его груди. Луи сипло стонет, прикрыв глаза — ему нравится, и от этого меня накрывает волной дрожи. Как же сосёт под ложечкой и внизу живота — не передать словами.
Подаюсь вперёд, к Луи, чтобы прикоснуться именно там. В этот же момент Томлинсон чертыхается от возбуждения и вытягивает руку к краю кровати. Он опускает взгляд на меня и показывает зажатый меж дрожащих пальцев серебристый квадратный пакетик:
— Ты уверена? — спрашивает он. И, Боже, хочу послать его нахрен с такой приторностью, но в то же время таю как сахарок от его тёплых слов.
Несколько раз киваю, тяжело дыша и чувствуя, как напряжение внизу растёт с каждой потерянной секундой. Внимательно наблюдаю за тем, как Луи зубами отрывает уголок пачки и вытаскивает контрацептив, а он в этот момент смотрит только на меня, в мои глаза и никуда больше.
Я шумно вдыхаю и в каком-то неверии и страхе прикрываю глаза. Не ожидала, что у нас с Луи когда-то что-то случится. Я представляла и не раз, как у нас всё произойдёт, но это были лишь какие-то девичьи мечты и фантазии, которым, как я считала, не суждено было сбыться. В реальности всё оказалось в биллионы раз лучше и эмоциональней. И мне кажется, сегодня я влюблялась в Луи Томлинсона снова и снова.
— Лекси, — шепчет он, вырывая меня из раздумий и ожиданий, за что я хочу въехать ему по морде и отправить ночевать на улицу. — Открой глаза, пожалуйста, мне важно, чтобы ты посмотрела на меня.
Как у него хватает сил говорить это в такой момент? Он секс-машина или как?
— Я должен сказать это перед тем, как сделаю то, что сделаю…
Ну епс тудэй, Томлинсон. Он сейчас пугает меня, стирая словно ластиком весь настрой. Сердце перестаёт биться, дыхание пропадает, потому что я знаю, что он скажет. Он скажет, что всё это не будет значить для него ничего: он просто переспит с ещё одной девушкой, каких в городе сотни тысяч.
В уголках глаз собираются слёзы, потому что я хочу его, хочу быть с ним, хочу любить его, и сейчас я планирую испытать, каково это, быть девушкой Луи Томлинсона. Но если я не думала пару секунд назад о последствиях, потому что они были для меня ничем в сравнении с блаженным и страстным настоящим, то сейчас я готова отказаться от того, на что подписалась… Ведь я не хочу потом мучиться всю свою жизнь до следующего такого же Луи, если он вообще будет.
Мысленно я уже бьюсь в истерике и молю о смерти, потому что такой стыд мне не вынести, но на деле каменею как глыба и жду слов Луи, разобьющих мне сердце.
— Лекс, ты должна знать, что ты мне не нравишься, — я лежу с каменным лицом, потому что не расслышала. Мои мысли слишком громкие. Луи касается моих губ своими меня. — Я надеюсь, у тебя тоже ко мне что-то есть…
Стоп… Но «тоже» говорят, когда в одинаковых ситуациях? Меня озаряет ровно тогда, когда Луи наклоняется к шее, опаляя горячим дыханием кожу, оставляет дорожку поцелуев на солнечном сплетении, касается губами около груди и целует живот. Внутри опять загорается свет и бабочки начинают летать не только в животе, но и в голове, затуманивая разум.
— Влю… блена, Лу, — сквозь стон вырывается у меня, прежде чем я резко закусываю губу, сдержав вскрик, и зажмуриваю глаза от новой волны удовольствия в теле.
Перед глазами среди чёрной пелены пестрят разноцветные фейерверки, а после я вижу огромный взрыв небесно-голубого оттенка, прямо как и глаза того, в кого я влюблена по самые пятки.