***
И вот тебе уже давно не пять и ты идёшь по маленькому острову, раскиданном где-то в Тихом. Вы приехали сюда ради белого маяка, что ты сразу назвала «Полум’я життя» и на вопрос Дана «Почему?», отвечала коротко «А ты представляешь, сколько он спас жизней. Скольким людям позволил не разбиться о скалы и у скольких осталась надежда?». Больше он не спрашивал. На Вашем острове, как вы его окрестили, пару домиков местных и ваш. Минималистический, в максимально светлых цветах и синей крышей в честь ярого Тихого. Штормы посреди океана не редкость. К твоему сожалению. Ведь столько не изученных скал и спусков к Великому и Живому, а за окном перестрелка облаков. Все, что тебе остаётся — прижиматься к Дану в страхе, пока он шепчет сказки о жестокости неба и ты начинаешь с третей сказки в это верить. Молния бьет в океан и ты вздрагиваешь. Он же живой… — Ему не больно? — Нет, моя девочка, нет, Ти, — целует в макушку, проверяя пальцами твой пульс. Выдыхает, когда он в пределах нормы. Перехватывает дрожащие, тонкие руки и осторожно их сжимает, кутая тебя крепче в плед. Над водой поднимается туман и вы такого никогда не видели. Густой и в миг рассеивается над пространством берега. Тихий отвечает небу сильной волной, что насмерть разбивается о скалы и, кажется, ты готова поверить в греческих богов, ибо никогда не видела такой мощи природы. Вы засыпаете в объятиях друг друга, так и не досмотрев многосерийный фильм природы. Вы уже давно и выросли, но в душе дети. Неформат, вечно дети с сердцами нараспашку лишь для друг друга. И уже не боитесь, что будет, когда вернётесь. Доверие… Вы даже не уверены, что вернётесь, ведь нашли общую мечту. Тишину, океан и любовь. Гуляете вечером в редкую ясную. Собираешь камушки на берегу и вдруг видишь стайку дельфинов. — Дан, смотри, дельфины! — Ты знаешь, что дельфины умирают во сне? По одиночке. — Не надо… не рассказывай. Я не хочу это представлять, — кусаешь губу и отводишь взгляд. А где-то внутри что-то загорается и восклицаешь. — Но мне теперь очень интересно, расскажи! И ты до ужаса сентиментальна, но любопытство и тяга к знаниям не угасли с детства. — Эти существа никогда не грустят. Их печали, слёзы и боль забирает море. На тебя похожи. — Люди-дельфины, помнишь? — вспоминаешь чужие старые строчки и уточняешь, в итоге получая кивок. Дан смотрит на тебя со скрытым испугом и ты наконец реагируешь на его рассказ. — Тонуть и улыбаться… Как когда в очередной раз чуть ли не в лицо высказывают недовольство про меня, оскорбляя и раня словами, а я им в лицо лишь слеплю алой. Да? — Да… дельфины ещё без любви не живут. А ты создана для любви, в тебе её столько… — Существуют, гаснут, замерзают. А после молча тонут… — и не добавляешь, но чересчур громко думаешь: «это могла быть я, но ты меня спас вовремя». Тебе уже не надо смотреть на него, ведь по дрожи в его голосе понимаешь, насколько он боялся это сказать. У тебя рождается идея и вдруг ты загораешься ей. Спасибо Вениным энциклопедиям. — Стой… а если им нарисовать закат? Они же уплывают в закат и медленно гаснут от холода и боли… Но улыбаются. Я хочу их спасти, я хочу нарисовать закат! Он молча качает головой. Нет? Но как же. — Нарисуй, даже если это напрасно, но их не спасёт в нашем агрессивном Тихом. Разобьёшься. Не надо. — Тонуть и улыбаться. Я именно так буду тонуть, слышишь! Он вцепляется в твои хрупкие плечи, на что ты шипишь. Меньше всего хотел делать больно, но ты перегибаешь. Прям как он когда-то… — Таня, я тонул. Меня откачивали, хотя в тот момент я считал, что без меня мир не поменяться. Что это было зря. Но тогда бы я не встретил тебя. Не изменил бы твой и свой мир. Не узнал бы, что человек, который доходил до грани, может ещё полюбить. Жизнь и тебя, её смысл. Ты всхлипываешь у него на плече и шепчешь. — Прости. Я тоже доходила до грани. Глупая, прости меня пожалуйста, — камушки выпадают из ладони и ты, трясясь, прижимается ближе к родному человеку, укладывая голову на его солнечное. Целует твои в растрёпанные косы и медленно покачивает. После разворачивает к маленькой бухте и показывает силу Тихого. Тот блещет тебе синевой и Дан готов поклясться, что тот же цвет секунду назад видел в твоих заплаканных. — Давай соберем твои камушки и пойдём вдоль острова, родная? Приседает, собирая твои новые экземпляры в коллекцию и после вы идёте вдоль берега. Мимо тебя проходит старец, который что-то бурчит себе под нос. — Сегодня, быть может, появится та, которую вспоминать будут годами, веками. И останется она чистой душой и добрыми поступками в сердцах жителей острова навечно. Дан на середине фразы закрывает тебе уши руками и качает головой, «мол нет, не слушай». Вы отходите на достаточное расстояние и ты оборачиваешься на него. — Тинок, не слушай. Он не первый день так говорит каждому прохожему, никогда не сбывалось. — Ты чего? — всматриваешься в родные зрачки и перехватываешь его руку, увидя страх в глазах. Он не боялся за тебя так до вашего переезда на остров. — Все же хорошо. Давай дождёмся звёзд, а утром, на рассвете к маяку пойдём. Улыбается, но взгляд уводит в пол. Ты этого не замечаешь. Сидите у берега на ещё тёплых камнях и всматриваетесь в ночную россыпь далеких-близких звёзд. Загадывайте одну мечту на двоих падающей звезде. Счастье, дочку и как можно больше таких ночей под звездным. Ты будишь его за пятнадцать минут до рассвета. Быстрым поцелуем, смеясь в губы. Растрепанная, с россыпью веснушек по щекам. Быстро закалываешь серебренной заколкой с белыми фарфоровыми хрупкими цветочками короткие волосы спереди, что вечно выпадают. Дан мельком спрашивает: « — Свадебная? — Да, я её люблю очень». Выходите лишь только первые лучи касаются кончиков волос. Ты берёшь Дана за руку и вы бежите к маяку на другой стороне острова, будто вам шестнадцать и вы подростки, что боятся не успеть до восьми домой, ибо мама будет ругаться. Как будто дождь льёт и вы уже знаете, от чего именно бежите. Но вам шестнадцать было давно. И в поддержке отцов вы нуждались до собственной популярности. Тогда, когда те били гитары, гнали в юридический, со скандалами выгоняли из дома и громким «Артистки из тебя не выйдет, ты хрупкая больно. Там все жестко» обрезали крылья и ломали мечты. Недолюбили, отвергли, в важный момент были слишком холодны, вот и получили детей с дыркой в сердце, с пустотой, что заполняли любовью других людей. Тех, которые собирали стадионы, признаваясь им в любви. Каждому, сердечно и пламенно. И пустота, бездна сердца заполнилась любовью. Но было уже поздно. И нужна была другая любовь, к сожалению. Дан отпускает твою руку, как только вы добегаете до другой стороны маленькой чужой земли. Ты, в белом платье, развивающимися на ветру волосами и счастливая бежишь к сияющему под солнцем маяку. И вы бы с ним могли посоревноваться, кто белее, но тебя останавливает шелест в кустах. С плохо скрываемой истерикой смотришь на мужчину, что уже дошёл до тебя и накрывает холодные плечи руками. — Замёрзла? — мотаешь головой и спускаешься к скалистому берегу. Цепляешься за его протянутые пальцы и перескакиваешь через камни. Чуть соскальзываешь. — Осторожней. Вы подходите к маяку и у тебя мурашки от его величия. — «Полум’я життя» буде світити вічно? — неожиданно даже для себя переходишь на родной. Тебе он кивает и ты шепчешь, улыбаясь. — Тоді пообіцяй мені цю вічність. — Обещаю, — ты со смешинкой в глазах заглядываешь в его, ожидая обряжения. — Я бы мог ответить на румынском, но зачем. Замечаешь хрупкий темно-алый цветочек, растущий среди грубых камней и скал. Он живой. Живой, не смотря на жестокий морской ветер и сложность условий. Прям, как ты. И ты хочешь рассказать Дану, о том, что раньше никогда не хотела сделать, но этот хрупкий цветочек стал для тебя символом жизни, счастья, момента и единственное таки, которое ты хотела бы — темно-алый живой цветок. Но ты ему не скажешь. И когда на рассвете будет сиять небо в пастельных тонах — ты не скажешь. И когда твои веснушки, которые он так любил, вмиг пропадут с лица — ты не скажешь. Тебе между лопаток всадили нож, те самые незнакомцы, на чей шелест в кустах ты среагировала. Ты жить хотела больше всех людей вместе взятых на этом острове, но сейчас на белоснежном платье алая кровь. Ты еле приглушенно слышишь звуки и вовсе не чувствуешь собственно тела. Едва начинаешь падать, тебя хватают крепкие родные руки и ты что-то хрипло шепчешь о том, как полюбила его, этот океан и маяк. — Полум’я життя, помнишь? Тань, не думай ни о чем. Все хорошо, я люблю тебя. Ты лучшее за мою жизнь, — тараторит, боясь не успеть сказать все. У него на глазах слёзы, у тебя, кажется, тоже. Ты счастливая. Даже сейчас, когда никто не знает, через сколько ты закроешь глаза навсегда. Тебя разрывает от боли, но тебе не больно. Ты счастливая. — Живи. Люби. Спасибо за всё. Слова проглатываются, пропадают и уже на Дана смотрит пустой когда-то живой взгляд девочки, что хотела жить. Девочки, которой было ради чего жить. Женщины, что не сдавалась до самого конца. Закрывает веки, чуть слышно произнося «спи, родная». Не зная себя от горя идёт ко входу на маяк. Смотритель маяка спрашивает «что вы планируете сделать?» — Вы сделайте так, чтобы моей девочке там было хорошо. Смотритель разводит руками, пока Дан поднимается на верх маяка. С надеждой смотрит последний раз на рассвет, вспоминая её веснушки и... Они обещали вечность — в ней и остались. Только на заколке разбились фарфоровые цветочки, а на следующее утро среди скал будет уже три темно-алых символов жизни. Старец говорил не про тех, что хотели жить.***
— Дедушка, деда, а расскажи чем закончилась легенда про ангела в белом платье, любовь и красные цветы! Старый смотритель посмотрел на внука, в сотый раз продумывая историю, что видел сам. Вернее, её конец. — Девушка навечно стала маяком, что светит дальним кораблям. А молодой человек стал океаном. Они живые, даже после смерти. — А цветы, правда, что они появляются, когда на острове кто-то умирает. Это же не просто легенды? — Нет, не просто. Я видел. Темно-красные цветы появляются на рассвете, когда человек с чистой душой трагически умирает. Безымянный старец, которого встретила пара на острове говорил о девушке, что должна была умереть от осложнений простуды. Потому на следующее утро цветов распустилось лишь двое. Девушка-свет и мужчина-море. Знаешь, надо верить в любовь. — Я пока не верю, но деда, можно пойду погуляю с Тинни? — Конечно иди, Даниэль. Только не рвите цветы. Не сорвут. Ведь в алые рассветы на острове вспоминают тех, кто жил по-настоящему.