Frail Visier Runta

Хоть всего два с небольшим года минуло с тех пор, но все же многое изменилось за это время. Князь Ангус скончался и его место занял его сын Анкутма, а Зебу значительно вырос и благодаря постоянной дрессировке стал толковым помощником для своего хозяина, а не просто живым средством передвижения. Хоть Киаран, занимающий должность княжеского советника, был в полном здравии и мог и дальше нести свою службу, однако сын его покойного господина, унаследовавший трон после смерти отца, изъявил желание сделать своим главным приближенным того, кого считал своим лучшим другом. Возрастной мужчина не возражал против этого; к тому же, за тридцать лет службы двум князьям, Ангусу и его отцу, — дело в том, что Киаран рано потерял отца и потому еще подростком был вынужден занять его место при дворе, — он порядком устал от этого. Изольда подошла со всей серьезностью к новой должности сына, которую ему предстоит занять уже завтра, и весь вечер и всю ночь, не поднимая головы, шила своему любимому отпрыску черный плащ с красной подкладкой, перчатки из синего войлока длиной до самых локтей и высокий колпак из той же материи, края которого решила отделать небольшим отрезом пышного светлого меха. Наутро закончив с этим, женщина подозвала наследника, который в тот день пробудился с непередаваемым ощущением праздничной радости, и невзирая на то, что тому было уже восемнадцать, взяла его на руки и принялась одевать, как маленького, и коротышка подчинился. Для нее в случае с ее чадом работала поговорка «Маленькая собачка и в старости щенок» — невзирая на то, что на его подбородке уже проклюнулись редкие черные волоски, через год-другой обещающие разрастись до полноценной бороды, парень обладал габаритами ребенка лет шести, и то не одиферского. Хоть Изольда и прекрасно понимала, что ее сынок всегда был развит не по годам, и уважала его, прислушиваясь к его мнению и обсуждая с ним важные вопросы, она продолжала печься и заботиться о нем с ничуть не меньшим трепетом, чем о малыше. Иному пришлось бы не по душе то, что мать так настойчиво опекает, но только не Рунтару — он прекрасно знал, что на его родине было принято просто-напросто выбрасывать нежизнеспособных младенцев, словно мусор, куда-нибудь в овраг или в речку, поэтому был безмерно благодарен своей родительнице за то, что та не решилась с ним так поступить. К тому же, каким бы взрослым ты ни был, всегда приятно ненадолго вновь ощутить себя ребенком, проведя время наедине с мамой, для которой ты независимо ни от чего всегда в первую очередь будешь ее дитем. — Какой ты у меня нарядный! — улыбнулась она, надев на юношу обновки и после смахнув слезу умиления. Через некоторое время, стоя на возвышении в главном зале дворца и взирая на своего родителя, произносящего речь по случаю передачи своей должности своему чаду, Рунтар погрузился в размышления: «Мой папа, хоть и в сорок с лишним лет, по-прежнему такой же красавец, как и в молодые годы, разве что виски слегка подернулись инеем седины. Все одиферские девушки пытались его добиться, но он из всех выбрал именно маму. Еще он мне рассказывал как-то, что он получил имя в честь своего отца, потому что с самого рождения был его копией, и дед мой, кстати, тоже был тем еще сердцеедом. Эх, было бы замечательно, если бы я тоже родился папиной копией и стал бы Киараном-третьим, таким же красавцем, как и два моих старших родственника. Все девицы бы тогда непременно оказывали бы мне знаки внимания. Разумеется, мне их и так оказывали, но совершенно не таким образом, как бы мне того хотелось — все лишь оскорбляли меня и насмехались над моей статью... Хотя, если задуматься, то главное, что я покорил сердце прекрасной Виолы, а другие мне все-таки дешевы». — Властью, мне данной, объявляю Рунтара отныне и впредь своим преемником и наделяю его титулом первого премьер-маршала! — зычно провозгласил мужчина, выведя своего отпрыска из состояния задумчивости. Такой случай, чтобы кто-либо из обитателей замка занял должность при живом родителе, был прецедентом, поэтому Киарану пришлось импровизировать и сочинять торжественную речь на ходу, а не зачитывать ее по толстой потрепанной книжке; обыкновенно подобной церемонии удостаивался лишь сын князя, которому надлежало занять место отца — и по этой причине Киарану пришлось рукополагать и Ангуса, и после Анкутму. И оба Киарана, — отец и сын — и их предки — все как один носили звание первого премьер-маршала, вот только характеризующие их прилагательные перед словом «советник» у всех были разными, ведь эти варвары были весьма разнохарактерными, и правитель обыкновенно решал, кого как можно охарактеризовать. Младший Стенчоурт поэтому сейчас глубоко задумался. — Давай помогу. — тихонечко прошептал ему новоиспеченный министр, рядом с которым он стоял. — Великий советник Рунтар? Славный советник Рунтар? — Нет. — шепотом ответил юный князь, и карлику показалось, что в одном этом коротеньком слове слышалась какая-то издевка, и он сжался изнутри, предчувствуя что-нибудь недоброе, и оно не заставило себя ждать. Затем Анкутма продолжил, но уже вслух: — Чахлый советник Рунтар! В этот момент удостоившемуся сего чина захотелось, чтобы земля его немедленно поглотила, чтобы больше не видеть весь белый свет — все в помещении, за исключением придворной лекарши и ее благоверного, сделали над собой значительное усилие, чтобы не расхохотаться в голос, а некоторые и не делали этого вообще, разразившись диким хохотом. Коротышка уже давно не ожидал от своего тупоголового ровесника иного отношения к себе, но вставить в титул унизительное уточнение, без которого толстяк ни разу не произносил его имя — это было уже чересчур даже для такого неотесанного кретина! Однако когда Рунтар перевел взгляд в сторону окна и заметил там пару синих глаз, обрамленных веером густых и длинных ресниц, он мгновенно воспрял духом, узрев часть дивного лика своей красавицы. Кроме жителей дворца и приглашенных ими, никто не имел права присутствовать на проводимых там мероприятиях, а влюбленные не желали обнародовать факт своих отношений, однако птичница вожделела быть рядом со своим обожателем в этот важный для него день, пусть и по другую сторону окна. Правда, торжественным для него был лишь первый день его службы, когда состоялась церемония назначения его на должность княжеского советника, а все последующие были довольно обычными и похожими один на другой. **** Утро того дня началось для премьер-министра, занимающего этот пост на протяжении вот уже более пяти лет, довольно неприятно и слишком быстро — в очередной раз уснувшего далеко за полночь из-за вредной привычки читать по ночам почти до самого рассвета, появившейся у него еще в отрочестве, его бессовестно разбудили рано утром. Предстоял довольно обычный день, полный забот, хлопот и всяческих трудноразрешимых проблем. Но жизни, какой бы жестокой и несправедливой она ни была, время от времени свойственно поворачиваться к некоторым людям лицом, а еще реже — улыбаться им при этом. Так, на удивление, случилось и сейчас — вскоре выяснилось, что не зря Анкутма приказал спозаранку растолкать своего советника, совсем не зря. — Я уезжаю, и меня несколько недель не будет. — озвучил он коротышке все и сразу, пакуя в мешки головки зеленого ячьего сыра. — Жалко, что у меня не получается взять тебя с собой, чахлый друг Рунтар — кому-то ведь придется править Одифером, пока меня не будет, и это будешь ты. Мужичонка с трудом сдержался, чтобы не начать вопить и визжать от радости, и лишь поинтересовался: — А куда и зачем ты едешь? — В Аграбу, невесту смотреть. Жениться хочу. Папа еще при жизни мне говорил выбирать кого-нибудь из принцесс соседних стран, и я поеду к принцессе Жасмин, свататься. — Что ж, понятно. Как только сборы были завершены и мешки с дарами и припасами закреплены сбоку седла, князь вместе с яком, верхом на котором он намеревался странствовать, вышел за ворота, то он решил попрощаться с тем, кого всегда считал лучшим другом, своим привычным образом — сжал его настолько сильно, что тому показалось, будто сейчас ему точно переломают все кости до единой. — Я буду очень скучать по тебе... — вздохнув, промолвил князь, а затем потерся пухлой щекой о его макушку, отчего синий войлочный колпак, отороченный мехом, сполз щуплому министру на глаза. — Я т...тож-же... — последовал ответ, который был, ясное дело, неискренним. А затем в его впалую щеку, такую же бледную, как и все остальное лицо, цвет которого на фоне угольно-черных волос и бровей и темно-карих глаз казался еще более болезненным, с сырным придыханием шлепнулся звучный и влажный поцелуй, затем еще один, и еще. В этот момент Рунтара чуть не стошнило от отвращения и гадливости, и он непроизвольно отпрянул. Однако это не привело к ожидаемому и предполагаемому результату — огромные мясистые оковы держали все его небольшое тело слишком крепко. Как только Анкутма на яке наконец отпустил его и скрылся из виду, исполняющий обязанности князя побежал в комнату родителей; придворная лекарша развешивала на просушку пучки целебных трав, ее супруг помогал ей в этом. — Мам, пап, доброго утра. — подал голос их вошедший после стука сын. — Доброго утра, сынок. — ответили они ему. — Пап, у меня тут такое дело... В общем, не мог бы ты побыть исполняющим обязанности князя Одифера на недельки четыре? Пересказав отцу состоявшийся накануне диалог с Анкутмой, княжеский приближенный озвучил также и свое намерение воспользоваться столь редкостной и донельзя подходящей возможностью для того, чтобы пожить вместе со своей обожаемой Виолой. — Конечно, могу, сынок. — заявил Киаран. — Иди и отдыхай со своей девушкой, ты это заслужил. — Иди, милый, иди. — мягко подтолкнула его Изольда, согласная с решением мужа. Как только их взрослый отпрыск вскочил на своего Зебу и понесся на нем в сторону ближайшей реки, она заметила благоверному: — Я так рада тому, что наш Рунтар встретил свою любовь. Конечно, мне хотелось бы невестку подороднее и поупитаннее, которая смогла бы выносить и родить мне крепких и здоровых внуков; но нужно уметь смотреть жестокой правде в глаза — эта птичница была первой и единственной женщиной, полюбившей мое дитя, не вписавшееся в варварские стандарты, так что какого-либо выбора у нас и в помине не было. Хорошо хоть, что у меня вообще есть невестка... А тем временем на речке их наследник где-то с полчаса яростно мыл щеку и ожесточенно тер ее пахучей июньской травой. «Я не могу допустить того, чтобы прекраснейшая из нимф своими сладкими устами прикоснулась к моей щеке, обслюнявленной губищами этого бегемота, да и мне самому неприятно» — решил карлик, а потом, определив, что умылся он более чем в достаточной мере, издал радостный визг и помчался в сторону Виолиного хозяйства. — Князь наш уехал в южную сторону, свататься к какой-то там принцессе! — принялся быстро тараторить Рунтар, очутившись на пороге перед объектом своего обожания и желая немедленно поделиться с ним просто переполняющей его радостью. — Так что на эти три-четыре недели я свободен и поживу у тебя! — О, я так рада видеть моего Рунти счастливым! — воскликнула Виола, и ее алые губы, в которых, казалось, была сосредоточена кровь всего ее тела, выглядевшего абсолютно бескровным, растянулись в широкой и лучезарной улыбке. — И чем же ты теперь займешься, когда нет Анкутмы? — Ну... Из развлечений в нашей стране, подходящих для меня — только чтение книг, поэтому выходит, что тем же самым, что и при этом дурне, только без постоянной ломоты во всем теле и пара из ушей после каждого издевательства над моей статью. Представляешь, он даже дал мне титул, в котором непременно подчеркнул, что я ущербный по сравнению со всеми остальными варварами — «Первый премьер-маршал, чахлый советник Рунтар». Прости, дурацкая привычка постоянно перескакивать с темы на тему в разговоре. Я про книги вел беседу. Как, собственно говоря, можно еще развлечься в четвертом веке? — Ну, я полагаю, что наши далекие потомки наверняка изобретут варианты культурного досуга, но сейчас у нас пока имеются только книги. — Кстати, я это... Я по дороге стих про тебя придумал! — Какой же ты возвышенный и романтичный, совершенно не похож на прочих варваров! И делаешь мне действительно приятные и лестные комплименты, и цветы даришь без всякого повода, просто чтобы порадовать, а теперь еще и поэзией решил заняться! Расскажи! — Я даже не знаю... Я стесняюсь как-то... — Ну, раз проговорился мне об этом, то теперь ты просто обязан рассказать! Расскажи! Расскажи! — Кхм... Ну ладно... Все звезды неба твоим очам под стать, иначе как могут они так сиять? Это все. Я так хотел выразить в стихах столько замечательного о тебе, но это двустишие — все, что у меня получилось... — Это — самый лучший стих из всех, которые я слышала в своей жизни... — прослезилась женщина. — Серьезно? — Мне раньше никто не посвящал стихов, а если бы даже и посвятил, то это уж точно была бы какая-нибудь дразнилка. Кстати, ты, помнится, говорил, что обожаешь проводить время за чтением. — Да. — кивнул мужчина. — У меня осталась небольшая библиотека от папы, он очень читать любил, особенно зимними вечерами. Может быть, пока у тебя есть время и возможность погостить у меня подольше, займемся этим? Выбрав один из талмудов, который они будут читать сегодня вечером, парочка отправилась в сад и принялась собирать иргу — любовь любовью, а дела делать надо. Однако никто же им не мешал общаться на протяжении этого процесса! — У меня складывается впечатление, будто мои родители раньше проживали в чужой стране, а после что-то вынудило их перебраться в это ужасное королевство, раз они оставили мне в наследство не какую-нибудь там ячью ферму, а хутор с огромной голубятней. — поделилась Виола предположениями со своим гостем. — Все-таки, я уверена, я не из Одифера родом, а откуда-нибудь еще. У мамы даже имя было какое-то нездешнее — Матильда, и она постоянно пела, и очень хорошо умела это делать. У меня, видимо, это от нее — я тоже постоянно пою, когда работаю, и за это меня тоже, видимо, считали ненормальной. — Это правда, ты точно из небесных чертогов спустилась вниз, на грешную землю, чтобы сделать жизнь одного карлика необыкновенной. А про пение — твой голос такой нежный и похож на перезвон колокольчиков, растущих на берегу горного ручья! И к тому же, мне нравится то, что ты, несмотря на то, как к тебе относится весь Одифер, не боишься быть штучным и неповторимым человеком и живешь действительно интересной жизнью — ты сама ее такой делаешь! — Боже, мне так нравится, что ты за все то время, которое мы с тобой уже находимся в отношениях, ты еще ни разу не повторился в своих дивных оборотах речи, которыми ты характеризуешь меня! — растрогалась Виола, нежно обняв своего воздыхателя. — А еще ты всегда способен найти подходящие слова для того, чтобы сказать мне что-нибудь действительно ободряющее, когда я сломлена морально. Для этого, знаешь ли, не только великая любовь нужна, а еще и талант. **** Эти четыре с половиной недели пролетели будто один день: Рунтар жил все это время у своей пассии в ее обители, которую он находил райской. Виолу же всегда все устраивало в отношениях, которые наполняли ее жизнь смыслом и радостью, а каждая встреча с ее возлюбленным была праздником. Однако после месяца тесного общения и проживания бок о бок со своей второй половинкой женщина озадачилась: почему бы не сделать этот праздник ежедневным? И только красавица хотела озвучить своему «сладенькому пирожочку» свои мысли по этому поводу, как тот узнал, что князь возвратился домой, и это означало лишь одно — ей придется расстаться с ее любимым Рунти до следующей их встречи, которые были не настолько частыми, как им обоим того хотелось бы, а тому — возвратиться к своим обыденным обязанностям. — Фиалочка, каждая встреча с тобой всегда была для меня замечательной, но никогда в своей жизни я не был так счастлив, как в этот месяц, проведенный с тобой! — обратился коротышка к любимой, параллельно собираясь домой. — Какой месяц? — последовал вопрос, полный недоумения. — Лучший в жизни! — Мне весьма лестно, что я — любовь и счастье такого замечательного человека, как ты! Но все же, неужели все твои сладкие воспоминания связаны лишь со мной? Получается, ты все те шестнадцать лет до встречи со мной был самым несчастным человеком в мире? — Ну, были приятные моменты, но их, надо заметить, было гораздо меньше, чем сейчас. А самой лучшей и безмятежной порой в моей жизни были первые ее семь месяцев, когда этого полудурка еще не было на свете, но, к великому моему сожалению, в те времена, в силу моего возраста я был не в состоянии по достоинству оценить масштаб своего счастья. Ну давай, до свидания...