почти пережитое

Разорвались лучи пучками колких проволок огня, привычно-ровную форму потеряло палящее солнце — или то было нечто другое, светящееся пугающе, нечто ненормальное, нечто, что в память врезалось яркостью неясного образа до конца дней. Клэр тогда едва не ослепла — а может, и ослепла, просто привыкла: она помнит, как постоянно лоб изнывающе болел от напряженно нахмуренных бровей и неестественно прищуренных глаз. Помнит, как все мышцы пронзала ломота, стоило ей только сделать шаг. Иногда перед ее глазами плыли мутные образы, миражи серо-бурых вяло текучих «вод» — толп зараженных, движущихся навстречу к ним, выжившим, — от этого тело бросало в дрожь, и рука на автомате ложилась на кобуру пистолета. Голову пекло, что едва не побелели раскаленные волосы; ей хотелось остановиться и наконец упасть замертво — казалось, сама природа странно-внезапным октябрьским зноем пыталась выжечь «живые остатки» Раккун-сити, пыталась подчистую избавиться от искусственного вируса и проклятого города, — надругательства над собой, — притворившись, что ничего из этого никогда не существовало вовсе. Клэр помнит, как тяжело ей было поверить после, что все то было жаром от Раккун-сити, тлеющего после взрыва сброшенной бомбы. Разрыв и взрыв. О трагедии молчали — ее, или упоминания о городе, тех, кто там жил, рос и взрослел, работал, заводил семьи, был счастлив и опечален — кажется, не существовало вовсе. Все померкло в гробовой тишине лабораторий. И Клэр выбросить из головы то зудящее воспоминание не может: они до сих пор молчат. Их молчание напоминает обо все громче, почти до глухоты, чем слова «нам жаль, что ты прошла через это». Она натянуто улыбалась, нередко шутила, желая развлечь изнемогающую от жары и долгой дороги Шерри и пытаясь развеселить мрачного Леона, не способная больше смотреть на его скорбное выражение лица. Клэр сама старалась не падать духом. Ей думалось, что все худшее осталось позади: дороги, ведущие к Раккун-сити, были пусты, территории близ города изолированы, людей с этой местности эвакуировали почти сразу же, как объявили о карантине в городе; на их пути не могло оказаться тьмы кровожадных зараженных. Клэр была уверена, что дальше просто не может быть хуже, ведь ничто не может быть хуже пережитого зомби-апокалипсиса. Их путь к спасению — скитания от одного ветхого укрытия к другому в ожидании «спасительного» отряда военных, что должен был увезти их с зараженной территории. Заброшенные заправки были частично полны запасов, хотя и большую часть уже успели вынести сельские мародеры: где-то оставалась вода, где-то — дешевые снэки, с «бесконечным сроком годности», от которых, наверняка, можно заработать гастрит, где-то — какие-никакие бинты и медикаменты. Леон, каждый раз уходя, просил прощения перед пустой кассой за то, что берет товар, не оплачивая. Клэр не могла сдержать смеха, наблюдая за этим — на что он отвечал ей смущенной улыбкой: «Я не могу подавать Шерри плохой пример». Кровоподтеки расцветали с каждым часом ярче, покрывая больной синевой все тело. Леон был сильно ранен, Клэр приходилось перевязывать ему травмированное плечо и простреленную грудь по несколько раз за день, притом скрытно и быстро, пока Шерри спит от усталости, чтобы не пугать ее. От ощущения чужой крови, запекшейся на руках, стекающей по лицу вместе с потом, со лба падающей прямо в глаза, Клэр вздрагивала, пытаясь сдержать внезапные судороги: оно навевало ей страшные мысли и ассоциации, заставляя вспоминать, вновь представлять перед собой мутантов из канализации, что, чавкая, пожирали мышцы еще дышащих людей и обгладывали чужие ребра, — заставляя видеть зараженных в Леоне и даже в Шерри, саму чувствовать себя такой — угрозой. Она часто руки мыла, обрабатывала их, особенно перед тем, как начать перевязывать раны Леона, но чувство «испачканности» не уходило. От вонючей, зудящей грязи на теле ей хотелось сорвать с себя кожу, только чтобы поскорее избавиться от ощущения — от главного напоминания о «роковой ночи», о том, что она выжила, а другие, тоже чьи-то близкие и друзья, хорошие люди, — нет. Замечая свое отражение в занесенных пылью — или пеплом — зеркальных поверхностях брошенных машин или витрин построек, Клэр казалось, что со стороны она, Леон и Шерри выглядели как мертвецы, только-только восставшие из-под сырой земли свежих могил. А возможно, что еще пугающе, они уже были «ими», прямо как и все остальные люди в Раккун-сити. Любой шорох волновал, заставляя тут же подскочить на месте — невозможно было не быть начеку. Клэр замечала каждый раз то, как Леон внезапно и резко-неаккуратно мог пальцами схватиться за свое оружие на поясе — в его глазах Клэр видела ужас, тотчас понимая, что подобные навязчиво-ужасающие мысли мучали не одну ее. Клэр постоянно чувствовала на себе несбрасываемые оковы тревоги и изнурения, туго обвившие ее тело с головой, как мутировавшие ядовитые плющи. Отдохнуть ни секунды не получалось — остаточный страх, хотя и не кажущийся таким большим на контрасте с тем, что ей пришлось испытать в последнюю ночь Раккун-сити, все равно стеснял, не позволял вдохнуть полной грудью — это ныли сдавленные, ушибленные ребра, не давая забыть о боли. Ей с трудом дается рассказать о тех днях, — точнее было бы сказать «ночах», — на приеме, и не потому что чересчур страшно и неприятно об этом вспоминать, совсем наоборот, Клэр кажется, она давно отрефлексировала эту историю в своей голове, — эта история личная, только ее и, пожалуй, его, что даже психотерапевту не хочется ничего из старых чувств доверять. Клэр отчетливо помнит: ночью было страшнее всего — кто знал, что или кого скрывала под своей черной вуалью темнота за пределами мотеля с потрескавшимися стенами, от ветра дрожащими, словно они были сделаны из картона. Казалось, переждать то время проще всего — стоит только уснуть, как часы сами пронесутся мимо. Но гудящая от уродливых образов и мыслей голова не позволяла прикрыть глаза, наконец сомкнув тяжелые веки, как бы сильно ни валила с ног усталость. Тревога полицейской сиреной кричала внутри: «Не смей! Кто защитит Шерри, если ты уснешь?» — она не давала положиться даже на Леона. Леон был рядом — это ее успокаивало. Он много рассказывал о себе любопытной Шерри, аккуратно держа ее за руку, словно та была фарфоровая, и обсуждал с ней любимые мультфильмы, цвета и питомцев, — у Клэр внутри теплота медленно растекалась по артериям, вырываясь прямиком из сердца, когда она приходила в себя, слыша их довольно веселые голоса, улавливая привычные уху человеческие слова, а не поток бессвязных звуков. Она наконец понимала, пытаясь выдохнуть с облегчением: они — выбрались. Вместе. У нее в груди болезненно сдавливало и трепетало — она не могла не вспоминать в такие моменты пропавшего брата, печально улыбаясь. Леон был рядом — это ее пугало. Он вел себя иногда слишком прямолинейно, резко, вечно рвался собой заслонить их с Шерри, геройствовать. Клэр на это вздыхала недовольно, сдерживая желание закатить глаза и саркастично назвать его «Дон Кихотом». Она отчетливо видела: что-то в нем переменилось, надломилось, что-то страшное произошло с ним в «ту ночь» — несмотря на то, что они были знакомы всего пару дней — от его вечно потерянного взгляда ей становилось жутко и неуютно, так что приходилось отворачивать голову, лишь бы не видеть это снова, не давать повод навязчивым мыслям вновь помутить ей рассудок. Клэр не могла позволить себе скатиться в панику, особенно при Шерри. Он говорил, что, если они будут держаться вместе, смогут с любым кошмаром справиться. На Шерри это действовало: она успокаивалась и засыпала, закутавшись в красную кожаную куртку и приобняв саму себя за предплечья. На Клэр — не очень, как и, кажется, на Леона самого. «Он мог заразиться», — приходило Клэр раз за разом в голову, когда она обрабатывала без конца кровоточащие чужие раны, что, казалось, просто отказывались заживать. В такие моменты Леон смотрел на нее печально, вздрагивая периодически, ерзая на месте от боли, и дышал часто-рвано, пытаясь успокоиться, а когда Клэр заканчивала перевязку, всегда накрывал ее ладонь своей, говоря, пронзительно глядя ей прямо в глаза: «Спасибо». «Он мог заразиться», — эта мысль не просто напрягала, она ужасала, заставляя холодный пот выступить на лбу: Клэр про себя понимала, что с трудом наведет пистолет на Леона. И навряд ли сможет выстрелить. «Роковая ночь» связала их крепко-накрепко, насколько Клэр тогда не представляла — она придет к этой мысли много позже, после десяток рефлексий и бессонных ночей, про себя надеясь, что и Леон тоже. Это было чем-то на уровне интуиции, неосознанного — Клэр не могла объяснить, почему ощущала, что понимала каждый его поступок или жест, не нуждаясь в словах и объяснениях, не знала, почему жуткая тоска во взгляде Леона казалась ей такой близкой, как будто это ее чувства отражались в его глазах. В такие моменты отчего-то ей очень сильно хотелось обнять его. Вой стоял за окном комнаты, просачиваясь сквозь отверстие в стекле от удара камнем — кто-то до них влез в этот номер и вынес его чуть ли не подчистую, оставив только голый матрас на одной из двух дешевых деревянных опор кроватей и потрепанную Библию в стоящей между тумбочке — испугались покушаться на «святое». Клэр вскочила на ноги от звука быстро, но аккуратно, чтобы не разбудить рядом дремлющую Шерри. — Это всего лишь ветер, — шепотом сказал Леон, мягко улыбнувшись, но забыв, что в темноте навряд ли Клэр сможет это заметить. Он сидел на полу под самым окном. Клэр выдохнула тяжело и, обернувшись, наклонилась к Шерри: укутала девочку тонким шерстяным пледом по самую шею, провела успокаивающе ладонью по плечу и поцеловала в висок, как «мама» — она не знала, делала ли так Аннет, когда укладывала Шерри в кровать, но сама помнила, как сначала ее мама, а потом и Крис, словно пытавшийся заменить ей обоих родителей, целовали ее в лоб на ночь, успокаивая, чтобы маленькая Клэр не боялась засыпать одна. — Они все ослепли что ли? Их вертолеты кружат над нами, как мухи. Зачем все это, если они так ссут спуститься на землю и подобрать выживших, — в быстром шепоте Клэр была явно слышна злость. — Они ведь не могли не видеть нас с неба. Верно ведь? Тогда чего ждут?.. — она присела к нему рядом — чтобы точно не потревожить Шерри разговором — на пол, поджав расцарапанные колени к груди и опустив на них устало голову. — Ждут, пока мы «обратимся», — он ответил не то с сарказмом, не то серьезно, разогнув одну ногу. — А им ведь зарплату за это отчисляют с наших налогов, — нарочитая дерзость; ей просто хотелось что-нибудь ответить, чтобы звон шепота разбил проклятую тишину. Клэр помнит, как смотрела тогда на Леона, ожидая реакции — любой, ей зашло бы даже его занудство. Ей просто хотелось почувствовать, что он — все еще рядом. Выдох облегчения. Леон в ответ тихо посмеялся; и скоро заново помрачнел, вздрогнув от боли. Ветер продолжал скорбно выть. Леон сидел, опустив вяло голову. Они с ним долго сидели так — молча, — и с каждой минутой Клэр становилось все неуютнее от того недопонимания, напрягающе застывшего между ними в воздухе, от собственной неспособности банально заговорить — она просто не знала, о чем. В какой-то момент, выдохнув раздраженно, Клэр, не задумываясь, прямо в лоб спросила, ошарашив тем Леона: — Что случилось там, в лаборатории? Я слышала сирену, которая поднялась после того, как кто-то забрал образец вируса. Это был ты, верно? Он потупил взгляд в пол: — Да, это был я. Вы с Шерри в безопасности — я не взял его с собой. Колба разбилась, пока я… пытался выбраться оттуда. — Зачем тебе нужен был вирус? — сразу спросила Клэр, не давя, но явно любопытствуя. — Меня… обманули. Была одна наемница, она спасла меня и… — Леон глубоко выдохнул, прервавшись. — Это долгая история. — Разве мы куда-то торопимся? Ночь еще в самом разгаре — можно пооткровенничать, — она пододвинулась к Леону вплотную, под свою щеку подставив ладонь, сжатую в кулак, как бы приняв позу «я тебя внимательно слушаю». Леон в ответ вновь улыбнулся. — А если серьезно, то ты не обязан передо мной выворачивать свою душу наизнанку. Кажется, эта история — что-то очень личное. Понимаю, ты, наверное, хочешь забыть об этом. Нам всем придется рано или поздно отпустить чувства о Раккун-сити, чтобы совсем не помешаться… На слове «отпустить» Леон начал заметно дрожать, и Клэр, чувствуя его тревогу через кожу, развернулась теперь к нему всем телом. Волнение заметно исказило ее лицо и искривило позу, но она сама изо всех сил держалась от того, чтобы не поддаться накатывающему ужасу. Клэр ладонями осторожно и нерешительно, боясь испугать его еще сильнее, взяла Леона за подбородок, чтобы навести его взгляд на себя, и в попытках успокоить шепотом повторяла: — Все в порядке, все в порядке. Я здесь, с тобой. Она хотела бы сказать: «Мы в безопасности», но не могла соврать. — Извини, я не хотела тебя задеть, извини… — она руками гладила его по лицу и плечам, и он не отталкивал ее от себя, наоборот, расслаблялся в прикосновениях — теплых, мягких, несмотря на грубость кожи рук, покрытых свежими мозолями. Почти любовных. Леон накрыл ее горячие ладони своими, прижав к себе крепче. — Все в порядке. Я в порядке. Твоей вины тут нет, ни в коем случае, нет. Спасибо, Клэр. Спасибо тебе за все. Они смотрели друг на друга долго, застыв так в скорченных позах, сидя на сыро-холодном полу, — мучительно долго, — тяжело дыша в попытках окончательно прийти в себя, и молчали, чуть раскрыв губы, будто собирались что-то сказать или сделать. Клэр первая отстранилась, прервав тишину: — Нам надо поспать. Иначе завтра Шерри придется тащить нас на себе — я в ее стойкости не сомневаюсь, но боюсь, как бы ей не стало от этого плохо, — она вновь отшутилась. Они легли оба на пол в метре друг от друга, хотя соседняя голая кровать была пуста, на ней даже было достаточно места для двоих. У Клэр не получалось заснуть, как оказалось — у Леона тоже. Она повернула голову в его сторону, проверить, как он, и неловко пересеклась с ним взглядами, когда Леон через секунду поднял веки. От этого смущение должно было алой краской залить ей лицо, как-то обычно бывало в подобных ситуациях, ей хотелось бы срочно глаза отвести в сторону и притвориться, что ничего не было — но в этот момент она как будто остолбенела, оставшись лежать так же, глядя на него, а он — на нее. Ей до жути сильно хотелось его обнять. Кто потянулся первым — было неважно. Расстояние было преодолено медленно и незаметно, руки сами обвились вокруг тел друг друга — не больно, не сдавливающе. Неловкость сперва сковывала движения, Клэр носом несколько раз легонько ударялась о лицо Леона, пока они оба пытались расположиться как можно удобнее. Она с трудом сдерживала смех, представляя, как нелепо они выглядят со стороны. Дышать получалось только через рот, потому что сердце в груди кололось бешено, чуть ли не билось о ребра, разгоняя кровь по организму и требуя больше кислорода. Неприятный запах перестал раздражать слизистую носа, хотя, по идее, от тесноты он должен был в разы усилиться. Чувство грязи на коже на время куда-то пропало — оно растворилось в горячем прикосновении, в ощущении чужого трепещущего тела рядом. Живого человеческого тела. Звуков с улицы не было слышно, и тусклый свет, бликами пробегавший по стеклу, погас, ничто не отвлекало взгляд, будто вокруг них образовался укрывающий от опасности вакуум. Чужое жаркое дыхание слабым ветерком обдавало кожу плеч и шеи. В его некрепких объятиях было так расслабляюще тепло, Клэр не заметила, как ее глаза сами закрылись, а сознание наконец отключилось. В ту ночь ее тоже разбудил кошмар. Но увидев рядом с собой Леона, держащего ее во сне за предплечье, Клэр не хотелось вскакивать и трястись. Военные прибыли следующей же ночью, наконец забрав их троих из опасной зоны. Казалось, дальше должно было быть проще. Им говорили, что теперь можно было «выдыхать спокойно», ведь уже за их безопасность отвечали другие люди, обученные профессионалы — те самые, которых целыми отрядами «укладывали» зомби в Раккун-сити. Руки машинально тянулись к поясу, к месту, где больше не чувствовалось скованности от перетянутых крепко ремней и где не звенели патроны в картонной коробочке, — к пистолету, которого очень хотелось коснуться, просто чтобы вновь почувствовать уверенность в «плане б», и которого уже при ней не было. Вокруг все скатилось в полный сумбур, одни часы скитаний заменились другими — только теперь по белым коридорам и кабинетам карантинной зоны базы военных, от одного теста и анализа к очередному новому, чтобы «на все сто убедиться в их чистоте». Свет искусственно-ярких люминесцентных ламп слепил глаза, от вечно нахмуренных бровей вновь болезненно ныла голова. Белые стены выделенных отдельно каждому комнат — или, скорее, изоляторов — давили, чистое белье, сильно пахнущее хлоркой, щипало, тесно тканью обволакивая конечности — Клэр чувствовала себя подопытной. Она вскакивала с постели каждую ночь, видя во сне мутантов в похожих на эту базу помещениях. Ей слишком сильно хотелось сбежать оттуда — из очередной стерильной лаборатории. Клэр думает: если бы она тогда знала, что это будут их последние «нормальные» дни с Леоном и Шерри, то не уехала бы при первой возможности дальше на поиски Криса. Клэр осталась бы, как того очень хотела, до последнего ее уговаривая, крепко обнимая и тихо всхлипывая уже во время прощания, Шерри. Осталась бы, как-то просил ее сделать еще наивный Леон, легко предложив ей продолжить путь вместе, чтобы донести правду до всего мира о том, кто виноват во вспышке неизвестного вируса, поразившего целый Раккун-сити; — помочь друг другу восстановиться, оправиться от всех последствий, — когда она лежала с ним на больничной кровати в их последнюю ночь. Камеры в изоляторах мигали, машинально и четко отсчитывая каждую из тысячи четырехсот сорока минут в сутках; военные, совершенно не стесняясь, наблюдали за всем, что происходило внутри — они говорили, что это сделано для «безопасности выживших», чтобы в случае чего своевременно оказать помощь. Клэр смотрела долго прямо в объектив, будто пыталась сжечь взглядом тех, кто сидел по ту сторону за монитором, записывая данные: кто из подопытных во сколько поел, кто сколько поспал и кто как долго просидел в туалете. Она не удивилась бы, если бы выяснилось, что снимали их и в душевой тоже. Ощущение сырости на коже заставляло вздрагивать, будто тело само пыталось отряхнуться от влаги. Клэр вновь очнулась от кошмара, ей снился Крис, которого в ослепительно-белой испытательной комнате лаборатории покусывали зараженные, они отрывали один за другим куски кожи от его тела в попытке добраться до органов — а она стояла за стеклом и смотрела, ничего не пытаясь предпринять. Клэр показалось: этот сон — знак, что она срочно должна найти брата, пока не случилось что-то страшное. Душ помог смыть пот, но не чувство вины. Ей нужно было почувствовать что-то еще, кроме мерзкого покалывания — фантомных укусов — и холодной влаги по телу, чтобы уснуть. Клэр, метнув подозрительный взгляд в камеру, но долго не задумываясь, быстрым шагом выскочила из своей комнаты — благо выживших не запирали сидеть в одиночестве, изолировав друг от друга, так что они могли свободно перемещаться по выделенным им помещениям. Наверное, со стороны это выглядело напрягающе странно — среди ночи зачем-то начать стучаться в чужую комнату. Леон подошел к двери почти сразу же, открыв, он смотрел на нее, тяжело дышащую, стоящую перед ним в одной ночной медицинской рубахе, и казался не удивленным, а растерянным, будто бы не до конца понимал, в реальности ли все происходит или ему все-таки удалось уснуть. Клэр не могла сдержать ухмылки: ее смешил то ли его забавно-растрепанный вид, то ли внезапно накатившее чувство неловкости — Леон, через секунду придя в себя, впустил ее внутрь. Он понял, что случилось — ему самому почти не удавалось заснуть: перед его глазами постоянно появлялась рушащаяся лаборатория и падающая вместе с металлическими балками в пропасть Ада — Леон сам рассказал об этом Клэр в эту же ночь, тогда они решили по-детски обменяться секретами-откровениями, в том числе и о том, что приходит к ним в кошмарах. Они, усевшись на полу, говорили обо всем, что взбредет в голову: вспоминали детство, семью, обсуждали школу и колледжи, Леон долго-долго, во всех красках и деталях рассказывал, почему решил стать полицейским, все время ребячий восторг сиял в его глазах — Клэр слушала его внимательно, завороженно, не переставая улыбаться и поражаться, как у него все не пересыхало в горле от безостановочной болтовни. Сеанс ностальгии по веселым дням в Раккун-сити закончился резко, от одного упоминания встречи в придорожном кафе, когда они еще не знали, что произошло, и почему так много людей пытаются напасть на них и съесть живьем. Она хотела сказать что-то вроде: «Хорошо, что мы тогда встретились», — но, оглянувшись по сторонам и внезапно вернувшись в реальность с больничной палатой и группой военных, наблюдающих за ней, Клэр могла лишь улыбнуться печально в ответ на собственные мысли. За нее эту фразу произнес неожиданно Леон. В воздухе витало странное напряжение, почти неловкость и волнение. Его слова будто эхом звучали в комнате, — или возможно, только в ее голове. Клэр резко развернулась лицом к Леону, он рефлекторно повторил то же за ней. В темной комнате мигала лишь лампочка камеры видеонаблюдения. В тишине не было слышно ничего, кроме чужого дыхания. Клэр сперва одной ладонью медленно коснулась его небритой щеки, а после второй, беря осторожно его лицо и чуть к себе притягивая, как если бы для того, чтобы убедиться, что она действительно находилась с ним, чтобы разглядеть его, ведь в темноте практически ничего не было видно. Леон не отстранялся, не пытался скинуть с себя руки Клэр, он своими пальцами в ответ мягко накрыл ее. Она отчетливо чувствовала его теплое дыхание на своих губах, от этого у нее в груди как-то странно сдавило, словно образовался ком в горле, который чуть перекрыл дыхательные пути. Клэр носом уткнулась ему в щеку, ее верхняя губа еле касалась его, она долго глотала воздух, набирая его целые легкие, чтобы наконец решиться примкнуть к чужому рту своим. Щетина царапала ее щеки, Клэр, отстраняясь ненадолго, чтобы сделать вдох или выдох, целовала его крепко, не отрывалась от Леона до последнего, пока ее организм настойчиво не начинал требовать себе кислород. Он не отталкивал ее, наоборот, одну руку положив между лопаток, а другой придерживая девушку галантно за талию, обнимал вежливо и нерешительно, к себе мягко прижав. В тот момент ей стало плевать на камеры, на то, что за ними, наверняка, тогда наблюдали, на то, что они сейчас находились в изоляторе и могли быть все еще заражены неизвестным вирусом, превращающим людей в ходячих мертвецов, — Клэр чувствовала чужие невероятно теплые руки, касающиеся ее груди, живота и спины, и чью-то кожу, покрытую рубцами и заживающими ранами, под своими пальцами. Он то и дело прислонялся к ней своим щетинистым подбородком, расцеловывая лицо, отчего ее уши и щеки приятно покалывало, и от этого странного ощущения недо-щекотки ей почему-то хотелось смеяться; холод тут же обжег, когда Леон в недоумении отстранился, услышав ее тихий смех и заволновавшись, что он сделал что-то не то, на что Клэр ему просто улыбнулась, тяжело дыша, и успокаивающе провела ладонью, гладя его по голове и спине, прежде чем, руками обвив за шею, притянула его грубым рывком снова к себе. Сбитое жаркое дыхание живого человека, желавшего сделать приятно, а не оторвать от нее кусок, обдавало кожу шеи и ключицы, в ушах звенело от бешено колотящегося сердца, которое чувствовалось через естественно выступающие артерии и вены. Тело дрожало от трепетных тактильных ощущений, таких живых, и сводящие мышцы судороги были не болезненны, а приятны, словно происходила разрядка, сброс напряжения. От давления скрипел матрас, который дергало по инерции вперед-назад, он с глухим стуком ударялся о стену, и этот ритмичный звук раззадоривал больше, так что в какой-то момент все происходящее переросло в игру «кто окажется сверху» по инициативе Клэр — она выиграла, хотя порядком обессиленный Леон, улыбаясь и руки держа у головы, показывая, что сдается, даже и не пытался сопротивляться. Она тогда чувствовала его всем телом — и их единение казалось ей каким-то до боли естественным, правильным. Клэр помнит, как устав, не способная двигаться, она так и уснула на нем, не успев даже перевернуться на спину. «Надеюсь, в следующий раз мы сможем увидеться в каком-нибудь более-менее нормальном месте». Сердце трепещуще колотилось в груди, и плечи сами собой расправлялись от накатывающего расслабления, несмотря на все еще сжирающие мозг сомнения. Леон был рядом — и голову меньше терзали волнения о том, находится ли при ней ее пистолет и есть ли поблизости какие-либо пути отхода. Клэр до сих пор не понимает: то, что она тогда чувствовала к нему — это было чем-то настоящим, тем самым, о чем все поют в песнях и про что пишут истории, или всего лишь попыткой отвлечься от ужаса, царящего вокруг. Ведь их встреча была случайностью — в «нормальной» обстановке они, наверное, просто прошли бы мимо друг друга, покупая каждый себе что-нибудь перекусить в придорожном кафе, если вообще бы пересеклись. Воспоминания о спокойном Раккун-сити постепенно тускнеют, проваливаются куда-то в Тартар человеческой памяти, оставляя место для образов и задач рабочих будней, одинаковых в своей «жизненно важной» сути. Мир меняется быстро из-за нависшей угрозы повторения биологической катастрофы, а время идет безостановочно, и чем дальше оно относит Клэр — и, наверное, Леона — тем хуже ей становится: все чаще мелькают кровожадные зараженные в мыслях, и дольше длятся по ночам однообразные кошмары, чьи детали невозможно вспомнить наутро, но стойкое чувство ужаса от которых заседает на целый день, скручивая внутренности до боли. И постель с мягким матрасом, застеленная белоснежно-чистым бельем, в конторе, то есть «дома», вечно холодна и противна, на ней спится чуть ли не хуже, чем на старых и провалившихся кроватях в мотелях на трассе к Раккун-сити, — Клэр стабильно каждую ночь вскакивает от параноидально ярких ощущений чьих-то укусов по телу. Она до сих пор учится лежать тихо, терпеть иррациональную тревогу, не поддаваясь желанию разнести спальню — и все не может привыкнуть. От Леона нет никаких звонков или сообщений — Клэр надеется, что это он просто забыл про нее, превратившись в одиночку-мудака, а не погиб где-то на секретном задании в очередной подземной лаборатории. Клэр на ночь глотает пару таблеток снотворного, прописанного ей психотерапевтом, в надежде, что хотя бы этим утром она не будет мучиться от головной боли, пугаясь своего зомбиподобного отражения в зеркале, и синяки под ее глазами не будут слишком темными, чтобы их легче было скрыть под толстым слоем тонального крема. Клэр остается наедине со своими кошмарами.