Утонувший в свете Солнца.

      1. Красный замок       Мейстер был тем еще занудой.       Старый, обрюзгший, с носом как у колдунов — таким же большим и загнутым. Вдобавок, мейстер Хуицель в силу возраста постоянно страдал от сквозняков и непроходящего насморка, отчего главное и единственного украшение его рябого лица круглогодично истекало влагой, а сам он то и дело утирал мокроту под носом: иногда платком, а когда его не оказывалось под рукой, то в ход шли и рукава его застиранных мантий не по размеру — наследия его юности, в которой он был высоким и широкоплечим мужчиной, но время иссушило его тело, согнув спину, оставив теми же одни лишь воспоминания и привычки.       Он ходил вокруг сидящего мальчика и монотонно бубнил, читая очередную из своих бесконечных лекций, который заканчивались ничем и с этого же «ничего» начинались на следующий день. Мейстерское «бу-бу-бу» раздражало принца, поневоле начинающего ощущать себя пустым сосудом и слова мейстера галькой барабанили об его дно. Сам он старался прилежно внимать учителю, но быстро терял нить повествования, а книга, раскрытая перед ним, нисколько не помогала — почерк писца был ужасным: мелким, частым и убористым, будто паутинка. Так что стоило перевести взгляд с одной строчки на другую, как все вокруг моментально смазывалось в какую-то мешанину. Скудное освещение, состоящее из нескольких свечей, безуспешно пытающихся разогнать полумрак пасмурного дождливого утра, также не способствовало пониманию написанного. Так что мальчик с показным заинтересованным видом сидел, теребя пальцами уголок страницы и ожидал разрешения перевернуть страницы. Может там окажется какая-нибудь картинка? Слабая надежда — все предыдущие листы этого талмуда полнились убористым мелким шрифтом, с множеством пометок на полях, не оставляя мест для изображений, и не было ни единого намека, что на последующих автор снизойдет до чего-то иного.       Мейгор, как все подростки с интересом познавал мир, тянулся к знаниям, но сложно было представить худшего проводника в этот мир нежели мейстер Хуицель. Ежедневные занятия с ним, занимавшие время после завтрака и до обеда, казались мальчику сущим наказанием. То, что через подобное проходили и его кузены, наследные принцы и принцессы, сыновья и дочери Эйгона Пятого, нисколько не утешало. За все те месяцы посещения занятий вечно простуженного мейстера, единственный интерес, который удалось пробудить старику у мальчика — это причина, по которой племяннику правящего монарха выбрали именно такого учителя. Не проходила и дня, а точнее тех часов занятий, во время которых доведенный до предела мальчик не давал бы себе зарок подойти к королеве (она добрее) и не попросить заменить ему наставника. Думалось ему, что просьба будет тут же удовлетворена, но стоило занятиям окончиться, и эти мысли мигом вылетали из головы Мейгора, радостно выбегающего из лектория, стрелой летящего в обеденную залу или тренировочную площадку. Образ же потерянно стоящего у закрытых ворот замка, растерянно оглядывающегося по сторонам выгнанного мейстера поблек, лишь затем, чтобы вернуться во всей своей несбыточно желанной красоте к следующему занятию.       Стражники, стоящие у переходов меж залов, застывшие статуями в стенных нишах бесконечных анфилад комнат, коридоров и закоулков Красного замка, провожали бегущего подростка, поворачивая головы следом за худощавой фигуркой. Глаза грозно и пристально следили с бесстрастных лиц с неизменно тяжелыми бровями и каменными подбородками — вся стража была на одно лицо. Но мальчик знал: стоит посторонним скрыться из поля зрения, и стражники вернутся к своему обычному апатичному, полусонному состоянию. Это при ужасном Бриндене Риверсе и его Вороньих Клыках было иначе, но после ссылки бастарда на промозглый Север — туда ему и дорога! — и воцарения нового короля, при отборе кандидатов обращали особое внимание на два качества: крепкий мочевой пузырь и способность дремать стоя. Правление Эйгона, прозванного народом Невероятным было спокойным, и стража замка исполняла скорее парадные функции, нежели защитные. Никто не собирался покушаться ни на жизнь короля, ни на кого-либо из членов его семьи. Мастер над шептунами исправно докладывал: «В Вестеросе все спокойно», а значит и держать буйных голов в замковой страже смысла не было: скучающие инициативные вояки склонны создавать проблемы на ровном месте.       Так что никем не сдерживаемый, несся он, старательно уклоняясь от попадавшихся слуг и дворни, лавируя меж группок затянутых в нарядные одежды девиц неопределенного качества — леди это или не леди, фрейлина ли, дочка знатного человека или гость из вольных городов, как тут разберешь этих вечно размалеванных и надушенных чванливых женщин? — Мейгор скатился с лестниц, и бегом бросился на тренировочную площадку. Осуждающие реплики неслись ему вслед, но не достигали ушей мальчика, не в силах были даже поцарапать его, одетого в крепчайшую из защит — детского непонимания окружающего мира.       Король сквозь пальцы смотрел на забавы детей, покуда они не доставляли неудобств окружающим. Лишь при особо безобразных и разрушительных проказах, когда их размах оказывался достаточным, чтобы достигнуть ушей вечно занятого монарха, Эйгон снисходил до разбушевавшихся принцев и отчитывал по-королевски, как умел лишь он сам: громогласно, эмоционально, но совсем не пугающе, так как был вылеплен из несколько иного текста, нежели отец Мейкар или старший брат Эйрион.       Куда сильнее наказании своего коронованного дяди Мейгор страшился обещаний рассказать всё его матери — Дейноре. Женщина, все эти годы практически безвылазно гостившая у бабки Мейгора, леди Аллис Аррен в Чаячьем городе, посещала Королевскую Гавань редко, от силы раз в полтора-два года, нарушая эту традицию исключительно из-за памятных событий: свадеб их высочеств или рождения венценосных отпрысков. Для юного принца каждый её визит был долгожданным и волнующим событием.       Вот и сейчас близилось её прибытие. Двенадцатилетний Мейгор не видел мать уже два года как — с самого момента рождения его сестры Иллис. Тогда Эйгон Невероятный ограничился коротким посланием в Долину и сухими поздравлениями — даже спустя годы у короля были сильны детские воспоминания, о бывшем муже Дейноре, его родном брате-чудовище Эйрионе, — но жена короля Бета была куда как более внимательна и, как любая женщина, умела читать и чувствовать чужие сердца. Именно королева собрала и послала своей невестке богатые дары, в точности повторив этим свой поступок на свадьбу Дейноры с присяжным рыцарем рода Арренов, вассала лорда Орлиного гнезда, тактично избегая в поздравлениях темы мезальянса. Красный замок помусолил эту тему с седмицу и забыл, переключившись на иные события, и Мейгор был этому рад, ведь внимание, обращенное на персону матери, неизбежно переключалось на него и тему умершего отца. Однако не прошло и полутора лет, как рыцарь, которого мальчик никогда не видел вживую и знал о нем одно лишь имя Помфри («сэр Помфри», — поправляла кузина Рейла), был убит горцами, на пути к Кровавым Вратам, сделав Дейнору дважды вдовой, и оставив после себя лишь маленькую девочку, которую старший брат ни разу не видел.       Мейгор, немного ревновавший мать к чужому мужчине, тогда опечалился — не смерти незнакомца, но горю свалившемуся на мать и крохотную сестренку: всю свою жизнь он жил бок о бок с подобным, ведь каждый встречный слуга, рыцарь или мало-мальски крупный лорд, встречавшие его в коридорах Красного замка, не давали забыть, так или иначе стараясь упомянуть в разговоре, что он — сын Эйриона, принца-безумца. Кто-то вспоминал и деда Рейгеля, отца Дейноры, его ночные прогулки нагишом по коридорам Красного замка, во время которых безумец пугал встречных своим безумным видом и кошмарными воплями.       — Ну же, Мейгор! Расторопнее! Ты же сын Яркого Пламени, пожри меня пекло! Почему двигаешься как беременная кухарка?       — Потому что… На мне… Эта… бесова… защита… — отдуваясь выдавил из себя мальчик, умудрившись ответить, между обрушивающимися на него ударами и необходимостью выставлять блоки.       Ловким финтом принц Дейрон, 16-летний поджарый и ловкий юноша, блокировал меч младшего родича. Лезвие клинка вьющейся змеей оплело оружие соперника, и он резким ударом вышиб тренировочный муляж из дрогнувшей кисти Мейгора. После чего ударом плеча сшиб мальчика на песок арены.       — Чушь. — Дейрон сдул челку с глаз, устало опираясь о навершие рукояти клинка, воткнутого в песок тренировочной площадки, — Ты весь год только в ней и бегаешь! Давно пора привыкнуть.       Мейгор заворочался на песке, словно перевернутая кверху пузом черепаха, но все-таки сумел выпрямиться и уселся, отряхнув запачканные руки о штаны.       — Привык. — огрызнулся он, — Да только если ты гоняешь меня час по арене, то тут и сир Дункан устанет!       — Чушь. — повторил принц, и его глаза под тяжелыми веками фанатично блеснули, — сир Дункан никогда не устает. Он может драться весь час, потом взбежать, без остановок, из подвалов на самый верх башни Десницы и все равно с легкостью победить любого!       — Так уж и любого?       — Ну а кого знаешь сильнее его? Даже твой отец уступал сиру Дункану Высокому!       Мейгор не ответил. Опять эти сравнения с погибшим отцом!       «Ты сын своего отца» — говорил король, и в словах была затаенная боль, «Ты сын отца» — повторяла в письмах и наставлениях мать и эти строчки полнились жалостью и горем, «сын Эйриона» — шепотки за спиной, прислуга и обслуга, радостно перемывающие косточки хозяйской семье, когда думают, что их не слышат. «Твой отец — Яркое пламя!» — зло и обида от младших детей из числа кузенов, в те времена, когда они еще были детьми, разделявшими вместе проказы и досуг. Не видевшие дядю самолично (может кроме старших, но по малолетству те мало что помнили, да и до совместных бесед с младшими детьми снисходили куда как редко), но наслышанные о нем из рассказов венценосных родителей, они радостно верили любым слухам и небылицам, чем более страшными и невероятными те были, и которыми щедро делились с ними сторонние люди, лестно воспринимающие интерес королевских отпрысков к своим персонам, после чего юные Таргариены рассматривали двоюродного родича будто диковинного зверька, ожидая что он начнет изрыгать огонь, быть может даже изо рта.       Шутки их были колки и обидны, а игры — грубы и подчас жестоки, так что на защиту самого юного из компании драконьих отпрысков то и дело приходилось вставать кому-нибудь из принцесс: Шейре или Рейль. Но сейчас обе они предпочитали иное общество и были поглощены другими интересами, кажущимися Мейгору чуждыми и непонятными. Шейра круглыми днями пропадала где-то в лабиринтах замка с мужем-братом Джейхерисом, нередко своими исчезновениями вызывая нешуточный гнев матери, а более послушная Рейль, ненадолго вернувшаяся погостить в отчий дом, жарко сплетничала в компании таких же молодых девушек, только входящих в пору юности, готовясь вступить во взрослую жизнь. Смазливые пажи и бравые рыцари интересовали их вечно шушукающуюся компанию куда больше невзрачных родичей, с пугающим призраком умершего безумца-отца за спинами.       — Ладно, кузен. Вставай, нечего тебе прохлаждаться. — Дейрон протянул руку, и поднял партнера по тренировкам с песка. Роста они были почти одинакового, и это был плюс отнюдь не Мейгору, а минус Дейрону, в своем возрасте остававшегося отчаянно низкорослым.       Единственным напарником в развлечениях и забавах, у мальчика, не имевшего товарищей и друзей среди сверстников, оставался Дейрон. Тот тяготился своими обязанностями принца и стремился всячески избегать их исполнения, в особенности той их части, которая касалась его наклевывающегося брака с девицей из благородного дома Простора — Оленной Рэдвин. О чем он не уставал говорить, продолжил и сейчас, вновь отправив младшего товарища на песок. На этот раз обычной подножкой.       — Упаси Семеро тебя связать судьбу с кем-то вроде неё, кузен! — по-отечески покровительственно вещал Дейрон, небрежно прислонясь к стене. Потный Мейгор в это время простецки умастил свой зад на песке, изнемогая от тяжести надетого защитного снаряжения. Его собственный меч, лежащий рядом, в пыли, казался неподъемным. — Колкостей и яда на язычке этой просторской куклы хватит чтобы потравить небольшое озерце. И мне приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы не сбежать от неё, её тернового язычка, и толпы кузин с наперсницами норовящих захихикать над любым её мало-мальских острым выпадом в мою сторону! — принц скривился и сплюнул в песок. Нитка клейкой слюны растянулась и налипла на кольчугу. Он, воровато оглянувшись, торопливо принялся стирать её, пока не заметил мастер над оружием. — Не удивлюсь если и под юбкой у неё не то, что бывает обычно у смазливых девиц!       — Это где это ты лазил под юбку к девицам, а, брат?! — появившаяся из ниоткуда принцесса Шейра подарила несколько щипков обоим: дружески потеребила пыльную щеку Мейгору, а вот брата ущипнула так, что тому пришлось дергать головой, вырывая пострадавшую плоть из цепких ноготков старшей сестры. — И что скажет об этом наша матушка, узнав, что младшенький зажимает по углам девиц из дворни?       Передвигалась она бесшумно, и Мейгор часто думал, что во время многих из своих отлучек вместе с Джехейрисом, принцесса тратила для изучения тайных ходов и переходов замка. Впрочем, тут он посмотрел на кучкующихся девиц, у входа на площадку, что дожидались свою госпожу, вряд ли она лазила по ним вместе с ним. Просто они сами не обратили внимание на её приход: он по причине общей измотанности, а Дейрон слишком увлекся поединком.       — То же, что и Дункану, — отмахнулся парень, потирая красную щеку, — или Джехейрису. Может она и Мейгору говорила, а, кузен? Было — не было?       — Ай-яй-яй, Дейрон, опять прячешься за чью-то спину, на этот раз маленького мальчика?! — в ласковом до поры тоне девушке появилась проступила сталь, — Будь так добр, расскажи своей любимой сестрице о чем была речь, особенно в части касающейся старшего брата.       — Ну, Дункан…       — Другого. Брата. — перебила Шейра. — Что сотворил Дункан известно самому распоследнему нищему на ступенях Септы Бейлора!       Это было правдой. Только ленивый не судачил в свое время о поступке старшего сына Эйгона. Эта история — а её называли по разному: ужасной и сказочной, в зависимости от отношения рассказывающего, — была общеизвестной, как и нелюбовь Шейры к избраннице брата. Даже не королева, а именно она громче всех протестовала против брака Дункана и Дженни из Старых камней, что позволило впоследствии с знающим видом вставлять в разговорах, что «я же говорила!». Мейгор не понимал этого мстительного удовлетворения, ведь в обмен Шейра поплатилась разрушенными отношениями со старшим братом и его женой, а страна — кровавыми последствиями усмирения оскорбленного Баратеона Смеющегося Вихря. И не помешало ей спустя несколько лет совершить ровно то же самое что и Дункан, разрушив намечающийся союз Таргариенов и Талли, отдать свое девичество родному брату.       В день же, когда малышка Рейль, младшая из принцесс, и самая послушная из детей Эйгона, уезжала в Штормовые земли, чтобы стать чашницей у четы Баратеонов, а после — женой их отпрыска, королева рыдала, заливалась слезами младшая принцесса, и лишь Шейра, с побледневшим лицом и сухими глазами, наблюдала за прощанием со стороны, переплетя пальцы со стоящим рядом братом. Наверное тогда, видя все это, она и решилась. Раскаилась ли? Нет.       — Ну что ты пристала? Охота портить настроение? — буркнул Дейрон, ковыряя острием меча песок, выводя на нем каракули. — Иди вон, Джейхерису порти!       — Ты же портишь. — пожала плечами принцесса, зябко поправляя шаль на плечах, и отступая с открытой площадки под навес. Погода стояла ветреная, с утра моросил мелкий дождик. Вдобавок, она была беременна, платье не могло скрыть выступающий живот, на который Шейра то и дело опускала ладонь. Принцесса часто мерзла, даже в жарко натопленных комнатах, но отказываться от привычных тонких изящных одежд не спешила.       — Ах, вот оно что! — вскинулся Дейрон, и расплылся в улыбке. Мечом он взмахнул, заставляя сестру отшатнуться от взвившегося в воздух песка, и закинул затупленное лезвие на плечо, — кое-кто решил встать на защиту чести и достоинства просторских девиц! Оставь это дело более подобающим личностям, настоящим рыцарям: твоим брату и кузену! Верно говорю?       Мейгор, громко шмыгнул сопливым носом и вытер его тыльной стороной грязной ладони.       — И я не маленький. — напомнил он о своем существовании.       Шейра небрежно фыркнула, и отдернула подол платья, встряхивая налипший песок.       — Да-да, а то я не вижу! — распалялся принц, — Так что там тебе наушничала просторская птичка, а?       — Я буду выше этого, — вскинула точеный подбородок блондинка, — а вот ты можешь и рассказать, и разузнать обо всем у королевы. Сэр «настоящий рыцарь», интересующийся бабьими сплетнями…       — Вот еще…       — Не «вот еще», а встал и пошел, — отрезала принцесса, зябко потирая ладони, — Наша мать ждет тебя, а особенно — объяснений вызывающему поведению. Вдобавок леди Дейнора прибывает с визитом, и никто не хочет, чтобы ты нахамил еще и матушке нашего Мейгора! Шутки кончились, братец. Радуйся, что это не отец обратил на тебя внимание! — она вновь оглядела их обоих, — Только сперва приведи себя в порядок.       Шейра развернулась, и не оглядываясь, ушла, шурша по песку подолом платья, удерживая неизбывно прямую спину и вздернув точеный подбородок, который в последний недели начал оплывать — принцесса усиленно налегала на выпечку и десерты. Дожидавшиеся её девицы последовали за ней, напоследок одарив оставшихся заинтересованными взглядами, предназначавшимися одному лишь брату Шейры, на чумазого же мальчика никто из их собрания не польстился.       Быть может через годик-полтора, когда тот подрастет, избавится от детской пухлости и обзаведется первой редкой щетиной и щеточкой мягких волосков над верхней губой, а сами они ощутят начавшееся увядание красоты, вот тогда… Пока же, нет-нет, есть юноши куда как перспективнее сына безумца!       Дейрон, грязно выругавшись (Мейгор с готовностью запомнил новую фразу), отбросил меч в песок и тоже вышел, сутулящийся и хмурящий лоб, бросив напоследок через плечо:       — Закончим пока, кузен. Приберись тут.       Мейгор, проглотив обиду, поднялся, зажав под мышкой оба меча, и свой, и Дейрона, заковылял к стенду с развешенным оружием. Не сделаешь этого, не приберешь за собой — попадет обоим, а ему не трудно оказать услугу. И уж куда как проще, чем стоять сейчас перед королевой и оправдываться за свои поступки. После выходки Дункана и отправки Рейль в Штормовой Предел, королевская чета взялась за воспитание детей всерьез, хоть и время было упущено — принцы и принцессы выросли. Его же самого монаршее внимание миновало стороной, и мальчик был этому несказанно рад.       Собственно, это и сблизило двух принцев: возмужавшего юношу и только готовящегося вступить в эту пору мальчика, ведь в любых других случаях разница в возрасте в три с лишним года была бы непреодолимой преградой для дружбы. Один всячески избегал навязываемого ему сверху общения, предпочитая забавы с оружием на тренировочной арене, а второй отчаянно искал друга, найдя его в старшем кузене, хоть для этого зачастую и приходилось служить грушей для битья на совместных тренировках.       Вот и сейчас, Дейрон решил подшутить над Рейль. Напугать её и фрейлин, собравшихся в саду и с чопорным видом, имитировавшим поведение матери королевы, обсуждающим несомненно важные темы: платья, стать юношей и подлость соперниц.       Мейгор же решил скоротать время, в ожидание прибытия гостей: галея из Чаячьего города должна была скоро явиться, неся на своем борту мать и сестру, но как не всматривался утром мальчик в воды залива, так и не смог различить паруса ожидаемого корабля среди множества снующих по волнам клиперов, шхун и бригов — всё дальше акватории порта скрывала сизая занавесь дождя, в которой двигались смутные силуэты крупных кораблей, мелкие же исчезали без следа, и так же резко появлялись. Угадать момент прибытия было невозможно       Замысел был прост и, как по мнению Мейгора, изящен: на сшитую из мешковины маску (прости Шейра, но пришлось взять кое-что из твоего набора для шитья) нацепить когти и клыки да побольше (из подвала), и в таком виде предстояло выскочить перед девичьим цветником, в коем на время посещения замка прописалась и столь нелюбимая Дейроном Оленна, после чего наслаждаться их перепуганным видом, визгами и может даже показушными обмороками. Избежать же наказания за содеянное поможет та самая маска, скрыв личину озорника. После чего нужно будет скрыться из виду, припрятав где-либо в саду орудие преступления, а защиту от обвинений обеспечит Дейрон, при необходимости убедив всех, что проводил в это время тренировку с кузеном.       Наиближайший путь к спуску в подвалы лежал через кухню, к тому же так снижался шанс что Мейгор лишний раз попадется кому-нибудь на глаза. Проскочить через сумрачное полнящееся дымных очагов и клокочущих, парящих чанов с готовящимися блюда, казалось здравой идеей.       Окунувшись и переодевшись в заранее приготовленную одежду, Мейгор выскользнул из комнаты. В очередной раз поблагодарив судьбу, что не был ребёнком королевской четы — тем даже до ветру в одиночку сходить не представлялось возможным. И ладно бы принцессы, у тех эти многослойные платья, длиннющие подолы, постоянные заботы окружающих о целомудрии принцесс — будто те могут изменить с ночным горшком, ага. Даже Дейрон любил поворчать о излишнем внимании к своей персоне. А он, пожалуйста, захотел — и пошел. Никто и слова не скажет. Разве что посыльный от королевы предупредил, чтобы мальчик не опаздывал. Но это так, больше для соблюдения протокола, нежели из-за реальной необходимости — какой бы ребенок отказался встречаться с ближайшей и единственной близкой родственницей после столь долгой разлуки?       Потому-то Мейгор, постоянно озираясь, и стараясь двигаться в тенях портьер и гобеленов, — чем несказанно веселил скучающих на постах стражей, старательно делавших вид, что не замечают крадущегося мальчонку, — направился к своей цели, избегая открытых пространств, дабы не намокнуть и не измазать в грязи ботннки. Грядущее дело требовало скрытности, а ничто не выдает сильнее, нежели грязные следы от обуви на полу.       На кухне было многолюдно. В сумраке, полнящемся тенями, отбрасываемыми на стены многочисленными очагами, скользили, перемещались, что-то делали взмокшее суматошное поварье и обслуга, подготавливая блюда к готовящемуся празднику:       — Куда? Сюды ложь. Ложь, я сказал! Понаберут на стороне, крикоруких, кухаркиных выблядков! Осторожнее с кремом… Осторожнее, грю, уши-то промой хоть, свинота! И вот так дави, сильнее, ещё. Да дави ты, растуды тебя в качель, что тискаешь, будто хер свой жмешь, смачну бабу увидав?! И фигурно выводь, вона как на том. На, вот, по бумажке выводи, специально для вас мразоты неграмотной понятно вывели, палку за палкой повторяй, а завитушки за тебя дорисуют, да поизящней старайся! Изящней говорю, а не как когда ссышь на стену, хер пойми что струей выводя, для лордов чай украшаешь, а они любят шоб красивше было! Испоганишь — уши отрежу и сожрать заставлю! Джонка! Джонка… где эта девка пропадает?! Что значит «не знаю», я что — сам за всех отдуваться должон?! А ну-ка, взял и пшел. За ней, пшел, говорю. И шоб не возвращался без ейной личности!       Кухня была гигантской и, если бы не заполонившие все пространство столы, никак не меньше Великого чертога вышла, хоть танцы устраивай. Б0льшая часть поваров и разносчиц столпилась у пылающих очагов и столов, на которых парили уже готовые, или только готовящиеся блюда, остальное пространство не пустовало: всюду, куда ни кинь взор, было что-то да гастрономическое, и если не выглядящее таковым внешне, то гарантированно аппетитно пахнущее.       Долгое пятилетнее лето подходило к концу, мейстеры Цитадели пророчили грядущую непродолжительную осень и столь же краткую, но суровую зиму. И потому, демонстрируя богатство и величину запасов, должную убедить гостей в готовности династии к грядущим испытаниям, король закатывал пир пиров, заодно приурочив празднество к прибытию делегации из Долины.       Особо выделялись над настоящим полем явств, закусок и блюд, пышные пироги, начинка которых лишь смутно угадывалась по ноткам испускаемых ими ароматов. Здесь были и пироги с мясом, рыбой и грибами, остренькая нотка капусты стояла бок о бок с ароматами ягодного ассорти, лимонного крема и сладковатой пудры. Возвышались горными кручами монструозные туши цельно запечённых свиней, быков, — и, о, Семеро, это что, цельный северный тур покорно застыл, подавившись моченым яблочком? — устроившихся в окружении гарнира на столь больших блюдах, что выносить их приходилось сразу нескольким слугам. В блюдах поменьше, столь же величаво гнули длинные изящные шеи украшенные фигуры фаршированных лебедей, тетеревов и цесарок. Казалось, что нет в мире ни одного животного, что не собиралось усладить собой изысканные вкусы прибывающих гостей на пиру этим вечером. Не только животные и птицы, но и рыбы поблескивали своими гладкими, блестящими от жира боками среди всего этого великолепия; в золоченых, хрустальных и серебряных вазах драгоценными каменьями влажно поблескивала икра. Красная крупная, мелкая черная, напоминающая пасту оранжевая минтаевская, и это только то, что видел со своей позиции Мейгор, по прошлым пирам он знал: будет и осетриная, щучья, судаковская, а также иных диковинных рыб, выловленных в далеких морях.       Все это обильно благоухало, смешиваясь в дичайшую какофонию запахов, заставляя живот мальчика предательски издавать постыдные звуки, и вынуждая то и дело сглатывать обильно выступающую слюну. И это он, Мейгор, сын принца, а как выдерживала пребывание меж подобных гастрономических изысков и соблазнов кухонная обслуга? Неизвестно. Не иначе как Семеро самолично снизошли и даровали каждому неимоверную силу воли, благодаря чему те и воздерживались перед позывами испробовать свои творения. А если не воздерживались и попадались, то наказывали тех просто — били железными прутами по жадным ладошкам, да кормили песком, пока живот не вспучивало, после чего вышвыривали прочь, нисколько не заботясь судьбой бедолаги, поддавшегося греху обжорства.       Так Мейгор пробирался вдоль дальней стены, несколько обделенной вниманием поваров в данный момент. Это было самым верным решением, оставалось лишь изредка поднимая голову, и оглядываться — не пересечется ли путь с торопящимся поваренком или подавальщицей блюд, но пока что удавалось избегать обнаружения Заставленная стеллажами с посудой, чьи верхние ряды исчезали за вязанками сушеных трав, ныне эта область кухонь утопала в тенях. Чтобы сшитая наспех маска не мешалась в руках, он загодя натянул её на голову.       Мальчик вспоминал, вызывая в своей памяти образы виденного в пещерах прежде и примерялся где возьмет клык из зубастой пасти давно умершего исполина, вот здесь можно коготь — несомненно острый даже спустя века! — отсюда же шип из спинного гребня, выгнувшегося дугой костяка Жаль шкуры летающих змеев Таргариенов не были столь же долговечны. Мейгор верил, что в них было бы тепло в любой холод, а в жару не так сильно напекало человека под прикрытием драконьей шкуры. Но убедиться в правоте или ошибочности взглядов не удастся — костяки на полу, да тени на стенах, вот и всё наследие исполинов древности.       И тут словно сами Семеро захотели подшутить над ним. Под самый конец пути, когда до вожделенного дверного проема, ведущего в широкий коридор, из которого можно было попасть ко спуску в подвалы, оставалось с какой-то жалкий десяток метров, прямо перед юношей, выскочив с неожиданной для её лет проворностью, показалась коренастая, широкая фигура немолодой уже поварихи в закатанном некогда белом, а ныне просто грязном переднике и потным, блестящим от влаги, лицом, побитым оспой.       Оба замерли, застыв один напротив другой на расстоянии чуть больше полутора метров: он, согнувшийся и застывший в полуприсяде, в размалеванной кожаной маске на голове, и она — возвышающаяся над ним на добрый фут, с перекрещенными толстенными руками, в объятьях коих умещалось содержимое целой корзины — с десяток кочанов капусты, и зажатым меж пальцев-сосисок широким ножом; на отполированном до блеска долгим употреблением лезвии налипли кусочки капустной стружки.       — Ууу! — взвыл Мейгор, протягивая руки, с хищно растопыренными пальцами в сторону кухарки. Не иначе как той самой пропадущей Джонки.       С затаенным удовлетворением он наблюдал за стремительно белеющим, кривящимся в ужасе лицом поварихи, но прежде чем Мейгор успел сказать хоть слово, прекрасно понимая, что этим он выдаст себя, женщина распахнула свои медвежьи объятия, отчего капустные початки с хрустом посыпались на грязный пол и, не колеблясь ни секунды, взмахнула острым даже на вид ножом в направлении мальчика.       Он отпрянул, чувствуя, как спину продрал морозец озноба. Затея оборачивалась какой-то пугающей стороной — кровожадные намерения поварихи читались на её потном, изуродованном проступившими эмоциями, широком лице. А руки, предплечья которых были обхватом с юношеское бедро, напряглись, недвусмысленно направляя заточенный нож в сторону принца, безыскусно и топорно, но крепкой хваткой побелевших от напряжения пальцев.       Мейгор отступал, делая шаг за шагом на трясущихся — это от усталости! — ногах, и запнулся об проклятущий, откатившийся под самые ноги кочан, и, уже теряя равновесие, отчаянно замахал руками, силясь ухватиться хоть за что-нибудь. Найти опору. Понимая: упав, он лишь даст шанс женщине дотянуться до него, и та воспользуется им, пришпилив к каменным плиткам пола как мейстер бабочку иглой.       Ладони его наткнулись на что-то твердое и горячее, обжегшее болью подушечки, но прежде чем он разжал хватку сомкнувшихся пальцев, это нечто поддалось, и стало заваливаться набок, увлекаемое весом мальчишки.       Неудачливый шутник рухнул на пол, с хрустом давя своим задом капусту. Боль волной отдалась от ушибленного копчика и лопаток, и отошла на второй план, когда Мейгор увидел, за что именно ухватился, и что заваливается на него: большой, кажущийся огромным как колокол Бейлорской септы, с темными подпалинами снизу, металлический котел. Рядом клонились другие, большие и маленькие, использованные и чистые, составленные в высокие кренящиеся стопки. Но все это было не важно, важен был лишь один котел, нависающим над ним орудием злого рока.       Мейгор вскрикнул, и крик его затерялся в чужом, животном вопле ужаса, исторгнутом луженым горлом поварихи, бросившейся к мальчику. Сам он мог лишь с ужасом наблюдать, как падает, расплескивая во все стороны содержимое котел, и как брызжет, обжигая, сквозь решетку растопыренных пальцев пухлых ладоней, такое красивое, яркое и солнечно-теплое пузырящееся полотнище масла. Брызжет на его одежду, безвозвратно уничтожая праздничный камзол и обтягивающие брюки, что должны были понравиться его матери.       Рядом гремели, отдаваясь звоном тысячи септовых колоколов Красной гавани, падающие на пол кастрюли, обрушиваясь стальной лавиной на каменные плиты.       Пролитое на его кожу жидкое Солнце за мгновенье сменило свое ласковое тепло сперва на обжигающий жар, а потом на темное пламя боли, и вот тогда мальчик закричал…       И утонул в сиянии Солнца.