Утонувший в свете Солнца.

      В день, когда он родился, сами барханы Дорна проскрипели это имя: Доран.       Случилось это в год 248 правления благословленной династии Таргариенов.       Время невзгод, час лишений. Жаркое дорнийское лето, после двух безводных весенних лет иссушило южное королевство, запекло в глине и пыли. Цены на хлеб взлетели, особенно в центральных регионах; думалось - еще чуть-чуть и мера проса или иного зерна пойдет по весу к серебру. Жизнь же обесценилась.       Земля казалась вымершей. От Звездопада и до Солнечного копья дороги опустели. Можно было проехать несколько суток кряду, и единственно незастывшей деталью пейзажа в стылом безветрии оставались воды Летнего моря, чьи белые бараньи буруны накатывалис на песчаные пляжи.       Прошло время веселых собраний в тенистых садах и прогулок по освежающей прохладой Зеленокровной, чем прежде успешно развлекали себя Мартеллы. Лорды и присные попрятались по замкам, дарующим спасительную прохладу, спасаясь от голода и изнуряющего пекла, царящих снаружи высоких стен.       Из песчаного моря центрального Дорна и с пыльных предгорий Красных гор спустились оголодавшие банды. Одинокий путник или отбившийся возок, не успевшие укрыться до заката за высокими стенами редких селений, гарантированно становились жертвами тяжелого времени.       Процессия благородного семейства, рискнувшая несмотря на время, на дальний путь, встала в утлом караван-сарае. Путь из Солнечного копья к Водным содам недалек и в лучшие дни занимал не более нескольких дней.       Леди Альмерия, урожденная дева Мартелл, а ныне уже два года как замужняя женщина, супруга драконьего принца, кожей была светлее кобыльего молока, но сия благородная бледность возникла отнюдь не из-за нелюбви женщины к солнечным процедурам, а её положения — вот уже девятый месяц как она носила под сердцем наследника правящего дома Дорна.       Поездка в отчий дом прошла удачно, но на обратном пути, вопреки утверждениям мейстера о сроках родов, у женщины отошли воды.       К счастью, недалеко оказался караван-сарай, в коей и набились благородные лорды и леди, рыцари, конфидентки и иные, приближенные к дому Мартелл, оставив снаружи лишь челядь и прислугу, сгрудившихся вокруг торопливо сложенных костров для обогрева.       «Торопится родиться!» — с умным и знающим видом шептались женщины, окружившие взмокшую, усыпанную бисеринами пота Алмерию, и стараясь по возможности облегчить её бремя, — «Бойким будет!».       — Шшшш, расквохтались. — леди Альсанна, разогнав сплетниц от дочери, с помощью слуг доставила принцессу в выделенную комнату — самое просторное, прохладное и прилично выглядящее помещение на втором этаже, где роженицу споро разоблачили от одежд, в кои женщина куталась весь путь, несмотря на прижимающую к земле, иссушающую жару.       Нервничающего лорда Мартелла и его сына, принца Ливена, не знающих куда приткнуться, вытолкали прочь. Те не посмели возмутиться волевому повелению своей жены и матери, вместо этого принявшись наводить порядок среди обозных.       Наследник же, обозначив свое желание явиться на сей свет, осуществлять его и не подумал. В результате чего мейстер, которого предусмотрительно взяли с собой, при помощи септ, несколько часов пытался помочь мучающейся женщине разродиться. Медный казан светила медленно скользил вдоль края неба, готовясь утонуть в песках на западе, и комната постепенно погрузилась во тьму –имеющиеся у корчмаря свечи, что он выставил, не могли осветить всю комнату.       — Что ж ты за человек такой, что своему господину свечу не можешь дать? — вызверился Оливер Мартелл.       — Прощенья просим, милсдарь. — раболепно вжал голову в плечи немолодой корчмарь, судорожно потирая взмокшую плешь, — Да только где ж их взять-то ныне? Цены за них ломят, будтеж из золото сделаны. Такое нам не по чину, даже сальные.       — Ну же, давай! — стонала роженица, возложив руки на объемный живот. –Проклятый Таргариен!       — Госпожа! Не надо, госпожа!       Сгрудившиеся вокруг раскинувшей длинные худые ноги темноволосой роженицы женщины споро отвели руки страдалицы, коими она давила на вздувшийся живот, пытаясь выдавить плод из своего чрева.       — У нее родильная горячка. Держите её!       Следуя приказам мейстера, женщины пытались перехватить руки Альмерии, которыми она отмахивалась от наседающих со всех сторон спутниц, и удержать на месте ступни, которыми елозила по сбуровленным смятым простыням. В полумраке комнаты это выглядело истязаниями грешника в Пекле, какими их изображают служители Семерых. Завывающий меж стропил чердака ветер, делал только хуже.       — Сделайте хоть что-то, поглоти вас Пекло! Будьте вы прокляты, будь прокляты Таргариены, во веки веков! Где же ваша помощь, когда она так нужна? Только и знаете, что жрать и есть за наши деньги! Мерзавки, чтоб вам так вспучило живот! Вина мне, любого дурмана, лишь бы унять эту боль!       Септы привычно пропускала мимо ушей ругательства и богохульства. Это была не первая и не последняя встреченная ими изможденная испытанием женщина, чей разум в трудную минуту испытания оказался слабее тела.       Кто-то предложил намазать лоно женщины медом: «чтоб, стал быть, выманить младенца на сласти». Отчаяние и усталость собравшихся, после ночи тяжелых родов, были столь велики, что идея была признана здравой и тут же нашедшей свое воплощение.       Но все было напрасно. Так шли часы, сменялись огарки свечей и приносились все новые тазы исходящей паром воды. То, что исторгала из своего медового лона Альмерия споро подтирали, но даже так в душной горнице вскоре стало не продохнуть от спертых миазмов смеси нечистот и благовоний, коими безуспешно пытались перебить кисловатую прогорклую вонь мочи, пота и иных выделений. Одна из помогавших девиц упала в обморок, её тут же подхватили и вынесли прочь.       Когда под самое утро, завопившая выпью Мартелл прогнулась, едва не встав на мостик, и исторгла на свет дитя, все поспешили облегченно выдохнуть, будучи измучены затянувшимися родами едва ли сильно меньше, самой Альмерии. И тут же спешно отодвинули младенца прочь от раскинувшейся на грязных простынях матери — та решила напоследок оросить его и отнюдь не водицей.       Наследника, явившегося в мир под материнские крики и проклятия, отерли от следов женской утробы и медовых пятен, замотали и приложили к небольшой материнской груди. Дитя сосок не приняло, сколь его не прижимали к горящей в лихорадке коже матери и продолжило исходить голодным воплем.       Альмерия, чей высокий лоб был укрыт космами взмокших, сбившихся прядей, подарила сыну лишь один усталый взгляд покрасневших глаз и просипела:       — Доран.       Голос она сорвала еще в начале этой бесконечной ночи.       Ребенка передали на руки ближайшей родственницы. Леди Альсанна с удовлетворением отметила, что мальчишка был внешне здоров и голосист, как и заведено в их роду. По мнению женщины, выродок Таргариенов, пойди сын её дочери в их племя, обязательно шипел, хрипел и извергал пламя из задницы.       Более полусуток, с четырех пополудни и до самого утра, длились роды, вконец обессилев мать, и она возжелала отдохнуть от трудов праведных, в чем ей не было отказано. Вся компания собравшихся поспешила оставить женщину, оставив с ней лишь пару успевших споро освежиться и сполоснуть лицо колодезной водой служанок — леди надо было обмыть и укутать покрепче, утаив изможденное тело от родовой горячки, что, как известно, приходит на запах женской крови, рыщет вдоль кровати, а после проникает в женское тело вместе со сквозняками тем же путем, коим рождаются дети.       Бабка же — отныне и впредь, к чему леди Альсанне придется привыкать, — понесла наследника прочь, показывать своим волнующимся мужчинам - мужу и сыну, -, а также приближенным, набившимся в большой зал, что сельди в бочку. Не забывая при жтом пристально вглядываться в сморщенное в крике личико своего первого, как она надеялась, внука. Сама она родила лишь двоих: парня и девчонку, и то ли глаза её с возрастом стали не те, Доран что-то не внушал ей доверия, будучи не особо крепким или крупным, родившись почти на три седмицы раньше положенного срока, весь покрытый какими-то пятнами сыпи, кои она потерла наслюнявленным пальцем, но так и не смогла свести. Все недостатки он пытался компенсировать исключительной голосистостью, и ради демонстрации своих возможностей не щадил ни собственной глотки, ни ушей собравшейся родни. И уж в этом, не могло быть никаких сомнений, у него от Мартеллов, из отца-то исчезнувшего где-то в барханах владений Вейтов, клещами слова лишнего не вытащишь!       Обласканный всеобщим вниманием, вкупе с трепетным умилением женской части родственниц, обмытый и укутанный в кокон пеленок, Доран был отдан кормилице, споро найденной здоровой грудастой девке, жене кузнеца, что не более недели назад как разродилась дочкой. Женщина, и не думая смущаться присутствующих, вывалила из платья налитую грудь и сунула под нос младенцу темную вишню набухшего соска. В грудь кормилицы Доран впился и не отпускал, пока глаза его устало не закрылись, отправляя ребенка в страну грез.       О дальнейшем путешествии и думать было нечего. Пришлось ждать, пока мать и ребенок наберутся сил и окрепнут. На краткое время этот караван-сарай стал главным поселением Дорна. Хозяин носился, взмыленный, с ошалевшими глазами, только и успевая кланяться и выполнять приказы высокородных господ. По виду его было непонятно: радуется ли он столь небывалой популярности своего заведения, или же проклинает. Свита дорнйиских владык с прожорливостью саранчи выметала из закромов все съестное, а было его, после трех неурожайных лет, не сказать что много: лето выдалось коротким и жарким, без дождей, и погода та по заверением мейстеров, будет держаться и далее, не было ни малейшего признака надвигающейся зимы. Злаки не уродились, а то что удалось собрать, почти полностью пожрала парша.       Альмерия металась в родильной горячке, нашедшей-таки путь к женскому телу. Ныне хотя бы одна септа находилась рядом с ней неотлучно, но ни её молитвы, ни мейстерские припарки не помогали сбить жар, пожирающий тело молодой матери изнутри.       «Не к добру, — ползли шепотки по сумрачным коридорам корчмы, — под дурной звездой рожден».       Раздавались сперва не смелые, но потом все более уверенные голоса, что вскоре место наследника Солнечного копья освободится. Это послужило причиной нескольких схваток — Ливен Мартелл ожидаемо бурно отнесся к подобному пренебрежению сестрой. Так что окончание недели вынужденного постоя ознаменовалось пролившейся кровью; парочку излишне говорливых прикопали на склоне оврага за караван-сараем.       Шепотки затыкали, однако другие возникали вновь, не оставляя верных правящей семье людей без работы. Леди Альсанна ходила тенью, слушала и запоминала особенно убежденных, довольных, строящих свои планы. Супруга правителя Дорна была всего лишь женщиной, не способной поднять длинный клинок, но взамен этого имела хорошую память и скверный нрав — более чем достаточно, чтобы испортить жизнь говорунам.       Ребенок же, не зная какую судьбу ему пророчат, мирно рос, неотличимый в этом от других детей. Милостью Семерых болезни обошли его стороной: не сожгла огнем лихорадка, не выпила ночная хворь, кожа его осталась чистой, не изборожденным перенесенной пагубой.       Свое официальное имянаречение он готовился встречать в Водных садах, и вести об этом полетели во все концы края, зазывая лордов явиться и засвидетельствовать свое почтение. Лорды и леди съехались со всего Дорна с богатыми дарами. Таргариенов среди них не было.       Хворь, пронесшаяся по центральным регионам Дорна, собрала богатый урожай по деревням и оазисам. Не избежали этого и владения Вейтов. Померла, пережившая многих королей, ворчливая старуха Каселла. Ушла из жизни леди Дейнора. Юная Илис исчезла из своих покоев, в которых пряталась от мира после смерти матери, и поиски не дали результатов, в конце-концов девочку признали умершей. Принц Мейгор, дракон по крови, держался дольше всех из своей семьи, помогая местным жителям, но хворь свалила и его. Он ушел из жизни на восемнадцатом году жизни, одинокий, не успев увидеть своего первенца.       Сменившая свою мать, новая леди Вейт, послала воронов и к королевской семье в Королевскую гавань, и к Мартеллам, с предложением забрать останки принца Мейгора. Ответа она так и не дождалась.       Принц был захоронен в глубокой могиле посреди Красных дюн, меж безымянных могил других жертв обрушевшегося на край поветрия.       Конец.