***
Зазвучали трубы, с легкостью заглушив и заткнув многоголосую волнующуюся толпу. Раскрылись двери зала, впуская в прохладу замковых покоев пекло дорнийского дня, еще не отступившего перед ночной прохладой, несмотря на клонящееся к горизонту Солнце. Мейгор в последний раз бросил взгляд на свое сопровождение, не безликих латников Долины и гвардейцев Таргариенов — подарков деда, лорда Долины, и короля Эйгона, а на тех, кто был ему дорог. Мать улыбнулась из-под темной вуали, скрывавшей общую бледность вдовы. Рядом жалась сестра, что бросила короткий взгляд и вновь поникла. На кукольном личике застыла маска отрешения, девичья ладонь крепко сжимала материнскую. Йоррик несущий стяг Таргариенов; мужчина кротко кивнул, по шее его из-под ремня стекали на подкладку крупные капли пота, ткань в подмышках потемнела. Жаркий порыв ветра обжег щеки и лоб принца, когда он сделал первый шаг в сияющую закатным солнцем дорогу к замковой септе. Под рев труб и свирелей спускались они по каменным ступеням гостевого крыла. Алые ковры устлали дорогу к белоснежной Септе, высокой и стройной, жмущейся к теням высоких замковых стен. Первым шел знаменосец, за ним Мейгор с семьей. Верные друзья шли следом. Отпрыски благородных семейств долины видом были под стать своему патрону, но, в отличие от принца, несли на поясах ножны с клинками. Дорн научил их постоянной готовности. С того хмурого утра, когда встретили его, поднявшегося из зловонных глубин забытых казематов и продолжали весь остаток пути. Даже когда вдали показались стены их цели и из раскрытых врат вылился поток конницы Мартеллов. "Только вперед. Не смотреть по сторонам" Над головами гудящей толпы тяжело поникли стяги знаменосцев родни невесты. Череп Манвуди, дракон Толландов, темные пауки на багрянце Кворгилов, решетка Айронвудов и ненасытная виверн Гаргаленов и другие. "Сколько злобы!". Чужие чувства накатывали волнами, почти физически ощутимые. Они давили на плечи, принуждая сжаться, склонить голову, отступить перед этим отчуждением. "Не дождетесь!" Стоило им пересечь порог септы, как жара спала, но напряженная атмосфера никуда не делась. Их ждали, но рады не были. Септон, с блаженной улыбкой застыл у Алтаря. Один из немногих улыбающихся. Краски витражей расцветили его одежды во все цвета радуги. Из Мартеллов присутствовал лишь принц Ливен, но разумом он был далеко отсюда. Его ореховые глаза блаженно вперились вдаль. Снаружи взвился волной людской гомон. Вели невесту. — Посмотри, какая же красавица! — Дейнора дернула подбородком. — Да, — не мог не согласится принц, наблюдая за приближением невесты и её родни, — она красива. Но то заслуга её родителей, чьи гены сложились в столь изысканную комбинацию юности, в чью пору и расцвел прекрасный цветок дорнийской принце. Но принц быо уверен, что эта красота из породы пустынных цветов: на краткое время, после дождя, расцветающих в пустыне, чтобы с той же поспешностью отсцвести и увять. От вина ли, или беспорядочных связей, но это уйдет, а что после этого останется — неизвестно. Люди редко разумно распоряжаются доставшимися им сокровищами. Особенно дорнийки, чьи нравы известны по всему Вестеросу. Мартеллы приблизились. Оливер Мартелл подвел дочь по левую руку от Таргариенов, и отступил. В нос принца проникла настырная терпкая нота специй, цветущих цветов и апельсинов, ароматы страсти. Захотелось чихнуть и откашляться, прочистить горло от забившегося в них запаха. Мейгор этим днем ограничился омовением, отринув идею с иными ароматами, прекрасно понимая, что в жаре Дорна любая попытка скрыть запах пота сделает лишь так, что к запаху вспотевшего тела примешается амбре перепревших духов. Ноги принца уже взопрели, в обуви уже едва не хлюпало от влаги. Закрылись двери, отсекая шум толпы, и септон начал церемонию. Книга в его руках была толстой, событие же, по которому все собрались, довольно редким и важным и потому мужчина упивался происходящим, возможно единственный из собравшихся. Мать Мейгора, в темном наряде, застыла вместе с жмущейся к ней дочерью. Мартеллы замерли по другую сторону от невесты. Лорд Мартелл улыбался и оглаживал бородку, его жена повисла на руке супруга, и порывалась что-то шептать ему на ухо, но мужчина отмахивался. Юный Ливен, вернувшийся из раздумий, щурился на витражи и горящие свечи. Когда говорливый старик дошел до клятв и обмена плащами, напряжение резко подскочило. Мейгор расстегнул застежку своего плаща и накинул его на плечи Альмерии. Тяжелая ткань скользнула по открытым плечам. Принц завозился, пытаясь застегнуть защелку, но поврежденная кисть и неловкие пальцы усложняли задачу, а помочь было некому — все собравшиеся наблюдали за его потугами. Раздался звонкий звук и ткань с драконьим гербом, шурша скользнула на пол. Благодушная улыбка септона дрогнула. По рядам собравшихся пронесся ветерок шепотков: "дурной знак!". Лорд Мартелл, наклонился, и поднял плащ, накинув ткань на плечи дочери, она придержала их у горла, пока новоявленный супруг защелкивал застежку. Взгляд её темных глаз припекал скулу Мейгора, пока сам принц больше интересовался септоном, потеющим в своем роскошном наряде. У принцессы никаких проблем не возникло, кроме разве что того, что Мейгор в её плаще смотрелся потешно — он был выше и полы плаща едва достигала его икр. — Можете поцеловать невесту. Он склонил голову коснулся губ. Твердых, горячих и приторно сладких от густой помады. Дыхание принцессы пахло апельсинами. Ни он, ни она не стали углублять поцелуй. Отстранились, под нестройный гул собравшихся. Мейгор провел пальцами по губам, но приторно-сладкий вкус еще долго преследовал его и на пиру пришлось съесть не одно блюдо и выпить несколько кубков вина, но полностью избавиться не получилось - когда общество желало видеть счастье молодой пары и принц с принцессой в который раз уже сливались в «любящем» поцелуе.***
В пиршественном зале было людно. Некоторые столы были забиты битком, иные выглядели куда как свободнее. «Поломали же голову Мартеллы, как рассадить всех собравшихся, чтобы соседи не порезали друг друга за старые обиды!». Долина не была соседом Дорну, но гостей из-за красных гор все равно рассадили так, чтобы они не толкались локтями с наиболее агрессивными дорнийскими лордами. Один из них, лорд Виль, мужчина с горбатым носом и тонкими поджатыми губами, цедил вино и оглядывал соседей, намечая жертв. Молодых усадили во главу стола, с боков зажали родичи. Мейгор выдохнул – леди Альсанна, его теща, находилось через два места от него. С её дурным характером он успел ознакомиться на совместных вечерах, и чем дальше будет находиться от неё впредь, тем лучше. Его друзей рассадили по ближайшим столам. Это внушало некоторую уверенность. Пускай оружие они и сдали, но каждый надел под одежду кольчугу. Оставалось надеяться, что и остальное исполнят в точности, и останутся до конца пира в ясном сознании, не соблазнившись винами. В брюхе заворочался червь, не давая забыть о себе. Принц пробовал есть помногу и редко, понемногу и часто, но раз за разом ненасытная утроба намекала о себе. Проклятье мерзкого порождения дорнийских земель мучило драконьего принца. Один за другим к столу молодых подходили лорды, рассыпаясь в поздравлениях и источая велеречивые пожелания. За их спинами толпились слуги, с подарками новобрачным.. Первым, к удивлению принца, подошел лорд Росби, близкий ко двору его дяди-короля человек, который представлял его величество. Лорд принес извинения, что его величество не смог присутствовать самолично и презентовал дар, до поры скрытый тканью. Дядя подарил Мейгору полный комплект роскошных турнирных доспехов в цветах Таргариенов: черная как ночь, поблескивающая как свежий мазут поверхность была испещрена багровыми жирными линиями. И по всюду были изображения драконов. Это был богатый дар, сообщество загудело, отдавая должное мастерству оружейников. Даже мать принца, Дейнора, оценила. - Доспех достойный короля. – шепнула она. - Не доспехи красит человека, а человек их. – возразил принц. Альмерия, получившая в дар комплект украшений с темными как кровь рубинами, и успевшая любовно огладить цацки, рассмеялась: - Я в тебя верю, мой угрюмый принц! Порадуйся на нашей свадьбе, иначе люди быстро нарекут тебя Мейгором Унылым и мне дадут прозвище, под стать супругу. Принцесса счастливо засмеялась, собственной остроте, сверкая жемчужными зубками. Она уже пригубила вина, и оно подняло её настроение. - Всё лучше "Опаленного"... Мать принца перестала улыбаться, коснулась предплечья сына, зашептала неслышно, пока к их столу подходил очередной лорд, и слуги несли отрезы с невесомыми тонкими тканями, мешочки со специями и разукрашенные ножны с кинжалами. - Что угодно будет лучше этого. Но это не повод печалиться. Я с тобой, твоя сестра и друзья здесь. Не позволяй им загонять себя в апатию в твой день! Помни чьей ты крови! Драконы приносили Дорну пламя и кровь, столько раз, что они до сих пор не могут забыть, как бы не бахвалились. Так ярись же, сын мой, ярись злобным весельем и хмельным гневом! Мейгор постарался последовать ему, и его кубок исправно наполнялся расторопными слугами. И вскоре чужие завистливые взгляды стали вместо раздражения согревать душу юноши. Пир шел своим чередом. Люди ели, еще больше пили, но зады слуг, снующих туда-сюда по залу, еще не лапали. Из альковов неслась музыка. Сквозь распахнутые двери снаружи в душный зал проникала вечерняя прохлада. Вместе с ней и шум веселящейся снаружи толпы - свит лордов, челяди и простых людей, коим не нашлось места внутри, средь плотно забитых столов и тесных лавок. Мейгор и Альмерия не раз и не два выходили, и скользили по залу в танце. Принцесса оказалась превосходной танцовщицей, легкой и гибкой. Принц тоже показал себя достойно, не оттоптав супруге ноги, хотя больше старался следить за руками так, чтобы они касались ткани, а не обжигающей женской кожи, что было весьма затруднительно, учитывая фасон дорнийского платья, казалось полностью состоящего из гипюровых вставок, оставляющих чересчур открытым смуглое девичье тело. Мейгор больше уделял блюдам, нежели общению с супругой. Юная невеста быстро заскучала и с воодушевлением соглашалась на каждое приглашение танца. Многие сыновья лордов, или их отцы самолично, подходили к столу. Принцесса редко кому отвечала отказом, после чего то один, то другой мужчина, кружил супругу Мейгора в лихом танце по залу. И эти не стеснялись - пальцы их рук жадно лежали на тонкой ткани платья, но переходить дальше не решались. Леди Альсанна пристально смотрела за танцами дочери. «Супруга» — он раз за разом перекатывал это слово по языку, словно икринку или маслину, но не чувствовал ничего в сердце. Теперь он женатый человек, но совершенно не ощущал себя таковым. То и дело его чуткий слух выдергивал из общего гомона обсуждение церемонии в Септе. Говорили разное, обсуждали достоинства принца и его невесты, но сходились в одном — не к добру упал плащ, ой как не к добру. Обычно на этом разговор стихал или переходил на иные темы. Мейгор видел, что его тесть, Оливер Мартелл, тоже прислушивается к ним и исподволь смотрит на наиболее говорливых, чьим языкам вино придало несвойственную резвость. — Еще вина. — Мейгор дождался, когда слуга наполнит кубок и тут же приложился к нему. Он пил, ощущая, как темное и терпкое вино вливается в желудок. Как ворочается беспокойно где-то внутри червь, распирая принцевы потроха. Мейгор пил глоток за глотком, ощущая нарастающую изжогу и радовался: «Ворочайся, погань, ворочайся! А я посмотрю, что произойдет раньше: я ли испущу дух, лопнув от выпитого, или же сперва ты утонешь в вине!». Но сколь бы он ни вливал в себя, блаженно забытиене приходило. А окружающие начали бросать на Мейгора осуждающие (мать, старуха Каселла и лорд Мартелл) и презрительные (дорогая невеста и её мать) взгляды. «Проклятый червь!» Принц пытался вывести паразита, обратившись к мейстеру Солнечного копья, и тот дал ему нужную настойку. Это лишь заставило двое суток пищевод Мейгора извергать из себя его содержимое, так что в один момент принцу всерьез испугался, что вся влага организма покинет его тело. Но червь все так же ворочался беспокойно в кишках, вызывая тяжесть и изжогу и только. Зато невеста со своей матерью получили повод для немудреных подколок и острот, в чем и не преминули практиковаться каждый совместный прием пищи. Пока лорд Мартелл, разозленный постоянным упоминанием темы за столом, не приказал своим женщинам прекратить. Они подчинились, и больше эта тема не всплывала за трапезами, став достоянием всего Тенистого города, если не Дорна. Выступали циркачи и артисты. Высыпавшая в центр зала толпа легко одетых девиц, кутающихся в темные платки, закружилась вокруг кособокого карлика, с венком на голове. Самодовольный и напыщенный коротышка тянул толстые пальчики к порхающим нимфам, но догнать ни одну не мог. А дамы тем временем снимали платки и принялись накидывать на незадачливого ухажера, стягивать руки, набрасывать на глаза, крутить вокруг оси, пеленая что твоего младенца, пока карлик не превратился в неповоротливую толстую куколку. Под смех собравшихся, его завалили на медное блюдо и принялись стучать по нему невесть откуда взявшимися рукояток ножей. После чего одна за другой воткнули их в карлика, на что тот лишь повизгивал и хохотал: «Ай, щекотно, ой, уважьте бедолагу!». После чего девицы упорхнули прочь, а карлик, как есть задергался и укатился куда-то по полу, меж столов, под хохот празднующих. Мейгор изобразил улыбку, чего от него и ожидали. Уж как ему было не понять, кого изображали черные невесты и в кого втыкали лезвия своих ножей. Его пращур своеобразно обессмертил свое имя. Взамен карликов и актрис высыпали в центр зала танцовщицы в легких цветастых нарядах, с полнящимися Солнцем глазами. Заиграла мелодия улыбчивых чернявых дорнийских певцов. Пустились в пляс танцовщицы, взмахивая платками и плавно двигая оголенными животами, сразу же приковав к себе все внимание. Захлопали в такт, застучали кубками. Мейгор поймал себя на том, что отбивает такт ногой, и смущенно прекратил. Но едва прикрытые тела юных одалисок манили взгляд, и лишь припекающий скулу взгляд дорнийской принцессы заставил отвести взор. Вместо этого супруги поднялись и всеобщие приветственные выкрики лобзались устами. Усевшись, принц выпил вина и зажевал апельсиновыми дольками. Кисло-сладкий сок заполнил рот, потек по губам и подбородку, забивая липкий привкус чужих губ. Подошел к столу юноша, Мейгор напрягся, вспоминая. "Ах да, фаулеров Бастард, Дэниел Сэнд". Мальчишка постоянно крутился где-то рядом, то и дело попадаясь ему на глаза во дворце. Весь пир пыхтел он за столом отца и бросал взгляды брошенной собаки на принцессу, и голодные взоры — на принца. — Леди, прошу вас подарить мне танец. — юнец склонился и Мейгор разглядел старательно скрываемую влажными уложенными волосами зарождающуюся смуглую лысину на темени. — Если мой супруг не будет против… - потупилась Альмерия, стрельнув хитрыми глазками на жениха. Мейгор засмеялся внутри. И это всё? Его супруга чурается разнообразия: на два пира один прием. Плоховато её мать учила. Он держал паузу, неторопливо цедя вино, наблюдая как наливается багрянцем лицо влюбленного юнца, под стать вороту его камзола. Стало жалко парня — кусок не по его роток. Интересно, а он предлагал принцессе сбежать вместе, что она ответила? Принц облизнул губы и расплылся в дружеской улыбке, лишь по изменившимся лицам вспомнив, что шрам на губе умаляет любое дружелюбие. — Отчего мне быть против? Боюсь сам я перепил и ноги не удержат в лихом танце. Коль моя супруга не против, то пусть юноша развлечет её. — и добавил, когда бастард подал радостно вскочившей принцессе ладонь и они повернулись к столу спиной: — коль иное ему невместно. Ни по роду, ни по силам. Сэнд вздрогнул, сбился с шага, но не обернулся. Принц спрятал улыбку за кубком вина. Осуждающие взгляды матери и тестя его не волновали. Гневный взор темных глаз леди Альсаны он встретил своим. Если эта женщина вздумала его напугать — у нее не получится. Не после пережитого. — Осторожнее, Мейгор. Этот мальчик может быть опасен. — прошептала Дейнора. Она мало ела и почти не пила на пиру, цедя одну лишь воду. — Мне ли бояться бастардов? — Он — бастард, и терять ему нечего. — Оливер Мартелл повернулся к Таргариенам, — А любовь кружит голову похлеще вина. В Дорне ценят воду, но вот кровь с вином проливают легко. К тому же, разве в вашем роду уже не было проблемы с подобным? Род Блекфайр, — добавил Оливер Мартелл, видя непонимание зятя. — Этот рожей не вышел. Или вы думаете ваш знаменосец вступится за своего ублюдка? Мейгор играл грубо, но ему нужно было создать образ глуповатого захмелевшего юнца. Судя по взглядам супруги грандлорда, ему удавалось. — Это Дорн, и сталь - не единственное чем разят своих недругов, — осуждающе покачал головой лорд Мартелл, — надеюсь вам не доведется это узнать. Я планировал провести свадьбу дочери без крови. — А я думал, что любая свадьба влечет за собой кровопролитие, все зависит от благочестия невесты, не так ли? — Сын! Тебе хватит вина, — Дейнора прикрыла рот платком, — Ваша Светлость… — Оставьте, леди. Как же, понимаю: молодость. На нашей с Альсанной свадьбе кровь лилась, да еще как, не правда ли дорогая? Мой тесть и его родня были шумными гостями. Какая жалость, что не смогли присутствовать ныне. Принц слышал об Уллерах из Адова Холма. Лестного там не было. Пара кружилась в центре зала. И Мейгор не мог не признать, что они подходили друг другу: улыбчивые, смуглые, легкие и подвижные. Многие смотрели на танцующих, после на принца, цедящего вино за столом и злые улыбки раскалывали их лица. Редко кто пытался прикрыть их ладонью или отвернуться. "Вот люди-чудаки. Неужто это должно его задеть? Этой ночью в постели она будет с ним, а не ними. А что там будет дальше - не важно. Таргариен сорвет цветок дорнийской принцессы, все её последующие любовники будут вечными опоздавшими". Вернулась невеста со своим воздыхателем. Юнец глянул триумфально на Мейгора, тот благостно улыбнулся пьяной ухмылкой и поднялся, вздымая кубок. — Прекрасный танец! Танцор из вас отменный! Не сомневаюсь, что и боец не плохой. — Благодарю, ваша светлость. Я счастлив, что принцесса осчастливила меня танцем в сей вечер! — Прекрасно, Дэниел! — он протянул руку, и когда бастард её пожал, притянул усатого дорнийца к себе, обхватив за плечи. Дальнейшее предназначалось лишь для их ушей, - Остальное уже на мне, этой ночью. И после. Спина бастарда закаменела. — Выпьем же за это?! — Мейгор отстранился и протянул юноше кубок, расплываясь в улыбке. Фаулеров бастард принял одно, но не другое. — За союз! Мой и прекрасной Альмерии. - громко провозгласил Мейгор тост, выпил махом, подхватил опешившую от такого принцессу и впился в её губы. Собравшиеся взревели, застучали кубками, заголосили здравицами. Вино умирило их гнев и обиду, разжижило кровь, и теперь хмелем полнились их вены, и пьяное благодушие изливалось наружу. Когда принц оторвался от нелюбимых губ, бастард все так же стоял, сжав побелевшими руками кубок. Едва пригубив напиток, он откланялся. Пройдя мимо своего места и вышел прочь. Мейгор поймал взгляд Утора Толлета, кивнувшего в сторону несчастного влюбленного, но лишь покачал головой - смысл трогать мальчишку? Он никто. Мейгор уселся на свое место, отпил из кубка. К вину примешался новый вкус, и это не был жирный настырный привкус помады. И он не пропал ни после первого глотка, ни последующих, оставшись с принцем до конца этого вечера. Подошла леди Толланд. Слуги, в цветах её рода подвели к столу шаркающую старуху. Старую и сутулую, кожей напоминавшей сморщенную курагу, на котором поблескивали утонувшие в устричных раковинах маслины ослепленных катарактой глаз, влажные и скользкие от непроходящей поволоки слез. Время было немилосердно к женщине. — Принц, принцесса, — леди Толланд поочередно склонила голову, — позвольте мне представить вам Ауле, мудрейшую из стариц моих земель. Она прожила на свете столь долго, что совсем ослепла от старости, но Семеро возложили её на чело руки, позволив взамен прозревать тайны прошлого и будущего. Вы можете спросить у нее что угодно, и получите правдивый ответ. — О, как интересно, как волнующе! Владей я подобным сокровищем, спрятала за дюжиной дюжин замков, засовов и стражей. А вы, леди Толланд, приходите и… — Альмерия покрутила рукой. Тонкий пальчик игрался с витым локоном, — позвольте мне начать, или, быть может, мой супруг желает быть у неё первым? Мейгор проглотил чужую насмешку. Детское желание уколоть избалованного ребенка. В этот вечер с принцессы было довольно вина. «Что угодно значит?» — Может ли всемогущий бог сотворить камень, который не в силах будет поднять? Старуха жевала губами, явно не понимая вопроса. Леди Толланд и Мартеллы смолчали, невеста нахмурилась, мать же принца негромко засмеялась: — Ну же, дорогая дочь, спрашивайте, очевидно что мой сын уступает это право вам, а мы посмотрим какими откровениями нас осчастливят! Старуху подвели к принцессе, и та протянула ладонь, звякнув серебряными колокольчиками надетых на запястье браслетов. Смуглая, гладкая, умощенная маслами и мазями, узкая девичья ладошка утонула в захвате заскорузлых ладоней с обгрызенными ногтями. Старуха начала водить по ладошке пальцем, под кокетливое хихиканье дорнийки. Окружающие принялись живо обсуждать происходящее, споря взаправду перед ними пророчица или старая шарлатанка, пошедшая на обман благородных ради куска хлеба. — Посмотрим, какую правду нам раскроет эта ведьма, — шепнула принцу леди Дейнора, не разжимая зубов. Её рот застыл в вежливой ожидающей улыбке, — Рыльце твоей невесты… — Ты веришь в это? — Ни капли. — заверила сына Дейнора, — уж будь у Толландов всамделишняя провидица, они давно выбились в число сильнейших знаменосцев, как те же Айронвуды. Но, чего нет, того нет. На свадьбу будущей правительнице Дорна даров — слепая старуха. Ни в постель, ни на кухню… — Вижу. Вижу! — Что ты видишь? — поторопила раскрасневшаяся дорнийская принцесса, — Богатство? Успех? Счастье? — Вижу детей. Твоих детей, принцесса. Смуглых, темнооких, высоких, разнополых. Да, вижу их, как тебя саму. Кто-то захихикал — глаза бабки были слепы, и мертвенно неподвижны. Если она когда-то что-то могла ими видеть, это время давно прошло. — Сколько их, кто они? — Принцы и принцессы. Да-да. Как много! Сколь пальцев на твоей руке, столько и их. Трое по одну руку, двое по иную. Собравшиеся одобрительно загудели. Дорн не останется без наследников. — Кто будет моим первенцем? Кто из них старший, это мальчик или девочка? Отвечай же, не испытывай терпение! – пьяно махнула рукой Альмерия. Вино из ее кубка брызнуло на скатерть и блюдо, капли полетели во все стороны, досталось и Мейгору, весь рукав его камзола был испорчен. — Юноша. Высокий, выше тебя, что твой супруг ростом, но в волосах его пепел, и на плечах тоже, как и вокруг его трона. Сидит он на каменном престоле, сплошь базальт и яшма. Ноги его, босые и раздувшиеся как бурдюки с водой, прикованы к престолу золотыми цепями. Ржа ест их, но не может разорвать, оковы впились в распухшую расчесанную плоть, и сколь не тяни — не снимешь. Старуха умолкла. — Дальше, — подала голос леди Толанд, и заискивающе улыбнулась: — Видения будущего туманны и зачастую непонятны. Мне она напророчила быть съеденной драконом. Драконом, подумать только, а?! — Да-да, конечно, пусть продолжает. — Альмерия нервно улыбнулась, её пальчики катали маслину по золотому блюду. Старуха зашепталась, забормотала, заводила обгрызенными ногтями по мягкой коже, только теперь принцесса не хихикала. Молчали и многочисленные колокольчики её платья. Мартелл выпрямилась, шея её напряженно застыла.. Не каждый день на свадьбе слышишь подобное. — Вижу дочь, плоть от плоти твоей. Юная, стройная, как камыш в заводях Зеленоводной, вижу её в алом платье и черной накидке. Держит на руках двух детей, мальчиков, на обоих челах короны: у одного железная, у другого костяная. Оба спят, котятами свернувшись, да проснуться не могут. Вижу еще одного принца, смуглого, улыбчивого. В руках его длинная жердь, которой он прижимает гадючью голову к земле. Он слеп — нет у него глаз… — Хватит, довольно! — Альмерия выдернула ладонь из старушечьей хватки, ощерив мелкие белые зубки, — я не верю ни единому твоему слову. Всё это неправда. И будет не так! Слышишь меня, ведьма? Никаких слепцов и железных корон, золотых цепей и каменных тронов! Что я — дура? Не понимаю, что это значит?! Я бы вырвала щипцами твой гнилой язык, но радуйся, на моей свадьбе не прольется ни капли крови, пускай даже твоей затхлой влаги! — Госпожа милостива. — старуха мотнула нечесаной головой. — Быть может милорд желает спросить старую женщину? Мать под столом положила руку на бедро Мейгора и предостерегающе сжала. — Конечно, старуха. — принц протянул обожжённую ладонь, — хоть я и верю в Семерых, но послушаю твои слова. Правда сомневаюсь, что ты сможешь что-то прочитать по моей ладони. Ауле осторожно приняла мужскую кисть, провела по ним своими шершавыми ладонями — кожа пальцев была что пенза, сухая, пористая и шершавая, но не царапала. Рядом с ним пыхтела принцесса, её мать нашептывала дочери на ухо. — Вижу Солнце, принц. За твоей спиной, так что ни лица, ничего другого не разобрать — так слепит. Вижу тебя в песках, одинокого, иссушенного. Вижу твою смерть, — на этих словах старух прервалась, заставив застолье нетерпеливо завозиться, зашушукаться, — несколько смертей. Вот так диво! Вижу детей, твоих детей. Два мальчика и девочка… Толпа за столом зашумела, леди Альсанна потребовала прекратить этот балаган, позорящий её дочь. Лорд Мартелл накрыл ладонью сжатый кулак супруги. Пока еще пустой, но Мейгор не сомневался, что кинжал может возникнуть в нем в любое мгновение. — Видишь ли ты зеленый Дорн? Дюны, расцветшие травой и луговыми цветами, прохладу прудов? — продолжал спрашивать принц. — Я… Я… — старуха отстранилась, выпустила мужскую ладонь из своих тонких пальцев. Принц качнулся вперед, хватая и выворачивая чужую кисть. Пергамент кожи был усеян пятнами, а теперь еще — и наливающимися желтизной синяками. — Отвечай мне, принцу драконьего рода, племяннику короля! — Осторожно, мой принц, молю! — вскинулась леди Толланд, увидев угрозу своей игрушке. — Вижу, как не видеть. — старуха скривилась, клюнула по-птичьи носом, пожевала губами, перетирая беззубые десны, подняла взгляд белесых буркал, — Вижу озера: округлые чаши жидкой глины и горького вина, пить — не перепить. Вижу траву и леса промеж дюн, сплошь сталь и хладное железо — упади в такие и больше не встанешь. Вижу тебя, принца без короны, в пустых стылых залах. Ходишь один, стучишь зубами, есть просишь. Да столы стоят без еды, а яйца без куриц, их и не ест никто. Вокруг — ни шороха. лишь зубы стучат. А зубов тех — видимо не видимо, у меня уж ни одного нет, а у тебя будет сотня и все есть просят, а из еды только мох да вода. Вижу-вижу, как не видеть, а ты видишь? — Я — не ты, женщина, нет у меня подобных дарований. — Мой сын не нуждается в смутных видениях и пьяном бормотании. — добавила леди Дейнора. Мейгор улыбнулся, но следующие слова подслеповатой старухи продрали холодом вдоль хребта: — Мне чтоб получить его понадобилось прожить жизнь, и была она долгой, увидела смерть и детей, и внуков, одни правнуки остались, да и те старуху бросили. А какую проживаешь ты: третью или четвертую? Вот смотри сюда, мальчик, — её скрюченный палец ногтем колупнул линию на бугристой коже, — видишь как она идет, вьется, слева-направо, обхватывает ладонь дважды и обрывается, чтобы начаться вновь вот здесь. Вот она, твоя первая смерть — от пыли и железа; вот вторая — от женщины-пряхи, а это — от жидкого Солнца. — Солнца, — просмаковал на языке Мейгор. Старуха отпустила руку, и он поднес ладонь к глазам рассматривая почти невидимые линии среди огрубевшей кожи. Одна из таких была его жизнью, такой тонкой и хрупкой, появляющейся и исчезающей меткой, которую, однако, не смогло вытраивать даже кипящее масло, от которого плоть принца облезала и отслаивалась как кожа опаленного пламенем хряка. — Спасибо за слова, добрая женщина. — лорд Мартелл заявил о себе, утомленный происходящим, — Жаль в речах твоих было мало радости. Иди же, вкуси явств и выпей вина, за здоровье молодых. И пусть никто не скажет, что Мартеллы не были щедры к тебе! Старухе вручили половинку хлеба, да ножку каплуна в меду, отправив прочь. Леди Толланд, рассыпавшись в извинениях, юркнула к своему столу. Развлечение испортило многим настроение, но не аппетит. Собравшиеся удовлетворенно встречали каждую смену блюд, слуги сновали по залу, не давая кубкам гостей показать дно. Гомон собравшегося общества был сопоставим с громкостью музыки, в некоторые моменты перекрывая труд усталых музыкантов.***
-Провожание! Провожание! Брошенный одним дурным крикуном, зов был подхвачен всем залом. Заскрипели скамьи, поднялись и направились к столу, шатающиеся лорды. Зашумели, поднимаясь из-за столов, благородные леди, с голодными шальными взглядами направляясь к столу новобрачных. Выдохшиеся музыканты с новой силой заиграли немудреный мотивчик, как раз под силу пьяным лордам, мычаньем и бормотанием подпевающим пошловатой песенке, подхваченной гостями празднества. Дейнору, поднявшуюся было, оттерли хмельные дорнийки. Леди Каселла ухватилось за локоток вдовы и своим сварливо-скрипящим голосом попросила составить ей компанию. — Пусть ваша дочь… — Моя дочь сейчас больше горит желанием посмотреть на содержимое бридж твоего сына, нежели уважить старуху-мать, которая, быть может, тоже не прочь... — Увы, мне тоже неуместно. Мой сын… Я должна… — Должна что, девочка: стоять рядом со свечой и прутиком пощекотать, подгоняя? Семеро, что за малахольная драконья семейка? — леди Вейт потерла своей птичьей ладошкой морщинистый лоб, и тут же уместила её на полной груди женщины, — Титьки я смотрю не обвисли, авось и молоко сыщется, а? Не прикладывается ли к ней часом юный Эйгон? Дейнора смахнула чужую руку, но полностью отделаться от престарелой леди не сумела, держалась та крепко. — Как смеешь, равнять меня с Таргариенами? — зашипела мать Мейгора, — Я — не Ш… не они! Он же мой сын! — Да, а ведешь себя как брошенная ревнивица, — заворчала дорнийка, дергая вдову за прядь волос, — Ты ей не соперница! Уступи и помоги уже мне, пока весь Дорн не узрел, как старуха Вейт напрудила в юбки! Гомонящие женщины окончательно оттеснили спорящую пару. Рядом завизжала пронзительно и тут же пьяно засмеялась принцесса, и в одежде-то выставлявшее тело напоказ, а ныне, без неё, совсем голая, кошкой нежащаяся на несущих её руках. Впрочем, Мейгор не беспокоился о ней – пусть голова болит у отца Альмерии. Друзья же самого Мейгора последовали за ним, на некотором отдалении от окруживших его женщин. Руки протянулись со всех сторон, подхватили принца под локти, потянули в коридор. Ощупывали плечи, спину, предплечья и тут же делились впечатлениями. Те, из наиболее смелых и хмельных, опускались ниже, восхищаясь найденным. И тянули, расшнуровывали, проявляя неожиданную для собравшихся ловкость, так что Мейгор и оглянуться не успел, как остался в одних кальсонах, ведомый молодыми и не очень леди, по коридорам Солнечного копья. Вскоре, он лишился и этого. Немудреные шуточки не переводились, и каждую последующую дамы встречали взрывом смеха и совершенно неутонченным улюлюканьем: «принц, кому же вы грозите сим копьем?! Осторожнее на брачном ложе, не перепутайте его с турниром, не проткните принцессу насквозь своей пикой! Коль принцесса объездит сего жеребца, то её в пору будет величать Альмерией, принцессой-наездницей!». Но то, по большей части были зрелые дамы, юные же девицы, как им наверняка казалось, ускользнувшие из-под опеки матери, тянули шеи из-за спин товарок, в надежде оценить стати жениха. «Не толкайся! Хорош напирать! — звучало недовольство, — ты здесь не одна такая, когда еще драконьего принца без исподнего увидишь? — огрызались в ответ». Молодых втолкнули в комнату, оставив последнее напутствие - чтобы через год собрались здесь вновь, празднуя рождение первенца! - и гомоня оставили молодоженов одних, пир не закончился, вино было недопито, а служанки нещупаны. Последними из покоев выскользнули родные невесты: Оливер Мартелл потрепал Мейгора по плечу, одарив непонятным принцу взглядом, и дождавшись свою супругу, шептавшую на ухо дочери последние наставления, вышел с женой прочь. Смех и выкрики в коридоре затихали, постепенно удаляясь. Принц с принцессой остались одни в сумрачных покоях. Далекая музыка и не думала смолкать — проводив виновников торжества, благородное общество продолжило веселиться. Хмель покидал принца. Ворочался в кишках червь, напоминая о себе изжогой. Пьяный кураж покидал разум. Одна за другой цепи спадали с разума, а шоры винного угара исчезали с глаз. Он увидел картину как была, во всем её отвратном великолепии. Нагая и доступная женщина вальяжно развалилась на простынях, обхватив себя под едва видимой грудью, отчаянно пытаясь придать той объем. Длинные унизанные кольцами пальцы скользили по плоскому животу, притягивая взор к капле пирсинга в впадине пупка, по гладким без единого волоска бедрам и открытому взору лону, под пушком кучерявых волос. "Такой ты желал видеть свою женщину? Такой представлял принцессу - пьяной и доступной?" Нет, конечно же нет. Алкогольный дух витал окрест. Он был в хмельных глазах принцессы, колотился молоточками в висках принца, и все мысли и помыслы были как на ладони. Пьяная принцесса жевала свои губы, жадно ощупывая взглядом юношу, перед ней. Альмерия желала коснуться мужских губ, прочувствовать их вкус, что тонкой верхней, что искалеченной нижней. Прикусить их, ощутить пряный, непременно таковой вкус, и не отпускать до тех пор, пока уста обоих не опухнут от поцелуев. Принц опустился на кровать, принявшую на себя вес высокого поджарого юноши. Он склонился над нагой дорнийкой, и тогда она исполнила свое желание. Но всё это ухнуло куда-то в бездну, когда он не ответил. Ни когда она мягко зажала его губу, ни когда проникла дальше, сперва озорно играясь, вспоминая как тренировалась на кузинах в Водных садах, но действуя все настойчивее, пока её действия не стали почти что грубыми. Но, увы, к её ужасу, это было все равно что целовать спящего — никакого ответа, язык принца лежал мертвым червем, не думая впрягаться в эту игру. Когда она, рассерженная, отстранилась, желая отныне не целовать, но ударить. Сильно, до крови, вывести на эмоции. Принц же открыл рот, закрыл, поджав губу, свою проклятую меченую губу! Как бы удивилась Альмерия и истерично рассмеялась, узнай, что Мейгора оттолкнула её опытность. Таргариен, гордец по своей натуре, он во всем желал быть первым. Он навис над ней, призывно раскрывшейся, широко раскинувшей крутые бедра. И сделал первое движение, ощутив хлипкую преграду на своем пути, после чего тела молодых любовников слились в единое целое, сделав партнерами древнейшей из мистерий. Тело принца двигалось, мерно и размеренно, следуя стародавнему инстинкту, почти что механически и бездумно. Вспомнился Мейгору его первый сексуальный опыт в домах подушек Лиса. Выбранная самолично шлюха — о как это было волнительно! — спелёнатая слоями шелка, не скрывающего самого важного. Её мягкий бархатный голос, цепляющий своей мягкостью, и, как трясина, не дающий ни малейшего шанса освободиться: — Ты можешь звать меня как угодно, мальчик. Назови любое имя, и я буду ею в этот вечер. Принц замялся тогда, пораженный эффектом, что оказывался на него эта женщина: он желал её, страстно и горячно, как не ощущал никакую женщину прежде: ни благородную даму, ни иную белошвейку или кухарку. Она же, рассмеявшись грудным смехом, вопрошала: как зовут ту, что он жаждал, к кому его тянуло? Ответ выскользнул сам собой, прежде, чем юноша успел подумать. Румянец, заставивший лицо и шею полыхать. Едва прикрытые груди и темный треугольник промеж гладких бедер шлюхи поглощали всё внимание принца. И когда он торопливо стянул штаны, освободив свою разгорячённую эрекцию, шлюха приняла его в себя, умелыми ногами обхватив юношеский таз и задвигалась, подставляя поочередно то грудь, то шею, то губы под жадные ласки юнца, и шептала, не переставая, а он велся, как ручная кобра, послушная мелодии дудки заклинателя: — Да, вот так. Еще, мой любимый, мой верный. Люби меня, мой принц. Я вся твоя. — Моя… — Твоя. Твоя Лусия. Лишь твоя и ничья больше… Принцесса была иной. Сладкие стоны слетали с её губ, пока она взывала в страсти к своему супругу. Пальцы принцессы трогали едва зажившие шрамы юноши. Она покрывали их поцелуями — жаркие касания губ и влажная губка липкого языка, а Альмерия Мартелл с пьяно горящими глазами вопрошала: — Откуда они? Ах, я чувствую это внутри: азарт, ненависть, страсть, гнев, бушующее в твоем крови, муж мой! — лепесток язычка скользил по багровой воспаленной ткани. — ты ведь убил сотворившего это? Кто это был, скажи — кто-то из польстившихся на твою сестру? Он отвечал, чувствуя, как реагирует её тело — сжимая, массируя, приближая неминуемый финал. Альмерия кусалась, покрывая светлую кожу Мейгора красноречивыми метками, а тот лишь отстранялся, не пуская её к шее, держась подальше от несвежего дыхания и губ, липких сладостью десертов и терпкостью вина; одергивал, когда супруга заходила слишком далеко: — Семеро, женщина! Ты не наелась на пиру? — Я желаю распробовать драконьего принца полностью! — заявляла она, заходясь в смехе, и вновь тянулась к его плоти. В перерывах меж жадных укусов-ласк, дорнийка охотилась за взглядом принца, последним, что не доставалось её от юноши, и с остатками кокетства вопрошала: — а супруг мой не желает вкусить невесты? Он не желал. Не этой ночью, не её. Принцесса еще пахла цветами, её запястья были натерты цедрой апельсинов, но в бритых подмышках и меж грудей к аромату страсти примешивалась нотка пота, а дыхания отдавало спертым сивушным запахом перегара. Впрочем, принцесса почти сразу потеряла интерес к своему вопросу, всецело отдаваясь постельным игрищам. Мейгор закрывал глаза, представляя на месте дорнийки другую. Часть его, правильная, благородная, каким желали видеть принца родственники, молила о снисхождении и рисовала Каролею, какой он её запомнил - хрупкой тростинкой, с несмелой улыбкой; мягкие и холодные от утреннего морозца Долины девичьи губы. Но реальность грубо вторгалась в его грезы, женские утробные стоны вползали в уши, будя зверя из глубин, что, порыкивая, поднималась из тьмы, ластясь к принцу, и светлые образы подруги сменялись сценами совершенно другой ночи, иной женщины - фигуристой, порочной, открыто наслаждающейся соитием. Навеки недоступной. Мейгор, проклиная себя, своего короля, мать, деда, и треклятую служанку, запавшую в сердце, начинал двигаться с новой силой, отдаваясь зову плоти. Это было так… чуждо. Хмельная Альмерия, будучи посредственной лицедейкой, стонала лживо и искусственно, не попадая в такт движений принца. Её безвольная голова как у куклы, болталась по простыням. Плоский живот, с яшмовой слезой в пупке, надувался и опадал, отчего тазовые кости фигурно выступали, грозя заколоть любовника женщины. Принцесса шептала, не переставая: «еще, еще мой рыцарь!» — и, кажется, старалась поверить в эту страсть. Её смущенные смешки давно переродились в громкие хохотки, а руки, до того едва скользившие по груди супруга, не стесняясь вонзались ногтями в тугие жгуты спинных мышц, или устраивались на до боли напряженных ягодицы. Мяли и сжимали, по Мейгор не откидывал их рукой. Тогда следовал очередной взрыв смеха, коей Альмерия душила, прижимая свои губы к супружьим. Лезла внутрь своим языком, игралась, оставляя после себя мерзкое привкус перегара и чувство собственной нечистоты. Мейгор же делал вид, что верит в искренность её страстных чувств. Но чем дальше, тем сильнее вспенивалась в его сознании грязная серая волна отвращения. К себе, к ней, к тем людям, что ждут в коридоре или напиваются в большом зале, ко всему этому вечеру. Это было почти насилием, его — над собой. "Я не зверь. Я принц. Тебе не низвести меня до скота, не утопить в этой грязи!" Но он уже был здесь. Пот разъедал раны на плечах, а женщина под ним несла на влажных бедрах следы девственной крови и его семени. "Не так. Это должно быть иначе! Что вы сделали со мной? Во что превратили? Я не желаю этого!". Должно быть, оба представляли это иначе, и каждый, по-своему, но обманулся. Альмерия, ожидавшая ночи страсти, жарких обьятий и горячечного шепота на ухо; опытного и умелого любовника, но получившая в ответ подростка в шрамах, на теле и душе, что скучно и уныло, размеренно входил и выходил в неё. Пьяно и, как думалось принцессе, смущенно хихикающей, не даруя поцелуев и каких-либо ласк. Он исполнял свой долг. Это было… скучно — последнего чего дорнийка ожидала от этой ночи. Принцесса быстро охладела к процессу, наверное, после того первого раза, когда мужская плоть ослабла и обмякла, утратила всю приятную упругость еще будучи в ней. Таргариен, судорожно и неловко двигая кистью, заполошно приводил себя в готовность, пока она лениво игралась с собой, выдавливая из горла приглушенные стоны напускной страсти. Такое случалось еще дважды, прежде чем юный драконий принц (хотя какой из него после такого дракон?) излился в её чрево двумя жалкими струйками. Он упал рядом с ней на смятые, влажные простыни. Их руки, устроились рядом, и принц торопливо отодвинула свою, подальше от этого неловкости. Это было глупо, он понимал, еще минуту назад, их тела жались друг к другу, он был в ней, теперь же… Смуглое тело вызывало отвращение. Альмерия сунула уголок сбившихся простынь меж бедер, ткань потемнела от влаги, на ней расплывались темные в сумерках капли пролитой принцессой крови. Видя это, она непонятно чему улыбалась, и бросала победные взгляды на принца. "Животные. Их притащили сюда, как свиней, бросили и велели сношаться.". — Как вам брачная ночь с дорнийской принцессой, дорогой супруг? — спросила Альмерия, приподнимаясь и ладонью водя по обожжённой груди юноши, по шрамам что необъяснимо манили её, заставляя вновь и вновь касаться чужих увечий. Кожа самой принцессы влажно поблескивала, а волнистые волосы плотно облепили высокий лоб, лезли в глаза, сверкающие сквозь эту влажную занавесь свинцом алкогольного угара. Альмерия потянулась, проигнорировав кубки, и отпила прямиком из горлышка бутылки. Мейгор в этот момент не ощущал ничего. Был на краю сознания затухающий отзвук краткого мига физического удовлетворения, прошедшего едва ли не быстрее, нежели наступил, оставив после себя лишь усталость и чувство отвращения телу партнерши рядом. Рвущуюся с языка фразу «как с лисенийской шлюхой», что было бы правдой, за неимением иного опыта, принц придержал. Ответ он дал на грани правды и приличий: — Достойно. — «Достойно»? И всё? — принцесса распахнула свои глаза, и кожа её, медовая и пряная, налилась тьмой, когда дорнийка едва не прорычала: — Просто достойноооо? — Было видно, что принцессе есть что сказать. Но тут её стошнило. Смесь полупереваренной пищи и кислого вина брызнула изо рта и носа. Альмерия закашлялась, попыталась прикрыться ладонью и брызги полетели во все стороны. Рвота потекла меж грудей, по плоскому животу и запястьям, бедрам; испятнала простыни. Мейгор, брезгливо отодвинувшись, взял вещи, заблаговременно сложенные слугами в отгороженном ширмой закутке и принялся одеваться, отвернувшись от принцессы, изрыгающей все съеденное на пиру. Не из чувства такта, — брезгливости. "Сношаясь дикими зверьми, мы доставили немало удовольствия тем, во хмелю, что всё слышал и кричал здравицы, а после наверняка шли топтать своих жен, любовниц и пойманных служанок, присоединяясь к безумству свадебной вакханалии". — Вы сбегаете? — просипела принцесса, меж отрыжек. — Брак консумирован, семя в вашем лоне, а кровь на простынях. Утром наша родня вывесит их из окна, на радость всем гостям. В законности ребенка никто не усомнится. — Вы думаете, что этого достаточно — одной жалкой ночи? Дитя! — Все в руках Семерых. Да, и дальше можете поступать по своему усмотрению и сообразно чести. — Сообразно чести? — зло бросила женщина, вытирая простыней следы рвоты с тела, — Еще никто не называл меня шлюхой в лицо! Слышишь, ты? Но принц был глух к брани и не слушал обвинения, что полились из прелестного ротика нареченной нескончаемым потоком, куда как более мерзким и пятнающим былой образ, нежели случившаяся неприглядная ситуация. Мейгор покинул покои. Его встретили удивленные взгляды караульных. С той стороны в дверь что-то глухо ударилось. Принц огляделся, хмыкнул, заметив скрывающегося в тенях человека, и двинулся по коридору прочь, твердой, уверенной походкой. Дождавшиеся друзья последовали за ним. От напускного опьянения, которое он изображал весь вечер, в движениях не осталось и следа. Едва стихли шаги Таргариена, как дверь распахнулась и в коридор вывалилась растрепанная принцесса, прячущая наготу за скомканной влажной тканью. — Где он? — Ушел, госпожа. — Как ушел, куда ушел? Почему вы его отпустили? — пробурчала принцесса. Застонала, приложив запястье ко лбу и по-новому оглядела стражей, огладив плечо одного, шаловливо перебежав перестукивающими пальчиками на кирасу другого, с изображением символа её дома. Обласкиваемый стражник глядел поверх её макушки, подкладка шлема моментально взмокла, но округлившиеся глаза второго стража вкупе с беззвучно шевелящимися губами, придавали ему уверенности, — а, впрочем, Пекло с ним, и его драконьей семейкой! Приведите мне… — Принцесса! Выступивший из тени Дениэл Сэнд склонился в поклоне. - Мой старый друг! - Альмерия расцвела в улыбке, призывно раскинула руки, и, в последний момент, поймала простыню. Её влажная грудь едва не светилась в сумраке коридора. Принцесса огляделась, не увидел ли кто посторонний, но стражи смотрели куда-то вдаль, и были бы слепы даже отпусти она ткань и яви свою первозданную наготу. Зато бастард Фаулера оценил, щелки его глаз стеклянно блеснули. — Я вижу, принцесса ищет общества? Не будет ли обременительным… Альмерия засмеялась, не дав тому договорить, и, ухватив за рукав, втянула кучерявого юношу внутрь покоев. Напоследок приказав стражам не пускать внутрь никого. Дверь захлопнулась, отрезая большинство звуков, но то что доносилось до стражников имело куда как привычную для этой ночи природу. Стражи обменялись взглядами. В глазах одного был вопрос, в других — категоричный отказ. Им было сказано нести караул, не пуская и отваживая посторонних. Принцесса же сама пригласила гостя, всё в порядке. Так они и простояли, на своем карауле, до самого утра, не позволяя никому тревожить любовников.***
Мейгор вышел к конюшням в ранних предрассветных сумерках. Пир утих и лишь немногие пьяные гости шатались по закоулкам замка. Таким не было дела ни до кого. Леди Каселла уже сидела на коне, кутаясь в многочисленные шали и заходилась дрожью. Ночной холод терзал её старые кости. Товарищи мейгора и их немногочисленный эскорт находились здесь же. Юноши передавали друг другу мех с вином - скромная награда за целый вечер воздержания. — Где ты возился, мальчишка? Ты заставил леди ждать. — Свадебные хлопоты, леди Вейт, надо было уважить невесту. — Будь я на её месте, — забурчала старуха, — не отпускала бы тебя до утра, при нужде — вцепилась бы в твой стручок и держала, что дитя за мамкину сиську. — Будь вы моложе, и единственно что вы могли потискать меня в колыбели — если я уже был рожден. — Незачем напоминать женщине об её возрасте, мальчишка. Принц-наглец, король Мейкар не учил тебя обращению с леди? Принц вскочил на скакуна, и они двинулись к воротам. Из-за конюшен показалась конная группа, двинувшихся им наперерез. Мейгор напрягся. А после удивился, когда передовой всадник откинул платок и принц увидел его лицо. — Мать! Что… Что ты делаешь? — Разве не понятно? Еду с тобой. — Но Долина, Чаячий город… — Что мне до них? Я не была с тобой в самые важные моменты жизни. И больше не намерена терять ни секунды, как бы не страшили меня пески этого края. Старуха Каселла засмеялась. — Тебе впору носить штаны, леди! Яйца у тебя поболее иного мужчины! — Как грубо, — скривилась Дейнора, вновь закрывая лицо платком и пристраиваясь по правую руку от сына. По левую устроилась дочь Каселлы, весьма споро управляясь и своим скакуном, и ведомой на привязи кобылой матери. — Одна из немногих отрад старости — говорить как есть, окружающие все спишут на слабый старушечий ум. Думаю, тебе бы понравилось. — Надеюсь, меня это коснется нескоро. — Кху-кху-кху, я думала так же! Казалось еще вчера пригожие юноши преклоняли колени, чтобы сподручнее было отлизывать мне щелку, а тут глядь — я уже бабка, и со своими девицами на свадьбе королевского сына! И ведь помню мальчишку вот таким, — она показала двумя пальцами, — его не было видно из-под той широкой шляпы, и делил скакуна со своим рыцарем… Дарреном? Деленом? Дэнилом! — Жаль твоей сестры нет здесь. - Дейнора положила ладонь, на руку сына. - Но ей будет лучше под присмотром моей матери в Долине. Я постараюсь выделить время и навестить её. Она поймет. Вряд ли простит, но поймет. Принц не успел ответить, их разговор был прерван негромким писком, старательно скрываемым чихом. Леди Дейнора натянула поводья, дожидаясь пока чихнувший всадник поравняется с ней. То оказалась Каселла младшая, внучка леди Вейт. — Госпожа. — девочка была прямой как копье, и смотрела на мать принца, по-дорнийски высоко вскинув подбородок. Но женщину так легко было не смутить — она достаточно прожила в Красном замке, и повидала всяких гордецов. — Юная Каселла. — ответила мать принца, и потянула девочку за плечо. Та попыталась сопротивляться, но почти сразу сдалась и наклонилась, почти улегшись на конскую холку. Всем стала видна сжавшаяся фигура, жмущаяся к девочке, прячущая руки под её одеждами. Дейнора подцепив край плотного платка, стянула с головы спутника всадника. На вдову Эйриона с бледного в лунном свете веснушчатого лица уставились большие темные глаза, столь знакомые: ровно такими же смотрел на неё сын, с взглядом этих глаз встречалась вдова, смотря в зеркало. Тишину разрезал сухонький смех леди Вейт. Процокали копыта и Мейгор остановился рядом с матерью. — Мы возвращаемся. Оставим мою беглянку дочь в надежных руках и… "Дом разделенный. Едва собравшись, мы вновь разбегаемся..." Не слушая мать, принц наклонился и подхватив Илис, посадив на своего скакуна перед собой. Девочка тут же поплотнее закуталась по самый нос в плащ брата. — Мейгор?! Принц потянул поводья, увлекая за своим скакуном лошадь своей леди матери. — Сын, что происходит? Вы задумали это за моей спиной?! Отвечай своей матери, Илис, мерзавка! — Не так громко, мать. Будет привал — будет время для бесед. Ты же сама говорила, так не будем терять ни секунды этой жизни на пустые ссоры. — пока принц говорил, его сестра протянула руку, потянув за материнский плащ. Дейнора пыхтела, бросала негодующие взгляды на своих детей, но было видно, что смирилась. — Я счастлив разделить это с вами — каждый момент моей жизни. — И я! — влезла Каселла, наддав своему скакуну, так что оттерла свою дочь от занимаемого ею места. — Ты обещал! — Ну что ж, негоже заставлять леди ждать. Путь далек, а ночь на исходе. Поспешим же! Они двинулись сквозь ночь, по предместьям Тенистого города. На северо-запад, следом за беглянкой луной. Туда, где за горизонтом мирно спали, накрытые белым саваном лунного света, багровые дюны.