Где ты, Балто?

Реджин-Вельш, маленькая, ничем не примечательная деревушка, затерянная где-то на юге Уэльса, забытая картографами-историками, редко давала о себе знать. Но именно сюда направили Альберта Ранкорна, когда по югу Уэльса пронеслись слухи о новом маньяке, напавшем на прибрежные земли. Следы оборотня привели в Реджин-Вельш, и бравые парни под предводительством министра обороны прочесали каждый дворик и подворотню в поисках следов кровавого убийцы. Наконец кто-то кому-то сообщил, что слышал от кого-то, что бешеного волка видели в семидесяти милях от Кардиффа и что «вы не там ищете, господа». Хм, ну, учитывая, что они из Кардиффа сюда как раз и прибыли, спорить никто не стал — и нарлу понятно, что мракоборцев направили по ложному следу — Ранкорн велел сворачиваться. Стоял он на деревенской площади, ждал своих людей и думал о метках на руках Пожирателей Смерти, которые начали истаивать с предплечий аккурат после Хэллоуина. Хотя некоторым казалось, что метка начала бледнеть с июня прошлого года, примерно в то время, когда из Хогвартса уволился профессор Квиррелл… — Дяденька мракоборец, а, дяденька мракоборец! — с тонким голоском кто-то подергал Ранкорна за подол плаща. Опустив голову, Альберт узрел крохотную девчушку лет восьми. Подумав, он осторожно спросил, стараясь не дышать на неё слишком сильно, казалось, её пером можно смахнуть, насколько хрупко она выглядела. — Чего тебе, крошка? — А я видела настоящего героя, победившего Уэльского вампира! — малышка многозначительно распахнула бездонные глазища. Ну видела, ну и ладно, молодец, как говорится, однако ухо Альберта царапнул акцент на словосочетании «настоящего героя», а от него порой бывает преступно отмахиваться. Поэтому министр обороны с уважением поинтересовался: — Вот как… и как он выглядел? — У него кривые ноги, на спине горб, а правый глаз постоянно смотрит на кончик носа! — пунктуально перечислила маленькая правдолюбка. Альберт озабоченно нахмурился — насколько он помнил, спятивший вампир вырезал две деревни за одну ночь, а в третьей зарезали его самого, насадив на серебряную шпагу. Известно и имя героя — Златопуст Локонс. Но… что-то его описание не соответствует описанию маленькой девочки — колченогий косоглазый горбун. Ну-ка, уточним… — А ты можешь мне рассказать всё, маленькая мисс? — будучи огромным, Альберт присел перед девочкой на корточки. Малявка подняла ручки и, загибая пальчики, забормотала: — В этом году мне на день рождения подарили чудесный двухцветный карандашик, красный с одного конца и синий — с другого; в прошлом году мне подарили куклу, её зовут Доминика, но я её зову Домка, так короче; в позапрошлом году было красное ведерко и синяя лопаточка для игры в песочек, понимаете, это мои любимые цвета… а в позапозапрошлом году… Ага, я сосчитала! Четыре года назад я видела, как по деревне прошел нехороший дядя-забыватор, он ходил от двора к двору, расспрашивал селян, а потом, когда они заканчивали рассказывать свои истории, он наставлял на них палочку и заставлял обо всём забыть. Он так и говорил всем — «забудь» — и все всё забывали, представляете? А самое обидное — он заставил забыть и дядюшку Пенна, того самого, который победил вампира. А знаете, как он его победил? — Как? — скрипнул желваками Альберт. Маленькая свидетельница вдохновенно затарахтела дальше: — Ещё с вечера дядюшка Пенн собрал нас на площади и попросил всех вооружиться и быть готовыми к атаке на двор тётки Перл, у неё тогда жил постоялец — мистер Найт, мы его так прозвали, потому что он только по ночам выходил на улицу… Так вот, по словам дядюшки Пенна, мистер Найт был вампиром! Меня мама укладывала спать, когда он ворвался в наш дом, так мы та-ак закричали! А мамочка не растерялась — ка-а-ак запустит в небо над домом зеленого призрака, тот так и засиял на всю всю округу, как, как, как… — сбилась девчушка. — Как новогодняя иллюминация? — подсказал Альберт, вспоминая Черную Метку, которую кто-то наколдовал над местом гибели вампира, а она, оказывается, послужила маяком для привлечения внимания. — Вот! — обрадовалась малышка. — Как елочка новогодняя засветилась. Все её увидели и сбежались, и самым первым появился дядюшка Пенн, наш милый косоглазенький горбунок. У него кривые ножки, и поэтому он всегда ходит с тростью, которая оказалась с секретом! Когда он вхромал в дом и отбросил трость, в руке очутилась серебряная тонкая шпага, которой он пронзил мистера Найта, правда, он тогда выглядел совсем не мистером Найтом, а каким-то чудищем — тощий-тощий, с красными глазами. А ещё у него были когти на руках, длинные, острые и загнутые. Я их очень хорошо запомнила — он меня ими собирался схватить… Дядюшка Пенн меня спас, но потом он, к сожалению, забыл об этом, потому что по деревне прошелся Забыватор и стер всем память. Его я тоже запомнила — у него желтые волосы, одетый в красивую мантию, а сам ни капельки не красивый, воть! Протянув руку, Альберт с искренним уважением погладил удивительную девочку по головке. Локонс, видимо, счел нецелесообразным тратить заклятие Забвения на четырехлетнего ребёнка, посчитав, что по малолетству тот ничего не запомнит. Вот и просчитался ты, Локонс, твоя самоуверенность тебя погубила — ребёнок всё запомнил! Узнав у маленькой истицы адрес дядюшки Пенна, Альберт прогулялся туда, желая до конца разобраться в этом деле. Дом горбуна стоял на берегу моря, сам горбун, вышедший на звонок в калитку, полностью отвечал описанию малышки — колченогий настолько, что и непонятно, как он на ногах-то держится, горб пригнул его к земле, поэтому на гостя он смотрел сильно исподлобья, карий глаз колюче сверлил Ранкорна из-под кустистой брови, а другое око (правое) навеки уставилось на кончик крупного мясистого носа. Персонаж был настолько живописен, что Альберт действительно остро пожалел о славе, незаслуженно доставшейся этому пижону — перед ним стоял настоящий, истинный герой, старый воин, защитивший свою деревню. Локонс, самовлюбленный нарцисс, оказался таким негодяем, он попросту украл чужой подвиг, присвоив себе то, что по праву принадлежало другому! Пентон Пенн с честной злобой велел Ранкорну убираться от его дома подобру-поздорову, пока по хребту не огреб. Говоря это, он яростно тряс тяжелой на вид тростью с серебряным набалдашником в форме чаши. Она наводила ассоциацию с кое-чем общеизвестным и знаковым, и Альберт решил ею воспользоваться. — Тише-тише, папаша, не бухти. Ты лучше скажи мне, — Альберт показал на трость. — У тебя там, случайно, не шпага? Пенн перестал махать тростью и удивленно выпрямился, насколько ему позволил горб. — А тебе… вам откуда известно? — Птичка маленькая нашептала, поведала мне правду о том, как вы спасли деревню от вампира четыре года назад. Говоря это, Альберт ни на что не надеялся и уж тем более не рассчитывал на чудеса свыше. Он просто говорил, искренне сожалея, что этот славный человек ничего не помнит о своем подвиге. Но, как выяснилось уже через минуту, чудеса всё-таки свершаются, как и справедливость. К Пентону Пенну вернулась память. Вздрогнув, он медленно вытянул из трости-ножен узкую длинную шпагу, эфес которой служил набалдашником трости, и растерянно уставился на неё, вспоминая всё, что было забыто. Наверное, колдунство Локонса оказалось слабоватым, а может, Справедливость и Правда так хотели встать на свое законное место, что при малейшем толчке в их сторону, развеялось слабенькое заклятие Забвения Златопуста, что бы он там ни говорил. Во всяком случае, упоминание о шпаге послужило детонатором, взорвав его личный шаблон, и колдовство пошло трещинами, осыпалось и развеялось, вернув память, частично затертую неумелым Обливиэйтом. В конце концов, Златопуст Локонс был далеко не отличником в школе Хогвартс и образование в свое время закончил с весьма скромными оценками. Было бы несправедливо утверждать, что Локонс не был талантлив. В самом деле, его учителя считали, что способности и интеллект юноши были выше среднего и что с помощью упорного труда он мог бы добиться определенных успехов, хотя его амбициозные планы, которыми он щедро делился со своими однокурсниками, терпели крах. Локонс был распределен в Когтевран и вскоре стал получать хорошие оценки, но у него была одна черта характера, из-за которой он всё больше и больше становился неудовлетворённым: если он в чём-то не был первым и лучшим, то предпочитал вовсе этим не заниматься. Всё чаще Локонс действовал обходными и более простыми путями: он ценил учёбу не за саморазвитие, а за то внимание, которое мог получить благодаря ей. Ленивый Златопустик попросту выпрашивал призы и награды. И вот чем он занялся после школы — воровством. Причем крал не материальные ценности, а нечто совсем иное — личности людей. Преступление более чем серьезное. Кое-что из украденных подвигов Ранкорн нашел в книге Локонса «Встречи с вампирами», где один из рассказов в точности повторял историю, рассказанную маленькой Соней Диллмарк. В «мемуаре» слово в слово повествовалось о том, как был побежден озверевший вампир, вырезавший за ночь два поселения. Достаточно веское доказательство против Локонса. Альберт бережно собрал все воспоминания Пентона и Сони и, тщательно закупорив, передал их лично в руки главе департамента магического правопорядка. На всякий случай он присовокупил и свои воспоминания о том, как слушает рассказ девочки. Чтоб с полной гарантией. Мадам Боунс, начавшая самолично расследовать то нашумевшее дело о книгах, просочившихся в школу под видом учебников, воспоминаниям дико обрадовалась. Вот и нашелся отличный компромат, которым мы и прижучим лживого красавчика! Правда, одной находки ей было мало, и мадам Боунс разослала агентов и мракоборцев во все графства страны, в те локации, в которых в то или иное время отметился герой Златопуст Локонс. Ориентироваться она велела по книгам, по всем рассказам, присоединив к ним даже справочник «Садовые вредители»… Ну мало ли, а вдруг не он изобрел аэрозоль для парализации докси, кто его знает, может, он эту идею тоже у кого-то украл? И понеслись по всем Британским островам доблестные верные служаки, во все точки, указанные в героических мемуарах фальшивого орденоносца. Эти поиски будут упорными и долгими, продлятся не один месяц, так что вернемся пока в Хогвартс, к нашим друзьям. С Хэллоуина осень поползла к декабрю, собираясь встретиться с зимой и завалиться спать под снежную перину. Черная метка, зачесавшаяся в Хэллоуин, после него заметно побледнела, и Северус, наблюдая за ней, всё больше убеждался — Темный Лорд окончательно отбросил коньки. А понимая это, он всё чаще и чаще вспоминал, что метка в самый первый раз дрогнула намного раньше — в июне, после отставки Квиринуса Квиррелла, когда он внезапно выздоровел и написал увольнительную, которую с чувством бухнул на стол заместительнице директора МакГонагалл, после чего спешно покинул школу, сверкая пятками. Удирал он оттуда, как амнистированный грешник из ада. Я это так понимаю: огрызок души, цепляющийся за Квиррелла, не пережил пересечения Грани. Прямо говоря — умер. А раз так, то и крестражам не за что стало цепляться, заказчик-то того… Грань-то на то Грань, чтоб сортировать и просеивать всякие неучтенные души. Цельные, нетленные — пропустит, если те пришли, к примеру, в гости. А вот это вот недоразумение, вселившееся к цельной душе, этот огрызок как понимать прикажете? Вы там у двери коврик не видели? У вас тут к подошве что-то грязное приклеилось, будьте добры вытереть ноги… Примерно в таком ключе гостеприимная Грань и восприняла тот клочок, нехорошую бяку, мусор, которому вот совсем не место в чистом ухоженном Лимбе. Ну а сам огрызок, отсеченный от души Квиринуса, был сметен с коврика веником на совок и выброшен в эфирное ведро, где и растворился без следа. То же и с крестражами — сосуды (диадема, тело и дневник) прошли беспрепятственно, а вот огрызки… ну темные они, плохие, протухшие, ну куда их? Правильно — в ведро, в утилизацию. А нечего было душу рвать и крошить, она тебе не окрошка, чтоб так с ней обращаться! Как ты к душе, так и бог к тебе, вот ей-Глену, за всю историю человечества только ты, идиот волдемордовский, додумался распоряжаться своей душой по своему усмотрению, как будто она твоя собственность… А ведь она самое ценное, что дается всему сущему при зарождении жизни. Человеку — особенно. Зря, что ли, за неё так яростно сражаются черти и ангелы с самого сотворения мира? *** Сплавив пауков восвояси, голубой форд «Англия» занялся обустройством своего гаража, потому что в его азбуке не было слова «логово». Были «дом», «строение» и «крыша», но в доме, как помнил автомобиль, машины не селятся, для них положен гараж. Это место мало походило на строение, но… чего нет — того нет. Здесь хотя бы пол ровный, а кроны кривых деревьев, переплетенные над крышей салона, образовывали собой отличное укрытие от дождя и снега. Холода фордик не боялся, в пище — не нуждался. Лишь одно доставляло ему существенное неудобство — ржавчина. В сыром и холодном лесу она была особенно въедливой, вгрызалась во все железные части и постепенно разъедала, кроша металл и ослабляя работу сочленений. Фордик отчаянно нуждался в смазке, а стало быть, и в человеческой заботе, чего уж там, давайте будем честными. Так заполошно Клык ещё не лаял — Хагрид даже испугался малость. Встал под дверью с арбалетом и долго не решался её открыть. Наконец собрался с духом, наскреб немножко смелости и осторожно спросил: — Кто там?.. — Почтальон Печкин! — буквально послышалось в тишине. Хагрид почесал в ухе и переспросил: — Кто? На этот раз тишина промолчала. По крайней мере там, за дверью — в доме всё ходило ходуном от бешеного лая мастифа. Досадливо отпихнув собаку ногой, Хагрид повторил вопрос громче: — Да кто там?! — Бип-бип, — раздалось робкое. Опешив до самых печенок, Хагрид рывком распахнул дверь. Стоявший за ней гость застенчиво мигнул фарами. Круглые, как у доброго Жигулёнка, они полностью располагали к себе своим наивным выражением. Хагрид с этим мигом согласился, отставив арбалет, он вышел и обошел вокруг фордика, внимательно оглядывая и охлопывая его со всех сторон. Заметив пятна ржавчины, Хагрид сразу понял, что у малыша проблемы. — Так, понятно. Умный мальчик, погоди тут, счас… Клык, выскочивший следом, заинтересовался колесами, но не успел лапу задрать, как был осажен грозным окриком хозяина. Прогнав собаку в дом и заперев дверь, Хагрид поспешил в замок — помнится, у Северуса было машинное масло для хранения зельеварческих инструментов… Или это у Филча — для садового инвентаря? Да ну его, он страшный, лучше к Северусу. Стук Хагрида ни с чем не спутаешь — его гулкое «бум-бум-бум» — было сродни визитной карточке, так что Северус открыл дверь как можно скорее, пока она стоит. Да и Хагрид был очень редким гостем в его апартаментах. — Северус, выручи, друг! — загрохотал он сразу с порога. — Фордик ко мне пришел, ржавый, аж разваливается. Масла дай!.. Масла Северус не пожалел — дал полную канистру и сам пошел, прихватив бархотку и щеточки. Вместе с Хагридом они разобрали мотор по винтику, прочищая и продувая каждую детальку. Заодно и внешние повреждения устранили. С помощью Акцио призвали из леса утерянные в драке части и присобачили на положенные места Репаро Максима. Царапины, вмятины, сколы — всё это было убрано, автомобильчик был полностью отреставрирован и сиял теперь, как снятый с конвейера автозавода. Да что там, Хагрид с Северусом его даже покрасили новой лазурной краской. Она тоже нашлась в запасах у завхоза Филча. Какой бы волшебной школа ни была, некоторые элементы всё же нуждаются в ремонте и покраске, крыши пристроек и заборы, например… — Ну вот, как новенький! — довольно пробасил Хагрид, оглядывая сверкающий автомобиль. И показал на сарай: — Хочешь тут поселиться? А то в лесу опять оцарапаешься и заржавеешь. Подумав, фордик решил, что добрый великан в чем-то прав, и медленно двинулся к каретному сараю. Место среди школьных карет, слава богу, нашлось. Хагрид нерешительно глянул на зельевара. — Северус, как думаешь, я должен сообщить мистеру Уизли о том, что его машина нашлась? — Не думаю, — покачал головой тот. — Это уже не та машина. Он живой, обрел личность и характер, сам принимает решения. Мистер Уизли его не поймет и, скорей всего, отправит в утиль. — Да нет, ты что? Он человек-то хороший! — удивленно возразил Хагрид. — С чего он машину в утиль? — Ну как хочешь, — развел руками Северус. — А пришел он за помощью к тебе. С этим вердиктом Хагрид вынужденно согласился, Северус кивнул ему и ушел. Возвращаясь к себе, он снова был подкараулен и отловлен Локонсом. — Северус, а на Рождество дементоров мне одолжишь? — Нет, — снова обломал радужные мечты Локонса Северус. — Не дам. — Ну, Северус… — заныл тот. — Ну пожалуйста, ну на один денёк, а? На вопрос зачем — завис. Пожал плечами и заканючил, но как он ни старался, дементоров на Рождество так и не допросился. *** Для Пита настали странные дни. Он так и не понял, где находится, как не осознал и того, что с ним случилось. Смена дня и ночи для него превратилось в одно бесконечно-длинное «здесь и сейчас». То есть сутки исчезли из восприятия Пита, вместо них теперь было житие, в котором осталось всего три чувства: жрать, спариваться и спасаться. Еда была под ногами, достаточно прогрызть горячую плоть, и вот она — вкусная и питательная кровь. От продолжения рода тоже никуда не деться, вокруг него кишели жуткие злобные самки, одна из которых заявила все права на Пита, сцапав и посадив на себя, приклеив к брюшку слюной. Её Пит прозвал Бесноватой, потому что мадам не терпела с его стороны вольностей и нещадно трепала за каждую самостоятельную выходку. А спасаться приходилось постоянно, во-первых, от той же Бесноватой, которая ловила его всякий раз, как увидит, и главное, непонятно с какой целью: то ли убить и сожрать, то ли оттрахать и всё равно сожрать… Во-вторых, белый пахучий лес часто прочесывался чем-то огромным и опасным. Чем именно, Пит не видел, его микроскопические глазки оказались неспособны охватить и оценить картину в целом, для него отныне существовал микромир, где каждая белая шерстинка в пахучем лесу была со ствол секвойи. И то, как этот лес прочесывается то рядами шипов, то колоссальными челюстями, в которых клык был ну чисто с небоскреб, для Пита теперь было за гранью восприятия. Он только чувствовал, как трещит и гремит лес под частым гребнем, как ходуном ходит под ногами горячая плоть, складывается в гармошку и трясется, что означало только одно — Оно вычесывается, и надо спасаться! В общем, далеко не сладкой оказалась жизнь на Марсе… Временами в микроскопический мозг Пита закрадывалась такая же крохотная мысль — ну зачем он пожелал тогда убежища на Марсе и кто так великодушно исполнил его нелепое желание? Он же не в буквальном смысле просился на другую планету, а так, образно говоря… Увы и нет, как выяснилось: боги шуток не понимают. По части прыгучести Пит стал чемпионом. Он так стремился уйти от гребней, что поставил рекорд среди блох, прыгая вдвое дальше, чем обычно. Его прыгучесть, конечно же, была оценена самками, в частности, той же Бесноватой, которая сочла Пита отличным производителем. И, отложив яйца в укромном месте где-нибудь в щели в полу, Бесноватая с поразительным упорством возвращалась на шкуру Марса, каким-то мистическим чудом находя свою собаку, отлавливала Пита и снова приклеивала к себе. Может, другие блохи по-другому спариваются, но Бесноватая любила именно так. Замечаете разницу между Питом и настоящими блохами? Если Бесноватая и её сородичи прекрасно ориентировались в мирах Марса и наружном окружающем, причем настолько, что могли ненадолго покинуть собаку, чтобы отложить яички в каком-нибудь сарайчике или доме, то Пит об окружающем мире и не подозревал, перестав видеть его объемно и четко. Для него отныне существовал только вот этот, подвижный и пахучий мир белого леса с горячей плотью под ногами. Он не рождался блохой, он стал ею по воле случая и не обрел необходимых инстинктов, с которыми рождается настоящая блоха. *** Джинни последовала моему совету — перестала доставать кумира своим чрезмерным вниманием. Правда, Гарри насторожился сперва, видя её так близко, но Джинни подсаживалась с книжкой к брату под бок, и Гарри постепенно успокоился и стал более терпимо относиться к сестре Рона. А со временем и сдружились. Девочка оказалась нормальной, даже веселой и боевой, ещё бы, с шестью-то братьями! Именно она приструнила Колина, когда от очередной вспышки его фотокамеры Гарри нервно подпрыгнул и матюгнулся. Джинни увидела это и закатила глаза, после чего пригрозила фанату расколотить его камеру, если он не угомонится. Угрозе Колин внял и перестал шибко фанатеть. Мы с Луной тоже держались вместе по мере возможности, наблюдая за нашими подопечными денно и нощно. Полумне, как ни странно, было довольно легко учиться, все волшебные премудрости она схватывала на лету, обгоняя сверстников по части невербальных заклинаний. И даже уложила на обе лопатки профессора Локонса во время дуэли, когда тому пришло в голову основать в Хогвартсе Дуэльный клуб. Попер, понимаете, этот великовозрастный хлыщ на маленькую первокурсницу, нацелил на неё палочку и с улыбкой кричит: — Смотрите внимательно! Сначала дуэлянты встают в позу, потом клан… А Полумна-то глухая. Нацеленную на себя палочку она восприняла адекватно ситуации — и ответила мощным ударом Воздушного кулака. Жахнула она будьте-нате. Улетел Локонс аж до стены, в которую и впечатался со всего маху, распластавшись по ней блином. Восхищенный Северус поставил Полумне сто двадцать полновесных баллов! Боже, как когтевранцы ею загордились — шутка ли, за один урок принести факультету более сотни, впечатляющая оценка. В общем, учимся, живем, не тужим. Гуляем на улице в светлое время суток на переменах между утренними и дневными уроками, а в выходные — до синих сумерек. Совокотик Глотик, отправленный Гермионой к родителям с подарком на Рождество, принес от папы фотографию, на которой была запечатлена охреневшая мама. На нижней белой части поляроидного снимка тонким маркером было приписано бисерным почерком: «Дочь, надеюсь в твоей школе присуждают награды героическим зверям? Твой кот заслуживает самой почетной медали, ибо он на целых пять часов заткнул миссис Грейнджер.

С любовью, папа».

Гермиона в этот миг была самой счастливой девочкой на свете, онемевшая на пять часов мама означала только одно — она не против кота в доме. Уж папа-то в этом точно в курсе! Он одобрил необычного питомца своей дочери, а мама — привыкнет, потому что кот хоть и крылатый, да не птица. Кстати, о птицах… Как там феникс поживает? Заглянув в кабинет директора, я с подозрением оглядел каплуна — ну вроде держится, не рассыпался ещё. Осторожненько, чтоб не дай Глен, я проник ему в голову, желая вызнать его какие-нибудь желания, и уловил тоскливые картинки тотального одиночества. Целую сотню лет он принадлежал одному Дамблдору, с тех пор, как тот подростком запечатлел феникса и назвал Фоуксом. Вместо обещанной компании ребят тот подросток всю жизнь был один как перст, держа всех на эмоциональном расстоянии. Ну, ебнуться можно… Сто лет одиночества!.. Ну, значит, устроим ему пышные похороны и последующее возрождение в большой и веселой компании. Вопрос только в том, кого пригласить в друзья одинокому фениксу? А вы как думаете, м?