Под защитой чёрных крыльев

Серые стены офиса, который уже относительно давно переквалифицировался в жилое пространство, неприятно давили на зрение. Да и морально тут находиться Серёже было частенько тяжело - окна от пола до потолка открывали вид на большую часть Петербурга, с них можно было увидеть сотни и тысячи людей каждый день, бегающих туда-сюда на работу-с работы-на встречи с кем-либо. В этом и была ирония - столько людей было, казалось бы, рядом, а Серёжа все равно оставался один в своей неприступной башне Vmeste. Даже название играло с ним злую шутку. За долгие годы он уже почти свыкся с удушающим чувством одиночества. С детства, еще с детдома - сам по себе, сам за себя. Никто не поддержит и не спасет. Кроме одного человека - хотя, скорее, существа, природу которого Разумовский сам до конца не понимал.

***

Птиц появился внезапно, ещё в юношестве Серёжи. Пацаны с детдома любили задирать Разумовского, стебать и иногда, зажимая по углам, нападать с кулаками. Он пытался давать отпор, но один против трёх-четырёх человек выстоять не мог. Ссадины, синяки и разбитая губа стали постоянно присутствовать на юном грустном лице. После одного из таких случаев и появился он - совершенно реальный, не галлюцинация, как казалось Серёже поначалу. Абсолютно точно осязаемый и видимый другими людьми, но появлялся он отдельно от Серёжи, когда того не было рядом. Если бы кто-нибудь увидел их вместе - либо подумал бы, что в глаза двоится, либо сошел бы с ума. Внешне Птиц - точная копия самого Серёжи, внутренне вобравшая в себя самые сильные черты характера рыжеволосого, выкрученные на максимум. Агрессия, сила воли, жестокость и полное отсутствие страха и стыда - он был соткан из этих эмоций. Единственными отличиями его от Серёжи во внешности были ядовитые желтые глаза, тогда как Серёжа обладал радужкой спокойного василькового цвета; черты лица были чуть острее; телосложением он был немного крупнее Разумовского и изредка (только перед Серёжей) появлялся в густом черном оперении с огромными такими же черными крыльями, которыми он по ночам укрывал Серёжу, ложась с ним рядом на кровать. К обидчикам он относился без тени жалости - запугивал, ломал носы, если не понимали с первого раза, и после подобных выходок Разумовского постепенно перестали донимать. Только к Серёже Птиц относился с, как могло показаться, чуждыми для него эмоциями - безграничной любовью и заботой. Все, что он делал, было ради Серёжиной безопасности. Птиц мог немного трансформировать свой облик, его изначальная натура обладала острыми черными когтями, опасными клыками и не менее жутким змеиным языком, но Сереже он их никогда не показывал - не хотел пугать. Однако когда дело касалось появления на людях, например, чтобы набить морды наглым задирам из детдома, то он являлся в реальность даже без черных перьев и становился совершенно идентичной копией. Сначала Разумовский думал, что сошел с ума. Мол, от стресса, побоев и одиночества выдумал себе злого опасного воображаемого друга. Но когда понял, что Птиц - существо совершенно реальное, его даже можно потрогать и почувствовать пальцами плоть с перьями, то почему-то вскоре перестал задумываться над природой происхождения данного субъекта. Если есть - значит, видимо, так надо. Хотя интерес оставался, откуда он взялся, почему использовал образ именно черного ворона, но ответов на свои вопросы он не получал и, вероятно, не получит. Все равно настолько странная мистическая дичь была явно за гранью человеческого понимания даже для компьютерного гения Разумовского. Кодами в программе это явление не объяснить, а в безграничном интернете информации не было вовсе. После первой встречи с Птицей Серёже пришлось выкрасть из детдомовского медкабинета несколько аптечек, перерывать все шкафы в поиске всех возможных успокоительных, но кроме глицина он особо ничего не нашел, поэтому пару суток ходил со стеклянными напуганными глазами и не мог заснуть. А потом привык. Привык он именно к существованию Птицы (имя ему он давать не стал - не домашняя зверушка, тот сам себя обозначил Птицей для Сережи, чтобы тому было проще), однако его поведение до сих пор, спустя долгие годы, могло выбить Сергея из колеи - вел он себя эксцентрично, довольно развязно, с Разумовским позволял себе говорить и делать лишнего. Подходил слишком близко, касался слишком много и слишком не там, где следовало бы. Сказать честно - да, методы общения с Серёжей он выбирал зачастую весьма специфичные и радикальные, но очень даже действенные. В детстве, когда маленький Серёжа боялся ночью спать в грозу, Птиц накрывал мальчика своим сильным телом, огромными устрашающими, но дарящими спокойствие крыльями, и нежно целовал его в макушку, крепко-крепко обнимал и прогонял страх. В подростковом возрасте, когда Серёжа начал страдать от приступов панических атак, прятался на детдомовском чердаке от своих обидчиков - Птиц стал позволять себе прикасаться губами к его губам, дрожащим и соленым от слез. В первый раз такая выходка очень испугала Серёжу, но это были исключительно успокаивающие поцелуи, и впоследствии он без волнения отдавался прикосновениям холодных губ, когда такие же холодные черные ладони мягко поглаживали его по щекам. Во взрослом возрасте, когда Серёжа уже не тот детдомовский одинокий мальчишка, а Сергей Разумовский с собственной соцсетью и небоскребом-офисом в центре Питера, Птиц мог без колебаний притянуть того за рыжие волосы и вовлечь в глубокий поцелуй, изводя парня, вгоняя того в ступор и наслаждаясь контролем - наслаждаясь тем, как он его воспитал. Птиц никогда не делал того, что не понравилось бы Серёже или причинило бы ему боль. Благодаря тому, что Птиц чувствовал сознание и мысли Разумовского, он знал, что Серёже нравятся его развязные выходки, и внутренне ликовал. И прекрасно знал, что в рыжую голову в моменты их единения приходили достаточно странные мысли.

***

Разумовский грустно смотрел на город, вновь вспоминая свой жизненный путь. Казалось бы - у него есть все, что нужно для счастья! Деньги, технологии, власть - он являлся создателем крупнейшей в стране соцсети, денежные суммы с кучей нулей лились рекой прямиком в его дрожащие ладони, он был достаточно важной персоной Питера и люди так плясали под его дудку, лишь бы угодить, что даже противно. Но он был безгранично несчастен, ведь даже со всеми своими достижениями он был крайне одинок. Жил в своей башне, работал там же, покидал ее в совсем уж крайних случаях - обычно потребности в этом не было. За жизнь у него не было ни одного друга, кроме Птицы. Который очень вовремя материализовался за его спиной, делая осторожные шаги навстречу. - Снова грустишь, птенчик? - спросил он немного шипящим голосом. - Все нормально, - постарался убедить его Серёжа. - Просто не могу заснуть, как всегда. - Ой, меня-то обманывать не пытайся, - Птиц обошел Разумовского и встал лицом к лицу. - Не забывай, что у нас одно сознание на двоих, так что я все чувствую, не пизди. Разумовский потер переносицу, плотнее закутался в дорогой халат и сел на диван, поджав под себя ноги. И правда - не было никакого смысла врать Птице. Он и так все знает. Сегодня он явился к нему в оперении - обычно так происходило, когда Птиц чувствовал, что Серёжу нужно приласкать и долго-долго обнимать, вытягивая из омута накатившей печали. Он подошел к нему, большие чёрные крылья прошуршали кончиками по полу, и Птиц сел рядом с ним на пол, обнимая руками колени Разумовского. - Да забей ты на все и всех, - пытался утешить его Птиц, успокаивающе гладил по бедру. - Все люди - говно эгоистичное, а тебе повезло - у тебя есть я. Даже при всем твоем желании я никуда не денусь. Серёжа горько усмехнулся, поправляя рукой волосы. Все еще молчал. У Птицы в такие моменты Серёжиной молчаливой грусти буквально разрывалось сердце - и он сел рядом с Серёжей, расправил свои громадные крылья, обхватил ими Разумовского, буквально загораживая его от внешних раздражителей. Он не злился на его молчание - понимал, что Серёжа явно не настроен на диалог, но ищет поддержки и заботы, которую Птиц ему с радостью давал без остатка. Серёжа несколько секунд просидел без движения, а затем обхватил Птицу руками за шею в ответ. С ним он мог позволить себе слабость и просто погрузиться в уже родные объятия. Пальцами легонько трогал перья на его спине - несмотря на почти полную внешнюю схожесть, в телосложении разница ощущалась. Птиц был повыше, обладал чуть более широкими плечами и сильными руками, которые прямо сейчас сжались на плече Серёжи, когда тот, забывшись, переместил руки на основание крыльев и начал нежно и благодарно гладить. У людей обычно эрогенные и сверхприятные зоны располагаются на шее, например, а у Птицы зоной безумной приятности были именно крылья - от основания на лопатках и вплоть до кончиков, самого последнего перышка. В детстве Серёжа из любопытства пару раз дернул маленькие перья, за что несильно получил черной рукой по голове и в довесок недовольный обиженный взгляд. Но потом был прощен. Птиц тяжело вздохнул, наслаждаясь касаниями Серёжи. Разумовский спокойно перебирал пальцами перья на крыльях, руки Птицы все сильнее стали прижимать парня к себе. Птиц шумно выпускал воздух сквозь зубы и прикрыл глаза, получая удовольствие от Серёжи - вот он, не злится, доверяет. Они были и будут нужны друг другу, от этого никуда не деться. Разумовский уткнулся носом в черную шею, руками поглаживая спину прямо между крыльев, от чего Птиц слегка дернулся, а перья немного распушились. - Неприятно? - настороженно спросил Серёжа и остановил движения рук. - Наоборот, - шепотом было сказано на ухо. Черная рука, в этот раз предусмотрительно без длинных когтей, мягко легла на теплую щеку рыжеволосого. Еще одно их различие заключалось в том, что Птиц всегда был мертвенно-холодным, а у Серёжи пылали щеки от такой приятной близости с ним. Чёрные ладони мягко обхватили его лицо. Серёжа иногда боялся ярких желтых, буквально демонических глаз. Но сейчас он смотрел глубоко в ядовитую радужку, желтые глаза так же беспомощно тонули в синеватом взгляде напротив. Холодные, сухие губы коснулись мягких и теплых. Лёгкое прикосновение заставило Серёжу вздрогнуть, а его руки - сжаться на перышках, от чего Птиц тихо замычал прямо в губы. Тогда-то Серёжа понял, какие ощущения дарят ему прикосновения к спине и крыльям. Ему захотелось делать приятно своему... он даже не знал, как его назвать, но почему-то язык не поворачивался обозначить его просто "другом". Эта связь была явно выше обычной дружбы, было в ней нечто пугающее и дурманящее. Несмотря даже на очевидную внешнюю схожесть Серёжа воспринимал Птица как отдельную, полноценную личность, а не как его собственное расколовшееся сознание, обретшее материальное воплощение. Черная рука уже расположились на рыжих волосах, поглаживая у корней, приятно лаская. Взаимодействия с волосами были одной из самых ярких слабостей Серёжи и от прикосновений его тело начало слегка подрагивать в объятиях тяжелых крыльев, от чего Птиц довольно улыбнулся сквозь поцелуй. Холодные губы поглаживали такие же, но теплые и горячие, сердца обоих (они всегда бились в идентичном темпе) ускоряли свой ритм от столь странной, определенно нездоровой, но приятной близости. Серёжа ощущал силу и опору в лице Птицы, чувствовал себя нужным, пускай только ему одному, но от этого он уже был безгранично счастлив. Счастлив был и сам Птиц - от того, что Серёжа, наконец, отогнал от себя гнетущие мысли и сейчас жмется к нему, словно боится потерять. Птица боялся перестать быть ему нужным. Губы Серёжи внезапно почувствовали что-то скользкое, прохладное. Язык Птицы осторожно поглаживал его в ожидании положительное реакции, которая не заставила себя долго ждать - рот приоткрылся и язык проник внутрь. У Серёжи перехватило дыхание - мало того, что он был нечеловечески холодным, что ощущалось очень необычно и пиздец как приятно - он был раздвоенным. Длинным, змеиным, юрким. Птиц раньше всячески прятал его, но сейчас дал волю своей натуре. От таких ощущений Разумовской был готов сойти с ума. "Уже сошел" - подумал он про себя. Все это было совершенно безумно, но прекращать он явно не хотел. Язык прошелся по зубам, погладил верхнюю десну, выбил из Сережи сдавленный выдох и его руки снова сильно сжались на крыльях. Нижнюю губу провокационно прикусили зубами и Серёжа впервые позволил себе слышный стон. Он почувствовал клыки. Небольшие, но крупнее человеческих, острые клыки. Птиц уловил удивление и слегка усмехнулся, продолжая постепенно углублять и немного ужесточать поцелуй. Серёжа плавился. Его собственный язык, наоборот, горячий, стал пробегать по зубам Птицы, Серёжа снова и снова убеждался в наличии клыков у своего альтер эго. Поцелуй перерос в более жаркий, агрессивный. Шумное дыхание обоих прерывалось еле слышным мычанием Серёжи и глубоким гортанным рычанием Птицы. Медленно и аккуратно Птиц начал укладывать Серёжу на диван, нависая сверху. Сережа выглядел сейчас таким хрупким, маленьким, Птице хотелось владеть им полностью. Оторвавшись от губ и напоследок пошло проведя по ним длинным языком (Серёжа от стыда готов был провалиться сквозь землю, но он захотел чувствовать его не только на губах), Птиц склонился над его шеей. Губы слегка прихватили светлую кожу, язык прошелся по кадыку с легким нажимом, Серёжа откинул голову чуть назад от переполняющих его ощущений. Воздуха резко перестало хватать, он глубоко дышал, пока Птиц столь приятно и без капли стеснения изводил его. Он был словно демон, извращающий неповинную душу, но и сам Серёжа был совершенно не против поддаться на провокации Птицы. Рука, уже с длинными черными когтями, остро трогала его плечи сквозь халат. Затем, слегка царапнув ключицу, она направилась ниже - и уже вовсю касалась кожи живота под майкой. Когти с нажимом трогали ребра, бока, иногда спускались к спортивным домашним штанам и царапали прямо под резинкой. Дразнился. Серёжа не мог восстановить дыхание от того, как накалился воздух. Крылья окутали их в большой темный кокон, закрывая от всего. Он самозабвенно отдавался ласкам существа, про которое практически ничего не знает - что, откуда, почему и зачем. Но эти вопросы его уже давно не волновали, сейчас главным и важным было продолжать ощущать руки на своем теле, клыки на шее и ключицах, змеиный язык на коже. Серёже даже начало казаться, что тело Птицы становится непривычно горячим. Тяжело было свыкнуться с мыслью, что он чувствовал возбуждение. Птиц наверняка этого и добивался - крепко сжимал пальцами бедра, изводил все сильнее. Клык случайно слишком сильно надавил на кожу и на шее проступила капелька крови. Серёжа слабо шикнул от боли, но холодный язык тут же принялся слизывать следы своей неосторожности - причинять неприятные ощущения Птиц совершенно не хотел, это вышло случайно и он почувствовал себя виноватым. "Прости" - отдалось эхом где-то в подсознании. "Продолжай, пожалуйста...". Серёжа поднял умоляющий, слишком доверчивый взгляд на собственного мучителя, рукой провел по таким же, как у него самого, рыжим волосам, притянул Птицу к себе и уже сам стал инициатором поцелуя - целовался он, правда, гораздо мягче и спокойнее, усмиряя его пыл и добавляя нежности. В голову закрадывались ожидаемые неприличные мысли, ему хотелось, но он боялся. На ментальном уровне Птиц уловил его желания и переживания, хитро усмехнулся в губы и ладонь, с пальцев которой вновь исчезли длинные опасные когти, уверенно легла на спортивные штаны, прямо на уже заметное возбуждение Разумовского. Тот зажмурился и резко забыл, как дышать. Было слишком приятно, слишком безумно - творить такие вещи. Был бы Птиц обычным человеком, возможно, Серёжа не дрожал бы так сильно, но сам факт того, что в эту самую секунду его ласкает и целует неизвестного происхождения существо, полностью повторяющее его внешне, все больше будоражил сознание парня. Было неловко смотреть в желтые глаза с бешеным огнем и видеть собственные черты лица, пускай чуть отличающиеся, но было в этом что-то до невозможности притягательное. Рука его личного демона начала бережные движения, чем выбивала из Серёжи рваные вздохи и мычание в губы. Птиц мысленно ликовал - Серёже нравится, Сереже приятно, Серёжа с ним в безопасности, он имеет над Сережей полный контроль. А контролировать и подчинять Птиц любил невероятно сильно - почти так же сильно, как любил самого Разумовского. Его методы успокоения всегда были достаточно нестандартные, особенно сейчас, и даже при всей дикости ситуации Серёжа не имел никакого желания сопротивляться черным сильным рукам Птицы. Он аккуратно подцепил когтями край домашних штанов и стянул их вместе с бельем, касаясь холодной рукой жаркой кожи, отчего Серёжа громко простонал, не стесняясь, и в удовольствии выгнул спину, тем самым прижимаясь к Птице сильнее и ближе. Затем - повел руку еще ниже, уверенно обхватывая возбужденный орган, уже влажный, горячий и требующий ласки. Серёжа рвано всхлипывал, кусал губу, старался быть тихим - стеснялся. Но Птиц хотел выбивать из него искренние громкие звуки, слушать их, упиваться и наслаждаться. Он принялся ласкать Разумовского сразу же в весьма быстром темпе, прекрасно зная, как Серёжа любит и какие именно движения следует совершать, чтобы свести его с ума (спасибо поделившемуся надвое сознанию). Зубы снова сомкнулись на шее, рядом с местом, где прощупывался ускоренный пульс. Клыки опасно касались кожи, но в этот раз Птица строго-настрого запретил себе проявлять слишком много агрессивной ласки и не делать своей половине больно. Серёжа перестал пытаться заглушить свой голос и теперь уже совсем бесстыдно стонал на ухо собственному альтер эго, одной рукой беспомощно цепляясь за его плечо, а другой сжимая оперение на сильном крыле, тем самым тоже провоцируя звуки удовольствия у Птицы и слушая приятное низкое рычание над ухом. Спина выгибалась, пальцы сжимались все сильнее, он чуть ли не плакал от ощущений, перешедших все границы и переполняющих до приятной боли. Голос срывался на высокие ноты, Сережа хныкал, мычал. Птиц наслаждался тем, что доводит его до такого состояния - когда контроль над мыслями теряется, ноги дрожат, дыхание сбивается, а на глазах от удовольствия поблескивают слезинки. Птиц в порыве восхищения принялся покрывать шею Серёжи холодными поцелуями, шептал в ямку между ключиц всякие провокационные грязные фразочки. Будоражащее "Хороший мальчик" отдалось у Серёжи в груди приятным теплом, уши и щеки краснели после такого еще больше, а прикосновения быстро двигающейся руки становились все более яркими и практически невыносимыми. Ему нравилось быть во власти этого темного, немного пугающего, словно дьявол, существа, а существу нравилось брать полный контроль над изнывающим парнем, снова и снова поощряя своего хорошего мальчика за послушание легкими укусами-поцелуями и приятно-пошлыми словечками. Резко Серёжа схватил Птицу за длинные волосы и жестко притянул к себе, впился в холодные губы и протяжно жалобно-высоко замычал в поцелуй, подавая вибрацию в чужие губы. Все тело задрожало, рука сильнее сжалась на крыле, и Птиц почувствовал в своей черной ладони удовольствие Серёжи - теплое, липкое, искреннее. Он первый разорвал поцелуй, дав Разумовскому возможности отдышаться. Испачканную руку он с наглым горящим взглядом поднес ко рту в тот момент, когда Сережа устало приоткрыл глаза и посмотрел на него, и принялся пошло облизывать пальцы. Бедный вымотанный Серёжа, увидев такое зрелище, тут же спрятал пылающие щеки в изгиб покрытого перьями плеча, от чего Птиц засмеялся с небольшой хрипотцой в голосе. - Вот видишь, какой я полезный, - прошептал он с усмешкой. - Стоило мне прийти и ты уже не грустишь. Серёжа потянулся к нему руками, словно ребенок, и притянул к себе, укладывая Птицу на свою часто вздымающуюся грудь. Обнял крепко-крепко. Он ничего не ответил, да и смысла в этом не было - они оба с легкостью могли ловить мысли друг друга и в какой-то степени общаться телепатически. Серёжа был благодарен. Так или иначе, но Птиц был прав - он единственный, кто будет с Разумовским всю его жизнь (а может, даже дольше, кто знает?). И он любил его. Своеобразно, настороженно, но любил непривычной странной любовью, хоть и показывал это не часто и каждый раз краснел от проявления чувств. И Птиц его любил так же странно и безумно. Они были, по сути, двумя расколовшимися половинами одной целой личности, пусть и неизвестно, каким образом это случилось, но раз сама судьба распорядилась таким мистическим образом - нужно принимать и любить то, что послано свыше. Даже если приходится любить существо, полностью перенявшее твою внешность, с дьявольскими желтыми глазами, звериными клыками и чертовым змеиным языком, насчет которого в голову Серёжи непроизвольно закрадывались постыдные мысли. Птиц моментально их улавливал и брал себе на заметку, улыбаясь хитрой, слишком развратной улыбкой.