1+1=окно/1+1=window

Кэролайн родилась первой, раньше сестры на один час и сорок пять минут, в шесть часов. На час, сорок пять минут и два месяца раньше положенного срока. Папа до сих пор всегда говорил, что она пришла «Как раз к ужину», как будто медсестры входили и выходили из больничной палаты нормально и идеально, а не безумно и тревожно. Он говорил это о Кэролайн только потому, что Кэсс родилась после семи и опоздала к ужину (хотя иногда, без папы, они ели после семи и один раз после девяти). То, как он рассказывал эту историю, звучало так, как будто, когда Кэролайн родилась, у них с мамой было как раз достаточно времени, чтобы съесть бифштекс при свечах, прежде чем появилась Кэсс. Конечно, это далеко не так. Когда она впервые увидела свет, у Кэролайн был момент нерешительности и она отказывалась дышать целых четыре минуты. «Не был уверен, что мы достаточно хороши для тебя» — сказал папа, и Кэролайн понравилась эта идея-ее детское «я» затаило дыхание, решая, нужно ли ей быть в этой семье. Кэсс сразу же начала дышать, вероятно, потому, что уже опаздывала. Кэсс всегда все делала быстро. Но это не имело особого значения, потому что они все равно были слишком маленькими; мама и папа не могли взять их домой. Вместо этого они провели свой первый месяц в инкубаторе, лежа на спине рядом друг с другом, как перевернутые жуки. И, может быть, поэтому они всегда помнили это чувство беспомощности, потому что никогда не переворачивали на спину то, что не могло подняться (в основном это были жуки в саду у старого дома, но иногда и люди). Когда они вырастут, то поймут, что их мать не разделяет той же философии. Когда им исполнилось семь лет, няня, которая, как они с тревогой обнаружили, лично не знала Мэри Поппинс, разрешила им посмотреть «Ловушку для родителей», потому что в ней были близнецы и у них тоже были рыжие волосы. К тому же там были живые люди, а не просто движущиеся картинки, предназначенные для малышей. Мама совсем не обрадовалась, когда ей потом сказали об этом, хотя это был действительно хороший фильм и в нем не было ни секса, ни поцелуев, кроме как в конце, но это было нормально, потому что для счастливого конца нужен был поцелуй. Но когда они объяснили это маме, она сказала «Понятно», хотя ничего понятного не было, и, похоже, она рассердилась, но все же не отправила их в комнату. На следующий день у них появилась новая няня, и мама не хотела возвращать старую, хотя они плакали и кричали, а Кэсс даже вырвала страницу из Книги. Новая няня тоже не знала Мэри Поппинс. Через неделю (с помощью мамы они заклеили страницу обратно в Книгу, и она, похоже, больше не сердилась) они решили попробовать еще раз. Кэролайн оставалось только притворяться: плакать минут пять, прежде чем мама сказала: «Хорошо, хорошо, я посмотрю это с вами, только принесите мне очки». Она уже все им объяснила-про развод, про то, что они с папой по-прежнему их любят и что на самом деле все будет не так уж и по-другому, просто они будут жить в разных домах. Но Кэролайн и Кэсс не могли жить в разных домах, потому что были проблемы как блины (папа их сделал и делал сиропом улыбку) и перед сном (папа укладывал их спать, а когда шел вниз по лестнице, они все кричали «Спокойной ночи» снова и снова, пока он добирался до последней ступеньки, и игра заключалась в том, чтобы последнее «Спокойной ночи» оставалось за ним) Они надеялись, что просмотр «Ловушки для родителей " поможет маме вспомнить некоторые из этих вещей. Может быть, она даже передумает. Так что, когда фильм подходил к концу, Наташа Ричардсон плакала, целуя Денниса Куэйда в первый раз, Кэсс сказала: «Смотри, мамочка». Но Миранда рассматривала разворот на «Шестой странице» и не смотрела. Позже, когда они поднялись наверх и укрылись одеялом (и они все еще не слышали Маминых «Спокойной ночи», особенно после того, как она спустилась с шестой ступеньки), Кэролайн сказала: «Может быть, так будет лучше». Потом Кэсс сказала: «Хочешь проколоть уши?» — и они почти сделали это, как в фильме, но их поймали, когда они пошли за иглой. Мама не кричала. Они хотели, чтобы она покричала. На следующей неделе у них появился новый щенок, к которому прилагалась новая няня. Им было восемь с половиной (и восемь с половиной и один час сорок пять минут), когда мама вышла замуж за Стивена. Их энтузиазм по поводу нового увлечения мамы не был разделен, потому что он не был папой, но они должны были быть цветочницами на свадьбе, и поэтому они не могли полностью ненавидеть его. «Ну, может быть, чуть-чуть, — сказала Кэролайн. — Но не совсем, из-за торта» (Они уже видели свадебный торт, и он состоял из множества слоев глазури, цветов и пены). «Туфли, — сказала Кэсс. Она имела в виду их как еще одну причину ненавидеть Стивена. И они были — лакированные, с круглыми носками и для маленьких. Девочки хотели идти к алтарю, разбрасывая цветы на платформе и высоких каблуках, как модели в Книге, но мама сказала: «Нет, вы споткнетесь», а Стивен спросил, не слишком ли они молоды. «Хорошо, больше, чем чуть-чуть, -согласилась Кэролайн и потянула себя за жемчужные серьги. (Мама разрешила им надеть их тоже, после щенка.) «Чуть-чуть с четвертью, — сказала Кэсс, которая только что закончила читать раздел «Большая книга науки и математики», посвященный дробям. Она хотела стать астронавтом, что Кэролайн считала глупостью, потому что скафандры были действительно уродливы, и в космосе почти никто не фотографировался. «Как скажешь». Кэсс высунула язык, а потом мама крикнула, что уже пора начинать, и когда заиграла органная музыка, они не споткнулись. Не споткнулись на протяжении всего пути к алтарю, но туфли… они все еще были уродливы. Никто из маминых помощников никогда не мог отличить их друг от друга, хотя это было очень просто. У Кэролайн было больше веснушек, и она была (может быть) немного толще, а у Кэсс был шрам (со времен инкубатора: она научилась переворачиваться первой). Но на самом деле они не видели в этом проблемы; было забавно, когда люди путали их, потому что это означало, что они были слишком тупыми или слепыми, чтобы не заметить разницы. Нет, проблема была в том, что все, даже те, кто мог отличить их друг от друга, как бабушка, Стивен и кухарка Мира, всегда называли их «близнецами». Как будто они были одним целым, и не имели значения ни шрам, ни веснушки, только мама все поняла правильно; она говорила «Кэролайн», «Кэссиди» или «девочки», и она знала. Потому что они были разными. У них были отдельные мысли, отдельные идеи и отдельные книжки-раскраски. Кэролайн любила клубнику, а Кэсс — нет-ей не нравились белые сердцевинки, они были совсем безвкусными, и это было похоже на какой-то обман. Это означало, что клубника на самом деле была не ягодой, а ягодой без внутренностей. Мама знала, что это важно, и по воскресеньям клала клубнику только в мороженое Кэролайн. Однажды папа их перепутал, им было по девять лет. Только через мгновение он понял; он засмеялся и погрозил им пальцем, как будто они были виноваты, что у них аж два раза получилось воссоздать одно лицо. «Но веснушки», — прошептала Кэсс, когда он пошел за новой пиццей. «Он просто забыл, — сказала Кэролайн. — И к тому же ты загорела». «Это не так уж–» — папа вернулся с одним ломтиком сыра и одной пепперони (от пепперони Кэсс чихнула, и это было еще одно отличие, такое же важное, как шрам, веснушки и клубника), и они перестали об этом говорить. Позже, перед сном (папины «Спокойной ночи» были достаточно громкими, даже из кухни), Кэролайн сказала: «Нет, не так уж». По крайней мере раз в неделю — дважды, если мама возвращалась с работы вовремя, — они все должны были ужинать… вместе… всей семьей. Иногда это было трудно, потому что Кэролайн и Кэсс все еще не знали, что делать со Стивеном. Вопросов было слишком много, а ответов почти не было. Можно ли позволить ему проводить с ними вечер, или папа будет возражать? Неужели они должны его слушать? Могут ли они ходить в пижамах, когда он дома, или им нужно одеться? Когда мама злится на него, они тоже должны злиться? Он умеет печь блины? Стивен, казалось, тоже не знал, что делать, и все еще разговаривал с ними приторным, сиропным голосом, щебечущим и высоким. Они не могли придумать вежливого способа сказать ему о том, что он выглядит, как идиот, поэтому в основном просто закрывали уши и кивали. «Девочки, — говорил он, — как в школе?» — Он произносил это так, как будто это было отрепетировано, что-то, что он знал, что должен спросить, но не был уверен, почему, будто это фраза на другом языке-произношение было правильным, но за этим не было никакого смысла. Близнецы будут вести молчаливый телепатический спор, проигравший в котором, как было понятно, должен будет ответить на вопрос. Кэсс проигрывала чаще, чем Кэролайн, в основном потому, что не могла так высоко поднять брови. «Хорошо», — говорили они, или «Нормально», и Стивен кивал и говорил: «Хорошо, хорошо», а мама сидела тихо и резала мясо. У Патриции и Кэсс была особая связь. Между ними существовала давняя традиция состязаний в гляделки, эпическая битва воли, уходящая корнями в те времена, когда Патриция была еще щенком. Их рекорд составлял двадцать шесть минут (Патриция проиграла-она отвела взгляд на свою тарелку с едой, что было то же самое, что моргать, так что Кэролайн могла заткнуться со своими придирками к правилам). Внутри одного из кухонных шкафчиков, там, где мама никогда, никогда не увидит, лежал листочек со счетом. Патриция прискорбно отставала — она легко отвлекалась, чаще всего на собственный хвост. Именно этим Кэсс и занималась в тот вечер, когда они познакомились с новой маминой помощницей. Они с Патрицией сцепились в безмолвной битве на лестничной площадке возле спальни девочек, в то время как мама и Стивен ссорились одним пролетом ниже, обрывки их спора плыли вверх по лестнице, как сердитые мыльные пузыри. Я не думаю, что ты понимаешь, и ты никогда меня не слушаешь от Стивена угрожали нарушить концентрацию Патриции; ее уши продолжали навостряться. «Выигрывает? — спросила Кэролайн из спальни. Она сидела на диете, которую она сама придумала. Она не позволяла ей есть кексы или яйца, кроме как по пятницам (а иногда и по вторникам, потому что всю неделю было трудно продержаться). Возможно, это и работало, но ей нужно было, чтобы Кэсс стояла рядом, чтобы контролировать её. «Почти», — сказала Кэсс, когда уши Патриции бешено завертелись. «Я имею в виду внизу». «О, — Кэсс прислушалась. — Не могу сказать, она слишком тихая». «Все так плохо?» «Возможно, — Кэсс прищурилась, когда Патриция тихонько шмыгнула носом. — Он опять бесится из-за работы». “ Я имею в виду, —Кэролайн сбросила пижаму и повернулась, — я имею в виду, так было раньше, с папой …» Дверь внизу открылась, и Патриция эффектно улизнула, шмыгнув в игровую комнату. «Перепуганный кот…» -пробормотала Кэсс, стукнув каблуками по двери, и остановилась. Слишком быстро. «Новенькая», — прошептала Кэролайн, и через секунду они уже стояли у перил. Потом, лежа в постели, Кэсс сказала: «Может быть, нам не следовало…», а Кэролайн ответила: «Наверное, нет». Вместе они по — особому читали книги. Кэролайн читала первую половину и Кэсс читала вторую, а затем одна пересказывала свою часть второй. Для Кэсс, «Таинственный сад» будет всегда начинаться со слов «Так вот там была эта девушка, Мэри, и она была супер уродиной, типа, реально некрасивой, и, когда ее родители умерли, все забыли о ней… и помню, что там была типа рифма, Мэри, Мэри, жила в вольере…», а «Хроники Нарнии» начанались «есть волшебный шкаф, а внутри него был фонарный столб— ладно, надо начать по-другому. Ладно. Итак, было четверо детей, и их звали…» Кэсс была почти уверена, что Кэролайн не изменила ни одного начала. Они всегда подходили друг другу, сюжетные точки совпадали, а свободные концы связывались с ними в красивые бантики, но Кэсс не нуждалась в том, чтобы ее концовки совпадали с чем-либо, и поэтому иногда она просто… намного придумывала от себя. Им было семь лет, и Кэролайн нетерпеливо смотрела на нее, желая знать, что случилось с русалочкой после того, как ей отрезали язык (отрезали, не просто отняли голос, как в фильме, а серьёзно вырезали), и Кэсс не могла заставить себя сказать правду. Вместо этого она изменила конец, так что русалка вышла замуж за принца на пляже, наполненном поющими ракушками, и все в королевстве воздержались от употребления рыбы в знак толерантности, а затем они прочитали «Паутину Шарлотты». Кэсс просто должна была сделать так, чтобы Шарлотта и Уилбур прожили свои последние дни вместе в сарае. А после этого они читали «Мост на Терабитию»… С этого момента все пошло по спирали. Это стало похоже на работу: Кэсс читала все грустные концовки, чтобы Кэролайн не пришлось этого делать, а потом меняла их, чтобы они были ярче, красивее и менее печальными. Если Кэролайн и знала, то ничего не сказала. Гарри Поттер был одной из немногих серий книг, которые они читали по отдельности, в основном потому, что было трудно запомнить все сюжетные моменты. Они были чрезвычайно рады получением неопубликованных рукописей по понятным причинам, но также и потому, что это означало, что некую Андреа Сакс все еще не уволили. Поезд остановился на станции рядом с бабушкиным домом как раз в тот момент, когда Кэсс закончила читать ту часть, где говорилось о смерти Фреда. Она вздохнула. Она бы это точно изменила.