***
Она спешила изо всех сил. Они все спешили к перевалу, как могли. Им навстречу тянулись крестьянские подводы, редкие верховые и вереницы пеших, груженых пожитками. Все торопились укрыться за могучими городскими стенами. Против воли Авелин прикидывала, сколько среди них будут способны встать в строй, когда сражениях начнут погибать уже набранные. Ее невеликое ополчение в кое-как набранные четыре сотни было необученным и плохо экипированным, зато они горели желанием отстоять свой дом. Их всех ужасно злило, что Киркволл никак не оставят в покое, что всем что-то от них нужно. Их боевой дух был высок, и все, что им сейчас требовалось, – это не опоздать на перевал. Прийти туда до того, как вражеская армия сомнет слабенький заслон из стражников. И пока с Донником ничего не случилось. Со всеми стражниками, но с Донником – особенно. Они успели. Еще даже не было ни одного сражения, и, как только ее войска были размещены, Авелин под мирным белым флагом отправилась в долину за перевалом. Ее сопровождали лорд Рейнхардт и два храмовника. В долине ее встретил организованный по всем правилам военный лагерь более чем на тысячу человек, с ровными рядами палаток, яркими вымпелами, на некоторых из которых развевалось знамя Инквизиции, и огромным белоснежным шатром, украшенным золотым шитьем, в центра лагеря. Когда они приблизились, Авелин разглядела, что по низу шатер уже запачкан брызгами грязи и серыми разводами. Зато над ним реял самый большой штандарт со знаменем Старкхэвена. Они остановились неподалеку от лагеря и стали ждать. Себастьян в сопровождении нескольких человек вышел из шатра и двинулся ей навстречу. Он, как и когда-то, был в белых доспехах, но других – еще богаче и еще вычурнее. Лишь лик Андрасте на пряжке остался неизменен. – Какого демона ты творишь, Себастьян?! – Авелин не хотела быть столь эмоциональной, но не сдержалась – видимо, привычка к неформальному общению с ним сыграла с ней злую шутку. – Пожалуйста, обращайтесь к его высочеству принц Ваэль, – встрял один из прихвостней Себастьяна. В былые годы Авелин посмотрела бы на него возмущенно и зло, но теперь она научилась не тратить время на недоумков. Она ждала ответ от самого Себастьяна. – Я пришел за Андерсом. Я не хочу кровопролития – даже Одержимому я дарую справедливый суд – то, в чем он отказал жителям приютившего меня города. Позволь мне войти в Киркволл, Авелин. Я обещаю – никто не пострадает. – Ты для этого привел с собой армию? Чтобы найти одного беглого мага? – она и так знала, что он ответит, но не могла не спросить. Каждая минута переговоров выигрывала для них спасенные жизни, заготовленные припасы и выкованные клинки. – Это на случай, если вы окажетесь неблагоразумны. Я не могу позволить этому преступнику оставаться на свободе. Вдумайся, Авелин, весь кошмар последних лет – вся эта война магов и храмовников, Конклав, смерть Верховной, разрушенный Киркволл, в конец концов, – все это на его совести! Зачем тебе защищать его? Ты даже никогда по-настоящему не была его другом. – Как и твоим. – Авелин устало потерла лоб. – А если я просто его тебе отдам? Приведу сюда, и разбирайтесь сами, как хотите. Будто у Киркволла без тебя проблем мало. Себастьян печально усмехнулся. – А ты отдашь? Правда? – Ну, допустим. Ты уйдешь? – А потом ты точно так же выдашь его сообщников? Тех, кого он назовет на суде. У Авелин дернулась щека. – Хочешь судить и Хоука? Похоже, Себастьян не ожидал этого вопроса. Но он быстро справился с собой. – Я про его мажеское подполье, – сухо ответил он. – Невозможно в одиночку совершить такое ужасное деяние, а Хоук не стал бы помогать ему в этом. Авелин не бралась судить, что стал бы, а что не стал делать Хоук, – тем более, что у нее были некоторые подозрения. Но, видимо, уверенность Себастьяна проистекала откуда-то из его самоуверенности, или он просто говорил заготовленные речи, мало заботясь об их истинности. Она тяжело вздохнула. – Ты ведь понимаешь, что я не могу пустить тебя в город и позволить распоряжаться там, как у себя дома? Мы надеялись, что ты удовлетворишься Старкхэвеном. Себастьян смотрел тяжелым пристальным взглядом. – Но и ты в свою очередь прекрасно понимаешь, что я не уйду с пустыми руками. Я собрал армию, чтобы воздать по заслугам виновным в убийстве преподобной Эльтины. Если их берется покрывать целый город – что ж, так тому и быть. Я объявлю войну городу. Его тон был жестким и угрожающим, но на Авелин он не действовал. Ей просто некуда было отступать. – Я запросил помощи у Инквизиции, Авелин, – не так давно я поддержал их дело солидной суммой и рассчитываю на ответную благодарность с их стороны. Но с поддержкой Инквизиции или нет, я продолжу следовать выбранному пути. Я верю, что он угоден Создателю. Поверь и ты. Она поморщилась. Патетика Себастьяна раздражала. Авелин никогда до конца ему не верила: у этих титулованных особ словно правило – мешать жить другим. Словно мало Киркволлу бед с кунари, магами и красным лириумом, словно они недостаточно увязли в разгребании последствий чужих решений. Возможно, ей в самом деле следует отдать Себастьяну город – пусть-ка попробует разобраться с их непрекращающимся продовольственным кризисом, сделает наконец окончательно что-то с красным лириумом, беспрестанно лезущим из Казематов, пусть поможет храмовникам, оставшимся без поддержки Церкви и без лириума, пусть примирит их с горсткой магов, что пожелали остаться в городе. Пусть, в конце концов, поможет оставшимся без крова и заработка горожанам… Но почему-то Авелин была уверена, что Себастьян не станет решать ничьих проблем. Что он скорее создаст новые, чем разберет имеющиеся. Авелин припомнила письма Варрика из Скайхолда, где обосновалась молодая организация. Остается только рассчитывать, что его талант уболтать даже мертвого действует и на вестников богов, и Инквизитор не решит, что политические выгоды на стороне Старкхэвена. – Я верю, что оружие, отвага и сознание своей правоты помогут нам в бою с тобой, – наконец нашла она нужные слова. – Мы просто защищаем свой дом, Себастьян. – Когда-то он был и моим домом тоже. Пока один Одержимый, уверенный, что имеет право решать за всех, не разрушил его и не убил его сердце. – Сейчас ты делаешь то же самое – решаешь за всех. Себастьян с досадой покачал головой. – Это все слова. Сдавайтесь, и никто не пострадает, кроме виноватых. Не став отвечать, Авелин развернулась и пошла к своим войскам. – Да простит тебя Создатель, Авелин Хендир, да присмотрит он за тобой, – донеслось ей в спину. Вот только никакой благодати она не чувствовала – только глухую тоску и немного злости.***
Ее войска расположились в самом узком месте перевала. Здесь, запирая стратегически важный проход, стояла крепость, которую во все времена называли просто Замок. Она представляла собой каменную стену с высокими зубцами, перепонкой протянувшуюся между отвесно возносящимися на головокружительную высоту каменными склонами, и распахнутые в мирное время широкие ворота. Под стеной со стороны Киркволла жалась пара каменных домов и караульная будка. Замок строили имперцы, и стена была укреплена какой-то магией – в основании тут и там можно было увидеть камни с высечеными на них полустертыми рунами. Время от времени руны светились бледным, почти незаметным светом. Поговаривали, что в землю под стеной зарыты кости сотен жертв, чьей кровью напитали ритуал. Зная имперцев, Авелин бы не удивилась, окажись это правдой. Также в склонах еще во времена тевинтерского владычества были выдолблены лазы и бойницы. По преданию, они были сделаны рабами в ходе одного из вереницы восстаний, и помогли продержаться против имперской армии почти год. Посылая в эти лазы солдат, Авелин очень надеялась, что им не придется торчать тут столько же и что терпение Себастьяна кончится раньше. На первый взгляд, укрепление было очень мощным и надежным. Однако годы мирного сосуществования с другими полисами и череда внутренних кризисов сыграли злую шутку с Замком. Денег на его поддержание никогда не хватало, и кладка обветшала, а лазы местами засыпало. Осмотрев тяжелые деревянные ворота, которые они запрут, как только армия Себастьяна двинется в атаку, Авелин с ужасом обнаружила, что доски рассохлись и вряд ли выдержат серьезный натиск. А когда обнаружилось, что пропала запирающая балка, ей захотелось придушить всех скряг, экономящих на обороне города. По всему выходило, что первым будет Бран. А второй – она сама. Всегда было что-то важнее отдаленной крепости – голодные и обездоленные люди требовали помощи здесь и сейчас, а не защиты когда-нибудь потом. Авелин зло и грязно выругалась, а потом отправила небольшой отряд и пару столяров из ополчения обратно в долину с приказом найти подходящее дерево и сообразить балку как можно быстрее. Люди вокруг нее были заняты множеством дел – обустраивали лагерь, собирали и складывали в кучи камни, чтобы швырять их во врага, распределяли по стене и лазам запасы стрел, расставляли жаровни, чтобы поджигать снаряды и топить смолу и масло. Готовили еду. Один из домов Авелин хотела отвести под лазарет, но вовремя сообразила, что затаскивать раненых в узкий проем – это терять драгоценные минуты, возможно, отделяющие их от смерти, и медицинский шатер раскинулся дальше по дороге в сторону Киркволла, где будет достаточно места, чтобы укладывать и живых, и мертвых. Один дом заняла она сама: зашла, скинула свои вещи у рассохшейся ветхой лежанки – адъютантов у нее отродясь не было, – и больше туда не входила. Еще один, кажется, заняли лорды Рейнхардт и Келси. Пока все шло своим чередом. Авелин по крошащимся ступеням поднялась на стену. В узком просвете выхода с перевала почти не был заметен лагерь Себастьяна – так, несколько темных пятен на зеленом фоне. Но к началу долины были отправлены разведчики, и как только армия двинется в наступление, они сообщат об этом. Ворота будут закрыты, и те из жителей деревень, кто не успел миновать перевал, останутся на милость завоевателей. Честно говоря, то, что многие крестьяне сумели обогнуть вражеский лагерь и скрыться в Киркволле, удивляло. Либо Себастьян продолжал изображать ревнителя веры и милосердия и запретил армии заниматься грабежом, либо, что более вероятно, он оказался отлично осведомлен о положении дел Киркволла и понимал, что каждый новый рот ляжет дополнительной нагрузкой на испытывающий проблемы с продовольствием город. Из-за катаклизмов, сотрясающих Тедас в последнее время, Киркволл, будучи прекрасно защищенным городом, что оберегало его от слишком частых попыток завоевания, теперь оказался в не самом выгодном положении. Скудные плодородные почвы вокруг города и общий упадок дел не позволяли своими силами обеспечить необходимое для жителей пропитание. Рыболовство немного спасало ситуацию, но главный источник доходов города, позволявший в иные времена прекрасно жить и процветать на закупаемом провианте, – пошлины за морскую торговлю – невероятно просел. Мало того, что почти весь фарватер порта регулярно нуждался в чистке от красного лириума, лезущего из Казематов, а часть канала перестала быть судоходной из-за того, что огромные каменные глыбы, некогда бывшие церковью, перегородили его, так еще и в самом устье открылся разрыв. Иногда кораблям удавалось пройти без дополнительных пассажиров, но порой на палубе, словно из ниоткуда, появлялись демоны, и командам приходилось разбираться с ними. Само собой, это тоже не добавляло привлекательности порту. Киркволл бедствовал и ждал, когда Варрик договорится с Инквизитором о закрытии разрыва и, возможно, сумеет как-то решить вопрос с лириумом. В любом случае, что бы сейчас ни руководило Себастьяном, через пару дней – если, конечно, их войско продержится – ему придется заняться фуражом. И тогда все, оставшиеся по ту сторону перевала, сполна насладятся его «милосердием». Но первыми его вкусили все-таки они сами. Атака началась на рассвете по всем правилам ведения войны. На перевал двинулись ряды одинаковых, закованных в блестящие доспехи солдат, укрытых за ростовыми щитами. От их мерной поступи со стен потекли песчаные ручейки, а камешки под ногами запрыгали в такт их шагам. Авелин стала всерьез опасаться камнепада, но, к счастью, втянувшись в узкий каньон, вражеские войска перестали маршировать. Стоя в центре стены-крепости над самыми воротам, Авелин наблюдала за их приближением, одновременно следя за тем, как запирают створки. Новая балка из сырого, кое-как обработанного бревна отлично легла в пазы, после чего к воротам стянули груду хлама – брошенные телеги, обветшалую мебель из домиков, мешки с песком и камнями. Все, что хоть на каплю способно замедлить врага. Надвигающаяся стальная стена внушала трепет, пожалуй, поболее даже, чем атакующие кунари, всем своим видом демонстрируя непоколебимость и целеустремленность. Сглотнув комок в горле и мысленно напомнив себе, что отступать некуда, Авелин приказала выпустить залп стрел. Насколько она могла видеть, большая часть из них расплескалась по поднятым щитам, лишь одна или две достигли цели. Сущая малость. Надо было дать им подойти поближе. Следующий залп они сделали горящими стрелами, и он оказался более удачен. С дюжину человек на какое-то время, если не навсегда, выбыли из строя. Но они не успели закрепить эффект – вражеское войско чуть раздалось, и откуда-то из его центра один за другим вылетели три мощных огненных шара. Каждый из них летел в ворота. Авелин захотелось выругаться. Себастьян нанял в свою армию магов – их война с храмовниками закончилась, и теперь каждый достаточно состоятельный человек мог принять мага себе на службу без всяких проблем с Церковью. Очень лицемерно со стороны Себастьяна обвинять магов во всех бедах и нанимать их на службу, хотя сам он наверняка считает, что это совсем другое. Огонь не повредил обитым сталью створкам, но энергия взрывов выщербила вокруг них и без того крошащийся камень. Авелин оглянулась вокруг, глазами выискивая храмовников. Один из них, сер Холт, уже спешил в ее сторону. Еще даже не приблизившись, он отрицательно качал головой, а стоило ему подойти, сообщил: – Слишком далеко! Наши умения их не достанут. – Лучники! Всем бить по магам! – приказала Авелин, хорошо понимая, что затея не слишком удачная – она даже не успела понять, где именно те стоят. Может, стрелкам повезло больше. – Можешь сказать, сколько их там? – Четыре, как минимум, – ответил сер Холт, пристально вглядываясь во вражеское войско. – Четыре?! Но шаров было три! – Значит, четвертый делал что-то еще. Я четко почувствовал четыре магических источника. Очень быстро стало понятно, чем занят четвертый, – он держал барьер над остальными магами. Стрелы вокруг них, сталкиваясь с магической преградой, опадали на землю бесполезными палочками. Авелин вновь посмотрела на храмовника. – Зависит от того, сколько у них лириума. Если много, он сможет держать барьер до трех часов. Если нету – то до получаса. – Он немного подумал, и добавил: – Поддерживать барьер легче, чем накладывать новый. – В таком случае командуйте лучниками, – решила она. – Пусть стреляют по солдатам, а время от времени, когда вы увидите, что барьер снят, приказывайте стрелять по магам. Сер Холт согласно кивнул. Стальная стена вражеских солдат не спешила идти на штурм. Они замерли в отдалении, прикрывая собой магов, что раз за разом били в ворота огненными шарами. Ощутимого вреда это не наносило, но нервировало знатно. Их собственный единственный маг был лекарем, и на поле боя от него было мало толку. Придется справляться самим. Авелин уже хотела отдать приказ укрытым в лазах солдатам, как что-то изменилось. Воздух стал разреженным, сильно запахло озоном, и пространство между армией Старкхэвена и Замком прошили десятки молний. Они били прямо в выглядывающих между зубцов солдат, расщеплялись на отростки поменьше и ударяли в стоящих рядом. Многие, попавшие под молнии, падали. Авелин сама получила ощутимый удар в грудь и пошатнулась. Наверняка ее спасла вложенная в доспех еще Хоуком руна, но уверенности у нее не было. Все закончилось так же быстро, как и началось. Молнии пропали, а ее бойцы недоуменно оглядывались и бросались на помощь пострадавшим. Со стены понесли первых раненых. Сер Холт с перекошенным от напряжения лицом опирался о каменный зубец. – Вряд ли в ближайшее время меня хватит на еще одно развеивание, капитан. Можем вызвать из резерва остальных парней. Авелин, уже оправившаяся от магического удара, отрицательно покачала головой и указала за стену. Солдаты наконец пошли в атаку. Они разбились на три группы в несколько десятков человек каждая и под прикрытием щитов бежали к разным участкам стены. Часть войск осталась на месте. – Стрелы! – заорал Холт. Лучники выстрелили, но как-то вразнобой, почти ни по кому не попав. Враги были уже под самыми стенами, и Авелин приказала стоящему рядом пареньку подавать условный сигнал для укрытых в лазах солдат. Парень затрубил в рог два раза протяжно и один коротко, и из бойниц, утыкающих стены каньона над площадкой перед воротами, на атакующих полетели камни. Часть бойниц была прорублена так, что находилась ниже лазов и к ним вели крутые и достаточно длинные склоны, чтобы камень, пущенный по такому, успел набрать приличную скорость и обрушиться на головы штурмующих с достаточной силой. Бойниц, а значит, и камней, было немного, но к ним присоединились камни, пущенные со стены, и армия Старкхэвена замедлила атаку. И все же спустя с десяток минут из-под щитов показались лестницы, а центральная группа, остановившись перед воротами, похоже, раскачивала бревно. У них не было тарана, а значит, бревно висело на плечах солдат, и этим стоило воспользоваться. Не успел первый удар обрушиться на створки, как со стены на штурмующих полилось кипящее масло. Кто-то из своих бойцов обжегся и заорал, но самый кошмар творился внизу. Крики боли и агонии вонзались в самые уши, и Авелин постаралась отрешиться от чужих страданий. Тем более, что по бокам уже приставили лестницы, и скинуть их пока не удалось. Масла было мало, поэтому его решили использовать только для защиты ворот. Зато вдоль стен сложили здоровенные глыбы, швырять которые вряд ли кто-то был способен, а вот приподнять и столкнуть вниз – вполне. Авелин приказала кинуть несколько рядом с лестницами, чтобы помешать удерживающим их солдатам. Сер Холт тоже не растерялся. Лучники под его руководством обстреляли горящими снарядами солдат у ворот, и теперь та группа не просто остановила натиск, но бросилась прочь. Многие из них горели, на бегу пытаясь сбить пламя. Первая победа воодушевила ее людей, и по перевалу понесся боевой клич: «За Киркволл!» Под стеной осталось валяться бревно с заостренным концом и кучей веревок, но сколько бы горящих стрел по ним не выпустили, те так и не занялись пламенем. Сер Холт приказал перестать тратить снаряды. «Зачарованные», – буркнул он в ответ на недоуменный взгляд Авелин. От вражеской армии к ним уже бежала, прикрываясь щитами, новая группа, и стрелки сосредоточились на них. Авелин посмотрела по сторонам. На стене слева, где костяк обороны составляли стражники, лестницу удалось столкнуть, и солдаты с упоением швыряли камни в пытающихся ее поднять врагов. Зато справа лестница все еще стояла, и атакующие сумели закрепиться на стене и сейчас яростно отбивались от безуспешно пытающихся теснить их ополченцев. Разница между ними и вчерашними ремесленниками и крестьянами бросалась в глаза: не только плохонькие доспехи, но и бестолковые взмахи оружием отличали ее «солдат». Там, где обученные бойцы врага делали пару экономных, но эффективных движений, ее ребята молотили как проклятые – вот только пользы от этих атак было немного. Укрытые за щитами солдаты Себастьяна легко отражали самые сильные удары и теперь, прикрыв от нападения лестницу и тех, кто по ней поднимался, они получали все больше и больше подкрепления, которое со свежими силами бросалось вперед, выдавливая ополченцев со стены. Авелин посмотрела вперед: от армии Старкхэвена уже бежали еще две группы – к воротам и к лестнице справа. Вторая группа несла еще одну или, может, две лестницы, насколько она видела. Больше всего Авелин хотелось выхватить меч и броситься в самую давку, чтобы собственными силами и мастерством поддержать солдат и направить их действия в нужное русло – продавить хотя бы в одном месте обороняющуюся дугу вокруг лестницы и вспороть ее изнутри. Но ее задача как полководца была совсем иной. С тяжелым сердцем она повернулась к Доннику и коротким взмахом руки направила его с слабому месту в их обороне. Донник возглавлял небольшой отряд самых отчаянных рубак стражи. Тех, кто владел мечом так хорошо, что в поединке один на один легко победил бы любого солдата. Вот только у них был не поединок, а сражаться в строю ее стражники были не особо обучены. Ей оставалось только надеяться, что личное мастерство, вдолбленная ею дисциплина и командование Донника смогут дать нужный эффект. Она отвернулась от свалки и вновь окинула поле боя целиком. Слева опять стояла лестница, но ее люди пока более-менее справлялись с врагом. А вот центральная группа успела не только добежать, но и поднять и раскачать бревно, и пол под ногами Авелин вздрогнул от удара. Лучники под командованием сера Холта поливали группу стрелами, но без особого успеха. Похоже, солдаты получили магическую поддержку и сейчас с энтузиазмом выносили ворота. Авелин приказала снова использовать масло, но солдаты, караулящие у котлов, внезапно попадали один за другим. Как и множество ее людей вокруг. Она с ужасом оглянулась и поняла, что в дело вступили вражеские лучники. Воспользовавшись тем, что внимание обороняющихся целиком сосредоточено на стене и воротах, старкхэвенцы подобрались ближе и теперь вовсю обстреливали их. И почти сразу вслед за стрелами на стены обрушились новые молнии и огонь. Не такие внушительные как в начале боя, они били более прицельно, в те места, где их солдат еще не было, и наносили огромный урон ее позициям. Сама Авелин на этот раз не пострадала, поскольку ее прикрывал центральный зубец, слегка превышающий размерами остальные, но вот ее солдаты падали вокруг как подкошенные. В одно мгновение ситуация на поле боя кардинально изменилась. Только что киркволльцы были полны решимости дать отпор врагу, а вот уже в воздухе разлилось предчувствие скорой паники. Авелин не знала, как именно, но четко ощущала, что еще немного, и ее армия дрогнет. Будет побеждена. Сдастся. И они проиграют. Не до конца отдавая себе отчет, что и зачем она делает, на одних инстинктах, Авелин все-таки выхватила меч и, занеся его над головой, закричала: «Киркволл! Киркволл и свобода!». За треском молний, грохотом огня и криками атакующих и обороняющихся ее вряд ли услышали многие. Но те, кто услышал, подхватили клич и разнесли его дальше. Она подскочила к лежащему на дощатом настиле без движения парнишке и, перевернув его, увидела, что у него обожжено все лицо и шея. Если он и был еще жив, то находился в глубоком обмороке. Вознеся короткую молитву Создателю за его душу, Авелин подняла рог и сама выдула один, казалось, бесконечный протяжный стон. Затем, бросив его и чувствуя на языке знакомую, хоть и позабытую горечь поражения, она кинулась вниз по ступеням, с болью, словно это ломаются собственные кости, слушая треск выламываемых ворот. Внизу она протолкалась между солдатами в первый ряд и выставила перед собой щит. Она не позволит Себастьяну получить город так просто. Вместе с последним хрустом сдавшихся створок, она услышала топот приближающегося подкрепления. Авелин уже не могла командовать – ее положение не давало шанса оценить поле боя в целом, она понадеялась только, что лорд Рейнхардт, возглавлявший резерв, сумеет оценить, где его помощь нужна больше всего, и поспешит туда. А в щелях досок уже щетинились вражеские клинки, словно зубы, вонзающиеся в беззащитную плоть, и Авелин, чтобы приободрить себя и других, издала несколько нечленораздельных, но злых криков. Солдаты подхватили, дружным ревом встречая наконец прорвавшегося сквозь заслон врага. Почти весь мусор, которым укрепляли ворота, расползся под ноги бесполезной кучей, только мешая нормально стоять. Авелин с силой воткнула меч в первого же протиснувшегося сквозь оставшийся хлам врага, до середины погружая его в щель доспеха и в вязкую плоть под ним. Дернув клинок назад, она ногой оттолкнула труп под ноги наступающим, и те без колебаний наступили на еще живого товарища, чтобы продолжить его дело. Дальше началось побоище. Уже через несколько минут Авелин не видела перед собой почти ничего, кроме нескольких постоянно сменяющихся врагов, которых она убивала одного за другим. Почти ничего не ощущала, кроме плеч своих соратников, сменяющихся чуть реже, но все равно слишком часто, чтобы чувствовать воодушевление. И она ничего не слышала, кроме предсмертных хрипов, лязга стали и собственных ободряющих криков. Пот и, возможно, кровь – в какой-то момент она получила сильный удар по шлему, и теперь лоб горел, был горячим и мокрым – заливали глаза, но когда ее схватили сзади за пояс и потянули, она попыталась вырваться. – Авелин! Мы проиграли! Надо уходить! – Нет! – она дернулась, но ее держали крепко, волоча куда-то прочь от затухающего боя и груды тел. Она вновь попыталась вырваться и вновь безуспешно, из груди вырвался сдавленный вздох, и слезы обожгли глаза. Они проиграли. На секунду она расслабилась, и железная хватка на ее талии слегка ослабла, позволяя ей встать прямо. Авелин обернулась – рядом стоял Донник, потерявший в сражении шлем. Его лицо было испачкано копотью и кровью, но, кажется, он был цел. Всхлипнув, Авлени подавила порыв радостно броситься ему на шею и повернулась лицом к сражению. Они проиграли, но под Остагаром она уже видела, к чему приводит беспорядочное отступление – к еще худшим бедам. Ее долг еще не был исполнен до конца. Взяв себя в руки, она скинула шлем, чтобы любой мог узнать ее, кое-как отерла лицо облаченной в перчатку из толстой кожи рукой, встала прямо и гулко ударила мечом по щиту. И еще раз. И еще. На четвертый раз удар прозвучал громче, потому что Донник стоял рядом и тоже бил клинком по щиту. Тяжелый, тревожный ритм: бум! Бум! Бум. С каждый ударом Авелин смещалась на полшага назад. Со всех сторон к ней бежали, хромали, пятились спиной, отражая вражеский натиск, ее люди. Они вставали плечом к плечу с ней, образуя подобие строя перед врагом, не позволяя бить себе в спину, они пятились и огрызались, как могли. Кто-то отбивался одной рукой, кто-то опирался на товарища, потому что не мог идти сам, кого-то несли. Но они не бежали, не метались в панике, позволяя добивать себя, как овец на бойне. И враг придержал свои ряды. Отходя вглубь каньона, щетинясь десятками острых жал, киркволльцы подавленно молчали. Когда стало ясно, что преследования не будет, они повернулись и устремились в сторону города. Авелин пересчитала людей: чуть больше полутора сотен, в основном стражники. Ни один храмовник не выбрался. Как и лорды Рейнхардт и Келси. Зато их лекарь-маг был с ними и прямо на ходу латал, кого мог. Они шли еще несколько часов, прежде чем отважились встать на привал. Все были угрюмы, молчаливы и подавлены, а сама Авелин злилась и тоже молчала. Не успели они хоть сколько-нибудь отдохнуть, как их настиг конный. Всадник не стал приближаться к месту их привала – лагерем его назвать было сложно, – а выпустил стрелу. Она воткнулась в землю в нескольких футах, и один из солдат ее выдернул, а затем молча передал Авелин. На древке было примотано послание. «Я позволил вам уйти, потому что солдаты, которых ты отправила на смерть, не виноваты в поступке Одержимого. Все, кто умер сегодня, на твоей совести, они погибли из-за твоих упрямства, амбиций и ложно понимаемой дружбы. Вы можете спокойно вернуться в город, я не стану преследовать вас. Но через несколько дней моя армия подойдет к Киркволлу, и я рассчитываю, что ты проявишь благоразумие, как я проявляю милосердие. Надеюсь, ты поняла, что город, ставший родным нам обоим, нуждается не только в мире, но и в разумном управлении. До скорой встречи.» Авелин сжала записку в кулаке. Проклятый ублюдок знал, куда бить. Выбрав одного из молодых ополченцев, она дала ему записку и отправила вперед, сообщить Брану о поражении и предупредить о намерениях Себастьяна, а сама осталась с солдатами. Она избегала смотреть им в глаза из опасения увидеть в них обвинения и презрение и даже от Донника старалась держаться подальше. Думая, что подвела их, Авелин с мрачной решимостью на этот раз сделать все как следует торопилась в Киркволл, чтобы успеть подготовиться к еще одной битве. Город встретил их обычной суетой, разве что слегка приглушенной. Привычно разносились шумы стройки, птичий гвалт и каждодневный городской шум. Остатки ее войска входили в ворота и тонкими ручейками растекались по улицам. Авелин понятия не имела, удастся ли собрать их снова. В Верхнем городе ее встретил Бран. Коротко кивнув, он с мрачным лицом передал ей письмо: «Мой бравый капитан и мой незаменимый сенешаль! Единственное, чем я могу вас порадовать, так это известием, что Инквизиция не станет помогать этому хитрозадому святоше. В остальном мы можем рассчитывать только на себя. Я хорошо понимаю положение, в котором вы сейчас оказались, поэтому даю вам полное право сдаться на милость этому мешку с дерьмом, которого мы когда-то имели глупость звать товарищем, и ублажать его хотелки любым удобным вам способом. Естественно, право не означает приказ так и поступить, и если вы чувствуете, что справитесь с этим заносчивым засранцем, то так и сделайте – надерите ему зад! Как бы там ни было, я с ним обязательно разберусь, когда вернусь, и избавлю вас от его постной рожи, только потерпите немного. Бьянка уже ждет не дождется, когда познакомится с этим наглым говнюком, покусившимся на мой город. Точнее на то, что от него осталось. За сим остаюсь все еще вашим блудным Наместником, Варрик Тетрас». Быстро пробежав глазами строчки, Авелин подняла взгляд на Брана. Она знала, что он предложит сдаться, как знала и то, что не хочет этого делать. Во его глазах она прочла это же знание. Бран нахмурился и поджал губы. Авелин упрямо выдвинула челюсть.